Когда я просыпаюсь, уже темно, и я ничего не помню. Это пугает меня до смерти. Секунд десять я борюсь с этим чувством, суча ногами в сбившихся простынях, в полной уверенности, что меня похитили или того хуже.
Ко мне подбегает папа, гладит по голове, снова и снова шепчет мое имя, словно заклинание.
Тут я все вспоминаю. Я прыгнула в реку, уговорила Кэла пойти за покупками, потратила кучу денег, и теперь я в больнице. Но от того, что я на минуту забыла, кто я, сердце мое заколотилось, как у трусливого зайчишки: я ведь и правда не могла ничего вспомнить. Я стала никем и знала, что это случится снова.
Папа улыбается мне.
- Хочешь пить? - спрашивает он. - У тебя в горле не пересохло?
Он наливает мне стакан воды из кувшина, но я качаю головой, и папа ставит его обратно на стол.
- Зои знает, что я тут?
Пошарив в кармане пиджака, папа достает пачку сигарет, подходит к окну и открывает его. Веет холодом.
- Пап, здесь нельзя курить.
Он закрывает окно, прячет сигареты в карман.
- Да, - соглашается он, - пожалуй.
Папа садится ко мне на кровать, берет меня за руку. Я задумываюсь: а вдруг папа тоже забыл, кто он?
- Пап, я потратила кучу денег.
- Я знаю. Ничего страшного.
- Я не думала, что с картой так получится. Я ждала, что карту вот-вот не примут, но в каждом магазине ее принимали. Правда, у меня остались чеки, так что можно все вернуть.
- Тише, - говорит он. - Все хорошо.
- Как Кэл? Я его перепугала?
- Ничего, переживет. Хочешь его повидать? Они с мамой сидят в коридоре.
За последние четыре года они никогда не навещали меня втроем. На меня накатывает страх.
Они заходят с серьезными лицами. Кэл сжимает мамину руку, мама явно растерялась, папа придерживает дверь. Все трое стоят у кровати и глядят на меня. Выглядит это как предвестие того дня, что неминуемо настанет. Но потом. Не сейчас. Дня, когда я не смогу взглянуть на них, улыбнуться и попросить, чтобы они перестали действовать мне на нервы и сели.
Мама пододвигает стул ближе к кровати, наклоняется и целует меня. От ее родного запаха - маминого стирального порошка и апельсинного масла, которым она брызгает горло, - у меня наворачиваются слезы.
- Ты так меня перепугала! - признается мама и качает головой, будто не может в это поверить.
- И меня, - шепчет Кэл. - Ты отключилась прямо в такси, и водитель подумал, что ты пьяная.
- Да ну?
- Я не знал, что делать. Он сказал, если тебя стошнит в машине, нам придется доплачивать.
- Меня стошнило?
- Нет.
- Значит, ты послал его куда подальше?
Кэл улыбается, но уголки его куб дрожат.
- Нет.
- Хочешь, садись ко мне на кровать.
Он качает головой.
- Ну что ты, Кэл, не реви! Иди садись ко мне. Будем вспоминать, что накупили.
Но Кэл садится на колени к маме. Что-то я раньше такого не видела. Пожалуй, как и папа. Даже у Кэла изумленный вид. Он утыкается маме в плечо и плачет навзрыд. Мама круговыми движениями поглаживает его по спине. Папа смотрит в окно. Я растопыриваю пальцы на одеяле перед собой. Они очень бледные и худые, как у вампира, который высасывает из людей жизнь.
- В детстве я мечтала о шелковом платье, - рассказывает мама. - Зеленом с кружевным воротничком. У сестры такое было, а у меня нет, так что я могу понять, почему тебе так хочется красивую одежду. Если надумаешь опять сходить по магазинам, я отправлюсь с тобой. - Широким жестом она обводит комнату. - Пойдем все вместе!
Кэл отрывается от маминого плеча и смотрит на ней:
- Правда? И я?
- И ты.
- Интересно, за чей счет, - ворчит с подоконника папа.
Мама улыбается, тыльной стороной ладони вытирает Кэлу слезы и целует его в щеку.
- Соленые, - произносит она. - Соленые, как море.
Папа наблюдает за ней. Знает ли она, что он на нее смотрит?
Мама пускается рассказывать о своей избалованной сестрице Саре и пони по имени Танго. Папа смеется и замечает, что едва ли она может пожаловаться, что ее детство прошло в нищете. Тогда мама в пику отцу заявляет, что порвала со своей обеспеченной семьей, чтобы выйти замуж за папу и еле-еле сводить концы с концами. Кэл репетирует фокус с монеткой: перекладывает фунт из руки в руку, а потом разжимает кулак и показывает, что фунт исчез.
Так здорово слушать их болтовню, непрерывное журчание их речи. Когда они рядом со мной, кости ноют не так сильно. Может, если я буду лежать тихо, как мышка, они не заметят бледной луны за окном, не услышат грохота тележек с лекарствами в коридоре. Они останутся на всю ночь. Мы будем шуметь, шутить, травить байки до самого восхода солнца.
В конце концов мама замечает:
- Кэл устал. Я отвезу его домой и уложу спать. - Она поворачивается к папе:
- Увидимся дома.
Она целует меня на прощание, в дверях посылает мне еще один воздушный поцелуй. Я буквально чувствую, как он касается моей щеки.
- Пока, - говорит Кэл.
И они уходят.
- Она ночует у нас? - спрашиваю я у папы.
- Сегодня так будет лучше.
Он подходит ко мне, садится на стул и берет меня за руку.
- Знаешь, - начинает он, - когда ты была совсем маленькой, мы с мамой не спали ночи напролет и наблюдали, как ты дышишь. Нам казалось, если мы перестанет смотреть, ты забудешь, как дышать. - Его рука шевелится, пальцы чуть-чуть разжимаются. - Можешь надо мной смеяться, но это правда. Когда дети становятся старше, тревога уменьшается, но никогда не проходит. Я все время за тебя волнуюсь.
- Почему ты мне об этом рассказываешь?
Он вздыхает:
- Я знаю, ты что-то задумала. Кэл сказал мне, что ты составила какой-то список. Я должен об этом знать. И не потому, что хочу помешать, но чтобы тебя уберечь.
- Разве это не одно и то же?
- Вовсе нет. Тесс, у меня такое ощущение, словно самое главное в твоей жизни происходит без меня. И это очень больно.
У него срывается голос и папа умолкает. Неужели ему действительно нужно только это? Просто принимать участие? Но как я расскажу ему про Джейка и его узкую односпальную кровать? Как я признаюсь, что это Зои велела мне прыгнуть и мне пришлось подчиниться? Следующими в списке наркотики. А после наркотиков еще семь пунктов. Если я расскажу папе, он все запретит. А я не хочу пролежать остаток жизни на диване, свернувшись калачиком под одеяло и положив голову на папино плечо. Список - единственное, что спасает меня от отчаяния.
Тринадцать
Я думала, что уже утро, но ошиблась. Я думала, что в доме так тихо, потому что все проснулись и ушли. Но сейчас только шесть утра, и я вынужденно любуюсь приглушенным светом зари.
Я достаю из кухонного шкафчика пакетик сырных палочек и включаю радио. В результате столкновения несколько человек просидели в своих автомобилях на М3. Они не могли сходить в туалет, а службы спасения привозили им пищу и воду. Пробка. Земля перенаселена. Член палаты общин от консервативной партии изменяет жене. В отеле найден труп… Все равно, что слушать мультфильм. Я выключаю радио и достаю из холодильника шоколадное мороженое. От мороженого у меня слегка кружится голова, как от спиртного; я совсем замерзла. Я снимаю с вешалки пальто и слоняюсь по кухне, слушая листья, тени, еле слышное кружение пыли. Это меня чуть-чуть согревает.
Семнадцать минут седьмого.
Быть может, в саду меня ждет что-нибудь новенькое - дикий буйвол, космический корабль, холмы, усыпанные алыми розами. Я неторопливо открываю дверь черного хода, молясь, чтобы мир хоть чем-то меня удивил. Но все обыденно до оскомины - голые клумбы, сырая трава и низкие серые тучи.
Я отправляю Зои сообщение из одного-единственного слова: "НАРКОТИКИ!"
Она не отвечает. Она наверняка у Скотта - лежит, возбужденная и счастливая, в его объятиях. Они навестили меня в больнице: уселись на один стул, как будто уже поженились, а я это пропустила. Они принесли мне слив и факел с Хеллоуина.
- Я помогаю Скотту в ларьке, - сообщает Зои.
В голове у меня крутилось одно: до чего быстро пролетает октябрь и как успокоительно действует на Зои рука Скотта на ее плечах. С тех пор прошла неделя. Зои писала мне каждый день, но, видимо, мой список ее больше не интересует.
А без нее я, похоже, буду просто стоять на ступеньках и наблюдать, как тучи то разойдутся, то затянут небо. По кухонному окну будет струиться дождь, и еще один день окончится ничем. И это жизнь? Неужели ничего другого не будет?
В соседнем доме открывается и закрывается дверь. Раздается тяжелое чавканье ботинок по грязи. Я пересекаю лужайку и высовываю голову из-за забора:
- Привет!
Адам хватается за сердце, как будто у него из-за меня едва не случился приступ.
- О Господи! Ты меня напугала!
- Извини.
Он одет не для работы в саду. На нем кожаная куртка и джинсы; в руках мотоциклетный шлем.
- Ты куда-то собрался?
- Ага.
Мы смотрим на его мотоцикл. Он привязан у сарая. Мотоцикл серебристо-красный. Кажется, если его отвязать, он удерет.
- Классный мотоцикл.
Адам кивает:
- Я его только-только починил.
- А что случилось?
- Он перевернулся и вилки прогнулись. Ты разбираешься в мотоциклах?
Я подумываю, а не соврать ли, но я не в теме, и обман очень быстро выплывет наружу.
- Не очень. Но мне всегда хотелось покататься.
Адам бросает на меня странный взгляд. Я пытаюсь вспомнить, как я выгляжу. Вчера я была похожа на наркоманку: кожа начала желтеть. Вечером я надела серьги, чтобы как-то с этим справиться, но утром забыла взглянуть на себя в зеркало. За ночь могло произойти все что угодно. Под его пристальным взглядом мне становится неуютно.
- Слушай, - начинает Адам. - Наверно, я должен тебе об этом сказать.
По неловкости в голосе я понимаю, что за этим последует, и хочу ему помочь.
- Да ладно, - перебиваю я. - У папы язык без костей. Теперь даже чужие люди смотрят на меня с жалостью.
- Правда? - изумляется Адам. - Просто я давно тебя не видел и спросил у твоего брата, все ли в порядке. А он мне все рассказал.
Я опускаю глаза, смотрю на клочок лужайки передо мной, на просвет между травой и изгородью.
- Я решил, что у тебя диабет. Ну, после того, как ты упала в обморок. Мне и в голову не пришло…
- Угу.
- Прости. Когда он мне все рассказал, я очень переживал.
- Ага.
- Мне показалось, нужно сказать тебе, что я все знаю.
- Спасибо.
Наши слова звучат очень громко. Они переполняют мою голову и отдаются эхом в ушах.
Наконец я говорю:
- Узнав, что со мной, все обычно пугаются, как будто не могут в это поверить. - Адам кивает, словно ему это известно. - Но я же прямо сейчас не упаду замертво. Сначала надо выполнить все желания из списка.
Я и не подозревала, что признаюсь ему. Я поражена. Его улыбка удивляет меня не меньше.
- Что за желания?
Я, конечно, не собираюсь рассказывать ему про Джейка и о том, как прыгнула в реку.
- Ну, следующие в списке таблетки.
- Таблетки?
- Ага. И я имею в виду не аспирин.
Он смеется:
- Я так и понял.
- Подруга обещала достать мне экстази.
- Экстази? Лучше попробуй грибы.
- От них же глюки, да? Я не хочу, чтобы за мной гонялись скелеты.
- Нет, не глюки. Скорее что-то вроде снов.
Не очень-то это утешает: сдается мне, мои сны не такие, как у других. Я оказываюсь в пустынных местах, из которых трудно выбраться. Просыпаюсь в жару, ужасно хочется пить.
- Если хочешь, я принесу тебе грибов, - предлагает Адам.
- Да ну?
- Можно сегодня.
- Сегодня?
- А чего тянуть?
- Я пообещала подруге, что без нее ничего делать не буду.
Он поднимает бровь:
- Неслабое обещание.
Я отворачиваюсь и окидываю взглядом дом. Папа вот-вот встанет и усядется за компьютер. Кэл уйдет в школу.
- Я позвоню и спрошу, сможет ли она прийти.
Адам застегивает куртку:
- Договорились.
- А где ты их возьмешь?
Уголки его губ медленно приподнимаются в улыбке.
- Как-нибудь я тебя туда свожу на мотоцикле и все покажу.
Улыбаясь, он пятится по дорожке. Я стою, завороженная его взглядом: в утреннем свете глаза Адама кажутся бледно-зелеными.
Четырнадцать
- Как думаешь, где он их возьмет?
Зои зевает во весь рот.
- В Леголенде? - предполагает она. - В городе игрушек?
- Ну почему ты такая вредная?
Она поворачивается на кровати и смотрит на меня:
- Потому что он урод и зануда, к тому же у тебя есть я, и мне непонятно, какое тебе дело до этого парня. Не надо было просить у него наркотики. Я же сказала, что сама все достану.
- Тебя же не было.
- Если мне не изменяет память, когда мы последний раз виделись, ты валялась на больничной койке!
- А если мне не изменяет память, я там оказалась только потому, что ты подговорила меня прыгнуть в реку!
Зои показывает мне язык, и я отворачиваюсь к окну. Адам давным-давно вернулся, зашел на полчаса в дом, потом вышел и стал сгребать листву. Мне казалось, он уже должен был бы к нам постучаться. Может, нам нужно самим к нему выйти?
Зои подходит ко мне, и мы вместе наблюдаем за Адамом. Нагружая тачку листвой, он каждый раз роняет несколько листьев, и, подхваченные ветром, они вновь ложатся на лужайку.
- Ему что, больше нечем заняться?
Я предвидела, что Зои так подумает. У нее нет терпения-она не умеет ждать. Если бы она посадила зернышко, то каждый день выкапывала бы его, чтобы посмотреть, насколько оно выросло.
- Он работает в саду.
Зои испепеляет меня взглядом:
- Он что, на пенсии?
- Нет!
- Тогда почему он не в колледже или где там еще?
- Кажется, он ухаживает за мамой.
Она смотрит на меня подозрительно:
- Он тебе нравится.
- Нет.
- Нравится. Ты в него влюбилась. Если бы тебе было на него наплевать, ты бы не знала о нем таких подробностей.
Я качаю головой, пытаясь разубедить Зои. Иначе она начнет дурачиться и сделает из мухи слона.
- Ты каждый день стоишь здесь и следишь за ним?
- Нет.
- Наверняка да. Я у него спрошу, нравишься ли ты ему.
- Зои, не надо!
Рассмеявшись, она несется к двери:
- Я его спрошу, не хочет ли он на тебе жениться!
- Зои, пожалуйста, не надо, ты все испортишь.
Она медленно возвращается ко мне, какая головой:
- Тесса, я думала, ты знаешь правила. Никогда не влюбляйся - это смертельно!
- А как насчет вас со Скоттом?
- Это другое.
- Почему?
Она улыбается:
- Это всего лишь секс.
- Неправда. Когда вы навещали меня в больнице, ты с него глаз не сводила.
- Чепуха!
- Это правда.
Зои всегда вела себя так, словно человечество вот-вот погибнет и все бессмысленно. Но рядом со Скоттом она становится мягче и добрее. Разве она сама этого не замечала?
Она смотрит на меня такими серьезными глазами, что я сжимаю ее лицо ладонями и целую ее. У Зои нежные губы, и от нее чудесно пахнет. Мне приходит на ум, что, наверное, так можно высосать чуть-чуть ее здоровых лейкоцитов, но не успеваю я проверить свое предположение, как она отталкивает меня:
- Зачем ты это сделала?
- Потому что ты вечно все коверкаешь. А теперь иди спроси у Адама, достал ли он грибы.
- Сама иди.
Я смеюсь:
- Пошли вместе.
Она вытирает губы рукавом и бросает на меня смущенный взгляд:
- Ладно. А то у тебя в комнате чем-то воняет.
Заметив, что мы идем к нему через лужайку, Адам кладет грабли и подходит к изгороди. Он приближается, и у меня слегка кружится голова. Кажется, что в саду стало светлее.
- Это моя подруга Зои.
Он кивает ей.
- Я столько о тебе слышала! - сообщает Зои Адаму и вздыхает, притворяясь маленькой и беззащитной девочкой. Все знакомые парни от нее без ума.
- Правда?
- Еще бы! Тесса только о тебе и говорит!
Я лягаю Зои, чтобы она замолчала, но она уклоняется и встряхивает волосами.
- Ты достал грибы? - спрашиваю я Адама, чтобы отвлечь его внимание от Зои.
Он лезет в карман куртки, достает полиэтиленовый пакетик и протягивает мне. Внутри лежат маленькие темные грибы. Они кажутся недозрелыми, загадочными, не совсем готовыми увидеть свет.
- Где ты их взял?
- Нашел.
Зои выхватывает у меня пакетик, поднимает и смотрит на свет:
- Откуда нам знать, что это нормальные грибы? А вдруг они ядовиты?
- Они не ядовиты, - возражает Адам. - Это не поганки и не мухоморы.
Зои хмурится и отдает пакетик Адаму:
- Пожалуй, не стоит экспериментировать. Лучше мы примем экстази.
- Примите и то, и другое, - советует он ей. - Сейчас грибы, а экстази в другой раз.
Она поворачивается ко мне:
- Что скажешь?
- Думаю, стоит попробовать.
В конце концов, мне нечего терять.
Адам ухмыляется.
- Хорошо, - произносит он. - Пойдем, я вам их заварю.