* * *
Кухня у Адама чиста, как на картинке, - даже посуды на сушилке нет. Странно, до чего все похоже на наш дом, но только в зеркальном отражении. Та же планировка, так же прибранность и тишина.
Адам пододвигает мне табуретку, и я сажусь за стол.
- Твоя мама дома? - интересуюсь я.
- Она спит.
- Она нездорова?
- Нет, все в порядке.
Он включает чайник, достает из шкафчика чашки и ставит их рядом.
За спиной Адама Зои корчит ему рожу, потом ухмыляется мне и снимает пальто.
- Дом совсем, как ваш, - замечает она. - Кроме заднего двора.
- Садись, - говорю я.
Она берет со стола грибы, открывает пакетик и нюхает их:
- Фу! Ты уверен, что это не поганки?
Адам забирает у нее грибы и несет к чайнику. Высыпает в него весь пакетик и заливает кипятком. Зои подходит к Адаму и наблюдает через его плечо за тем, что он делает.
- Похоже, этого маловато. Ты точно знаешь, что нужно делать?
- Я пить не стану, - отвечает он. - Когда они подействуют, мы куда-нибудь поедем. Я за вами присмотрю.
Зои закатывает глаза, как будто в жизни не слышала ничего глупее.
- Я уже пробовала наркотики, - заявляет она. - И нянька нам точно не нужна.
Адам помешивает в чайнике ложкой; я смотрю ему в спину. Звяканье ложки напоминает мне, как папа вечером делает нам с Кэлом какао; Адам так же тщательно перемешивает грибы.
- Если мы будем дурить, ты над нами не смейся, - предупреждаю я.
Она улыбается мне через плечо:
- Ничего страшного.
- Нет уж, - настаивает Зои. - Ты нас не знаешь. Мы же чокнутые, мы такое можем отколоть! Тесса с этим своим списком способна выкинуть все, что угодно.
- Правда?
- Зои, заткнись! - рявкаю я.
Она садится за стол.
- Извини, - произносит Зои, но, похоже, ей ничуть не стыдно.
Адам ставит перед нами чашки. Над ними клубится пар, пахнут они омерзительно - картоном и сырой крапивой.
Зои наклоняется и нюхает чашку:
- Выглядит, как мясная подливка!
Адам садится рядом с ней:
- То, что надо. Поверь мне. Я добавил парочку корицы для сладости.
Тут Зои снова демонстративно закатывает глаза.
Она нерешительно отпивает из чашки и, скорчив гримасу, глотает настой.
- Пей до дна, - замечает Адам. - Чем быстрее выпьете, тем быстрее поймаете кайф.
Я не знаю, что будет дальше, но Адам совершенно спокоен, и его уверенность передается мне. Его голос так ясен и чист. Он велит выпить. Мы сидим на кухне, прихлебываем бурое пойло, а Адам за нами наблюдает. Зои зажимает нос и, давясь от омерзения, делает большие глотки. Я пью не спеша. На самом деле мне все равно, что есть и пить, - мне теперь все невкусно.
Какое-то время мы сидим, болтая о разной чепухе. Я никак не могу сосредоточиться. Я все жду, когда что-то случится, что-то изменится. Адам объясняет, как отличить галлюциногенные гриба: у них острые шляпки и тонкие ножки. Он говорит, что они растут группками, но только в конце лета и осенью. Сообщает, что закон не запрещает их употреблять: их можно купить в специальных магазинах. Потом, поскольку ничего не происходит, Адам заваривает обычный чай. Мне не хочется чая; я просто обхватываю чашку и грею ладони. На кухне очень зябко - холоднее, чем на улице. Я подумываю, не попросить ли Зои сходить за моим пальто, но, когда пытаюсь заговорить, перехватывает горло, как будто изнутри меня душит кто-то маленький. - А горло должно болеть?
Адам качает головой.
- У меня такое ощущение, будто оно сжимается. - Это пройдет.
Но по его лицу пробегает тень испуга.
Зои сверлит его взглядом:
- А ты не переборщил с дозой?
- Нет! Все будет хорошо, просто ей нужно подышать.
Но в его голосе слышится сомнение. Наверняка он думает о том же, о чем и я, - что я не такая, как все, мой организм реагирует по-другому и, может, зря я попробовала грибы.
- Пойдем на воздух.
Я поднимаюсь, и Адам ведет меня по коридору к двери.
- Подожди на крыльце, я принесу тебе куртку.
Фасад дома в тени. Я стою на крыльце, стараясь дышать глубже и не впадать в панику. От крыльца идет тропинка к подъездной дорожке, на которой стоит машина мамы Адама. По бокам тропинки растет трава. Почему-то сегодня она выглядит не так, как всегда. Дело не только в цвете: она короче, чем обычно, и торчит, как щетина на бритой голове. Чем дольше я смотрю на дорожку, тем больше убеждаюсь, что на крыльце и на дорожке безопасно, но трава таит угрозу.
Я вцепляюсь в дверной молоток, чтобы уж наверняка не соскользнуть в траву, и в это мгновение замечаю, что в двери дырка, похожая на глаз. Все круги и завитушки в деревянной двери сходятся к этой дыре, и кажется, будто дверь соскальзывает внутрь самой себя, закручиваясь и снова раскручиваясь. Круги движутся медленно и плавно. Я долго не могу оторвать от них глаз. Потом упираюсь взглядом в дыру, но там ничего не видно; я захожу в дом, закрываю дверь и смотрю в дыру с другой стороны. Мир отсюда кажется другим; подъездная дорожка вытягивается в ниточку.
- Как твое горло? - спрашивает появившийся в коридоре Адам и протягивает мне куртку.
- Ты когда-нибудь смотрел сквозь эту дыру?
- У тебя огромные зрачки! - замечает он. - Лучше пойдем-ка на улицу. Надевай куртку.
Это парка с капюшоном, отороченным мехом. Адам застегивает молнию. Я чувствую себя маленьким эскимосом.
- А где твоя подружка?
Я недоумеваю, о ком он спрашивает, потом вспоминаю о Зои, и меня переполняет нежность.
- Зои! Зои! - зову я. - Иди посмотри!
Улыбаясь, Зои приближается ко мне по коридору; взгляд ее глубок и темен, как зима.
- Какие у тебя глаза! - ахаю я.
Зои изумленно вглядывается в меня:
- И у тебя!
Мы таращимся друг на друга, пока не соприкасаемся носами.
- Там на кухне коврик, - шепчет она. - В нем целая вселенная.
- И в двери. Если смотреть сквозь нее, вещи меняют форму.
- Покажи.
- Извините, - перебивает Адам. - Не хочу портить вам удовольствие, но, может, вы хотите прокатиться?
Адам достает из кармана ключи от машины и показывает нам. Чудо, а не ключи!
Он оттирает Зои от двери, и мы выходим из дома. Адам наводит ключ на машину, и та приветственно пищит. Я спускаюсь с крыльца, осторожно ступаю на тропинку, предупредив Зои, чтобы она делала так же, но она меня не слышит. Она танцует на лужайке: похоже, ей хорошо. Наверно, ей все видится иначе.
Я сажусь на переднее сиденье рядом с Адамом, Зои забирается назад.
Минуту мы сидим молча, потом Адам любопытствует:
- Ну, что скажете?
Но я ничего ему не рассказываю.
Я замечаю, как заботливо он касается руля, словно кормит с рук какое-то диковинное животное.
- Люблю эту машину, - признается он.
Я понимаю, что он имеет ввиду. Мы сидим в салоне, словно внутри дорогих часов.
- Раньше она принадлежала моему папе. Мама не любит, когда я на ней езжу.
- Тогда, может, останемся здесь? - выкрикивает с заднего сиденья Зои. - Будет классно!
Адам поворачивается к ней и медленно произносит:
- Я вас куда-нибудь свожу. - Он поясняет: - Я просто хотел сказать, что мама этому не обрадуется.
Зои кладет ноги на сиденье и недоверчиво качает головой.
- Эй, поаккуратней ботинками! - орет Адам.
Зои тут же садится и тычет в него пальцем.
- Посмотри на себя! - говорит она. - Ты похож на собаку, которая собралась нагадить там, где нельзя!
- Заткнись, - обрывает ее Адам, и я изумляюсь, потому что не подозревала, что он способен прикрикнуть.
Зои откидывается на спинку сиденья.
- Поехали уже, чувак, - бормочет она.
Я даже не заметила, когда он успел завести машину. Двигатель дорогого автомобиля работает неслышно. Но вот мы выезжаем по дорожке из ворот, скользим мимо домов с палисадниками, и меня охватывает восторг. Эта поездка откроет передо мной новые возможности. Папа говорит, что все свои лучшие песни музыканты пишут под кайфом. Значит, со мной приключится что-то удивительное. Я верю. И возьму это с собой в повседневную жизнь. Как священный Грааль.
Я опускаю стекло и высовываюсь по пояс в окно. Зои тоже. Ветер бьет мне в лицо. Я чувствую прилив сил. Я вижу то, чего раньше не замечала, вычерчиваю контуры чужих жизней. Симпатичная девушка во все глаза смотрит на своего парня и так многого от него хочет. Мужчина на автобусной остановке причесывается; чешуйки перхоти, мерцая, облетают, словно незнакомец оставляет на земле частичку себя. Рядом с ним, осознавая тщету и краткость всего сущего, заходится в крике ребенок.
- Смотри, Зои, - говорю я.
Я указываю на дом с открытой дверью. Мелькает прихожая; мама целует дочку. Девочка медлит на крыльце. Да я же тебя знаю, думаю я. Не бойся.
Зои почти вылезла на крышу машины: забралась ногами на сиденье и снаружи заглянула ко мне в окно. Она похожа на русалку на носу корабля.
- Лезь обратно в машину, черт тебя подери! - орет Адам. - И убери ноги с сиденья.
Оглушительно расхохотавшись, Зои юркает внутрь.
Этот отрезок дороги называется "Разбойничья миля". Папа всегда читает в местной газете о здешних происшествиях. Здесь частенько случаются грабежи; здесь гнездятся нищета и отчаяние. Но вот автомобиль набирает скорость; мы проносимся мимо незнакомых прохожих, и я замечаю, до чего красивы люди. Я знаю, что умру раньше, но все они постепенно последуют за мной.
Мы пробираемся по глухим переулкам. Адам сообщает, что везет нас в лес. Там есть кафе, стоянка для машин и ни одного знакомого.
- Там можно хоть на ушах стоять, - говорит он. - Это недалеко, так что мы успеем вернуться к полднику.
- Ты в своем уме? - выкрикивает Зои с заднего сиденья. - Что за детский сад? Пусть все знают, что я под кайфом. Какой, к черту, полдник?
Она снова высовывается из окна и посылает прохожим воздушные поцелуи. Ее волосы развеваются на ветру; Зои похожа на пустившуюся в бега Рапунцель. Но Адам бьет по тормозам, и Зои стукается головой о крышу.
- О господи! - верещит она. - Ты это специально!
Она плюхается на сиденье, со стоном потирая голову.
- Извини, - говорит Адам. - Нам нужно заправиться.
- Козел, - отвечает Зои.
Адам вылезает из машины и идет к колонкам. Зои внезапно засыпает, развалившись на сиденье и посасывая большой палец. Наверно, у нее сотрясения мозга.
- Тебе не больно? - спрашиваю я у нее.
- Он в тебя втюрился! - шипит в ответ Зои. - Он пытается избавиться от меня, чтобы никто не мешал ему с тобой общаться. Не сдавайся!
- Не думаю, что это так.
- Откуда тебе знать?
Зои снова засовывает палец в рот и отворачивается. Я решаю оставить ее в покое, выхожу из машины и иду поболтать с человеком в окне. По его лбу от волос до самой переносица серебристым ручейком змеится шрам. Мужчина похож на моего покойного дядю Билла.
Незнакомец подается вперед через столик.
- Номер? - спрашивает он.
- Восемь.
Мужчина сбит с толку.
- Нет, не восемь.
- Ладно, пусть будет три.
- Где ваша машина?
- Вон там.
- "Ягуар?"
- Не знаю.
- Как это не знаете?
- Я не знаю, как она называется.
- Черт подери!
Разделяющее нас стекло выгибается, чтобы вместить его гнев. Трепеща от ужаса и благоговения, я возвращаюсь к машине.
Сзади подходит Адам и кладет мне руку на плечо.
- Наверно, он волшебник, - сообщаю я ему.
- Да, пожалуй, - шепчет он. - Залезай-ка лучше в машину.
Позже я просыпаюсь в лесу. Мы стоим, и Адама в машине нет. Зои спит, растянувшись на заднем сиденье, как ребенок. Просачивающийся сквозь кроны деревьев свет, кажется в окно автомобиля призрачно тусклым. Непонятно, то ли день, то ли ночь. Я открываю дверь и вылезаю из машины; на душе у меня спокойно.
Кругом растет множество самых разных деревьев, лиственных и хвойных. Холодно, как в Шотландии.
Я брожу по лесу, глажу кору деревьев, здороваюсь с листьями. Потом чувствую, что живот подвело от голода. Окажись тут сейчас медведь, я свалила бы его на землю и откусила голову. Может, стоит развести костер. Я расставлю капканы, выкопаю ямы, и первый же зверь, угодивший в западню, попадет на вертел. Я построю шалаш из сучьев и листьев и останусь в нем жить навсегда. Ни микроволновок, ни пестицидов. Ни флуоресцетных пижам, ни часов, чьи циферблаты светятся в темноте. Ни телевизора, ни пластика. Ни лаков и красок для волос, ни сигарет. Нефтехимический завод далеко. В этом лесу я в безопасности. Я тихонько смеюсь себе под нос. Не верится, я раньше до этого не додумалась. Я приехала, чтобы узнать эту тайну.
Тут я замечаю Адама, сверху он мне кажется маленьким.
- Я кое-что поняла! - кричу я.
- Что ты там делаешь?
Его голос тих и приятен.
Я не отвечаю - ведь и так все ясно, а мне не хочется выставлять его тупицей. Зачем бы я еще сюда залезла и стала рвать листья, ломать ветки и так далее?
- Слезай! - вопит Адам.
Но дерево обнимает меня руками-ветвями и просит остаться. Я пытаюсь объяснить это Адаму, но, кажется, он меня не слышит. Адам снимает куртку и лезет за мной.
- Слезай! - кричит он. Я наблюдаю, как он благоговейно карабкается вверх по веткам, точно монах, который хочет меня спасти. - Если ты упадешь и покалечишься, твой папа меня убьет. Пожалуйста, Тесса, слезай.
Он уже близко и я не вижу его лица, - только блеск глаз. Я тянусь к Адаму, чтобы, лизнув, растопить его лед. Кожа у него соленая на вкус.
- Пожалуйста, - просит он.
Мне совсем не больно. Мы плавно скользим вниз, хватая охапками воздух. Мы сидим в листве у подножия дерева, и Адам обнимает меня, точно ребенка.
- Что ты там делала? - спрашивает он. - Какого черта ты туда залезла?
- Собирала ветки для шалаша.
- Пожалуй, твоя подруга была права. Я уже жалею, что дал вам так много.
Но он ничего мне не давал. Я почти ничего о нем не знаю, кроме того, что его зовут Адам и у него под ногтями грязь. Я задумываюсь, стоит ли раскрывать ему мой секрет.
- Я тебе кое-что скажу, - говорю я. - Обещай, что никому не расскажешь. Договорились?
Он кивает, но во взгляде читается сомнения. Я подсаживаюсь ближе к Адаму и говорю ему, что бы он посмотрел на меня. Он сияет разноцветными огнями. Адам светится так ярко, что мне видны его кости, а сквозь мерцающие глазницы-мир.
- Я выздоровела! - Я так взволнована, что говорю с трудом. - Мне нужно остаться здесь, в лесу. Нужно бежать из современного общества со всеми его изобретениями: тогда я перестану болеть. Если хочешь, живи здесь, со мной. Мы выстроим шалаш, расставим капканы. Будем выращивать овощи.
В глазах Адама стоят слезы. Я вижу, как он плачет, и чувствую себя так, будто упала с небес на землю.
- Тесса, - произносит Адам.
За его плечом в небе виднеется просвет; сквозь него доносится гулкое дребезжание спутника, от которого у меня зуб на зуб не попадает. Потом спутник исчезает, и остается только зияющая пустота.
Я прижимаю палец к губам Адама.
- Не надо, - прошу я. - Ничего не говори.
Пятнадцать
- Я сижу в Интернете, - поясняет папа, указывая на свой ноутбук. - Ты не могла бы расхаживать где-нибудь в другом месте?
Мерцание экрана отражается в стеклах его очков. Я сажусь на стул напротив.
- Это меня тоже раздражает, - произносит папа, не поднимая взгляда.
- То, что я здесь сижу?
- Нет.
- То, что я барабаню по столу?
- Послушай, - перебивает меня отец, - я тут нашел врача, который разработал метод костного дыхания. Слышала о таком?
- Нет.
- Нужно представить, будто воздух, который ты вдыхаешь, окрашен в теплый цвет, вдохнуть его левой ногой, направить вверх по ноге до бедра и так же выдохнуть. И так семь раз, а потом повторить с правой ногой. Попробуешь?
- Нет.
Папа снимает очки и смотрит на меня.
- Дождь кончился. Может, возьмешь плед и посидишь в саду? Когда придет медсестра, я тебя позову.
- Неохота.
Он вздыхает, надевает очки и снова утыкается в экран. Ненавижу его. Выходя из комнаты, я спиной чувствую папин взгляд и слышу тихий вздох облегчения.
Двери всех комнат закрыты, и в коридоре темно. Я на четвереньках поднимаюсь по лестнице, сажусь на верхнюю ступеньку и гляжу вниз. Темнота движется. Может быть, теперь я виду то, чего другим не видно. Например, атомы. Я прыгаю на попе вниз по лестнице и снова вползаю наверх; ковер приятно трет колени. В лестнице тринадцать ступенек. Сколько бы я их не пересчитывала, количество не меняется.
Я сворачиваюсь калачиком у подножия лестницы. Обычно тут садится кошка, чтобы об нее все спотыкались. Я всегда мечтала быть кошкой. Когда хочу, ласковой домашней, а когда и дикой.
В дверь звонят. Я крепче прижимаю колени к груди.
Из коридора выходит папа.
- Тесса! - ахает он. - Ради бога!
Сегодня новая медсестра - широкая, как дирижабль. На ней клетчатая юбка из шотландки. Папа сконфужен.
- Это Тесса, - поясняет он, указывая туда, где на ковре лежу я.
- Она упала? - пораженно спрашивает медсестра.
- Нет, она почти две недели не выходит из дома и от этого бесится.
Медсестра подходит взглянуть на меня. Когда она протягивает руку, чтобы поднять меня с пола, ее пышная грудь трясется. Руки у нее огромные, как теннисные ракетки.
- Меня зовут Филиппа, - произносит медсестра, как будто это все объясняет.
Она ведет меня в гостиную, усаживает на диван и опускается напротив.
- Значит, - говорит она, - сегодня ты себя чувствуешь не очень хорошо?
- А как вы бы себя чувствовали на моем месте?
Папа бросает на меня предостерегающий взгляд. Я не обращаю на него внимания.
- Одышка, тошнота?
- Я принимаю противорвотное. Вы вообще читали мою историю болезни?
- Извините ее, - просит папа. - У нее недавно побаливали ноги, а больше ничего не было. Сестра, которая приходила на прошлой неделе, сказала, что все хорошо. Кажется, ее звали Шан. Она знает наш курс лечения.
Я хрюкаю себе под нос. Папа старается говорить непринужденно, но со мной это не проходит. В прошлый раз, когда меня навещала Шан, он предложил ей поужинать, и выставил себя полным идиотом.
- Мы стараемся устроить так, чтобы пациента посещал один человек, - поясняет Филиппа, - но это не всегда удается.
Она поворачивается ко мне, позабыв об отце и его печальной личной жизни.
- Тесса, у тебя на руках синяки.
- Я лазила на дерево.
- Значит, у тебя понижены тромбоциты. Какие у тебя планы на эту неделю?
- Мне не нужно переливания крови!
- Все равно на всякий случай надо взять кровь на анализ.
Папа предлагает Филиппе кофе, но она отказывается. Шан бы согласилась.
- У папы все из рук валится, - поясняю я медсестре, когда отец, надувшись, уходит на кухню. - Он постоянно ошибается.
Медсестра помогает мне снять рубашку.
- И что ты об этом думаешь?
- Мне смешно.