Вызывают Ученого. Строгий, убеленный сединами, с утомленным, но добрым лицом генерал - чекист, встает ему навстречу, и поясняет, что из-за оперативной целесообразности был произведен ложный арест Ученого, чтобы полностью разоблачить и обезвредить настоящего изменника. Генерал просит Ученого с пониманием, отнестись к сложной и опасной работе органов государственной безопасности, и, глядя на портрет Дзержинского, клянется восстановить доброе имя настоящего советского человека и патриота. Всеволодов скромненько молчит, и жмется за приставным столиком. Ученый, человек к анализу различных фактов привычный, спрашивает: "А кого извините…, вы тогда на меня в своем кабинете матом орали, и требовали признаний в измене?" Генерал багровеет, и лицо у него становится недоброе. Всеволодов - Ученому: "Вы поймите, это операция была настолько сложная, что мы не были уверенны даже в своих сотрудниках, вот Генералу и пришлось, играть".
Генерал утвердительно, качает головой, и разводит руками, ну что ж поделаешь, нужно было так.
На этом работа Всеволодова по этому делу была закончена, дезинформацией другой отдел занимался.
Вот с тех пор Всеволодову аналогичные дела и поручают вести.
- А зачем им было лишнее внимание привлекать, разве они не могли, спокойно без лишней суеты, через "Кострому" получать все необходимые сведения? - спросил Торшин.
- Точно, чем они руководствовались, принимая такое решение, мы не узнаем, - Григорьев подумал, передвинул на столе рюмки, и продолжил, - может, они умнее всех себя считали, думали, что наша контрразведка также как в тридцать седьмом году работает. Но мое личное мнение, их главной целью Ученый был, у них даже теоретически, не представляли, как системы наведения ракет блокировать. А Ученый как раз над этой теорией работал, и уже выходил на стадию подготовки опытных образцов. Сейчас научные открытия, все решают, у кого выше качество оружия тот победит в возможном конфликте. Вы знаете, что в этой операции самое забавное?
- Нет, а что?
- У Ученого много научных оппонентов, было, не верили они, в возможность создания, таких систем. А тут он с нашей подачи, зеленую улицу получил, для проведения исследований. Раз за бугром его работу признали для них опасной, значит, у нас надо ее продолжить и ускорить. Это так сказать побочный эффект этой операции. Так что Леша мотайте на ус, и старайтесь видеть все возможные варианты.
Глава 7
- А зачем нам надо всю биографию Ефимова изучать, - Торшин страдальчески морщился, подскакивая на скамье в кузове грузовика, подвыпивший водитель гнал машину, не считаясь с бездорожьем, машину и пассажиров в кузове бросало из стороны в сторону. - Взять активный период деятельности, и работать по нему.
- Наш полковник по образованию историк, он любит повторять, прошлое формирует настоящее, и отбрасывает тень в будущее, вот эту тень нам и предстоит найти, - капитан Ивлев, постучал по крышке кабины водителя и, крикнул, - Эй куда гонишь! Ты и нас и машину угробишь!
- Будешь выступать, высажу, прись пешком до деревни, и полезно и безопасно, - проорал из кабины, водитель не снижая скорости.
- Сунуть ему под нос удостоверение, сразу бы протрезвел, как шелковенький бы стал, - предложил Торшин, еле удержавший в кузове.
- Если будешь без дела удостоверением махать, грош тебе как контрразведчику цена, - Ивлев подскочил, когда машина прыгнула на кочке, прикусил язык, невнятно выругался, прошепелявил, - какой ты спец, если каждая бабка будет знать, кто ты, откуда, и чем интересуешься.
- Запрос бы отправили, не выезжая из Москвы, все, что надо из ответа бы узнали, - не сдавался Торшин.
- Ага, запрос в местный орган, - скривился Ивлев, - и получил бы ответ, что все дореволюционные данные утеряны. Ты только посмотри, так язык прикусил, что кровь пошла, - Ивлев сплюнул на платок, - Кроме нас, эти сведения никому не нужны, и искать их толком никто не будет. Мы с тобой уже установили, что все архивы дореволюционные, погорели, во время войны. Тогда не до архивов было. А церковно-приходские книги, где раньше все рождения, крестины, свадьбы, и смерти отмечались, в тридцатые годы в период борьбы с церковью, комсомольцы пожгли. Одна надежда, что хоть кто-то из местных стариков, Ефимовых помнит, да может, фотографии их старые найдем.
Машина затормозила в центре деревни, рядом с невзрачным магазинчиком, пассажиры выпрыгнули из кузова, водитель вывалился из кабины.
- Тебе не водителем, попом - акушером работать надо, - Ивлев передал парню, помятую купюру.
- Почему? - удивился тот, набычился, сжал кулаки грудью толкнул Ивлева, - Обидеть хочешь? Или так задираешься.
- Ты не толкайся, - Ивлев отстранил парня рукой, - а то так толкну, мало не покажется!
Парень перевел залитые вином глаза с Ивлева, на Торшина, - Двое на одного, - сосчитал он, - так я один, вас обоих, мозгляков городских уделаю, - и перешел от слов к делу, с развороту от всей пьяной деревенской души, двинул Ивлева. Тот легко сделал перехват, выверт, и парень с заломанной назад рукой захрипел, - Пусти козел! Больно!
Ивлев его отпустил.
- Так почему попом, да еще акушером, мне надо работать, - миролюбиво спросил парень, потирая занемевшую после захвата руку.
- Я пока с тобой ехал через слово то Бога, то маму вспоминал, - засмеялся Ивлев, протянул парню руку, представился, - Дмитрий.
- Коля, - парень пожал протянутую руку, - А силен, ты Дима, драться, где служил, то?
- Погранцом, там и наловчился, - ответил Ивлев.
- А я танкистом! До сих пор на машине как на танке гоняю, - Коля, разгладил купюру, - А вы я смотрю ничего ребята, пошли выпьем за знакомство, я угощаю.
От дешевого суррогатного вина, что стояло в магазине, Ивлев отказался, Торшин помалкивал, Коля предложил к бабке самогонщице сгонять. Подъехали, разлюбезная бабулька вынесла бутыль, собрала закуску, пригласила за стол. Угостились, за знакомство - раз стакан, за дружбу - еще один, за жизнь - третий. Коля осоловел, пошатываясь, вылез из-за стола, подошел к машине, и вольготно развалился в тени отдыхать.
- Вы кто ж такие будете, - поинтересовалась бабуля, - на Колькиных, дружков не похожи, одежа городская у вас, и по виду совсем не пьянь деревенская, на начальство районное тоже непохожи, те сразу в сельсовет идут, да и самогон не сразу пить начинают, с водки, али вина начинают.
- Мы бабушка историки, - объяснился Ивлев, - материалы собираем по истории области. Документы, фотографии для музея. Вот вы нам не подскажите, у кого из старожилов можно об истории вашей деревни, до революции спросить, фотографии посмотреть.
- Стариков, что ли поспрашивать хотите? - бабушка присела за стол, - так только я одна с тех времен и осталась, никак Господь не приберет.
- А фотографии с тех времен остались у вас? - спросил Ивлев, - если есть покажите бабуля. Может мы, что для музея и купим.
- Как не быть есть, - оживилась бабушка, - сейчас принесу, - поднялась из-за стола, медленно прихрамывая, пошла в дом, по пути бормотала, - Ох старость не радость, ревматизм проклятый замучил, видать к перемене погоды, раньше бывалоча птицей летала, а сейчас бреду как инвалид - безногий.
В открытое окошко избы было видно как бабушка, перебирая вещи, ищет альбом. Торшин и Ивлев сидя за столом молчали. Торшин чувствовал как медленно, подкатывает тошнота, от усталости, жары, выпитого самогона, кружилась голова. Торшин сглотнул и, не справившись с рвотным позывом, резко вскочил и, побежал за угол избы.
Когда вернулся, бабушка, разложив на столе старый обтянутый выцветшим бархатом альбом, рассказывала:
- Отец мой молодой мужик еще, - бабушка показала на карточку, где была сфотографирована, группа крестьян, в центре в плотной суконной поддевке, обутый в хромовые сапоги стоял крупный мужчина, - он мне, рассказывал, что когда городской с аппаратом приехал, то купец тутошний, всех кто на него работал и, повелел на карточку снять. Вот батька, мой, - старуха показала пальцем, на стоящего слева молодого парня.
- А как зовут его?
- Кого милый? Отца моего?
- Нет, купца этого.
- Ефимов, он лесом торговал, с дочкой его Дашкой подружками были.
- А сыновья были у него?
- У кого? У отца моего, были, как не быть, были у меня братья, трое было.
- Да нет бабушка, у купца, сыновья были?
- Дай-ка припомнить, - вспоминая, старуха пожевала, бесцветными губами, - были, двое было, старший Антон, шустрый такой мальчонка был, а младший, как звать и не припомню, хворал все.
- А фотографии детей Ефимова, у вас есть?
- Откудова, да зачем они мне? Ты вот сюда милый посмотри, вот свадьба моя, видишь, какая я молодая и красивая была, рядом муж мой, убили его в войну, и братьев моих поубивали, в деревне после войны почитай одни вдовы, и остались, двое мужиков только вернулись, да все израненные, не работники, вот мы бабы одни детей и поднимали.
Фотографии, фотографии смотрят с них люди кто напряженно, кто улыбается, мужчины, женщины, дети. Маленькая история, большой семьи, история страны. Вот этот снят до революции, до первой мировой, как смешно одет, босой, но в картузе. "Отец мой. Убит в германскую, - вздыхает старуха, - мать моя криком кричала. Чем я вас кормить то буду, сиротки мои, по миру пойдем. Не пошли". Косоворотка, домотканые штаны, фуражка блином со звездочкой, напряженно смотрит с карточки, красноармеец. "Это мой дядька, младший брат отца, значит, - поясняет старуха, - убит в войну гражданскую, а других дядьев, что против продотрядов выступили, чекисты расстреляли". Ивлев отвел глаза, а старуха все рассказывала, показывая на фотографии: "Муж с братьями своими, все на фронтах полегли, убили их, значит фашисты, а женам только дети да похоронки остались". Немолодая женщина в окружении молодых мужчин, так похожих на нее упорным взглядом и спокойной улыбкой. "Это мои, - с гордостью, показывает своих детей мать, - одна их подняла, выучила, в люди вывела, сейчас в городе живут, пишут, приезжай мама, да куда я из своего дома поеду, я хозяйкой привыкла быть, а там жены у сыновей, чего я чужую жизнь заедать буду, а внуки каждое лето приезжают".
- Бабушка, а про Ефимова, кто еще знать может? - поинтересовался Ивлев.
- А зачем он вам? - насторожилась старуха, - ну был купец, да сплыл, сколько лет уж прошло. Не знаю, я ничего, - твердо закончила она.
- Да вы бабушка не бойтесь, - стал вдохновенно фантазировать Торшин, - Ефимов, что у вас тут жил, старший брат деда моего, вот я как сюда в командировку поехал, так и подумал, может из родственников кого встречу, интересно как у них судьба сложилась.
- Ну, надо же, интересно ему, - старушка развела руками, потом поджала губы и усмехнулась, - тому черт не нужен, кто его за плечами носит, - почти дословно процитировала она Гоголя, - вон твой родственник в тени отдыхает, - и показала на пьяного в умат, шофера.
- Он что Ефимов? - удивился Торшин.
- Ефимов не Ефимов, а твой родич точно, - рассмеялась старушка, - Купец то, хоть и женатый был, и дети у него, а большой ходок по бабам был. Колькина бабка, еще до войны первой, загуляла с ним, муж то ее, на заработки уехал, а купец подъехал, видали люди как он к ней хаживал, мужа нет, а брюхо растет. Муж приехал, люди добрые ему все и рассказали, да он и сам видел, что живот у жены не от ветра надуло. Поучил он ее как положено, да снова в город уехал, а там и пропал, в деревню больше не вернулся. Матрена родила мальчонку, да к родителям в соседнюю деревню уехала, только от позора не уедешь, все знали, что мальчонка приблудный. Вот этот мальчонка и есть Колькин отец, твой братец значит. Вот у него про Ефимова и спроси, куды он и семья его делись. Ладно, заболталась я с вами, а дела стоят, ну что из альбома брать будете?
Ивлев купил фотографию, где группой были изображены купец Ефимов и его работники, пообещал, старушке переснять и вернуть. Торшин расплатился за угощенье.
Подошли к грузовику. Пьяного Кольку взяли под белые руки и, закинули в кузов, тот захрипел, не открывая глаза, заерзал, поудобнее устраиваясь на досках кузова и, снова безмятежно захрапел. Торшин сел рядом с ним. Ивлев устроился в кабине, сел за руль, газанул, и покатили. Покатили к Кольке домой, в соседнюю деревню, адрес им старушка сказала. У речки остановились. Искупались сами, привели в чувство Кольку.
- Жена! Гостей принимай, - закричал из кузова Колька, когда машина остановилась у его дома.
- Сейчас! - молодая женщина вышла из дома, - Только матери твоей скажу, что ты сам пьяный и собутыльников домой тащишь. Мама идите сюда, Коленька с друзьями приехал! - позвала она.
- Ой, - съежился Колька, - ребята лучше поехали отсюда, - предложил он Ивлеву и Торшину.
Сбежать не успели.
- Ирод! - пожилая мощного сложения женщина вышла на крыльцо, - Вечер еще не наступил, а ты уже готовый, - густым басом закричала она. Торшин содрогнулся. Колька уменьшился ростом. Ивлев не стал выходить из кабины. - Господи! Долго он над нами издеваться будет? - обратилась к небесам женщина с вопросом. И вероятно, получив только ей слышный ответ, подбежала к машине, протянула руки к кузову и мощным борцовским движением, сгребла Кольку, Торшин и ахнуть не успел, как тот оказался на земле. Скрутила сыночка, потащила к дому. Обернулась к оставшимся, приказала, - марш отсюда, и чтобы духа тут вашего не было. Пьяницы!
- Да мы мамаша… - попытался оправдаться Ивлев, но женщина, зашвырнув сына в дом, повернулась к ним, по-бойцовски подвернув рукава, старенькой кофты, двинулась навстречу непрошеным гостям.
Комитет государственной безопасности в лице своих сотрудников, позорно капитулировал, и бежал, оставив поле битвы за разъяренной женщиной.
- Вот таких баб, надо на военных парадах, вместо танков показывать, - с восхищением сказал Ивлев, - вот она истинная русская силушка.
- Надо Кольку выручать, - проявил мужскую солидарность Торшин, - пили, то вместе, как бы они его не забили.
- Раз бьют значит любят, - захохотал Ивлев, - пошли на второй приступ.
Подошли к дому, вежливо постучались в дверь. Открыла мощная женщина Колькина мать, - Вот я сейчас ухват возьму, - приветствовала она гостей.
- Да мы тетенька, только, спросить, - заюлил Ивлев, - а Колю, вы зря, ругаете, ну выпил чуть, разморило на солнце, с кем не бывает.
- Ишь адвокат выискался, а то я сына своего не знаю, - усмехнулась женщина, спросила, - да вы кто будете, раньше я вас не видела.
- Мы из областного музея, - представился Торшин, - собираем материалы об истории области.
- Из музея? Ври больше, - женщина нахмурилась, внимательно осмотрела визитеров, - Ты, на рожу свою глянь, за три дня корова не обгадит, а в музеях женщины тихие работают скромные. Мужиками у нас в музеях и не пахнет.
- Могу удостоверение показать, - предложил Торшин, и достал удостоверение, только по ошибке, не то показал, спохватился, да поздно.
- Комитет государственной безопасности, - прочитала женщина тисненые на обложке слова, изменилась в лице, - Коля ничего такого не делал, ну выпьет чуток, ну анекдот расскажет, а так комсомолец и передовик, - стала она защищать сына.
- Да мы совсем по другому поводу, - Ивлев укоризненно, посмотрел на Торшина, перешел на казенный тон, - Вы не волнуйтесь гражданочка, мы с Колей случайно встретились, видим, водителю худо стало, решили помочь ему машину отогнать. Вы про нас никому ничего не говорите, мы так проездом по своим делам.
- Ну, коли так, - перевела дух, женщина, - милости просим в дом, перекусить, чего Бог послал. За то, что кричала, не серчайте, пьяниц не люблю, а гостям всегда рада.
На столе, разварная картошка, соленая капуста, домашний окорочок, мед в сотах, свежие огурцы, помидоры и, непременная бутыль с темной жидкостью.
- Настойка, сама делала, - сказала хозяйка, развивая, напиток по рюмкам, - если умеренно выпивать, то для здоровья вещь очень полезная.
- Дим, а вы чем мать, успокоили, - тихонько поинтересовался Колька.
- Сказали, что лучше тебя шофера в вашем районе нет, - спокойно соврал Ивлев. Торшин ухмыльнулся.
- За знакомство, - женщина, пригубила рюмку, мужчины выпили до дна. Закусили.
- Настойка, то получше, чем коньяк, которым нас угощали, - шепнул Торшин.
- Намного, - согласился Ивлев.
Колька потянулся к бутыли, разлить по второй.
- Я сказала умеренно, - привычно рыкнула женщина, сын убрал от бутыли руки, - сначала горячего поешь. Надя! - позвала, она сноху, - если внучок проснулся, приходи с ним вместе поешь.
Из соседней комнаты вышла молодая женщина с годовалым младенцем на руках. Передала ребенка свекрови, малыш заулыбался, потянулся ручками, сама села за стол.
- Внучок мой, Сёмушка, - показала женщина, малыша гостям, - сынок Колькин. Продолжатель рода нашего. Коля как с армии вернулся, так сразу женился.
Гости красотой и умом малыша восхитились, бабкино сердце таяло, мать малыша счастливо улыбалась.
- Знать бы еще, на какую его войну отправят, - Николай, уже не оглядываясь на мать, взял бутылку разлил по рюмкам, никого не дожидаясь свою опрокинул.
- Ты потише сынок, - предостерегла мать.
- Тише, громче какая разница, - Николай откинулся на стуле, - деда, на гражданской шлепнули, отец с фронта весь израненный пришел, не долго пожил, я в Чехословакии, чужой кровью весь замарался, а ему что достанется? Не долго мужики в России живут.
- Коля давай пластинку смени, - Ивлев отстранил свою рюмку, - не война виновата, что ты пьешь. Завязывай. А то нарвешься.
- А ты мне за моим столом не указывай! - Николай стал наливаться хмельной злобой, - Понял?
- Понял! - Ивлев поднялся, - могу уйти, если гонишь, только не мужское это дело, детей на баб одних бросать, выкорми, выучи, а потом пей, да нарывайся, коли охота есть.
- Садись! - Николай остыл, - из дома и из-за стола, гостей, не гонят.
- Ты Коля про деда и отца говорил, может, их фотографии покажешь, - Торшин спешил разрядить обстановку.
- Мать! Покажи альбом, да и если гости пить не хотят, бутыль убери.
- Я сынок пока самоварчик поставлю, - женщина, встала подошла к сундуку, достала альбом, передала сыну, - Сам гостям покажи.
Опять фотографии еще одна альбомная летопись семьи, и страны, в которой эта семья живет.
- А вот это кто? - Торшин показал, на групповой снимок, на старой дореволюционных времен карточке, застыли в центре мужчина, рядом женщина, по краям дети два мальчика и девочка, все напряженно смотрят вперед.