– Как луна не смогу, – повторил Виктор. – После того, как кое о чём догадываюсь…
– Раньше ты умел не догадываться, – сказала Анна.
– Раньше не догадывалось полстраны…
– Но…
Виктор развёл руками.
– Возможно, – сказал он, – я ещё переменюсь. Медики говорят, что организм человека обновляется каждые семь лет. Правда, в какую сторону, лучшую или худшую, они не говорят…
– В худшую – не получится, – заметила Анна, – иначе это не будет считаться переменой. Боюсь, что…
– Виктор потребовал:
– Немедленно сплюнь! Когда чего-то боишься, то это "чего-то" случается непременно…
Анна торопливо отвернулась, сплюнула. Через минуту сказала:
– Всё равно страшно.
– Тогда сплюнь три раза.
– Три раза?
– Можно больше…
– Ты в это веришь?
– Конечно!
– А я нет …
– Надо веровать!..
– Кто тебе такое сказал?
– Господь Бог нас призывает…
– Он – не в счёт!
– Как это не в счёт?
– Он – заинтересованное лицо.
– Он мой приятель… Мои приятели вне подозрений!
– Прошу тебя!
– О чём, Анна?
– Будь осмотрительней… Сделай над собой усилие…
– А вдруг утомлюсь?
– Отдохнёшь… По дороге…
Внезапно Виктора охватило чувство тоски. Взглянув на голые ноги Анны, он осторожно предложил:
– Может, слепим ребёночка?
– Как это?
– По известному рецепту…
– Ты имеешь ввиду…
– Вот именно!
Анна рассмеялась. Она смеялась очень громко, и Виктор попросил:
– Уймись!
Анна унялась и сказала:
– В шестой главе "Бытия" сказано: "Истреблю с лица земли людей, которых Я сотворил, ибо Я раскаялся, что создал их".
– Это было минутной слабостью Создателя, – заметил Виктор. – Позже, передумав, Он принялся клонировать людей с ещё более яростным рвением, чем прежде…
– Ты что, совсем охренел? – спросила Анна.
– О-о-о-о-о! – вскрикнул Виктор.
– Что означает это блеянье?
– Прости, пожалуйста, но, так я выражаю наивысшую степень своего восхищения… Кстати, в тюремной камере я обучился слову, которое тоже начинается на "о" и оканчивается на "ел"!
Анна поднялась с кровати, неторопливо прошлась по комнате и спросила:
– Я плохо выгляжу?
– Неплохо!
– "Неплохо" – это как?
Виктор пояснил:
– "Неплохо" – это лучше, чем "плохо"
– Но хуже, чем "хорошо"?
Виктор досадливо поморщился, подумав: "Все мои девушки, как правило, сильно отличались друг от друга, но стоило им обнажиться, как тут же выявлялось их удивительное между собой сходство".
Взгляд Виктора показался Анне странным.
– Что-то не так? – спросила она.
Виктор подошёл к Анне и, заглянув в глаза, взял за плечи. Потом усадил на кровать. Потом уложил. Потом, подумав, что делает совсем не то, что хотел бы делать, посадил снова. Потом решил: "Не понимает она"
– Ответь, пожалуйста! – просила Анна. – Что-то не так?
Виктор опустил голову; в эту минуту он узнал, что к Анне не вернётся.
– Ответь!
Оставив на стуле квартирную плату за месяц вперёд, Виктор отошёл к двери.
– Уходишь? – спросила Анна. – Уходишь вот так?
– А как уходят?
Анна вжалась в постель.
– Тогда иди… – проговорила она.
Покачав головой и подумав "как луна не умею", Виктор надавил на дверную ручку. Его неприятно будоражило. Всякий раз, расставаясь с женщинами, его неприятно будоражило.
* * *
Беер-Шева,16-ое августа 2005 года, 13–20
Горячий воздух налипал на нос и щёки, а на залитые солнцем улицы Беер-Шевы было больно смотреть. На краю тротуара несколько человек ждали автобуса. Виктор заглянул в лица людей, пытаясь обнаружить на них мысли, напоминающие о завтрашнем дне, или хотя бы угадать, кто "наш", а кто "не наш". Ничего Этого лица не выражали. Виктор отступил в тень брезентового навеса над мебельным магазином и суетливым движением пальцев отстегнул на рубашке ещё две пуговицы. "Завтра…" – ни о чём другом, кроме как об Этом, не думалось. "В какой-то сотне километров от Беер-Шевы готовится преступление, – подумал он, – а эти граждане…".
Виктор вышел из-под навеса, убеждая себя, что выражение на людских лицах – это ещё не показатель, зато бегущие по мостовой автомобили с оранжевыми ленточками на антеннах утешали, вызывая в нём радостное чувство и уверенность. "Эти-то – наши…" – Виктор с удовольствием повёл счёт проезжавшим мимо него автомобилям с оранжевыми лентами: один, два, четыре, семь, двенадцать… "Наши – выстоят!" – твёрдо подумал он и в нагрудном кармане потрогал губную гармошку.
"Надо бы сыграть что-нибудь торжествующее?" – решил он.
Передумал.
"Ещё не время…".
"Завтра!.."
Рядом, широко размахивая руками, прошли три парня в чёрных лапсердаках и чёрных широкополых шляпах; они яростно спорили между собой – каждый пытался дать свой комментарий какой-то цитате из священного писания. "У них – ихнее…" – подумал Виктор.
Высокий старик, стоя посередине тротуара, прокричал: "В помощь сиротам!.. Вам зачтётся!.." На старике был серый в тонкую белую полоску пиджак, синие джинсовые брюки и сандалии на босу ногу. В руке он держал жестяную банку, на крышке которой была проделана узкая, но вполне заметная щель.
"Забота о сиротах через щель", – подумал Виктор и опустил пять шекелей.
Впереди мигнул зелёный глаз светофора, но, немного переждав, густо покраснел. Виктор отвёл взгляд. "Зелёный – можно; красный – нельзя. Живём, согласно указаниям светофора…"
На углу, возле лотка с бананами, мужчина, оторвав глаза от газеты, торопливо глядел по сторонам опасливым, растерянным взглядом, а стоящая возле него женщина, безвольно опустив руки, упорно глядела себе под ноги. "Мужчина, должно быть, "из наших", – предположил Виктор, – а она – чёрт знает…"
Со стороны пустыни, таща на себе высохшие апельсиновые корки, пустые пластмассовые банки, обрывки газет, в город прорывался горячий ветер.
Мужчина протёр глаза, его лицо страдальчески напряглось.
"А я тебе говорю, что они не посмеют!.." – сказал он и вдруг, ухватив женщину за плечо, легонько встряхнул её.
"Ты много чего говоришь…" – вяло отозвалась женщина. Она продолжала смотреть себе под ноги.
"Не позволим…", – подумал Виктор и ударом ноги отбросил пластмассовую банку. Та с шумом отлетела в сторону.
"Завтра… – думал Виктор. – Через какой-то десяток часов – настанет завтра…"
За спиной послышался скрипучий голос:
– Развлекаешь себя?
Виктор обернулся.
Остроносая старушка с дряблыми щёчками, вытянув далеко вперёд шею, впилась сердитым взглядом.
– Вроде бы! – признался Виктор.
– Ужас и только! – старушка съёжилась.
– Что? – ошеломлённо спросил Виктор. – Что ужас?
– Всё, что вокруг… – ответила старушка. Присев на выступ тротуара, она закурила.
Виктор оглянулся вокруг, подумал: "Что есть, то и есть…"
У молоденького полицейского он спросил: "Как дела?".
Полицейский поднял глаза.
– Чего тебе?
Виктор свой вопрос уточнил:
– Ты наш?
Полицейский устало вздохнул.
– С головой в порядке? – спросил он.
– А какой сегодня день?
– Солнечный!
– Если день солнечный, тогда в порядке…
Полицейский поперхнулся, вобрав в себя, видимо, лишний глоток воздуха. Отдышавшись, сказал:
– Убирайся!
Лоб Виктора покрылся испариной.
– Не наш… – с тоской проговорил Виктор.
Полицейский невесело посмотрел по сторонам.
– Ты мне? – спросил он.
Виктор тоже посмотрел по сторонам.
– Убирайся! – повторил полицейский.
– Куда?
– В одно место!
– Уже был!..
– Тогда иди в… – полицейский не договорил.
Виктор повернул туда, откуда доносилась музыка.
В крохотном ресторанчике, напоминавшем узкий коридор железнодорожного вагона, стояли три прижатых к стене столика. Виктор сел за тот, который у входа.
"Пиццу с грибами и стакан томатного сока", – попросил он.
Телевизор был настроен на CNN. Показывали охоту в Кении, потом по экрану забегали туристы из Сан-Марино, потом сообщили о курсе доллара, потом представили на обозрение казино Лас-Вегаса, яхты в Эгейском море, длинные чёрные Роллс-Ройсы на международной автомобильной ярмарке, шумную оргию в Барселоне и снова охоту в Кении.
"CNN до нас так же, как нам до CNN", – подумал Виктор и спросил:
– А если переключить?
На другом канале шла передача об эвтаназии, а на следующем – старые снимки из Сербии.
– Американцы бомбят Белград, – сказал человек за стойкой. – Как-то некрасиво!..
– "Некрасиво!" – это всё, что ты можешь сказать?
– А что ещё?
Виктор немного помолчал. Потом сказал:
– Учёные считают, что продолжительное сидение перед телевизором ведёт к слабоумию…
– Понял! – сказал человек за стойкой и, выключив телевизор, вставил видеокассету.
– Кто поёт? – спросил Виктор.
– Я! Старая запись… Ария Жермена из "Травиаты"… Прежде пел в опере города Новосибирска, а теперь, как ты понимаешь, я тут…
"В заднице!" – мысленно договорил Виктор; откусив от пиццы и утерев губы бумажной салфеткой, вслух заметил:
– Весело здесь!
Человек за стойкой покачал головой, убавил звук и, подмигнув обоими глазами, печальным голосом проговорил:
– Теперь, повсюду некрасиво, зато весело…
– Будет красиво! – пообещал Виктор.
Глаза человека за стойкой увлажнились.
– А у меня тоска… – сказал он.
– Тоска? – Виктор сделал недоумённое лицо. – Любопытно, на что она похожа?
– Не знаю, – ответил мужчина. – У тоски нет ни цвета, ни запаха… Тоска – она и есть тоска… Может, я просто недотёпа?
Виктор посоветовал:
– Себя лучше не оговаривать.
– Нет?
– Нет!
– А что лучше?
– Оговаривать других…
Человек за стойкой задумчиво посмотрел на Виктора.
– Боюсь я этой страны, – вдруг сказал он. – Боюсь я здесь, и всё тут…
– Тут весело, – сказал Виктор.
Мужчина покачал головой.
– Кажется, это бездумное веселье оплачиваем не мы… Субсидированная, так сказать, жизнь… А ещё мне кажется, что жить надо не так…
Вытянув шею, Виктор спросил:
– А как – так?
– Иначе… Мой приятель собирается осесть в Штатах. Я его спрашиваю:
– Что хорошего в Штатах?
– Хотя бы тем, что они отсюда далеко, – говорит он.
– А ты как считаешь?
– Я считаю, что там живут славные ребята, только гадость это, что они возомнили из себя циркачей и теперь всем миром жонглируют… И нами, кажется, тоже…
Виктор скосил глаза, надул щёки и немного посвистел.
Жермен продолжал свою арию.
Человек за стойкой стал молча протирать бутылки.
Люди входили и уходили. В основном – мужчины с задумчивыми лицами. Подходя к стойке, они молча выпивали рюмку-другую и возвращались на улицу. Вошёл коротко постриженный мужчина с длинноногой девушкой. Они сели за соседний столик.
Узнав в мужчине поэта Михаила Кренделева, Виктор решил было привстать и поклониться, но вдруг передумал, опасаясь, что его могут неверно истолковать.
– Хотим винцо? – спросил поэт.
– Хотим! – ответила девушка.
– И поговорить о Боге?
– Да, о Боге! – под чёрной полоской юбчонки вздрогнули коленки, а вместе с ними и оранжевый треугольник трусиков.
– Замечательно! – поэт Кренделев откинулся на спинку стула и, запрокинув голову, воскликнул:
– Бог есть любовь!..
Девушка приоткрыла ротик и прерывисто задышала.
– Бог есть любовь!.. – повторил поэт и вдруг, словно подбросив слова в воздух, выкрикнул: "Бог ест любовь!..
На мгновенье девушка замерла, а, придя в себя, попросила:
– Миша, в слове "есть" верните, пожалуйста, на место "ь"!
Лицо Кренделева исказила судорога.
– Пошла вон! – очень громко и очень внятно проговорил поэт. Он посмотрел на девушку так, словно заглянул в холодное дно ущелья, а в ответ девушка посмотрела так, словно вдруг поняла, что со дна ущелья ей уже не подняться.
– Вон! – повторил поэт.
Окаменев, девушка оставалась в ущелье неподвижной и холодной.
– Тогда я!.. – вскочил со стула Кренделев. К выходу он шёл неземной, а, казалось, парящей в воздухе походкой.
Человек за стойкой резко усилил звук, и теперь несчастный Жермен уже не умолял Виоллету оставить Альфреда в покое, а орал на неё во всё горло…
– Не так выразительно! – попросил Виктор. – Позвольте девушке умереть спокойно!..
– Сейчас! – сжалившись над Виоллетой, человек за стойкой кассету убрал.
Подсев к девушке, Виктор представился?
– Я – Виктор! Тебе обещали вино?
– Обещали!
– Нам вино! – сказал Виктор к бывшему оперному певцу.
Вино было кислое и тёплое.
– По Кренделеву с ума сходишь? – спросил Виктор.
– Схожу! – призналась девушка.
– А я нет! – признался Виктор.
– Шутишь?
– Нисколько! Ты живёшь у него?
Девушка покачала головой.
– Моё жильё – мир творчества! – сказала она.
Виктор жильё одобрил, и они молча выпили по рюмке розового муската.
– Думаешь, Кренделев – нормальный? – спросил, наполняя вторую рюмку, Виктор.
– Так ведь он – поэт… – сказала девушка. – Философ Герокрит говорил, что нельзя считать настоящим поэтом человека, находящегося в здравом уме.
Виктор внимательно оглядел девушку. Его будоражило. Всякий раз, когда он знакомился с новой женщиной, его будоражило.
– Что? – девушку смутил странный взгляд. – Приболел?
– Перегрелся! – ответил Виктор, а потом озабоченно добавил: "А ведь и ты тоже неважно выглядишь…".
Девушка опустила глаза, отпила ещё.
– Я умру? – осторожно спросила она.
– Все мы умрём, – сказал Виктор.
– Кажется, я запуталась.
– В чём?
– В себе.
Немного помолчав, Виктор сказал:
– От этого не умирают!
– Нет?
– Нет!
– Глупый ты! – сказала она.
– И от глупости не умирают! А ты, собственно, кто?
Она сказала:
– Студентка. Перевожу Шекспира с молдавского на украинский. Ты тоже студент?
– Временно был.
– Временно?
– Прогнали меня временно. Надеюсь, что временно…
– За что прогнали?
– За убеждения…
Девушка опустила под столик руку, оправила юбчонку и, сощурив глаза, сказала:
– Как интересно! Убеди меня…
– Тебя? В Чём?
– Какая разница?.. Женщинам необходимо, чтобы их убеждали…
Виктор взглянул на столик, на котором остывал остаток его пиццы.
– Теперь многих прогоняют… – сказал он.
– Ты о тех, которых…
– О них…
Девушка заглянула в бокал.
– Это ужасно! – сказала она. – А ты? Что ты собираешься делать?
– Детей!
Бокал был пустой.
– Потрясающая цель! – заметила девушка.
– Не цель, а идея.
– Прошу прощения! К чему тебе дети?
– Будет, кого угощать мороженым.
– Угощай мороженым меня.
"Не понимает" – подумал о девушке Виктор.
Подойдя к человеку за стойкой, он расплатился за вино, пиццу, томатный сок и, не произнеся ни слова, вышел на улицу.
Послеобеденная жара обволакивала город, и уставшие за день воробьи, устроившись на телеграфных проводах, взбадривали себя короткими взмахами крыльев. Три толстых голубя, забравшись под скамейку автобусной остановки, жадно набросились на что-то съестное. Виктор остановился и стал наблюдать за голубиной трапезой, а потом, бесстрастно махнув рукой, побрёл дальше.
Теперь улицы казались потерянными и ненужными, и торговцы ларьков усталыми, сорвавшимися голосами выкрикивали нескончаемые проклятия. Собирая с прилавков непроданные за день овощи, они сбрасывали их в грязные картонные коробки. Пахло рыбой, укропом, пряностями и ещё всяким иным. На одном из этажей дома, покрашенного в бледно-зелёный цвет, вздрагивала надтреснутая рама. На краю тротуара возле двух коричневых металлических бака, набитых мусором и пищевыми отбросами, испугано озираясь по сторонам, шныряли коты. Издалека, оттуда, где рынок, доносился запах овец и верблюжьего навоза.
"Они не понимают!" – подумал Виктор об Анне и о девушке из мира творчества.
На скамейке лежала кем-то оставленная газета.
"Пошли со мной!" – предложил Виктор газете и, развернув её, стал читать всё подряд, а потом он аккуратно оторвал и положил в задний карман брюк страницу, в которой были объявления о сдаче комнат.
Возбуждённо бормоча, два вертолёт прорвали вечернюю гладь неба и, набрав высоту, повернули на запад.
"И мама не понимает…" – Виктору вспомнились строчки из её письма: "О тебе и о брате думаю… О его сражениях, и о твоём покое…И еще о…".
С крышки мусорного бака вместе с куском газеты "Юг" свалился котёнок, и пробегавший мимо большой коричневый пёс резко остановился. Округлив налитые кровью глаза, пёс с изумлением взглянул на прижавшееся к газете юное создание, а затем, чуть приоткрыв пасть, о чём-то внушительным голосом пролаял. Видимо, различив в лае неприличное слова, кошечка, как и подобает юной девице, смутилась, стыдливо отвела ушки в стороны и, задрожав всем тельцем, помочилась на газету с портретом государственного секретаря США. Подобное поведение малышки не могло не привести пса в недоумение, как бы там ни было, пламя в его глазах разом погасло и, широко раскрыв пасть, он разочарованно зевнул, отвернулся и побежал дальше.
"Какая прелесть! – Виктор задумчиво взглянул на мутную лужицу, оставленную на газете, и вдруг поймал себя на мысли, что восхищён мужеству котят: "Только лишь эти чудаки могут решиться на такой завидный поступок: взять и запросто помочиться на сильных мира сего…".
Потом раздумья Виктора перенеслись на собак: "А вот эти – совсем как мы: разные и друг на друга не похожие. Одни – мрачно-молчаливые или глуповато-шумливые, другие – услужливо виляющие хвостиком или охотно обнажающие грозные клыки; иногда попадаются сладкие романтики с масленичными глазками, а ещё такие, как вот этот наглец, глаза которого готовы в любую минуту налиться кровью, но чаще встречаются такие, которые не по делу рычат или без дела скулят.
Виктор подумал об Анне и о поиске нового жилья.
По скучным окнам зданий бегали солнечные зайчики, и Виктор, угрожающе направив в их сторону указательный палец, тихо прокричал: "Пиф-паф!". Но зайчики не умирали. Тогда Виктор направил на них два указательных пальца, но "выстрел" не состоялся – отвлёк сигнал автомобиля.
– Как проехать в Димону? – спросил водитель. На нём была белая кепка с широкими полями.
Виктор объяснил.
– Надо же!.. – водитель скосил злобный взгляд на сидящую рядом девушку.
– Счастливого пути! – сказал Виктор.
Взревел мотор.
– Эй, земляк, – просунув голову в окно, прокричала девушка по-русски, – не узнал?
– Нет! – признался Виктор.
– А ты расслабься!
– Ну, расслабился…
– Ведь ты из Вильнюса?
– Точно!
– Я сразу узнала. Ты стихи читал у нас…
– У вас?