Двадцать один
Зои открывает мне дверь. На ней та же одежда, что в нашу последнюю встречу; волосы разлохмачены.
- Поехали на море? - Я бренчу у нее перед носом ключами.
Она бросает взгляд на папину машину за моей спиной:
- Ты приехала одна?
- Конечно.
- Но ты не умеешь водить!
- Теперь умею. Пункт пятый из списка.
Зои хмурится:
- Ты когда-нибудь училась водить?
- В каком-то смысле. Можно войти?
Она распахивает дверь:
- Вытри ноги или сними туфли.
В доме ее родителей всегда невероятно чисто, как на картинке из каталога. Они так много работают, что наверно, им некогда устраивать беспорядок. Я прохожу за Зои в гостиную и устраиваюсь на диване. Она присаживается на край кресла напротив меня и, скрестив руки на груди, спрашивает:
- Значит, папа дал тебе свою машину? Хотя ты не застрахована и это противопоказано?
- Вообще-то он не знает, что я взяла машину, но я отлично вожу! Вот увидишь. Я бы сдала экзамен, но возраст не подошел.
Зои качает головой, словно не может поверить в то, что я такая дура. А ведь она должна бы мной гордиться. Я улизнула так, что папа даже не заметил. Я отрегулировала зеркала, прежде чем завести мотор, потом выжала сцепление, включила первую скорость, отпустила сцепление и нажала на газ. Я три раза объехала вокруг квартала и всего два раза заглохла; для меня это рекорд. Я благополучно миновала кольцевую развязку, а на шоссе, ведущему к дому Зои, даже перешла на третью скорость. А она уставилась на меня, словно все это ужасная ошибка.
- Знаешь что, - заявляю я, поднимаясь и застегивая куртку, - я полагала, что если доберусь до твоего дома без происшествий, то самое трудное будет проехать по автомагистрали. Я и подумать не могла, что ты окажешься такой занудой.
Зои шаркает ногами, как будто стирает что-то с пола.
- Извини. Просто я немного занята.
- Чем?
Она пожимает плечами:
- Если у тебя нет никаких дел, это не значит, что и у других их нет.
Я смотрю на Зои с нарастающим раздражением и вдруг понимаю, что терпеть ее не могу.
- Знаешь что, - бросаю я. - Забудь. Я сама справлюсь со списком.
Она поднимается, встряхивает своими дурацкими волосами и напускает на себя обиженный вид. С парнями это срабатывает, но со мной такой номер не пройдет.
- Я же не отказываюсь ехать!
Но я ясно вижу, что надоела ей. Зои мечтает, чтобы я поскорее умерла и дала ей жить спокойно.
- Нет-нет, оставайся дома, - говорю я. - Вечно ты все испортишь!
Она выходит за мной в прихожую:
- Неправда!
Я поворачиваюсь к ней:
- Я хотела сказать, для меня. Ты разве не замечала, что если случается какая-то гадость, то непременно со мной, а не с тобой?
Она хмурится:
- Когда? Когда такое было?
- Все время. Иногда мне кажется, ты со мной дружишь только затем, чтобы всегда выходить сухой из воды.
- О боже! - восклицает она. - Ты можешь хоть на минуту забыть о себе?
- Заткнись! - обрываю я. И это так приятно, что я повторяю еще раз.
- Сама заткнись, - еле слышно отвечает Зои. Странно. Она отходит на шаг, останавливается, как будто хочет что-то сказать, а потом, передумав, взбегает по лестнице.
Я не иду за ней. Какое-то время жду в прихожей, утопая ногами в густом ворсе ковра. Слушаю, как тикают часы. Досчитав до шестидесяти, иду в гостиную и включаю телевизор. Семь минут смотрю передачу для садоводов-любителей. Оказывается, на солнечном участке, расположенном с южной стороны, можно выращивать абрикосы - даже в Англии. Интересно, знает ли об этом Адам? Но потом мне надоедает слушать, как идиот ведущий бубнит про тлю и красных паутинных клещей; я выключаю телевизор и пишу Зои эсэмэску: "ИЗВИНИ".
Я смотрю в окно, на месте ли машина. На месте. Пасмурное небо затянуто низкими тучами сернистого цвета. Я никогда не водила в дождь и немного волнуюсь. Вот бы сейчас был октябрь. Тогда было тепло, словно природа забыла, что настала осень. Помню, как я смотрела на листья в окно больницы.
Зои отвечает: "И ТЫ МЕНЯ".
Она спускается в гостиную. На ней короткой бирюзовое платье; руку обхватывает множество браслетов. Они позвякивают, когда Зои подходит и обнимает меня. От нее приятно пахнет. Я кладу голову ей на плечо, и она целует меня в макушку.
Я завожу машину, и двигатель моментально глохнет; Зои смеется. Я пытаюсь снова, мы рывками выезжаем на шоссе, и я признаюсь ей, что папа пять раз учил меня водить, но у меня ничего не выходило. Нога не слушалась - не получалось носком плавно выжать сцепление, а потом надавить на педаль газа.
- Вот-вот! - кричал папа. - Чувствуешь, как пошло?
Но я ничего не чувствовала, даже если смотрела на ноги.
Мы оба выбивались из сил. Каждый следующий урок был короче предыдущего, а потом они и вовсе прекратились, и больше мы об этом не упоминали.
- Вряд ли он до обеда хватится машины, - замечаю я. - А если и хватится, то что он сделает? Ты же сама говорила: общие правила ко мне неприменимы.
- Ты настоящая героиня, - восхищается Зои. - Просто молодец!
И мы хохочем, как раньше. Я и забыла, до чего люблю смеяться с Зои. Она не критикует, как я вожу, - не то что папа. Она не пугается, когда я с трудом перехожу на третью скорость или, выруливая с ее подъездной дорожки, забываю включить левый поворотник. Под присмотром Зои у меня получается гораздо лучше.
- А ты неплохо водишь. Твой старик тебя все-таки кое-чему научил.
- Мне так нравится водить, - признаюсь я ей. - Было бы здорово отправиться на машине по Европе. Ты могла бы пропустить один год в колледже и поехать со мной.
- Не хочу, - отвечает Зои, берет карту и умолкает.
- Нам не нужна карта.
- Почему?
- Представь, что это приключение.
- Чушь собачья, - отрезает Зои и показывает пальцем в окно.
Впереди дорогу перегородила группа подростков на велосипедах. На головах у всех капюшоны; парни курят, пряча сигареты в ладони. Небо какого-то странного цвета; на улице, кроме нас, ни души. Я сбрасываю скорость.
- Что делать?
- Дай задний ход, - советует Зои. - Они с места не сдвинутся.
Я опускаю стекло.
- Эй! - кричу я. - С дороги!
Парни медленно, лениво съезжают на обочину и ухмыляются, когда я посылаю им воздушные поцелуи.
Зои бросает на меня ошеломленный взгляд:
- Какая муха тебя укусила?
- Никакая. Просто я еще не научилась давать задний ход.
На шоссе мы встаем в пробку. Я урывками наблюдаю в окно за жизнью других людей. На сиденье плачет малыш, мужчина барабанит пальцами по рулю. Женщина ковыряет в носу. Ребенок машет рукой.
- Интересно, правда? - замечаю я.
- Что?
- Есть мы с тобой, а есть они. Мы все такие разные и одинаково ничтожны.
- Говори за себя.
- Но это правда. Разве тебе никогда не приходит это в голову, когда ты смотришь в зеркало? Неужели ты никогда не представляла себе свой череп?
- Вообще-то нет.
- Я не помню таблицу умножения на семь и восемь, терпеть не могу свеклу и сельдерей. Тебе не нравятся твои прыщи или ноги, но в конечном счете все это неважно.
- Заткнись, Тесса! Хватит молоть чепуху.
Я замолкаю, но думаю о том, что у меня изо рта пахнет мятной зубной пастой, а у Зои - куревом. Я неизлечимо больна. Ее родители не разошлись. Когда я утром встала с постели, простыни были влажными от пота. Сейчас я сижу за рулем. В зеркале отражается мое лицо, моя улыбка. А мои кости закопают или сожгут. Умру я, не Зои. И это впервые меня не пугает.
Мы молчим. Зои смотрит в окно, я веду машину. Мы выезжаем из города на шоссе. Небо темнеет. Так красиво.
Но Зои снова начинает ныть.
- Это худшая поездка за всю мою жизнь, - заявляет она. - Меня тошнит. Когда мы уже приедем?
- Я не обращаю внимания на указатели.
Она потрясенно смотрит на меня:
- Но почему? Я хочу куда-нибудь приехать.
Я вдавливаю педаль газа в пол:
- Как скажешь.
Зои взвизгивает и упирается руками в приборную доску:
- Тормози! Ты же едва научилась водить!
Тридцать. Тридцать пять. Насколько хватает силы в руках.
- Тормози. Я слышала гром!
На ветровое стекло падают капли дождя. Они так блестят, что очертания предметов расплываются, отражаясь в мокром стекле. Капли похожи на электрические разряды, а вовсе не на воду.
Я считаю про себя, пока небо не разрезает молния.
- В километре от нас, - сообщаю я Зои.
- Сворачивай на обочину!
- Зачем?
Дождь с силой барабанит по крыше машины, а я не знаю, как включить дворники. Я нащупываю переключатель света, гудок, зажигание. Я забываю, что мы едем на четвертой скорости, и двигатель моментально глохнет.
- Только не здесь! - кричит Зои. - Мы же на шоссе! Тебе что, жить надоело?
Я перехожу обратно на нейтралку. Мне ничуть не страшно. По ветровому стеклу бегут струи воды; задние машины, объезжая нас, мигают и гудят. Я аккуратно поправляю зеркала, включаю зажигание, перехожу на первую скорость и трогаюсь с места. Переключаясь на вторую и третью скорость, я умудряюсь даже отыскать дворники.
Лицо Зои перекошено от страха.
- Ты сошла с ума. Пусти меня за руль!
- У тебя нет страховки.
- У тебя тоже!
Гроза грохочет сильнее; за ударом грома мгновенно следует молния. Все машины зажгли фары, хотя сейчас день. У меня никак не получается включить наши.
- Прошу тебя, - умоляет Зои. - Остановись!
- В машине безопасно. У машин резиновые шины.
- Тормози! - верещит Зои. - Мы в кого-нибудь врежемся. Ты разве не знаешь, что нужно держать дистанцию?
Нет. Зато я обнаружила пятую передачу, о существовании которой и не подозревала. Мы мчимся по шоссе, а в небе вспыхивают настоящие зигзаги молний. Я еще никогда не видела их так близко. Когда папа возил нас в Испанию, мы как-то раз наблюдали грозу над морем с балкона отеля. Но она выглядела ненатурально - казалось, ее устроили специально для туристов. Зато гроза, которая сейчас бушует прямо над нами, смотрится потрясающе.
Но Зои так не думает. Она вжалась в сиденье.
- Машины сделаны из металла! - визжит она. - В нас в любую минуту может ударить молния! Тормози!
Мне ее жаль, но она ничего не смыслит в молниях.
Зои тычет в окно трясущимся от страха пальцем:
- Смотри, там автосервис. Притормози, или я выпрыгну на ходу.
Мне хочется шоколада, и я решаю остановиться. Мы движемся довольно быстро, но я успеваю нажать на тормоз. Мы торжественно заворачиваем на заправку и останавливаемся посреди залитых флуоресцентным светом колонок. Зои закрывает глаза. Чудно, но мне бы хотелось ехать по шоссе и во все глаза смотреть на дорогу.
- Не знаю, что ты задумала, - шипит Зои, - но ты едва нас не угробила.
Она вылезает из машины, с силой захлопывает дверь и идет в магазин. Я подумываю, не уехать ли без нее, но не успеваю ничего решить, как Зои прибегает назад и открывает мою дверь. Теперь от нее пахнет иначе - свежестью и прохладой. Она убирает со щеки мокрую прядь.
- У меня нет денег. Мне нужно купить сигарет.
Я протягиваю ей свою сумку. Внезапно на меня накатывает чувство счастья.
- Купишь мне шоколадку?
- Сначала я покурю, - отвечает Зои. - Потом схожу в туалет. А когда я вернусь, ты пустишь меня за руль.
Она хлопает дверью и шагает через заправку. Дождь все еще льет как из ведра, и Зои ежится и вздрагивает, когда гремит гром. Я никогда раньше не видела ее испуганной; меня охватывает любовь к Зои. Она не такая смелая, как я. Она просто не привыкла бояться. Весь мир может сотрясать от грохота, а я и бровью не поведу. Пусть прольется черный дождь, а из бардачка с гудением вылетит стая саранчи. Бедняга Зои. Я вижу, как она, ни о чем не подозревая, покупает в лавке сигареты и конфеты. Я пущу ее за руль, но только потому, что я сама так решила. Больше я не дам ей мной командовать. Я сильнее.
Двадцать два
Двадцать минут пятого. Море серое. Как и облака, хотя они чуть-чуть светлее и движутся не так быстро. При взгляде на море у меня кружится голова. Наверно, дело в вечном движении, остановить которое не под силу никому, как бы он этого ни хотел.
- Как-то здесь странно, - замечает Зои. - И как я только позволила себя уговорить?
Мы сидим на скамейке на набережной. Вокруг практически ни души. Вдали на песке собака лает на волны. Ее хозяин превратился в еле различимую точку на горизонте.
- Раньше мы каждое лето приезжали сюда на каникулы, - признаюсь я Зои. - Пока мама не ушла. Пока я не заболела. Мы останавливались в отеле "Скрещенные ключи". Утром мы вставали, завтракали и целый день проводили на пляже. И так каждый день все две недели.
- Безумно интересно, - произносит Зои, неуклюже опускается на скамью и зябко кутается в куртку.
- Мы даже не обедали в отеле. Папа делал бутерброды, а на сладкое мы покупали мусс. Папа выкладывал его в пластиковые судочки и заливал молоком. За криками чаек и плеском волн так странно было слышать звяканье вилки в судке.
Зои пристально смотрит на меня:
- Ты сегодня забыла принять какое-то важное лекарство?
- Нет! - Я хватаю ее за руку, тяну за собой. - Пойдем, я покажу тебе отель, где мы останавливались.
Мы идем по набережной. Песок на пляже усеян каракатицами. Они тяжелые и все в рубцах, словно каждый прилив швырял их друг на друга. Я шучу, что было бы здорово собрать их и обменять в зоомагазине на волнистых попугайчиков, но вообще-то зрелище диковатое. Не помню, чтобы, когда я бывала здесь раньше, мы видели что-то подобное.
- Может, такое случается осенью, - предполагает Зои. - Или виновато загрязнение окружающей среды. Планета бьется в агонии и умирает. Считай, тебе повезло, что ты отсюда смотаешься.
Потом Зои говорит, что хочет писать, спускается по лестнице на пляж и присаживается на корточки. Я глазам своим не верю. Вокруг никого, но обычно Зои беспокоится, как бы ее кто не увидел. Ее моча вымывает ямку в песке и утекает. Есть что-то первобытное в том, как она рывком поднимается и шагает ко мне.
Мы стоим бок о бок и любуемся морем. Оно обрушивается на берег и, белея пеной, отступает.
- Зои, я так рада, что ты моя подруга, - признаюсь я и крепко сжимаю ее руку.
Мы идем к порту. Я едва не рассказываю Зои про Адама, мотоцикл и о том, что случилось на холме, но мне трудно об этом говорить, да и не хочется. На меня нахлынули воспоминания. Здесь все знакомо: и сувенирная лавка с ведрами, лопатами и стойками открыток, выбеленные стены магазина мороженого и огромный розовый светящийся вафельный рожок на улице. Мне даже удается отыскать дорожку у порта - короткий путь к отелю.
- Здесь все изменилось, - делюсь я с Зои. - Раньше все было больше.
- Но отель тот?
- Ага.
- Отлично. Теперь мы можем вернуться обратно?
Я открываю калитку и иду по дорожке.
- Хочу спросить, не позволят ли мне взглянуть на комнату, в которой мы останавливались.
- О боже! - ворчит Зои и прислоняется к стене, настраиваясь на ожидание.
Дверь открывает женщина средних лет. Она полная и добродушная; на ней фартук. Я ее не помню.
- Да?
Я рассказываю ей, что в детстве приезжала сюда каждое лето на две недели; мы снимали семейный номер.
- Вы хотите снять комнату? - спрашивает женщина.
Мне это в голову не приходило, но я внезапно понимаю, что безумно этого хочу.
- А можно ту же самую?
Сзади по тропинке подходит Зои, хватает меня за руку и разворачивает к себе:
- Что ты вытворяешь?
- Снимаю комнату.
- Я не могу тут остаться, мне завтра нужно в колледж.
- Тебе вечно нужно в колледж, - отмахиваюсь я. - И у тебя еще много дней впереди.
Кажется, это прозвучало очень убедительно и, похоже, заткнуло Зои рот. Она садится, прислоняется к стене и смотрит в небо.
Я поворачиваюсь к женщине.
- Извините, - говорю я.
Она мне нравится. Она ничуть не подозрительна. Наверно, я сегодня выгляжу на все пятьдесят и хозяйка решила, что Зои - моя несносная дочка-подросток.
- Там теперь стоит кровать с балдахином, - рассказывает женщина, - ванна и туалет по-прежнему в номере.
- Отлично. Мы его снимем.
Мы поднимаемся за ней по лестнице. Огромная задница хозяйки покачивается из стороны в сторону. Я представляю себе, что было бы, если бы эта женщина была моей матерью.
- Вот, пожалуйста, - произносит она, открывая дверь, - мы все полностью переделали. Наверно, вам покажется, что теперь комната выглядит по-другому.
Так оно и есть. Кровать под бархатным балдахином занимает почти всю комнату. Она высокая и старомодная.
- У нас частенько останавливаются новобрачные, - поясняет женщина.
- С ума сойти! - ворчит Зои.
Так странно снова очутиться в солнечной комнате, где я просыпалась каждое лето. Двухъярусных кроватей больше нет - вместо них стоит столик с чайником и чашками. Но арочное окно выглядит как раньше, и вдоль стены вытянулся все тот же гардероб.
- Располагайтесь, - говорит хозяйка.
Зои сбрасывает туфли и залезает на кровать.
- Этот номер стоит семьдесят фунтов! - замечает она. - У тебя хотя бы есть деньги?
- Мне просто хотелось взглянуть.
- Ты с ума сошла?
Я забираюсь рядом с ней на кровать:
- Нет, хотя то, что я хочу сказать, может показаться глупостью.
Зои приподнимается на локте и бросает на меня подозрительный взгляд:
- Ну, давай рассказывай.
И я рассказываю ей о том лете, когда мы приехали сюда в последний раз. Мама с папой ссорились чаще обычного. Я рассказываю, как однажды мама отказалась завтракать, заявив, что видеть не может сосиски с консервированными помидорами и дешевле было бы поехать в Бенидорм.
- Поезжай, - ответил папа. - Как доберешься, пошли нам открытку.
Мама взяла меня за руку, и мы поднялись в номер.
- Давай спрячемся от них, - предложила она. - Правда будет здорово?
Я была счастлива. Она оставила Кэла с папой. И выбрала меня.
Мы спрятались в шкафу.
- Здесь нас никто не найдет, - пояснила мама.
Так и вышло. Хотя едва ли нас вообще кто-то искал. Мы просидели в шкафу целую вечность. Наконец мама вылезла, взяла из сумки ручку, вернулась и аккуратно написала свое имя на двери шкафа изнутри. Потом протянула ручку мне, и я написала рядом свое.
- Вот, - произнесла мама, - даже если никогда не вернемся, мы останемся здесь навсегда.
Зои с недоумением смотрит на меня:
- И это все? Конец?
- Да.
- Вы с мамой написали имена в шкафу и мы тащились за сорок миль, чтобы ты мне об этом рассказала?
- Зои, каждые несколько лет мы исчезаем. Наши клетки обновляются. С тех пор, как мы жили в этой комнате, от меня прежней ничего не осталось. Когда я писала здесь свое имя, я была другой. Здоровой.
Зои садится на кровати. Она в ярости.
- И ты решила, что если надписи на месте, ты выздоровеешь как по волшебству? А если их нет, тогда что? Ты разве не слышала, что сказала хозяйка: они сделали ремонт.
Мне не нравится, что Зои на меня кричит.