- Через пару дней аврал закончится, тогда сходим, посидим где-нибудь, - говорили они, но она знала, что через пару дней закончится один аврал и тут же начнется новый. Она сама жила так последние шесть лет и прекрасно понимала, как это бывает, поэтому старалась не звонить первой и не надоедать.
Вечерами, когда дома становилось особенно тоскливо, она упаковывала свое тело в новую одежду, отправлялась в какой-нибудь уютный бар на Роппонги или Аояме и до последней электрички потягивала в одиночестве коктейли. Иногда ей везло, и она встречала в баре старых знакомых и болтала с ними, убивая время. Если же вечер складывался менее удачно (так было в подавляющем большинстве случаев), она никого не встречала. Ну а если совсем не везло, то оттирала юбку, забрызганную спермой неизвестного в последней электричке, или отбивалась от домогательств таксисов по дороге домой. Она чувствовала себя ужасно одинокой в одиннадцатимиллионном мегаполисе.
Первым ее партнером стал врач средних лет. Привлекательный, в хорошем костюме. Позже она узнала, что ему пятьдесят один год. Она в одиночестве коротала вечер в одном из джаз-клубов Роппонги, когда он подсел к ней.
- Похоже, ваш визави задерживается? Представьте, у меня то же самое. Вы не против составить мне компанию, пока кто-нибудь из них не появится? - И прочая положенная в таких случаях ерунда. Старая как мир уловка, но голос его был таким приятным, что, немного помедлив, она ответила, что не против.
Они слушали похожее на разбавленный сахарный сироп фортепианное трио, она пила "Jack Daniel’s" (в этом баре у нее была своя постоянная бутылка), болтали (вспоминали разные истории о Роппонги). Конечно, его спутница так и не появилась. Когда стрелка часов перевалила за одиннадцать, он предложил отправиться в какое-нибудь более тихое место. Она ответила, что ей еще возвращаться в Коэндзи. Он пообещал отвезти ее на машине. Она уверила его, что доберется сама и провожать ее не нужно. Тогда он сказал, что у него квартира неподалеку и почему бы ей не заночевать там. Если она не захочет, то ничего такого он, конечно же, делать не станет.
Она молчала.
Он тоже молчал.
- Я дорого стою. - Она сама не понимала, как это получилось. Слова вдруг слетели с губ самым естественным образом. Слово не воробей.
Она уставилась на собеседника, покусывая губы.
Он улыбнулся, налил еще виски.
- Хорошо, - ответил он, - называй цену.
- Семьдесят тысяч иен, - мгновенно ответила она.
Почему именно семьдесят тысяч? Эта цифра была ничем не обоснована. Просто ей почему-то показалось, что сумма обязательно должна составить семьдесят тысяч, и точка. Кроме того, она надеялась, что такая сумма заставит мужчину сразу отказаться.
- И ужин во французском ресторане, - ответил мужчина и поднялся, одним глотком допив виски. - Ну, пошли.
- Вы сказали, он был врачом, - произнес я.
- Да, - подтвердила она.
- А каким именно врачом? Какой специализации?
- Ветеринарным, - ответила она, - он сказал, что работает ветеринаром в Сэтагае.
- Ветеринаром… - промолвил я.
Неужели ветеринары покупают женщин? Хотя, конечно же, ветеринары покупают женщин.
Ветеринар накормил ее французским ужином, затем привел в однокомнатную квартиру рядом с перекрестком Камиятё. Он был с ней мил. Не грубил, не требовал извращений. Они неторопливо позанимались любовью, затем сделали часовой перерыв и снова занялись любовью. Сначала она чувствовала себя растерянной в этих странных обстоятельствах, но вскоре, под действием его чутких ласк, посторонние мысли отступили, и она полностью отдалась сексу. Он кончил и отправился в душ, а она немного полежала, зажмурившись. Непонятное раздражение, сидевшее в ней все эти дни, бесследно исчезло.
"Ну и ну, - подумала она. - Почему так происходит?"
Она проснулась в десять утра - мужчина уже ушел на работу. На столе лежал конверт с семью десятитысячными купюрами и ключ от квартиры. Там же была записка с просьбой, уходя, бросить ключ в почтовый ящик. Затем в записке говорилось, что в холодильнике есть яблочный пирог, молоко и фрукты. Завершалась она такими словами: "Если ты не против, хотелось бы встретиться снова, так что, если будет желание, позвони. Я всегда на месте с часу до пяти". Рядом лежала визитная карточка клиники для домашних животных. На визитке стоял телефонный номер, заканчивавшийся на 22-11, а над цифрами было подписано "мяу-мяу-гав-гав". Она разорвала записку и визитку на четыре части и, чиркнув спичкой, сожгла в кухонной раковине. Деньги убрала в сумку. До еды в холодильнике даже не дотронулась. Поймала такси и вернулась домой.
- После того случая я еще несколько раз спала с мужчинами за деньги, - сказала она и замолчала.
Я сидел, облокотившись на стол, уткнувшись губами в сцепленные пальцы. Подозвал официанта и заказал еще две порции виски. Заказ принесли.
- Съедите что-нибудь? - спросил я.
- Нет, не надо. Пожалуйста, не беспокойтесь, правда, - ответила она.
Мы тянули виски со льдом.
- Можно вопрос? Правда, немного нескромный, - спросил я.
- Можно, конечно. - Она немного округлила глаза. - Я ведь и открылась вам, господин Мураками, потому что хотела откровенного разговора.
Я кивнул, разламывая одну из последних фисташек.
- С остальных вы тоже брали семьдесят тысяч?
- Нет, - ответила она, - каждый раз я неожиданно для самой себя называла разные цифры. Самая большая сумма составила восемьдесят тысяч, а самая маленькая - сорок. Я смотрела на собеседника и интуитивно называла сумму. Мне ни разу не отказали.
- Здорово, - ответил я.
Она засмеялась.
Всего за время своего "отпуска" она переспала с пятью мужчинами. Все это были хорошо одетые, привычные к развлечениям мужчины за сорок или за пятьдесят. Она снимала их в заведениях, где наверняка нельзя было встретить знакомых, и второй раз никогда там не появлялась. Как правило, они занимались любовью в отеле - мужчины оплачивали номер. Лишь однажды ее заставили нарядиться странным образом - остальные партнеры оказались абсолютно приличными людьми, деньги тоже платили исправно.
"Отпуск" кончился. Теперь она снова живет от аврала к авралу. Конечно, в общественных и городских журналах и каталогах нет престижа и влиятельности крупного издательства, зато она может работать, как ей нравится. Пожалуй, сейчас она чувствует себя счастливее, чем раньше. Встречается с фотографом на два года старше ее и уже не хочет спать с мужчинами за деньги. Работа ей нравится, и она пока не думает о замужестве, но, возможно, через два-три года ей этого и захочется.
- Когда это произойдет, я вам позвоню, господин Мураками, - сказала она.
Я написал в блокноте свой адрес, вырвал листок и передал ей. Она поблагодарила.
- Кстати, а что вы сделали с деньгами, которые получили за секс с теми мужчинами? - спросил я.
Она прикрыла глаза, отхлебнула виски и неожиданно прыснула:
- А как вы думаете, что я с ними сделала?
- Не знаю, - ответил я.
- Положила в банк на срочный трехлетний вклад, - сказала она.
Я засмеялся, она тоже.
- Возможно, когда истечет срок вклада, я уже буду замужем или еще где-нибудь, и деньги мне не помешают. Не правда ли?!
- Да, - согласился я.
Компания за центральным столом громко окликнула ее. Обернувшись, она помахала рукой.
- Мне пора, - сказала она, - простите, что заболтала.
- Не знаю, уместно ли это, но ваш рассказ показался мне интересным, - ответил я.
Она поднялась и улыбнулась. У нее была очень красивая улыбка.
- Послушайте, - сказал я, - представьте, если бы я сказал, что хочу переспать с вами за деньги. Если бы.
- Ну, - кивнула она.
- Какую сумму вы бы назвали?
Она вздохнула и задумалась секунды на три. Затем сказала с улыбкой:
- Двадцать тысяч.
Я достал из кармана брюк бумажник, пересчитал наличные. Двадцать восемь тысяч.
- Двадцать тысяч плюс гостиница плюс оплатить счет здесь плюс билет на обратную электричку - примерно так и выходит, верно?!
Действительно, сумма совпадала.
- Спокойной ночи, - сказал я.
- Спокойной вам ночи, - ответила она.
Когда я вышел на улицу, дождь кончился. Летний дождь не бывает долгим. Я взглянул вверх, небо было на редкость звездным. Лавка давно закрылась, кошка, укрывшаяся от дождя под грузовиком, исчезла. По мокрой улице я дошел до Омотэсандо и, почувствовав, что проголодался, зашел в рыбный ресторанчик и заказал угря.
Я ел угря и представлял, как переспал бы с ней за двадцать тысяч. Думал о том, что секс с ней, вероятно, оказался бы весьма неплох, но платить за него было бы странно.
Вспомнил прошлое, когда секс был бесплатным, как лесной пожар. Он ведь и правда был бесплатным, как лесной пожар.
Бейсбольное поле
- Эта история случилась пять лет назад, я тогда учился на третьем курсе и жил рядом с бейсбольным полем. Вблизи оно не выглядело таким уж огромным - поле как поле, заросшее травой. Боковое ограждение, питчерская горка, простенькое табло рядом с первой базой и металлическая сетка вокруг. На месте газона в дальней части поля растут мелкие сорняки. Небольшой туалет, никаких раздевалок или шкафчиков для одежды. Оно принадлежало металлургической компании, чей большой завод стоял неподалеку. Табличка над входом предупреждала, что посторонним вход воспрещен. По субботам и воскресеньям команды сотрудников и рабочих компании играли в бейсбол на траве. В будние дни тренировалась официальная корпоративная команда по бейсболу с резиновым мячом. Тут же занималась женская софтбольная секция. Похоже, фирма обожала бейсбол. Кстати, жить рядом с бейсбольным полем совсем неплохо. Моя квартира располагалась на втором этаже, сразу за зоной для тренера третьей базы. Открываешь окно и практически упираешься в металлическую сетку. Иногда от скуки (то есть ежедневно) я лениво наблюдал за игрой в бейсбол на траве или за тренировкой софтбольной секции. Однако поселился я там вовсе не ради бейсбола. На то была причина совершенно иного рода.
Тут парень прервал рассказ и, выудив из кармана пиджака пачку сигарет, закурил.
В тот день мы впервые встретились. У него был очень красивый почерк. Именно из-за этого великолепного почерка мне захотелось встретиться с ним. Хотя нет, его иероглифы были скорее не великолепными (их очарование не имело ничего общего с каллиграфической элегантностью), а потрясающе-неуклюже-прекрасными и очень индивидуальными. Они заваливались то влево, то вправо нелепыми кривыми столбиками - одни черточки были излишне длинны, другие, напротив, слишком коротки. Но, несмотря на все это, от его иероглифов исходило некое спокойное великодушие, казалось, они вот-вот запоют. Я впервые видел такой красивый и притягательный почерк.
Этим почерком он написал рукопись на семидесяти страницах и прислал ее мне в виде бандероли.
Мне изредка присылают рукописи. Иногда ксерокопии, иногда первые экземпляры. Наверное, следует просматривать их и писать в ответ свои впечатления или что-то в этом духе, но поскольку я не люблю да и не умею этого делать - мой взгляд слишком индивидуален, - то всегда отсылаю рукописи обратно с отказом. Считаю это непростительным, но уверен, что каждый должен черпать воду из своего колодца.
Однако я не мог не прочесть семидесяти страниц, написанных этим парнем. Одной из причин, как я уже говорил, стал его невыносимо притягательный почерк - захотелось узнать, что пишет человек с потрясающим почерком. Кроме того, к рукописи прилагалось удивительно учтивое и искреннее письмо. "Чувствую себя крайне неловко, причиняя Вам неудобства, но не могу решить самостоятельно, как поступить со своим первым произведением. Я испытываю сложные чувства - между сюжетом, который я задумал описать, и готовым рассказом пролегла громадная пропасть. Мне совершенно непонятно, что это означает для писателя. Даже краткий отзыв с Вашей стороны доставит мне величайшую радость", - говорилось в письме. Почтовая бумага и конверт подобраны со вкусом. Ни одной ошибки. В общем, я прочел его рассказ.
Действие разворачивалось на сингапурском побережье. Главный герой, двадцатипятилетний холостой клерк, берет отпуск и отправляется с любимой девушкой в Сингапур. На побережье они находят крабовый ресторанчик. Заведение рассчитано на местных жителей, и цены в нем смехотворные. Парочка обожает крабы, поэтому каждый вечер они пьют здесь сингапурское пиво и объедаются крабами - в Сингапуре десятки видов крабов и около сотни крабовых блюд.
Как-то вечером, вернувшись после ресторана в гостиничный номер, он чувствует ужасное недомогание, в туалете его рвет белым крабовым мясом. Он разглядывает плавающие в унитазе ошметки, внезапно ему кажется, что они едва заметно шевелятся. Сначала он принимает это за галлюцинацию. Но мясо действительно двигается. Морщится и судорожно вздрагивает. Это оказываются белые черви. Поверхность крабового мяса усеяна десятками крошечных белых червей одного с ним цвета.
Его снова рвет. Он блюет, пока желудок не сжимается в кулачок, блюет до последней капли желудочного сока цвета молодой зелени. Но и этого ему кажется недостаточно - он жадно пьет жидкость для полоскания рта и снова блюет. Он решает не говорить подруге о червях. Просто спрашивает, не тошнит ли ее. Она отвечает, что не тошнит, и предполагает, что он, вероятно, просто перебрал пива. Он соглашается, что наверняка так оно и есть. Между тем сегодня за ужином они ели с одной тарелки.
Ночью, рассматривая в лунном свете тело спящей женщины, он думает о мириадах крошечных червей, копошащихся в ее внутренностях.
Вот такой рассказ.
Интересный сюжет, внятный текст. Для первой попытки совсем неплохо. Да еще прекрасный почерк. Между тем литературное очарование рассказа заметно уступало очарованию его иероглифов. Несмотря на то что текст был достаточно грамотно выстроен, он был начисто лишен литературного ритма и казался монотонным и однообразным.
Конечно, не мне судить о чужих литературных приемах, но даже я понимал, что его недостатки - фатального свойства. В том смысле, что поправить их невозможно. Будь в его рассказе хоть один удачный кусок, через него можно было бы (в принципе) вытянуть все произведение. Но такого куска не было. Весь он был ровным и плоским и главное - совершенно не трогал. Но разве мог я откровенно сказать об этом постороннему человеку? Я написал короткое письмо следующего содержания: "Ваш рассказ весьма интересен. Думаю, избавив его от излишней описательности и отшлифовав тщательным образом, Вы вполне можете претендовать на приз за лучший дебют в каком-нибудь издании. Боюсь, моих способностей будет недостаточно для более подробной рецензии" - и отправил ему вместе с рукописью.
Через неделю он позвонил и, извинившись за беспокойство, попросил о встрече. Ему двадцать пять лет, он работает в банке, и в ресторане рядом с их офисом подают прекрасного угря. В знак признательности за полученный отзыв он хотел бы сделать самую малость: пригласить меня в ресторан. Что ж, коли сел в лодку… Угорь показался мне весьма неожиданной благодарностью за чтение рукописи, и я решил пойти.
По почерку и рассказу я представлял тощего юношу, но при встрече он оказался довольно упитанным. Не тучный, скорее немного полноватый. Пухлые щеки, широкое лицо, легкие волосы посередине распадаются на пробор, круглые очки в тонкой оправе. Аккуратный, воспитанный, хорошо и со вкусом одетый - в этой части мои ожидания оправдались.
После взаимного приветствия мы устроились в небольшом кабинете лицом друг к другу и заказали угря с пивом. За обедом мы почти не говорили о его рассказе. Я похвалил его почерк, чем, кажется, очень порадовал его. Он рассказывал о нюансах банковской работы. Слушать его было интересно. Во всяком случае, гораздо интереснее, чем читать его рассказ.
- Не будем больше о рассказе, - сказал он, словно оправдываясь, когда мы почувствовали себя немного свободнее. - Когда вы вернули рукопись, я прочел ее еще раз и понял, как она плоха. Наверное, если над ней поработать, она может стать немного лучше, но это все равно будет совершенно не то, что я хотел написать. В реальности все было совсем не так.
- В реальности?! - переспросил я удивленно.
- Конечно, ведь это случилось на самом деле, - ответил он с самым естественным видом, - я и не смог бы написать о том, чего не было. Пишу только о реальных событиях. Вся эта история от начала и до конца случилась на самом деле. Но когда я перечитал написанное, оно не вызвало у меня ощущения реальности - вот в чем проблема. Я лишь неопределенно кивнул.
- Уж лучше мне оставаться банковским клерком, - засмеялся он.
- Но какая уникальная история! Я и не думал, что она случилась на самом деле. Был уверен, что все это чистый вымысел, - произнес я.
Отложив палочки для еды, он внимательно взглянул на меня.
- Это трудно объяснить, но со мной постоянно происходят странные вещи, - сказал он, - не то чтобы совсем неожиданные, но всегда изобилующие удивительными деталями. Словно не совсем реальные. Вроде этой: меня рвет червями после крабов в сингапурском ресторане, а девушке хоть бы хны - спит себе спокойно. Странно? Странно. А с другой стороны, вроде ничего странного и нет, верно?
Я кивнул.
- У меня полно таких историй. Я потому и начал писать - сюжетов в избытке, пиши не хочу. Но вот что пришло мне в голову, когда я попробовал написать рассказ: литература - это другое. Если бы тот, кто имеет в запасе множество интересных сюжетов, мог написать множество интересных романов, исчезла бы граница между писателями и банкирами.
Я засмеялся.
- Все-таки хорошо, что мы встретились, - сказал он; - Благодаря вам я многое понял.
- Не стоит благодарности, лучше расскажи одну из своих странных историй, - ответил я.
Мои слова, похоже, удивили его. Одним глотком допив пиво и вытерев губы махровой салфеткой, он произнес:
- Рассказать обо мне?
- Ага. Но конечно, если ты хочешь оставить сюжет для своего романа… - начал я.
- Нет, хватит с меня романов, - замахал он руками, - расскажу, конечно - проблем нет. Я люблю поговорить. Просто стало неловко, что мы все обо мне да обо мне.
Я ответил, что люблю слушать чужие истории, так что волноваться ему не о чем.
Так он начал свой рассказ о бейсбольном поле: