Пока принцесса наводила красоту, король расправлялся с вызванной охраной.
- На… вы мне нужны, - начал пенять, сверкая грозными очами, злой и недовольный ее работой король, - я мужик, сам за себя постою, если надо! С завтрашнего для, - король сурово посмотрел на потупившихся охранников, - нет с сегодняшнего дня, приказываю охранять мою семью.
- Но у нас приказ обеспечивать вашу безопасность, - начал возражать старший смены, а младший всем своим видом выразил готовность взять под охрану принцессу.
- Мне на ваши приказы… - король, выразился емко, четко и понятно.
- А мне нет, - упорствовал, старший смены, - вы, доложите начальнику управления, изменит он приказ, тогда и будем по новому плану работать, а пока извините.
Король уже раскрыл рот, чтобы еще более доходчиво пояснить, где он видел свою охрану, все охранное управление, ее начальника и, все приказы. Но вошла принцесса. Король сдержал, рвущиеся наружу родные русские слова, и выслал охрану, по месту ее постоянного пребывания, за дверь королевских покоев.
Сменив одеяние, доченька, стала еще больше походить на сказочную принцессу, и торжественно вынесла на расписном подносе, старинные серебряные чарки и бутылку. Папенька - король, оценив одеяние принцессы, поморщился но, ничего не сказал, хотя весь наряд принцессы, еще больше подчеркивал ее очарование, и прямо-таки располагал к мыслям, о том, что без наряда принцесса еще прекрасней.
Выпив по простецки с королем за знакомство, Торшин, предложил его величеству взять принцессу, под личную бессменную охрану и оборону и, заверил его величество, что принцесса для него как для часового полковое знамя, пост номер один. Пока папенька - король думал, как бы тактично послать куда подальше, малоизвестного, настырного молодого человека, принцесса согласилась. Любой девушке, даже принцессе приятно чувствовать себя, святыней номер один. Король промолчал.
Дело сделано, оперативная задача по внедрению в семью, короля в своей области, академика, директора НИИ, где разрабатывают сплавы, для ракет разных типов, выполнена.
"Вот только почему так поганенько на душе, - возвращаясь от принцессы, думал Торшин, - девчонка конечно хорошая, но я то, я - оперативник, и вру ей, легенду, начальством разработанную, рассказываю, и интересуют меня, в первую очередь не ее прелести, а грядущий юбилей ее папеньки, и присутствие на нем в качестве приглашенного Ефимова. А паршивая у нас работенка, - осознал Торшин, - лжем, лжем, и оправдываем себя государственной необходимостью. А девочка так смотрела, с надеждой, с верой, что появился рыцарь, и пришла она, та самая любовь, о которой она мечтала. Эх, принцесса, принцесса, не злодеи, драконы, и злые колдуны, тебе зло несут, а вот такие рыцари без страха и упрека, с шитом и мечом, государственной безопасности. Ради этой самой безопасности в душу тебе и наплюем. Ты прости принцесса, если сможешь, да только знаю, что не прощают такие плевки".
- Как удачно все получилось, - сидя за столом в конспиративной квартире, Всеволодов проводил разбор операции, - даже лучше чем планировали, натурально, естественно, без фальши. Наш сотрудник вошел в семью академика как нож в масло. А вот наружное наблюдение за Ефимовым, по прежнему не дает результатов.
- А если бы пришибли меня, - хмуро поинтересовался Торшин.
- Не беспокойся, другого бы нашли, - успокоил его Всеволодов.
- Обеспечение операции безобразное, - холодно начал начальственный разнос Григошин, - у вас, что полковник людей не хватает? Почему Торшина не прикрывали? Вы, что лопоухий стажер? - Торшин, чьи уши немного оттопыривались, и который числился в группе стажером, болезненного поморщился. - Не знаете, что в нашем деле, такие случайности, вещь недопустимая.
- Да кто же мог предполагать, - начал оправдываться Всеволодов, - что в центре столицы, утром, нападут на девушку? Мы же специально планировали на вечер, в парке, рядом с университетом акцию провести.
- Предполагали? - саркастически спросил Григошин, - Вы предполагали, а черт располагал, - выпрямился генерал на стуле, поднял палец, продолжил, - Вы, почему при планировании, со сводками МВД не ознакомились? А там есть данные о действующей группе насильников, которые нападают на своих жертв именно днем. Нагло, дерзко, исходя именно из того, что в утренние и дневные часы, милиции меньше, а жертва не ожидает нападения. Почему вы не наладили должный личный контакт с работниками милиции? От высокомерия, мы КГБ соль земли, а менты второй сорт, избавляться надо, и чем быстрее, тем лучше. При грамотном и, главное уважительном отношении к ребятам из МВД, вы можете извлечь большую пользу, а ведомственные споры и интриги оставь генералам и министрам. Отвратительно, бездарно, работаете полковник, - Всеволодов обиженно засопел, но от ответной реплики сумел воздержаться, а Григошин продолжал, наставив, что было особенно обидно, палец на Торшина, - Вы лейтенант Торшин, не смогли завалить трех хулиганов, получили ранение, поставили под угрозу срыва, всю операцию! Позор! Контрразведчик называется, - совсем заморозил Торшина, Григошин, - Кто вас учил приемам защиты и нападения? - Ивлев который, тиши воды, ниже травы примостился у краешка стола, подмигнул Алексею и сочувственно ему улыбнулся. - Я вас на специальные курсы по рукопашному бою отправлю, там с вас жирок сгонят, - пригрозил Торшину, продолжая разнос Григошин, - вы мне лично потом зачет сдавать будете.
Торшин покраснел, бердянский старичок захихикал, а Григошин заметив улыбку Ивлева, напустился на него, - Вы капитан, - Ивлев скроил преувеличенно серьезную мину, - улыбаться будете, когда вас за непригодность, в театральные капельдинеры переведут, - отчитал Ивлева, Григошин, - Где работает жена академика? - спросил он.
- Заведует кафедрой иностранных языков в университете, - уверенно доложил Ивлев.
- Хоть это знаете, - язвил Григошин, - А где работает теща Торшина?
- Не знаю, - растерялся Ивлев.
- Не знаете? - деланно изумился Григошин, и рявкнул, - Торшин, где работает ваша теща?
- Преподает английский язык в университете, - угрюмо ответил Торшин.
- О, черт! - к ночи помянул нечистого Ивлев.
- Вам надо объяснять про важность учета параллельных связей, при осуществлении контрразведывательных операций, или все-таки вспомните, чему вас учили? - жалил собравшихся "мудрый змий" Григошин, - Что будет, если супруга академика, узнает что рыцарь - спаситель ее доченьки, зятек, ее знакомой, а?
- Это только предположение, - заметил, оправдываясь Всеволодов, - мы же не знаем, о чем они говорят, у себя на кафедре.
- Предположение! - добавил льда в интонации Григошин, - Вы полковник четвертый десяток разменяли, и до сих пор не знаете о чем бабы имеющие взрослых дочерей, как старину говорили девиц на выданье, в своем кругу говорят? А вот я в свои семьдесят с гаком, точно знаю о чем, о том, как своих ненаглядных уберечь, от ловеласов, и выдать замуж за надежных, перспективных и обеспеченных молодых людей. О том, как трудно подходящих женихов найти, а еще труднее убедить чадо в важности именно такого замужества, особенно если доченьке из хорошей обеспеченной семьи, приспичит выйти замуж за голодранца, но по любви.
- А Лешенька со своей в разводе, - наябедничал бердянский старичок.
- Вы, почему об этом не доложили, - прошипел Всеволодов, решил сорвать злость от полученной нотации, на Торшине.
- Это мое личное дело, оно никого не касается, - разозлился Торшин, и покосился на бердянского дедулю. "И откуда только узнал? Стукач старый" - обозлено думал он.
- Ваши личные дела никого не будут касаться, если вы будете работать ассенизатором, - снова взялся за Торшина, Григошин, - а пока вы служите у нас, ваши личные дела, очень даже нас касаются. Я не спрашиваю почему, я спрашиваю, где сейчас находится ваша жена?
- У тещи.
- Полковник, время разыгрывать, новые оперативные сюиты, нет. Ефимов обязательно придет на юбилей к академику, нам нужен там свой сотрудник. Нам надо огорошить Ефимова появлением друга детства из Бердянска, надо вывести его из равновесия, заставить паниковать, другой такой случай представится не известно когда, - начал ставить задачу, Григошин, и распорядился, - обеспечьте отъезд тещи и жены Торшина в командировку. Необходимо на время операции, расчистить оперативное поле. Торшина, во избежание семейных скандалов и огласки, из его квартиры убрать, переселить, на время, вместе Осипом Макаровичем в конспиративную квартиру, - приказал, - Все исполняйте, - и вероятно вспомнив, что он присутствует только в качестве консультанта, уточнил, - если хотите. - Перед уходом подсластил пилюлю, - Пока все нормально идет, но работать надо как ювелирам при огранке редкого камня, а Ефимов редкий камень, бриллиант от разведки. У такого как он, точности и вниманию, к мельчайшим деталям, и поучится не грех. - Уже в дверях внимательно посмотрев на мрачного, недовольного Торшина, попросил, - лейтенант сопроводите меня, - вопросительно посмотрел на Всеволодова, - если полковник вас отпустит. - Всеволодов разрешающе кивнул.
После ухода Григошина, бердянский старичок, вздохнул, - Эх, постарел, наш генерал, постарел, в войну за такие проколы, он бы вас от ведения операции отстранил, как говорится со всеми вытекающими последствиями.
- Если вы такие мастера были, что ж вы Ефимова тогда и не разоблачили? - огрызнулся Всеволодов, - хватит воспоминаний, лучше давайте, решим как вместе с Торшиным и вас на юбилей к академику, сунуть.
- Суют, один орган, в другой, а в контрразведке, подводят к объекту разработки, - ехидно заметил старичок.
* * *
А славно вот так просто вечером прогуляться, дневные заботы можно отложить на завтра. Здорово чувствовать, упругую силу в мышцах, вдыхать воздух, и просто радоваться тому, что жив.
Торшин и Григошин прогулочным шагом шли по вечерней улице, ни дать не взять, заботливый внучок с любимым дедушкой.
- Что с вами Леша? - мягко поинтересовался Григошин, - чем вы недовольны, не замечаниями же?
Заботливый ветеран-наставник учит и поддерживает, начинающего работника, вызывает его на откровенность, именно так, называется этот прием. Торшин хорошо помнил как на семинаре в Высшей школе КГБ, Григошин сам обучал, их этому методу, въедливо объяснял психологический и физиологический механизм воздействия, заставлял работать с каждой интонацией, часами отрабатывать мимику лица и модуляции голоса. На следующем семинаре обучал, как противостоять, психологической атаке собеседника, такого доброго, участливого, перед которым так и тянет раскрыться, поговорить по душам.
- Да ничего особенного, расстроился из-за ссоры с женой, а тут и вы еще соли на рану подсыпали, - с легкой грустью, задушевным тоном ответил Торшин. Это их так учили, якобы раскрывать свои чувства в ответ на участие, ставить психологическую дымовую завесу, защитить себя, от вторжения, указать ложные причины.
- Да задатки дельного работника у вас есть, - негромко засмеялся Григошин, - всегда начеку, и помните, чему вас обучали. Вот только я догадываюсь, что дело то в другом. В чем?
- В этом все дело, только в этом, - не сдавался Торшин, и неожиданно со злобой подумал: - Ну что тебе надо? Что ты ко мне в душу лезешь! Сам всю жизнь врал, нас врать выучил, а теперь подай тебе душеньку мою, на удостоверении с красной обложечкой. А вот хрен тебе!
- Мы все Леша через это проходим, я уже в конце пути, вы только на него встали, - Григошин, уже не смотрел на собеседника, шел себе неспешным прогулочным шагом немолодого человека, которому врачи рекомендовали пешеходные прогулки перед сном. - Не вы первый, не вы последний перед нравственной дилеммой встаете, когда надо лгать и использовать в темную симпатичного вам человека, человека который вам верит, который не ждет от вас удара в спину. Неприятно. Подло. Противно. Но надо. Ложь, обман, лицемерие, не только по отношению к врагу, но и по отношению к близким или просто симпатичным вам людям, это просто метод, который использует в своей работе разведка, любая разведка и, советская в том числе. И контрразведчики, используют те же приемы, только в своей стране у них возможностей больше, а разведчик всегда один, один, даже если действует в составе группы. Вы должны принять правила этой жизни, или уйти, выбрать себе другую судьбу. Только в ней вы столкнетесь с тем же нравственным выбором, только обстоятельства будут иные. Мы не можем, просто не можем действовать иначе. Если наш противник, кто бы, он не был, выбирает своим оружием ложь, лицемерие, подлость, а он не может это не выбрать иначе он просто не добьется успеха, мы должны, нет, обязаны ответить ему тем же. Заметьте Леша, я называю, вещи своими именами ложь - легенда, по которой работает разведчик, или контрразведчик, подлость - это когда доверившиеся тебе люди, делятся с тобой сокровенным, а ты предаешь их веру, используешь их, для получения необходимой информации.
- И многих вы предали за свою жизнь? - угрюмо спросил Торшин.
- Знаете, Леша, когда в восемнадцатом году большевистская Россия, подписала сепаратный мир с Германией, позорно вышла из войны отдав немцам, часть своей земли, заплатив унизительную контрибуцию, я работал в контрразведке Генштаба, и моим первым порывом было решение уйти к генералу Корнилову, он тогда на Дону формировал добровольческую армию. Хотел бить большевиков - предателей. А потом подумал, и решил уйти в сторону, не решать кто прав, кто виноват. Большевиков то в восемнадцатом году кучка была, и если бы все хотели войны до победы, их бы просто смели, значит, не только в их предательстве дело было. Для вас это просто история, а для нас тогда это был вопрос даже не жизни и смерти, вопрос чести. Достал я новые, безупречно классовые документы, замаскировался под пролетария и, уехал из Петрограда в Москву, отсиживаться, не судить, не воевать, не участвовать. Не удалось. В двадцатом году, поляки на Русь войной пошли, земель наших захотелось им нахапать, над нами русскими по пановать, старые счеты и обиды свести. Многие русские офицеры тогда, кто уцелел, конечно, пошли добровольцами в Красную армию. Я тоже решил пойти, укорот, иноземцам дать, гражданская война это одно, дело так сказать семейное, а когда на Русь с мечом и огнем чужеземцы идут, большой грех в стороне остаться, Родину не защитить. Пришел в военный комиссариат, докладываю так, мол, и так я офицер, желаю послужить, не за страх за совесть, прошу отправить на польский фронт. Отправили, только не на фронт, а в ЧК, к следователю на допрос. А тот вопросики начал задавать, почему по чужим документам жил, почему как офицер, на учет не встал, а может ты враг? Времена лютые были, красный террор, людей чекисты пачками расстреливали, многих только по классовому признаку, так сказать в порядке профилактики, ну и заложников тоже хватали и в расход пускали. Со мной долго не разбирались, не поверили, сунули в камеру, смерти ждать, у ВЧК тогда было право, осуществлять внесудебные расправы.
Там в камере я знакомого встретил, вместе до первой мировой в университете учились, поляк он был, фамилия Войцеховский, звали Янек, он на обычной облаве попался с липовыми документами, только случайно, солдат, который с ним в мировую войну на германском фронте служил, его узнал. Опознание, допрос, и камера. В камере мы по душам перед смертью говорили, детство вспоминали, юность, университет, любовь, знакомых, друзей. И спорили много о России, о Польше. Казалось нам то что, все равно впереди стенка, комендантский взвод, и приказ: "Прицел! Огонь!", и пожалуйте господа спорщики в царство небесное. Так нет же до хрипоты споры продолжались. Вот он мне в пылу спора, и говорил, что мечтает он Великой Речи Посполитой, от моря до моря, и жалел, что не может дальше мстить проклятым москалям, за поруганную Польшу. По оговоркам, недомолвкам, догадался я, что работает он в польской разведке - дефензиве. Прекрасный он был человек, честный, стойкий, убежденный, на допросах никого не выдал, хоть и знал, что его ждет, но жизнь ценой позора покупать не стал.
Поляки тогда уже к Киеву подходили, с нашими, русскими, хоть и в красноармейскую форму одетыми, не миндальничали и, пороли и, вешали, и издевались. С гонором кричали: "Бей сволоту москальную! Наше времечко пришло! Будете свиньи русские, помнить польских панов!" Отступала тогда Красная армия. Знал я это, знал, и другое всегда помнил и, до последнего часа помнить буду. Русский я! Предок мой, в ополчении Кузьмы Минина и князя Пожарского с интервентами за Русь бился. Свиньей в нашем роду не было, а я под чужим ярмом жить, не намерен. Лучше большевики, чем иноземцы.
Утром, когда кипяток разносили, я кружкой надзирателю в лоб легонько заехал, меня из камеры вытащили, и бить стали. Только успел я про агента польского рассказать, и попросил к руководству меня отвести, полный свой чин назвал и, место прежней службы контрразведка Генштаба. Тюремщики доложили, куда следует. Приезжает ко мне навстречу, мой бывший начальник Бонч-Бруевич, он до революции был начальником отдела контрразведки Генштаба. Его младший брат, большевик - ленинец еще с дореволюционным стажем, в то время занимал должность управляющего делами Совета Народных Комиссаров, вот он своего старшего братца и, убедил помочь большевикам поставить контрразведку.
Поговорил я с Бонч-Бруевичем. Поверил он мне. Ну а дальше дело оперативной техники. Разработали операцию и, осуществили, агентурную сеть дефензивы, вскрыли, сначала дезинформацию через них гнали, а потом, как в Варшаве об этом догадались, всех агентов и их пособников взяли, и в расход.
Янека я потом, сам допрашивал, хотел ему жизнь спасти, уговаривал его дать признательный показания, убеждал его, что уже всех взяли и, роли его признание никакой не играет. Назвал он меня провокатором, плюнул мне в лицо, с трудом, но сумел я сдержатся, только потом Янек в коридоре на конвоиров набросился, те его сгоряча штыками и покололи, неопытные солдаты, обучены плохо.
Много раз мне потом приходилось выбор делать, или ручки чистыми оставить, невинность душевную сохранить, и тогда другие бы кровью умылись, или самому взять на себя и подлость и бесчестие, но страну защитить. По своей воле я взял крест свой и, несу его и, Господь мне судья. Теперь Леша твое время пришло выбор свой делать.
- Да разве нужно, страну при помощи подлости защищать? И, что это за страна такая, которой такая защита нужна? - с тоскливым недоумением спросил Торшин. Они продолжали свою неспешную прогулку по улице и он, старался не смотреть на Григошина.
Светят уличные фонари и, обгоняя их и, навстречу им, идут по ярко освещенной улице, по делам своим, прохожие и, заботы их о семьях своих и хлебе насущном, так же важны, как и заботы этих двух людей, беседующих о совести, долге, чести и бесчестии и, для каждого и из этих спешащих людей, придет свой час и, право и обязанность сделать свой выбор.
- Как по вашему, Леша, а вот убийство это грех? - помолчав, продолжил разговор Григошин.
- Да.
- И убивец подлежит наказанию?
- Да!
- А человек, который свою землю защищает, свой дом, семью, от поругания, смерти, и убивает посягнувшего на святыни его, он кто?
- Защитник! Он в праве своем и, никто упрекнуть его не смеет! - Торшин остановился, в упор глянул на Григошина, прибавил негромко, - мой отец на фронте воевал, я им горжусь, да и сам если надо…