* * *
В кафе "Пальма" было безлюдно. Талаба-бек Марзук задумчиво глядел на спокойную воду канала Махмудия. Он развалился в кресле, вытянув ноги и подставляя себя теплым лучам солнца. Мы перебрались в этот зеленый район Александрии, чтобы спокойно отдохнуть.
Мне думалось, что, как ни горяч и нервозен мой приятель, он все же заслуживает некоторого сочувствия. Ведь ему приходится начинать новую, трудную жизнь после шестидесяти лет. Он завидует своей дочери, находящейся в эмиграции, и не сомневается, что посягательство на его капитал есть не что иное, как посягательство на незыблемость веры, на законы аллаха, на древние традиции.
- Узнав, что ты живешь в пансионате, я не хотел там оставаться… Я выбрал его, надеясь, что найду там лишь хозяйку.
- Почему же ты изменил свое мнение обо мне?
- Я подумал и решил, что история не знает доносчиков старше восьмидесяти лет!
Я расхохотался.
- А ты разве боишься доносчиков?
- И в самом деле, у меня нет причин бояться, разве что я иногда занимаюсь словоблудием, - ответил он и с возбуждением продолжил свой рассказ: - У меня нет дома в деревне, а воздух Каира все время напоминает о моем унижении. И вот я вспомнил о своей бывшей любовнице и сказал себе: революция отняла у нее мужа и капитал, следовательно, мы найдем общий язык… Почему аллах отказался от политики силы? - спросил он и, видя, что я не понял вопроса, разъяснил: - Я имею в виду бури, ураганы, наводнения и прочие катастрофы.
- Ты считаешь, что ураган может погубить больше людей, чем бомба в Хиросиме? - спросил я в свою очередь.
Он негодующе замахал рукой:
- Ты повторяешь коммунистическую пропаганду, лисица! Беда человечества в том, что Америка не решилась установить свое господство над миром в тот момент, когда она одна владела атомной бомбой!
- Скажи мне, ты что, собираешься возобновить роман с Марианной?
Он звонко рассмеялся:
- Что за идиотская мысль! Я старик, изнуренный годами и политикой, и расшевелить меня может только чудо. Что же касается Марианны, то от всего женского у нее осталась только одна косметика…
И он вновь захохотал.
- А ты разве забыл свои похождения? Я читал в журнале о твоих проказах, о том, как ты гонялся за юбками на улице Мухаммеда Али.
Я рассмеялся, ничего не отрицая.
- Ты вернулся наконец к религии? - спросил он.
- А ты? Мне иногда кажется, что ты не веришь ни во что.
- Как же мне не верить в бога, - сказал он с ненавистью, - ведь я горю в аду!
* * *
Ты и тебе подобные созданы для того, чтобы гореть в аду. Аллах никогда не благословит тебя ни на что. Ты отлучен от чистого источника веры так же, как дьявол отлучен от божьей благодати.
* * *
Часы в холле пробили полночь, им отозвались эхом углы во дворе.
Я сидел, утонув в мягком кресле. Лень и тепло разморили меня, лишили сил подняться и лечь в постель. С тех пор, как я уединился в своей комнате, меня стало тяготить одиночество, но я говорил себе, что после восьмидесяти лет бесполезно жалеть о чем-либо, чего-то желать.
Вдруг дверь без стука отворилась и на пороге появился Талаба Марзук.
- Извини, - сказал он, - я заметил свет в комнате и подумал, что ты не спишь…
Я был очень удивлен этим визитом. Сегодня вечером Талаба-бек выпил больше обычного.
- Знаешь ли ты, сколько я трачу в месяц на лекарства, витамины, духи, бритье и прочее?!
Я ждал, что он скажет еще что-нибудь, но он закрыл глаза и молчал. Очевидно, силы его иссякли. Он с трудом доплелся до двери…
* * *
Площадь, где проходили торжества по случаю дня рождения пророка, кишела народом, как в Судный день. В небо взлетали ракеты. Вспыхнул свет, разгоняя вечерний мрак. Перед главным шатром остановился "роллс-ройс". Из него вышел Талаба Марзук. К нему поспешили, кланяясь, какие-то знатные господа. Этот человек совмещал в себе духовную и светскую власть.
Хозяин "роллс-ройса" заметил меня и высокомерно отвернулся. А ведь ты не раз приходил ко мне пьяный, так же как пришел в тот вечер.
* * *
В пансионате не было ни души. Я сидел в холле один, когда прозвенел звонок. Я открыл оконце на двери, как это делала Марианна. Передо мной было лицо, такое прекрасное, что у меня защемило в груди, - смуглое лицо крестьянской девушки с тонкими чертами, с огромными блестящими глазами.
- Кто ты?
- Я Зухра.
Она произнесла это с такой простотой и уверенностью, будто, назвав свое имя, уже объяснила все.
- Чего же ты хочешь, Зухра? - спросил я с улыбкой.
- Мне надо видеть госпожу Марианну.
Я открыл дверь. Она вошла, держа в руке небольшой сверток. С головы до ног она была закутана в черное покрывало. Оглядевшись вокруг, девушка спросила:
- А где госпожа?
- Скоро придет. Посиди…
Зухра села на стул, положив сверток себе на колени. Я вернулся на свое место и предался новому занятию - стал разглядывать девушку. Я любовался ее крепкой гармоничной фигурой, правильными чертами лица, цветущей молодостью. Созерцание ее приносило мне тихую радость. Мне захотелось поговорить с ней, и я спросил:
- Ты сказала, что тебя зовут Зухра?
- Зухра Саляма.
- Откуда ты, Зухра?
- Из Забадии.
- У тебя назначена встреча с мадам?
- Нет.
- Значит…
- Я пришла увидеться с ней.
- Ты с ней, конечно, знакома?
- Да.
За всю свою жизнь я не встречал такой красивой девушки.
- Давно ты живешь в Александрии? - спросил я.
- Я не живу в Александрии, но я бываю здесь с отцом.
- А как ты познакомилась с мадам?
- Мой отец привозил ей сыр, масло, птицу. Иногда он брал меня с собой.
- Понятно. Значит, теперь, Зухра, ты хочешь занять место отца?
- Нет.
Она отвела глаза в сторону, как бы опасаясь сказать больше. Я отнесся с уважением к ее тайне и все больше проникался симпатией к ней.
* * *
- Благодаря твоим молитвам я стал мужчиной, - сказал я, целуя ее огрубевшую жилистую руку. - Поедем со мной в Каир.
- Да благословит тебя аллах и увеличит блага твои, - ответила она, глядя на меня с нежностью. - Но я не покину своего дома. В нем вся моя жизнь.
Ветхий дом с облупившимися стенами, изгрызенный ветрами и просоленный брызгами морских волн. Он насквозь пропитался запахом рыбы, кучи которой громоздились на берегу.
- Но ты же будешь жить здесь совсем одна!
- Со мной творец дня и ночи.
* * *
У двери позвонили, и Зухра пошла открывать. Марианна была изумлена, увидев ее.
- Зухра! Это невероятно!
Девушка, раскрасневшись от радостного волнения, поцеловала ей руку.
- Как это чудесно! Я рада видеть тебя, да пошлет аллах милость твоему отцу! Ты вышла замуж, Зухра?
- Нет!
- Не может быть!
Она звонко рассмеялась и, повернувшись ко мне, сообщила:
- Зухра - дочь хорошего человека, господин Амер.
Они вдвоем направились во внутренние комнаты, а я остался сидеть в холле. В душе моей зрели нежные отеческие чувства.
* * *
- Наконец-то я отдохну, - сказала Марианна, когда мы втроем - я, Талаба и она - собрались вечером в холле. - Зухра будет работать у меня, - пояснила она.
Мною овладело странное двойственное чувство: радость и некоторая досада.
- Она будет служанкой? - спросил я.
- Да. А почему бы и нет? Во всяком случае, она будет работать в приличном доме.
- Однако…
- В деревне она арендовала полфеддана земли и сама обрабатывала ее. Ты думаешь, это лучше для девушки?
- Это прекрасно. Она ведь не бросила свою землю?
Марианна посмотрела на меня долгим взглядом, потом сказала:
- Она убежала.
- Убежала?!
- А я-то считал ее помещицей! - сказал с насмешкой Талаба-бек.
- Дед хотел выдать ее замуж за такого же, как он сам, старика, чтобы она обслуживала его. Остальное вам уже известно…
- Да, такое происходит не часто. Это событие, - событие серьезное. Деревня не оставит ее в покое, - сказал я грустно.
- А если узнают, что она здесь? - встревожился Талаба-бек.
- Возможно. Но тебя-то почему это беспокоит? - повернулась к нему Марианна.
- А ты не боишься?
- Не маленькая. Я не сделала ничего дурного, только приютила девушку и дала ей честную работу.
Господин Амер отстоит ее, - твердо добавила она.
* * *
Я не отступлюсь от своего долга, пока в моих жилах течет кровь, даже если на меня попытаются воздействовать силой.
Марианна стала учить ее, и Зухра схватывала все на лету.
- Удивительная девушка, господин Амер-бек, - говорила Марианна радостно, - умная и сильная, с первого же раза понимает все, что требуется. Мне очень повезло.
В другой раз она посоветовалась со мной:
- Как ты считаешь, пяти фунтов, не считая еды и одежды, ей достаточно?
Я ответил утвердительно.
- Только не одевай ее уж очень модно, - попросил я.
- Ты хочешь, чтобы она одевалась как крестьянка?
- Нет, дорогая моя, но девушка красива, подумай об этом…
- Мои глаза всегда открыты, господин Амер, девушка действительно хороша.
Вскоре Зухра стала расхаживать в касторовом платье, скроенном по фигуре и подчеркивающем ее достоинства, скрытые раньше под широкой и длинной, до пят, галабеей. Она расчесала свои роскошные волосы, разделила их пробором, заплела в две косы и свободно распустила по плечам.
Талаба Марзук долго следил за ней хищным взглядом и, когда она отошла, вполголоса заметил, склонившись ко мне.
- Будущим летом мы увидим ее в казино "Жанфуаз" или "Монте-Карло".
- На все воля аллаха.
Он направился к двери и, проходя мимо Зухры, игриво спросил:
- В тебе, наверное, есть европейская кровь?
Зухра с удивлением посмотрела ему вслед. Чувствовалось, что она не испытывает к нему симпатии. Потом вопросительно взглянула на меня.
- Он шутит, - сказал я, - считай его слова чем-то вроде комплимента. - И добавил, улыбаясь: - Я ведь тоже один из твоих поклонников, Зухра.
Она ответила мне светлой улыбкой.
Когда Зухра заканчивала свои дела, Марианна звала ее посидеть с нами в холле. Зухра садилась несколько поодаль от нас, возле ширмы, и внимательно прислушивалась к нашей беседе. Постепенно я вовлек ее в разговор.
В тот вечер она сама рассказала нам свою историю, которую мы уже знали в общих чертах.
- Муж моей сестры хотел прибрать меня к рукам, - сказала она в заключение, - но я сама засевала свою землю.
- А тебе не тяжело это было, Зухра?
- Нет, я сильная, слава аллаху. Ни один мужчина не мог одолеть меня в работе - ни в поле, ни на рынке.
- Однако мужчины не только пашут и торгуют, - заметил, смеясь, Талаба Марзук.
- Я могу делать все, что делают мужчины, если понадобится.
Я искренне поверил ее словам.
- Зухра не новичок, - сказала Марианна. - Она сопровождала отца в поездках.
- Я очень любила его, - сказала с грустью Зухра. - А вот дед мой только и думает, как бы нажиться на мне.
В Талаба-беке опять заговорил дух противоречия.
- Если уж ты можешь быть как мужчина, то почему же тебе пришлось бежать?
- Послушай, Талаба-бек, - пришел я на помощь Зухре, - ты хорошо знаешь, что в деревне сильны обычаи, суровы традиции, там принято безмерно почитать старших. Девушка должна была или выйти замуж за старика и стать его служанкой, или бежать.
Зухра с признательностью посмотрела на меня.
- Пришлось бросить землю, - с сожалением сказала она.
- Теперь будут болтать, что ты сбежала совсем не поэтому, - сказал вдруг Талаба-бек.
Зухра бросила на него гневный взгляд. Лицо ее потемнело. Она выставила вперед два пальца.
- Я выколю глаза каждому, - жестоко сказала она, - кто посмеет болтать чепуху.
- Зухра не понимает шуток! - воскликнула Марианна.
- Он ведь шутит, - сказал я Зухре и повернулся к Талаба-беку: - Где же твой такт, дорогой?
- А, это все чепуха! - ответил он с пренебрежением.
* * *
Золотистые глаза, полные румяные щеки, ямочка на подбородке. Она могла бы быть моей внучкой.
- Ты, господин, еще долго пробудешь здесь? - спрашивает Зухра, принося мне в комнату послеобеденный кофе и задерживаясь, чтобы поболтать.
- Я буду постоянно жить здесь.
- А где твоя семья?
- У меня нет никого, кроме тебя, - смеюсь я.
Она отвечает мне чистой, сердечной улыбкой.
У Зухры маленькие руки с загрубевшими пальцами и большие, широкие ступни.
Однажды она сказала мне:
- Талаба Марзук очень тяжелый человек.
- Он знатный человек, - ответил я, - очень несчастный и больной.
- Воображает себя пашой, но время пашей миновало.
Эти слова вызвали в моей памяти картины прошедших лет.
* * *
Она помнила даже названия виски, которые покупала много лет назад. Она говорила мне:
- Каждый раз, когда я спрашиваю виски в магазине, все смотрят на меня и улыбаются.
"Да сохранит тебя аллах", - думаю я.
* * *
Что это за шум? Голоса как будто знакомые, однако очень возбужденные. Что происходит там, за дверью? Часы пробили пять вечера. Я вылез из постели, надел халат и вышел в холл. Открывая дверь, я заметил, как Талаба скрылся в своей комнате. Зухра сидела в холле хмурая, чуть не плача. Марианна в крайнем смущении стояла возле нее. Что же произошло?
- Зухра подумала что-то нехорошее, Амер-бек, - сказала Марианна, увидев меня.
Зухра всхлипнула:
- Он хотел, чтобы я сделала ему массаж!..
- Ты не поняла, - перебила ее Марианна, - он болен и нуждается в массаже, мы все это знаем. Каждый год он ездит в Европу. Но если ты не хочешь, никто не принуждает тебя…
- Я никогда не слышала об этом, - резко ответила Зухра. - Я вошла в его комнату прибраться и увидела, что он лежит на кровати полуголый!
- Зухра, он старый человек, старше твоего отца. Ты ничего не поняла. Пойди умойся и забудь об этом.
Мы с Марианной сидели на канапе из черного дерева. За окном гудел ветер, оконные стекла дрожали. Тяжелое, гнетущее молчание давило нас.
- Он приставал к ней, я в этом не сомневаюсь, - сказала она.
- Марианна!.. - пробормотал я с укором.
- А ты сомневаешься? - с вызовом спросила она.
- Да он просто забавлялся!
- Но он ведь старик!
- И у стариков есть свои забавы!
* * *
Пришел Талаба-бек и уселся рядом с нами как ни в чем не бывало.
- Феллах живет феллахом и умрет феллахом, - сказал он.
- Ну и оставь Зухру в покое, - раздраженно заметил я.
Он возмутился:
- Дикая кошка! Пусть не обманывает тебя ее нарядное платье. Она дикая кошка.
Я сочувствую тебе, Зухра. Я понял сейчас всю глубину твоего одиночества. Пансионат - не подходящее место для тебя. И мадам-опекунша. Она не постесняется при первом же удобном случае продать тебя.
Выпив стакан вина, Талаба Марзук провозгласил:
- Кто может сказать мне, как выразилась мудрость аллаха в его творении?
Марианна обрадовалась возможности переменить тему.
- Хватит богохульствовать, Талаба-бек! - воскликнула она.
- Скажи мне, госпожа моя, почему бог позволил людям распять своего сына? - спросил он, указывая на статую девы Марии.
- Если бы не это, - серьезно ответила мадам, - то нас постигло бы проклятие.
- А разве оно еще не постигло нас? - расхохотался Талаба-бек.
Он украдкой бросал в мою сторону заискивающие взгляды, но я упорно игнорировал их. Наконец он толкнул меня локтем и сказал:
- Послушай, лисица, ты должен помирить меня с Зухрой…
* * *
Новый жилец?
В его смуглом с четкими чертами лице было что-то крестьянское. Среднего роста, худощавый, с твердым взглядом. На вид ему было лет тридцать.
- Господин Сархан аль-Бухейри, - представила его нам Марианна.
- Заместитель главного бухгалтера компании по производству пряжи, - добавил он звучным голосом, в котором чувствовался акцент сельского жителя.
Марианна пригласила его позавтракать и, когда он ушел, весело сообщила нам:
- Он тоже будет жить здесь.
Не прошло и недели, как у нас появился еще один жилец, Хусни Алям. Он немного моложе Сархана, светлокожий, крепкого телосложения, под стать борцу. Марианна рассказала, что он из знатной семьи города Танты.
И наконец, поселился Мансур Бахи, диктор Александрийского радио. Двадцати пяти лет. В его лице с тонкими изящными чертами, во всем его облике было что-то детское, но отнюдь не женственное.
Таким образом, все комнаты пансионата оказались заполнены, и Марианна была на верху блаженства.
Я радовался новым знакомствам. Молодость стремится к веселью и радости, но, может быть, новые постояльцы не откажутся иногда посидеть и в компании стариков?
- Во всяком случае, они не студенты, - с удовлетворением говорила Марианна.