На следующий день, мучаясь с похмелья, я сумел восстановить рассказ приятеля, для памяти записал основные детали, так просто без дальней мысли, как любопытный факт времен "холодной войны". Пока набирал на компьютере текст, заметил, что в рассказе Торшина, много белых пятен, видать не всё рассказал мне товарищ полковник.
Взяв пива, я поехал его навестить. Жил Торшин один, в однокомнатной квартире старого дома, пиву, что я принес с собой, обрадовался, а мне, когда я стал доставать его вопросами, не очень.
- А ты, почему один живешь, - начал я для начала, - ты же женат, и дети у тебя есть.
- Не твое дело, - рыкнул Торшин, болезненно сморщился, откупорил бутылку пива, залпом с горла выпил, - Ох хорошо!
- Леша! А разве Григошин, генерал КГБ, мог в семидесятые годы, так неуважительно про большевиков говорить, да о Боге через слово вспоминать. Признавайся, ты это выдумал?
- Что он думал то и говорил, и еще точно знал, кому говорить и что. Да и кто бы его побежал закладывать! Я, что ли? - Торшин откупорил вторую бутылку, опять налил себе пива, только уже в стакан. Пена полилась через край, и как эта пена полились мои вопросы.
- А почему, дипломат, Ефимову на квартиру звонил? Ты же сам говорил, что они прекрасно знали, что телефоны на прослушке?
- Не знаю, - Торшин открыл третью бутылку, разлил по емкостям и, смакуя напиток, стал пить мелкими глотками. Усмехнувшись моему недоумению, повторил, - не знаю, может нас совсем дураками считали, а может не раз у них такой номер, с условным сигналом проходил, и все обходилось, точно сказать не могу.
- А что с тем нашим агентом стало, ну что информацию про Ефимова - Джеймса - Рикки дал?
- Не скажу.
- А ваши негласные сотрудники по Ефимову работали? - продолжал я доставать его своими вопросами.
- Так я тебе все и выложил, - Торшин, с иронией посмотрел на меня, - сотрудников не сдавал, и сдавать не собираюсь, многие из них до сих пор живы, зачем я им буду жизнь портить. Лучше посмотри, есть, что пожрать в холодильнике, или опять в кафе идти.
В холодильники оставалось с десяток куриных яиц, заплесневелый кусок сливочного масла, черствый кусок хлеба. Пока я возился у плиты, Леша все пивом поправлялся, отмокал. Из продуктов я приготовил свое фирменное блюдо, яичницу "А я холостяк", и продолжил допрос.
- А в каких произведениях Ефимова ты нашел, секретную информацию?
- Отстань, что мог, я тебе рассказал, про остальное можешь сам придумать, или домыслить, часть данных этого расследования, до сих пор являются секретными.
- Да ты мне все наврал! - с наигранным негодованием сказал я, рассчитывая, что он возмутится, предоставит более полную информацию, и подтвердит ее фактами. Только не на такого напал!
- Не веришь? И не надо! Лучше ешь свою бурду, а то мне одному не управится.
Яичница подгорела, нечего во время приготовления о шпионах думать, но голод не тетка, и под пиво мы ее благополучно съели. Поняв, что больше ничего интересного не узнаю, я откланялся. Торшин меня не удерживал.
В библиотеке, я достал, все какие смог произведения Ефимова, перечитал их, и как не старался не смог найти в них, ничего такого, о чем мне рассказал Торшин. Правда, роман "Время буйвола", изданный в 1970 году, если прочитать его под определенным углом зрения был, несмотря на обилие коммунистической терминологии, явно антисоветским, и напоминал антиутопии Д. Оруэлла, но если рассматривать его как свидетельство, шпионской деятельности Ефимова, то получится не доказательство, а бред "сивой кобылы".
Жизнь, между тем, шла своим чередом, и я не то, чтобы забыл об этой истории, но забросил ее в дальний уголок памяти, по принципу, будет возможность и желание, разберусь, если получится.
Через год, подготовив, "черновой" вариант диссертации, я поехал на встречу с научным руководителем. Перед отъездом, зашел к Торшину. Все та же неустроенная холостяцкая квартира, и пребывающий в ней мой приятель одиночество, которого разделяла только, красивая шотландская овчарка. Из сплетен, которые гуляли по университету, среди прекрасной половины, я знал, что у него никого нет, а то, что он, как говорится "злоупотреблял", я и сам видел.
- Леша! Я в Москву еду, если тебе что надо, передать, или привезти, то говори, - овчарка моему визиту обрадовалась, стала ласкаться, а Торшин достал бутылку, стаканы, собрал на стол, нехитрую закуску. Овчарка укоризненно на него посмотрела и вышла из комнаты.
- Нет мне ничего не надо, - он развил по стаканам водку, предложил, - ну на дорожку!
Я не делаю взрослым людям замечания, а уж тем более не рвусь спасать и воспитывать, каждый волен сам, выбирать себе судьбу, но Лешу, мне было жаль.
- Может подлечиться тебе надо, съездить куда, развеяться, что ты как сыч один, - робко заметил я, будучи уверен, что он пошлет меня вместе с благими пожеланиями куда подальше.
- Нас не надо, жалеть, ведь и мы никого не жалели…, - процитировал поэта фронтовика Орлова, Торшин, засмеялся, и спросил, - Вот у тебя грехи есть?
- Как и у каждого, - пожал плечами я, - только это не повод в "мировую скорбь" впадать.
- Все чему я верил, все, что защищал, п…, накрылось, это не "мировая скорбь", а бессмысленно прожитая жизнь, тащил я свой крест, да зря, думал народу служу, страну защищаю, а народ, то мне в душу и наплевал. Читал, что про нас пишут?
- Из п…, как ты говоришь, дети на свет Божий появляются, ее еще и по другому назвать можно, "Лоно". Может, слыхал значение этого слова? Так что зря ты так, может среди, этой крови, слизи, грязи, новая Россия и рождается, - задел он меня все-таки за живое, обычно, на эти темы я говорить не люблю. - А грязью КГБ поливают, так среди вашего "брата", дерьма тоже хватало. И народ тебе в душу не плевал, не ври, вот я часть этого народа, так я, что плюю на тебя?! Ты про крест все твердишь, так ты один его, что ли несешь? Нам всем досталась.
- Может тебе в попы пойти, - ухмыльнулся Торшин, - больно хорошо утешаешь. Хотя нет, оставайся юристом, получается у тебя, все с ног на голову поставить. Ладно, пей давай, "сие зелье" и монахи приемлют.
Мы выпили, разговор уже иной пошел, спокойный, без пьяного надрыва, мирно поболтали, о текущих делах, я стал собираться.
- Мне пора, - я встал, - дома ждут.
- Подожди, - Торшин достал с приставного столика, листок бумаги, ручку, написал пару строк, протянул листок мне, - здесь Ивлева координаты, если серьезные проблемы возникнут, позвони ему, скажешь, что от меня, он поможет.
Глава 2
На кафедре столичного университета, доктор исторических наук, профессор, и мой научный руководитель, раскатал представленную диссертацию как "бог черепаху". Уязвленный своей научной несостоятельностью, я стал дерзить.
- Вы просто не хотите, посмотреть на заявленную тему, под иным углом зрения, - заявил я корифею исторической науки, - у вас шоры на глазах.
- Ну-ка, ну-ка, - подбодрил меня корифей, - снимите с меня шоры, любезный.
- Говоря о монголо-татарском нашествии на русские княжества, татар, традиционно в русской, советской и современной истории, мажут исключительно черной краской, и города они выжигали, и пленных в рабство угоняли, и вообще исчадия ада. А если взять русские летописи до монгольского периода, то любой непредвзятый человек, легко убедится, что русские князья в захвате чужих земель и междоусобицах, применяли такие же приемы, и грабили и жгли, и соплеменников в рабство брали, а потом продавали их и оптом и в розницу. Даже пресловутая ордынская дань, о которой наши историки и писатели льют горючие слезы, составляла всего десятину от имущества, а природные "Рюриковичи" русские князья, налогов драли с податных сословий побольше чем, ордынские ханы, а за неуплату и имущество отбирали и пороли, и в рабство обращали, не церемонились. Все это в летописных источниках есть, - я сел на любимого исторического конька и поехал, и понесся, по весям нашей истории, как саблей махая цитатами из русских летописей.
- Вы, еще скажите, что завоевание, русских княжеств, было благим делом, - поддел меня корифей.
- А что, может и благим! - нагло заявил я, - если взять историческую географию, то российское государство с незначительными изменениями, точно вписывается в границы улуса Джучи. Наши историки не любят об этом вспоминать, но ордынское войско, защищало свои границы, от чужих завоеваний, а границы то эти на западе аккурат, по русским княжествам проходили. Это объективный факт. Период, второй половины тринадцатого века, и первой половины четырнадцатого, русские княжества успешно укрывались от внешних врагов, под ордынским шитом, и нападения на Русь с Запада, начались именно с момента начала распада золотоордынского ханства. Я уж не говорю о том, факте, что и само объединение Российского государства началось, с походов татарских туменов, которых использовал в своих целях и российский национальный герой, и святой Александр Ярославович Невский и Иван Калита, и их потомки, вплоть до 1480 года. Если все это суммировать…
- Ну, это уж вы хватили, - пытался остановить меня корифей. Но трудно остановить летящего галопом степного скакуна, так и я летел мыслью и словами, подобно табунной лошади, совсем забыв об элементарной вежливости, и не желая слушать оппонента, профессор это понял, смирился с неизбежным, со скукой поглядывая, в окно.
- Но суть дела даже не в трактовке, тех или иных исторических фактов, - продолжал я, не обращая внимание на профессорскую обструкцию, - а в том, что история двух народов: русского - понимая под этим словом не только славянские, но и иные неславянские племена, составляющие население русских княжеств; и татарского - как объединение части азиатских народов и не только кочевых, начиная с 1237 года, слилась в единое целое, независимо от того нравится нам это или не нравится. И именно с учетом того, что мы фактически стали одним народом, и объединены, не только по государственно-территориальному признаку, и надо ставить изучение нашей общей истории, а не делать в учебниках акцент, на "страшных" татар и героическую борьбу против них, русского народа. - Я начал постепенно выдыхаться снизил темп говорильни, а потом и вовсе сник.
- Полагаете, что новый прорыв в исторической науке свершили? - начал взнуздывать меня, корифей, - ничего нового в том, что вы сказали, нет. Всем серьезным историкам, это давно известно. Вероятно, - язвил он меня, - вы недостаточно хорошо знаете историографию, изучаемого периода. Вам не мешало бы вдумчиво почитать Гумилева. Так, что любезный, вы напрасно тратили свой запал. Я помню, что на эту тему еще с Ефимовым говорил, о цивилизационном выборе России, на рубеже тринадцатого - четырнадцатого века, он тогда новый роман планировал написать и как раз на историческую тему. Впрочем, вам это имя вероятно не о чем не говорит?
- Ученый палеонтолог, писатель, - Опять Ефимов, прямо судьба что ли, меня с его памятью меня сталкивает. - Мне как раз это имя о многом говорит, - продолжил я интересующий меня разговор, - А вы, что хорошо его знали?
- Не скажу, что очень хорошо, но были у нас общие интересы связанные как раз с историей, - ответил профессор, и тон его утратил язвительность, - Незадолго до его кончины, мы как раз о цивилизационном выборе России и говорили. Он очень интересные мысли излагал. О формирование российского народа, я тогда еще только аспирантом был, и его энциклопедические знания, очень большое впечатление производили. Жаль, что после его смерти, почти все его бумаги пропали, - вздохнул профессор.
- Вероятно, были причины, - заметил я. Рассказывать профессору об истории, которую мне поведал Торшин, я не собирался.
- Причины, - скривился профессор, - Ефимова якобы обвинили, в шпионаже, его бумаги чекисты изъяли. Глупость и шпиомания, нашего славного КГБ.
- Вы точно знаете, что его обвинили в шпионаже? - спросил я, - что до КГБ то там в то время дураков не много было, и шпиоманией эта организация в семидесятые годы, уже не страдала.
- Слухи такие по Москве ходили, - развел руками профессор, - а точно наверно никто и не знает.
- Ну, профессор, - решил поддеть его я, - вам как историку, оперировать слухами, не к лицу, ненаучный это подход.
Как ученый, профессор был повыше меня, не то что на голову, а на останкинскую телебашню, что без особого труда и доказал.
- В основе слуха всегда лежит факт, - в лекционной академической манере начал, доказывать мне неуместность моего сарказма профессор, - то, что КГБ проводило обыск в квартире Ефимова, и изъяло часть его документов, это факт. То, что не было внятного объяснения, этим действиям, это факт. А это говорит о том, что ничего противоправного не нашли, следовательно, версия о шпионаже с треском провалилась. А если эта версия провалилась, а другую не выдвинули, разумного внятного объяснения не дали, то работу чекистов санкционировавших и проводивших обыск, иначе как глупостью и шпиоманией назвать сложно. Вот так-то. Впрочем, существует и другая версия, о том, что Ефимов осуществлял подпольную антисоветскую деятельность, и за это его сначала убили, а потом, попытались вычеркнуть из списка ученых, и не печатать как писателя.
А вот версия о том, что Ефимов был диссидентом, была для меня новостью.
- А какие основания у вас есть, что бы утверждать, что Ефимов был диссидентом? - спросил я.
- Я не утверждаю, а только выдвигаю версию, - профессор был раздражен, моей бестолковостью, - вы надеюсь, знаете о разнице между версией и непреложным установленным фактом?
Я промолчал и только обиженно засопел, об этой разнице, будучи юристом, я знаю не только из детективов. Корифей принял мое молчание, за знак смирения, и смилостивился над моим заблудшим и слабо образованным разумом.
- У меня есть знакомый, он был в семидесятые годы, инакомыслящим, получил за антисоветскую деятельность срок, так вот он утверждает, что Ефимов разочаровался в коммунистической идее, пытался, противостоять советскому режиму, и был убит, - пояснил корифей.
- И у него есть доказательства?
- Специально я этим не интересовался, так в разговоре с ним, к слову пришлось. А почему это собственно Вас так интересует? - профессор впервые с интересом посмотрел на меня, - Я полагал, что круг ваших интересов лежит в иной исторической эпохе.
- Нельзя останавливаться только на одном историческом периоде, в каждом, историческом факте из прошлого, надо всегда видеть его продолжение в настоящем, - процитировал я отрывок из научной статьи корифея, как я уже упоминал, память на тексты у меня хорошая, статьи почти дословно запоминаю. А ничем нельзя так польстить пишущему человеку, как приводить цитаты из его произведений. Профессор, доктор, корифей, не был исключением. Он не то чтобы размяк, но стал заметно доброжелательнее, снисходительнее к провинциальному нахалу, у которого может, быть, не все потеряно, раз, он читает умных людей.
- Ну, раз вы рассматриваете вопрос с этой позиции, то вам лучше самому спросить, этого господина, о фактах связанных с обстоятельствами смерти Ефимова. Зовут его Виктор Петрович. Позвоните, договоритесь о встрече. Запишите телефон, - профессор продиктовал мне номер, встал и вежливо выпроводил меня вон, - Замечания по вашей работе, я вам сделал, - это он о моей разгромленной многострадальной диссертации, - исправляйте, привозите, а там посмотрим… - обнадежил он меня, - а теперь мне на лекции пора…
* * *
Что-то в их грусти, одиночестве, было общее, у немолодого, отмотавшего пятилетний срок, за свои убеждения, человека, что вежливо пригласил меня войти, и офицера КГБ Торшина, у которого из-за убеждений, пусть и отличных от принимавшего меня человека, жизнь тоже была далеко не сахар.
- Вас интересует Ефимов? - спросил он у меня, наливая чашку крепкого свежезаваренного чая. Мы сидели на кухне, и время как будто повернуло вспять, та же газовая плита, фанерная мебель, посуда, что и в моей квартире в семидесятые годы. - Вы случайно не журналист? - поинтересовался он.
- Нет, - коротко ответил, я, и пояснил, - я историк, но на кусок хлеба как юрист зарабатываю. Мне интересны обстоятельства и причины смерти писателя. Они загадочны, неясны и породили много слухов.
- Вы знакомы с официальной версией? - поинтересовался, Виктор Петрович.
- Подозрение в насильственной смерти, - озвучил я постановление о возбуждении уголовного дела по подозрению в насильственной смерти гражданина Ефимова А.И., - только эта версия трещит, даже если ее подвергнуть элементарному правовому анализу. Первое, - начал загибать пальцы я, - расследование дела об убийстве подведомственно прокуратуре, а вело его КГБ, во-вторых, отправной точкой для возбуждения уголовного дела, должно быть или заявление в правоохранительные органы, или результаты, патологоанатомической экспертизы. Заявления не было, по крайней мере родственники Ефимова с таким заявлением не обращались, и вообще в деле нет никаких данных о заявителях, экспертизы тоже, ввиду того, что тело Ефимова кремировали, тогда что - же было причиной? Дело велось два года, а потом его прекратили в связи с отсутствие состава преступления.
- Выяснить, причины, - с грустью отделяя интонацией, каждое слово, проговорил Виктор Петрович, - да что тут выяснять. Убили его. Вам молодой человек, не понять в какое время мы жили.
- Почему же, - возразил я, - не такой уж я и молодой, а те времена прекрасно помню.
- А раз помните, - жестко, уверенно заговорил Виктор Петрович, - то вы не удивитесь, что многие люди задыхались в обстановке коммунистического режима, тотальной бюрократии, полного бесправия и всевластия КГБ. Да именно задыхались, - повысил он голос, - но только единицы вставали на борьбу против режима, и Антон Иванович, был среди них. Он хотел в полный голос заявить о своей гражданской позиции, и у нас в стране и за рубежом. Власть этого испугалась, и его убили. А пока вели следствие, то запугивали всех его знакомых, таская их на допросы в КГБ. А чтобы упаси Бог, кто не заподозрил, об истинных причинах его смерти, то пустили грязную клевету, о том, что ученый и классик советской литературы - был английским шпионом.
А манера речи и формулировочки то у него как в присно памятные годы конца восьмидесятых, начала девяностых годов двадцатого века: "коммунистический режим", "бесправие и всевластие КГБ". Даже эмоциональный накал сохранился, с тех митинговых времен.
- Простите, Виктор Петрович, но конкретные факты у вас есть? Или это только ваше предположения? Вы лично были знакомы с Ефимовым, он вам говорил о своем намерении заявить, о несогласии с существующим строем? - глядя на возбужденное лицо собеседника, спросил я.
- Какие конкретные факты? Где я мог их взять в то время! Все факты находятся на Лубянке. Не забывайте, что мы жили под неусыпным контролем КГБ, в обстановке беззакония! Лично я Ефимова не знал, но в лагере, где мотал срок, был заключенный, который утверждал, что знал о намерении Ефимова, заявить о своих убеждениях, и что он сообщал ему об этом в письмах. И потом мне достаточно было прочитать роман "Время буйвола", чтобы понять, Ефимов был антикоммунистом. И во многом благодаря таким людям, монстр - коммунизма канул в лету.