* * *
Была уже поздняя осень. Но в Александрии этого совсем не чувствовалось - дни стояли теплые, светлые; с чистого голубого неба струились мягкие солнечные лучи.
В один из таких погожих дней я остановился на площади ар-Рамль у киоска, заваленного книгами и журналами в пестрых цветных обложках. Продавец Махмуд Абуль Аббас улыбнулся мне и сказал:
- Господин бек?
Я подумал, что ошибся, расплачиваясь за книги, и вопросительно взглянул на него.
- Господин живет в пансионате "Мирамар?"
Я кивнул.
- Прошу извинить меня. Есть у вас в пансионате девушка по имени Зухра?
- Да, - ответил я, заинтригованный.
- А где ее родные?
- Почему это тебя интересует?
- Прошу извинить меня. Я хочу посвататься к ней.
- Родные ее в деревне, - сказал я, немного подумав. - Но, мне кажется, она не в ладах с ними. А Зухра знает о твоем намерении?
- Она иногда приходит за газетами, но я не осмеливался с ней заговорить.
В тот же вечер он навестил мадам и попросил у нее руки Зухры. После его ухода мадам переговорила с Зухрой и та, не задумываясь, решительно отказала ему.
Талаба-бек, услышав об этом, сказал:
- Ты, Марианна, испортила девушку. Отмыла ее, одела в свое платье, она общается с интеллигентными юношами, и вот в голове у нее уже бродят разные мечты. Это все может иметь лишь один конец!
Когда Зухра принесла мне в комнату кофе, я сказал ей:
- Тебе нужно хорошенько подумать об этом…
- Но ты же все знаешь! - нехотя ответила она.
- Нет вреда лишний раз подумать и посоветоваться.
Она с упреком взглянула на меня.
- Ты видишь во мне жалкое существо, которому незачем смотреть вверх!
Я сделал протестующий жест:
- Дело в том, что я считаю Махмуда Абуль Аббаса вполне подходящим для тебя мужем, и поэтому…
- С ним я вернусь к той же жизни, от которой бежала!
Мне нечего было ей возразить.
- Однажды я слышала, - продолжала она, - как он отзывался о женщинах. - Он говорил, что женщины различаются только по виду, но все они сходны в одном: женщина - это просто красивое животное. Единственное средство, с помощью которого можно приручить их, - это башмак!
Она с вызовом взглянула на меня.
- А разве это грех - тянуться к лучшей жизни?
Я не нашелся, что ответить. Я не буду надоедать тебе своими старческими советами. Да сохранит тебя аллах, Зухра.
* * *
- Важные события происходят вокруг, а ты, старик, ничего не знаешь! - сказал со злорадной улыбкой Талаба Марзук.
Мы сидели вдвоем в холле. С улицы слышался монотонный шум дождя.
- Что случилось? - спросил я, ожидая чего-то неприятного.
- Дон-Жуан аль-Бухейри тайно готовит переворот.
- Что это значит? - я сразу подумал о Зухре.
- Он избрал новый объект для своих ухаживаний!
- Говори прямо!
- Хорошо. Пришел черед учительницы!
- Учительницы?
- Точно. Я заметил, какими они обменивались взглядами. А ты знаешь, у меня есть опыт в таких делах.
- Ты во всем видишь только гадости.
- Папаша Амер, - сказал он насмешливо, - я приглашаю тебя в свидетели захватывающей драмы, разыгрываемой в "Мирамаре"!
Я не хотел верить ему, но что-то смутное тревожило меня. А тут еще Хусни Алям рассказал нам о стычке между Сарханом аль-Бухейри и Махмудом Абуль Аббасом.
- Они дрались до тех пор, пока люди не разняли их, - сказал Хусни.
- Ты сам видел, как они дрались? - спросил Талаба Марзук.
- Нет. Я узнал об этом после.
- А дело не дошло до полиции? - забеспокоилась Марианна.
- Да нет, побранились, угрожали друг другу и разошлись.
Сархан и словом не обмолвился о случившемся, мы тоже не упоминали об этом.
Я опять задумался над тем, что сказал мне Талаба Марзук о Сархане и учительнице.
* * *
Мне приснился отец. Я видел, как его вынесли с галереи мечети Абу аль-Аббаса, где его настигла смерть, как принесли в дом. Я плакал и слышал рыдания матери. Они еще звучали у меня в ушах, когда я открыл глаза.
О боже, что там стряслось? Такой же шум, как и в прошлый раз. Кажется, будто пансионат превратился в арену битв. Но когда я вышел в коридор, все уже кончилось. Марианна бросилась мне навстречу.
- Нет, нет… пусть они все убираются в пекло!..
Я смотрел на нее осоловелыми глазами, пока она рассказывала мне, что произошло. Разбуженная шумом, она вышла из своей комнаты и увидела Сархана аль-Бухейри, сцепившегося с Хусни Алямом.
- С Хусни Алямом?! - я наконец проснулся.
- Представь себе! Каждого аллах награждает своей долей безумия.
- Но в чем же причина?
- Ах! Чтобы знать ее, надо было видеть начало стычки, а в это время я спала, так же как и ты…
- А Зухра?
- Она сказала, что Хусни Алям вернулся пьяный и пытался…
- Нет!..
- Я верю ей, господин Амер.
- Я тоже, но ведь Хусни… По нему никогда не было заметно, что он…
- Все заметить невозможно… Сархан проснулся от шума, вышел в коридор, ну и…
- О, аллах!
Она потерла шею, как бы желая снять боль, мешавшую ей говорить.
- Нет… пусть они убираются в пекло…
- По крайней мере, пусть убирается Хусни Алям, - сказал я возмущенно.
Она никак не прореагировала на мое замечание и ушла в свою комнату.
Когда на следующий день Зухра принесла мне кофе, я посмотрел на нее с сочувствием.
- Мне очень жаль, Зухра.
- Люди без совести, - вспыхнула она.
- Здесь не подходящее для тебя место…
- Я всегда сумею защитить себя. Мне не впервой.
- Однако здесь не та обстановка, в какой подобает находиться добропорядочной девушке.
- Нахалы есть всюду, даже в деревне, - ответила она упрямо.
* * *
Наконец-то после долгих дней вынужденного заточения в пансионате из-за непогоды я покинул его стены. Я увидел другое лицо Александрии - чисто умытое дождями, озаренное золотым светом солнечных лучей.
Я любовался нескончаемым бегом голубых волн, маленькими белыми облачками, вкрапленными в синее небо. Сидя на террасе кафе, я с удовольствием пил кофе с молоком, как в былые времена, когда я сиживал здесь с Гурабли-пашой, шейхом Гавишем и мадам Либреска.
Вдруг я увидел, что ко мне направляется Сархан аль-Бухейри. Он поздоровался и уселся на соседний стул.
- Как хорошо, что я встретил вас, - сказал он. - Хочу попрощаться - я ухожу из пансионата.
- Ты решил уехать? - спросил я в недоумении.
- Да. Но если бы я уехал не простившись с вами, я бы всю жизнь сожалел об этом.
Я поблагодарил его. Мне хотелось о многом спросить его, но он, не дав мне опомниться, протянул руку и ушел.
* * *
Вернувшись в пансионат, я застал в холле Марианну, Талаба Марзука и Зухру, погруженных в уныние. Я молча сел.
- Наконец-то обнаружилась истинная сущность Сархана, - сказала Марианна.
- Я встретил его около часа назад в кафе, - пробормотал я, - он сказал, что уходит из пансионата.
- Это верно. Я прогнала его.
- Он соблазнил ее, - она показала на Зухру, - а потом заявил, что женится на учительнице!
Мы с Талаба-беком обменялись взглядами.
- Вот и выяснилось его отношение к семейной жизни, - насмешливо заметил он.
- У меня никогда не лежало к нему сердце, - говорила Марианна. - Я сразу разгадала его злобную, безнравственную натуру. Господин Мансур Бахи, - продолжала она, - хотел о чем-то поговорить с ним, а он опять полез драться. Тогда я и заявила ему, чтобы он оставил нас!
Я ласково смотрел на Зухру. Я понял, что все кончено, что негодяй ушел безнаказанно. Меня охватил гнев.
Зухра встала и направилась к двери.
- Мерзавец не заслуживает того, чтобы сожалеть о нем! - сказал я ей вслед и повернулся к Талаба-беку.
- Уж лучше б она вышла замуж за Махмуда Абуль Аббаса!
- Послушай, парень, - сказал он мне снисходительным тоном, - какой Махмуд! Разве ты еще не понял, что она потеряла то, чего ничем не возместить?
Я нахмурился, сдерживая негодование, а он продолжал с издевкой:
- Где твой разум, старик, где твоя мудрость?
- Зухра не такая, как другие.
- Да будет милостив к ней аллах.
Хотя я и злился на Талаба-бека и не хотел верить ему, все же меня одолевали сомнения. "Какое несчастье", - говорил я себе.
Наша встреча с Зухрой, когда она принесла мне кофе, была невеселой. Она попросила не напоминать о советах, которые я ей давал, и не упрекать ее. Я не стал этого делать, сказал только, что она должна мужественно встретить будущее.
- А учиться ты не раздумала?
- Нет. Но я возьму другую учительницу, - с решимостью ответила она.
- Если тебе потребуется какая-нибудь помощь…
Она склонилась ко мне и коснулась моего плеча губами, потом прикусила их, чтобы сдержать нахлынувшие слезы. Я протянул свою морщинистую руку и, нежно погладив ее черные волосы, прошептал:
- Да сохранит тебя аллах, Зухра.
* * *
В тот вечер я не покидал своей комнаты. Волнения, пережитые в последние дни, свалили меня в постель. Марианна уговаривала меня не поддаваться слабости - ей хотелось, чтобы я принял участие в новогоднем вечере.
- Где мы его проведем? - спрашивала она меня. - В казино "Монсиньор", как предлагает Талаба-бек, или устроим пир здесь?
- Лучше здесь, дорогая, - слабым голосом отвечал я.
Какими веселыми бывали эти вечера в ресторане "Гроппи", в казино "1001 ночь", в саду "Липтон"! Правда, однажды мне пришлось встречать новый год в камере военной тюрьмы.
* * *
На утро третьего дня моего добровольного заточения ко мне в комнату в крайнем возбуждении ворвалась Марианна и задыхаясь воскликнула:
- Ты слышал новость?!
Бросившись в кресло, она выпалила:
- Убит Сархан аль-Бухейри!
- Как?!
- Его нашли мертвым на дороге в "Пальму"!
Вслед за ней, нервно комкая газету, вошел Талаба-бек:
- Потрясающая новость. Теперь на нас свалятся всевозможные мытарства.
Мы долго обсуждали это событие, перебрали множество вариантов гибели Сархана, вспоминали его первую невесту, Хусни Аляма, Мансура Бахи, Махмуда Абуль Аббаса.
- Наверное, убийца - кто-нибудь, кого мы даже и не подозреваем, а может, и не знаем, - решила Марианна.
- Скорей всего, - заметил я. - Ведь нам почти ничего не известно об этом юноше - ни о его семье, ни о его связях.
- Как я хочу, чтобы быстрее обнаружили убийцу и чтобы он оказался посторонним человеком, - сказала Марианна. - Не хватало мне только здесь полицейских физиономий.
- И я так думаю, - поддержал ее Талаба Марзук.
Я спросил о Зухре.
- Бедняжка совсем пала духом, - ответила, вздохнув, Марианна.
- А можно ее повидать? - спросил я.
- Она заперлась в своей комнате и не выходит.
Когда Марианна ушла, я закрыл глаза и глубоко задумался.
Хусни Алям
Фрикико, не упрекай меня!
Потемневшее море бурлит и бушует. В гневе сталкиваются и бьются кипящие волны. Революция. Почему бы и нет?! Пусть она образумит вас и собьет спесь, о потомки рабов! Правда, я тоже один из вас, но уж такова воля судьбы. Одна голубоглазая отчитала меня, заявив, что я неинтеллигентен и что мои сто федданов земли - непрочный капитал. Она решила ждать более подходящей партии.
С балкона отеля "Сесиль" не видно набережной. Но зато, если перегнуться через перила, перед тобой, будто с палубы корабля, открывается бухта, зажатая между парапетом набережной и каменным молом, вытянутым в море, словно огромная рука. Тяжелые волны перекатываются, меняя цвет от синего до черного.
Комната моя напоминает мне наш семейный замок в Танте и поэтому очень стесняет меня. Ушло величие сельских феодалов, настало время дипломов, которыми щеголяют разные подлецы. Хорошо. Пусть будет революция. Пусть она расправится с вами. Я отрекаюсь от вас, обломки старого мира. Я займусь делом.
Фрикико, не упрекай меня.
* * *
У меня старое правило - устанавливать приятельские отношения со слугами отелей, в которых я останавливаюсь. И вот однажды, когда нубиец Мухаммед принес мне в номер завтрак, мне вздумалось сказать ему:
- Как неуютно мне и скучно в вашем великолепном отеле.
- Ты долго намерен прожить в Александрии? - спросил он.
- Очень!
- Не лучше ли тебе в таком случае остановиться в каком-нибудь пансионате?
Я вопросительно посмотрел на него.
- Есть один приличный пансионат. У тебя там будет больше развлечений и меньше расходов. Только пусть это останется между нами.
Веселый, исполнительный и вероломный. Служит одним и работает на других, как и большинство моих дорогих соотечественников. Однако действительно, в пансионате хорошая, семейная атмосфера, которая наилучшим образом подходит для того, кто обдумывает проект нового начинания. А что привело меня в "Сесиль", если не укоренившаяся привычка и необузданное тщеславие?!
* * *
В оконце на двери появилось красивое лицо. Гораздо более красивое, чем подобает служанке. Даже более красивое, чем подобает хозяйке пансионата. О прекрасная юность! Она пленила меня с первого взгляда.
- Да?!
Крестьянка? Удивительно. Пусть сгниет "Сесиль" в морской пучине.
- По рекомендации Мухаммеда Кямеля из отеля "Сесиль".
Она пригласила меня в холл, а сама удалилась во внутренние комнаты. Я стал разглядывать портреты на стенах. Кто же этот английский офицер? А эта красавица, опирающаяся о спинку кресла? Волнующе красива, однако очень уж старомодна. Фасон ее платья говорит о том, что она современница девы Марии!
Вошла старая женщина, сверкающая золотыми украшениями. Несомненно, хозяйка пансионата. Портрет, конечно, сделан с нее - до того, как ее разрушило время. Законченный тип сводницы-иностранки, отошедшей от дел. А может быть, и не отошедшей, чего бы мне хотелось. Таким образом дело проясняется. Мухаммед Кямель, очевидно, по-своему понял мою жалобу на скуку. И хорошо сделал. Ведь если кто-то заботится о том, как бы облегчить вам жизнь, у вас больше времени остается на обдумывание серьезных начинаний.
- Есть ли у вас свободная комната, мадам?
- Ты жил в "Сесили"?
Я ответил утвердительно. Она улыбнулась. Я бы желал, чтобы она помолодела лет на сорок.
- На сколько дней?
- Не меньше месяца, а возможно, и на год.
- Кроме летнего сезона. Тогда нужно особое соглашение.
- Пусть будет так…
- Студент?
- Из знатной семьи.
- Имя? - она записывала данные в книгу.
- Хусни Алям.
Неинтеллигентный, но со ста федданами земли и вполне довольный жизнью, потому что не знал любви, о которой поется в песнях.
Весьма приличная комната со стенами, окрашенными в фиолетовый цвет. Осенний ветерок играет занавесками. За окном до самого горизонта - море, отливающее яркой голубизной, в небе рассеяны обрывки облаков. Я повернулся к крестьянке, застилавшей постель. У нее крепкое, стройное, красивое тело - мне кажется, она еще не рожала и не делала аборта. Надо бы разведать все местные тайны.
- Как тебя зовут, красавица!
- Зухра.
- Хвала тому, кто дал тебе это имя.
Она без улыбки, кивком, поблагодарила меня.
- Много жильцов в пансионате?
- Двое мужчин и парень вроде тебя…
- Как же можно называть тебя ласково?
- Мое имя Зухра.
Вежлива, но строга больше, чем следовало бы. Ну да это совсем неплохо. Она станет украшением моей будущей квартиры. Она гораздо красивее моей глупой родственницы, которая никак не выберет себе жениха.
Фрикико… не упрекай меня…
* * *
- Ты это серьезно?
- Конечно, дорогая.
- Но ты, по-моему, не знаешь любви!
- Я же хочу жениться на тебе!
- Мне кажется, ты не можешь любить.
- Я хочу жениться на тебе, разве это не значит, что я люблю тебя? - сказал я и, подавляя досаду, добавил: - Или ты считаешь, что я недостоин быть твоим мужем?
Немного поколебавшись, она спросила:
- Сколько теперь стоит твоя земля?
Я ответил и направился к выходу.
- Я ухожу, а ты спокойно поразмысли обо всем.
* * *
За завтраком я познакомился с остальными жильцами.
Самый старый из них - Амер Вагди, журналист, ушедший на отдых, высокий худощавый человек лет восьмидесяти, завидного здоровья, с морщинистым лицом и глубоко сидящими глазами. Казалось, смерть никак не может найти путей, чтобы подступиться к нему. Я его терпеть не мог; меня возмущало, что он все продолжает жить, тогда как немало молодых людей погибают каждый день.
Имя Талаба Марзука было мне знакомо. Мой дядюшка с большим сочувствием рассказывал нам о наложении ареста на его имущество. Но я, естественно, и вида не подал, что слышал об этом.
- Ты из семьи Алямов из Танты? - спросил Талаба Марзук.
- Да.
- Я знал твоего отца. Он был отличным хозяином.
Он поднялся из-за стола и, обращаясь к Амеру Вагди, заметил:
- Слава аллаху, он недолго оставался под влиянием баламутов.
Заметив, что я не понял, о ком речь, он добавил:
- Я имею в виду вафдистов.
- Я знаю только, - сказал я небрежно, - что он был вафдистом, когда вся страна была вафдистской…
Талаба Марзук кивнул и продолжил свои расспросы:
- У тебя ведь есть брат и сестра?
- Брат служит консулом в Италии, а сестра замужем за нашим послом в Эфиопии.
Щеки его зашевелились.
- А ты?
Я возненавидел его в эту минуту и даже пожелал, чтобы он сгорел или утонул, однако безразличным тоном ответил:
- Ничего…
- И не занимаешься землей?
- Она сдана в аренду, как вам известно, а я думаю заняться чем-нибудь другим.
Третий жилец пансионата, Сархан Аль-Бухейри, бухгалтер компании по производству пряжи в Александрии, внимательно следил за нашей беседой. А тут вмешался в нее:
- Чем же? - спросил он.
- Я еще не решил.
- Может, ты хочешь подыскать себе какую-нибудь должность?
И его я возненавидел. У него легкий деревенский акцент - он прилип к нему на всю жизнь. Он - животное. Даже Мерват не смогла бы повлиять на него, потому что он невоспитан, некультурен и груб.
Если ему вздумается спросить меня о моем аттестате, я запущу в него чашкой с чаем.