Мне стоило огромного труда не выдать своего удивления. Я поспешно попросила его сфотографироваться на память и тут же отправить фотку на мой электронный адрес. К тому же, у меня промелькнула догадка, что, сделав подарок по собственному выбору, я допустила ту же ошибку, что делала, преподнося подарки сыну, читая в его глазах разочарование и недоумение: "Неужели ты не понимаешь, мама, ты абсолютно ничего не смыслишь, что мне действительно нужно, лучше бы дала деньгами!.." Впрочем, у меня значительно отлегло от сердца, когда уже через минуту-другую Стива как ни в чем ни бывало действительно попросил у меня денег - на костюм для бал-маскарада, и я без колебаний отсчитала ему требуемую сумму. Что это будет за костюм - об этом он наотрез отказался сказать. Сюрприз так сюрприз. О дате бала-маскарада он пообещал сообщить в свое время.
Зато с Николяшей я имела, что называется, весьма регулярные "сношения". Несмотря на то, что прекрасно понимала: он принадлежал не мне одной. Мы встречались, главным образом, под вечер, и на короткое время, потому что ночью, как он говорил, у него были другие встречи и договоренности, не то чтобы супер прибыльные, но которые он, тем не менее, никак не мог отменить. В отличие от Стивы, он позволял, и с удовольствием принимал от меня в подарок разные мелочи - вроде нового бритвенного станка, геля, лосьона, зажигалки, стильных трусов или носков. Подарки имели для него не столько практическое значение (потребности его были на удивление скромными), а своего рода предметами ритуального действа, призванными поддерживать в нем ощущение того, что его любят и лелеют. Словом, неопределенное время до бал-маскарада проходило как нельзя лучше. Теперь я думала: как глупо и странно промелькунла вся моя прошлая жизнь. Даже находясь среди людей, я, по сути, толком не знала, не понимала ни мужчин, ни женщин. Та неделя, тот неизмеримо короткий промежуток времени, то есть от момента моего знакомства с моим будущим мужем на литературном вечере и моментом, когда он предложил пожениться, - это время никак нельзя было считать волшебной порой ухаживаний, когда мир вокруг исполнен тайн и романтики, невесомо-воздушной влюбленности, высокой поэзии. Теперь мне казалось: как просто и пошло решилась тогда моя судьба. Как-то по-мужицки грубовато. Меня приобрели, как на рынке хитрый мужик покупает по дешевке справную кобылу, которой достаточно пару увесистых шлепков по крупу, чтобы та почувствовала хозяйскую руку и была счастлива. Конечно, Николяшу отнюдь не отличала интеллектуальная утонченность. Однако и он, как и мой муж, писал стихи. Бездонно наивные, неумелые, глупые. Но милые и трогательные. В наше следующее свидание, когда он завел меня в свою железнодорожную будку, разложил прямо поперек операторского пульта, робея и смущаясь, попросил разрешения прочесть несколько стихотворений - как действительному члену союза писателей, большому авторитету и так далее. В отличие от литературно-мессианских идей моего мужа, у него не было абсолютно никаких претензий. Просто так - кропал исключительно для себя, бережно и ревниво скрывая от людей свой слабенький огонек вдохновения. В основном, про железнодорожные пути и поезда. У него напрочь отсутствовал талант, да и образования ноль, но, слушая, как трогательно он рифмует названия железнодорожных станций, я чуть не плакала от жалости и умиления. Возможно, ему казалось, что он занимается любовью с мумией Марины Цветаевой или Ахматовой. Впрочем, от этого его мужской пыл ничуть не остывал. Наша новая близость оказалась еще более страстной и сладкой, мы пролили целые реки молока и мёда. Честное слово, в ту ночь мои представления о таланте и гениальности подверглись серьезным испытаниям. Однажды мне даже пришла в голову уморительная, полная лукавства мысль: а что если мне, седой волчице, попробовать от него родить? Какой бы был сюрприз для всех! Вот тогда бы начались чудеса! Фактически, как если бы я начала жизнь сначала!
От Николяши я также узнала немало маленьких секретов и подробностей тайной жизни ночного ресторанчика - о хозяйке Аглае, симпатичных брате с сестрой, служивших барменами, о матерых завсегдатаях, местных и заезжих дамочках, гонявшихся за иллюзией любви, - как оказалось не слишком многчисленная клиентура заведения "ВСЕ СВОИ". Они быстро успели примелькаться и стать почти родным.
Как всё переменилось! Прежде от супруга, с которым я прожила полжизни, я ожидала всего лишь непоколебимой надежности, как будто он и правда был самим Господом Богом, создавшим меня и весь этот мир. Другие мужчины для меня просто не существовали. На окружающих женщин смотрела с сочувствием, как на своего рода падших ангелов, которым, в отличие от меня, Божьей избранницы, не дано быть счастливыми. Теперь мои взгляды претерпели немалую трансформацию. Не раз я задавалась вопросом, любит ли Николяша меня, а если не меня, то способен ли вообще любить кого-нибудь, как любят исключительную избранницу. И тут же одергивала себя, напоминая себе о его почти животной наивности и простоте в любви. Как ни странно, порой мне казалось, что особое предпочтение он отдает именно Агнии. Она была не только хозяйкой, но и одной из его постоянных и уважаемых "клиенток". Мне же она по-прежнему казалась временами особой несколько высокомерной и самолюбивой. Впрочем, несмотря на ее внешнюю непривлекательность, я вполне могла допустить, что Агния обладает качествами, которые нравились некоторым мужчинам - волей и силой. Николяша уверял, что уж если она на кого положила глаз, то конечно сумеет заставить его выть от желания и страсти. Я не возражала, даже искренне старалась изжить в себе первоначальную предвзятость по отношению к ней. Тем более что сама Агния всегда была по отношению ко мне неизменно дружелюбна. Не раз, раньше меня самой, Агния замечала приближающийся, угрожающий мне приступ хандры, просто и деликатно подсовывала свои пестрые веселящие и энергетические снадобья. Никаких признаков патологического пристрастия к таблеткам я не ощущала, - зато ни мигрень, ни боли внизу живота меня больше не тревожили. В конце концов, я решила, что эти голландские штучки не вреднее патентованных аспиринов и анальгинов. Я и не заметила, как через некоторое время уже питала к Агнии что-то вроде сестринского чувства. Видя мою увлеченность Николяшей, она улыбалась странной, понимающей улыбкой, в которой мне мерещились какие-то неведомые желания и иные страсти.
Однажды Агния устроила нам дружескую вечеринку в своем ресторанном "офисе", уютной задней комнатке, которая обнаружилась за небольшой дверью, задрапированной в глубине бара. Кроме пухлого бархатного дивана, там был лишь небольшой туалетный столик и приземистый, как кабанчик, сейф. Сначала мы покурили, выпили какого-то необыкновенного ликеру, от которого я так возбудилась, что, казалось, достаточно было погладить меня по животу или по спине, и я бы впала в транс. Конечно, с одной стороны, мое воспитание добропорядочной мещанки заставляло относиться к такого рода стимуляторам с огромным принципиальным предубеждением, даже осуждением, а с другой, - учитывая мой возраст, семейное положение, вообще излет женских ресурсов - что толку было трястись над оставшейся малостью? Видя мое состояние, Агния без околичностей предложила заняться любовью втроем. Я резко и наотрез отказалась. Николяша со вздохом опустил глаза. Потом робко покосился на Агнию. Я видела, что в душе оба изрядно разочарованы моей дурацкой косностью, но в их тоне не промелькнуло ни тени насмешки или элементарной мстительности.
- Ну, как говорится, может, в следующий раз, - сказала Агния. - У меня есть запасной вариант!
Она извлекла из сейфа какое-то удивительное пузатое устройство, размером с ананас, что-то среднее между игрушечной кофеваркой, кальяном и самоваром. Набрала какие-то цифры на крошечном дисплее, несколько раз энергично пощелкала никелированным рычажком, после чего из золоченой воронки стал сочиться сладковатый дымок или пар. Мои друзья действительно называли устройство (кстати, стоящее огромных денег) смешным прозвищем "самовар". Сначала в воронку "самовара" сунул нос Николяша, затем я, а уж после нас к ней блаженно припала сама Агния. Николяша ласково и ободряюще погладил меня по руке. Потом мы сидели полулежа на бархатном диване и не шевелясь ждали, что произойдет. Перед моими глазами мелькали абстрактные, разноцветные калейдоскопические картинки, мои бедра задергались так, словно к особым нервным окончаниям подключили электроды. Не в силах совладать с концентрированной радостью, нахлынувшей на меня, я неожиданно для себя открыла рот и затянула какую-то протяжную песню. Рядом содрогались в экстазе Николяша и Агния. Сначала мне казалось, что я нахожусь в полном сознании, вижу все происходящее вокруг меня, но когда почувствовала, как кто-то взял меня за руку, горячо и продолжительно припал губами к моей раскрытой ладони, то не смогла определить, кто находился рядом со мной. Что-то смутно подсказывало мне, что это была Агния.
Но еще больше она удивила меня, когда, позвонив однажды мне на мобильник, заговорила непривычно торопливо, озабоченно. Я даже не сразу поняла, о чем она просит. Она всё повторяла, если я сделаю ей "такое одолжение", то вечером предоставит Николяшу, который должен был развлекать ее всю ночь, в полное мое распоряжение.
- Это черт знает что такое! - возмущенно и обиженно воскликнула я. - Пусть он сам решает, с кем ему быть! Я не собираюсь ему навязываться.
- Ну хорошо, хорошо, - покладисто сказала она. - Как хочешь. Мне просто позарез нужна твоя помощь…
- Да в чем дело-то?
Выяснилось, что Агния ухаживает за одной своей тяжелобольной подругой детства. Лесбиянкой. Трогательно и самоотверженно, как в кино. Оплачивает отдельную палату в местной больничке. Подруга умирает от какой-то чрезвычайно мучительной формы рака. Агния ласково звала ее Масей.
- Мы с Масей были очень, очень близки. Ты понимаешь… Кстати, я много рассказывала ей о тебе, Александра, - сказала Агния. - Ведь, знаешь, не часто попадаются такие чистые и добрые люди, как ты…
Уход и забота за больной Масей были самые тщательные, но проблема заключалась в другом. Мася уже давно "сидела" на обезболивающих препаратах. Вполчем, даже самые сильные наркотики помогали плохо. А о побочном действии и говорить не приходилось. Единственное, что помогало, и притом замечательно эффективно, чудесный "самовар". Таким образом два раза в день Агнии приходилось заезжать к подруге в больничку, чтобы облегчить ее страдания. Но сегодня у Агнии была запланирована какая-то экстренная, сверхважная встреча с партнерами-бандитами (как она выражалась "совещание"), отменить которую не было никакой возможности. Единственные люди, кому она могла доверить "самовар" - Николяша и Стива, но они были мужчины, а ее подруга-лесбиянка патологически ненавидела мужчин, ревновала ее к ним. Болезнь сделала Масю и подавно невыносимо капризной. В общем, она никогда бы не простила, если бы Агния прислала к ней мужчину. Так что доверить "самовар" кому-либо, кроме меня, Агнии просто было некому… Она даже предложила мне денег - в качестве платы за услугу. Но и от денег я с негодованием и обидой отказалась.
- Как тебе не стыдно! Я и так всё сделаю.
- Вот спасибо! Извини, что опять посягнула на твои моральные принципы. Конечно, развлекаться с Николяшей и брать деньги - тебе совсем необязательно.
- Разве люди не должны помогать друг другу? - пробормотала я, недоуменно пожав плечами.
Отправившись по указанному адресу в сопровождении одного из вышибал ресторанчика, который нес сумку с бесценным амстердамским приспособлением, я навестила умирающую подругу Агнии. Первым дело развела "самовар", дала страдалице подышать. На лице бедняжки Маси появилось блаженное выражение, и от этого сочетания - крайней изможденности, обезображенности болезнью и выражения блаженства - просто мороз драл по коже. Похоже, когда-то она была очень даже миленькой. Может быть, настоящей красавицей. Боже, что нас всех ждет!.. Быстро и нежно, как заботливая нянька и лучшая подруга, я обтерла ее влажным полотенцем, переодела, сменила белье, а затем, взяв у нянек ведро и тряпку, вымыла пол в палате и протерла окошко. Вернувшись в ресторанчик, я ожидала, что Агния бросится горячо меня благодарить, но та снова приняла вид замкнутой, почти надменной особы. Теперь, впрочем, это меня не удивило: некоторые люди, особенно поднявшиеся из низов, просто стесняются своих чувств, прячут их под маской неприступности. Должна признаться, мне было ужасно досадно, что я из ложной гордости отказалась от ее предложения насчет Николяши. Чтобы наказать себя за дурацкую гордыню, я оправилась домой и до самого утра корпела над переводами.
А однажды мне случилось встретить Агнию на привокзальном рынке. Кажется, она просто прогуливалась, коротала время и, увидев меня, даже обрадовалась. Мы купили у бабок свежепоквашеной капустки на двоих и устроились под березками в запущенном поселковом парке. Я искоса поглядывала на Агнию. Теперь рядом со мной сидела сдобная, как будто слепленная из ароматных лепешек, довольно моложавая, вполне скромная женщина. Даже застенчивая. Мне ужасно хотелось расспросить ее о важных вещах, но я понятия не имела, как к ней подступиться и завести разговор о Стиве. Я надеялась, что она сама заговорит о нем, но она, как и прежде, не отличалась разговорчивостью. Некоторое время мы молча хрупали капусту и со снисходительными улыбками наблюдали, как какие-то седые и пузатые мужички азартно гоняют по пыльной поляне пыльный мяч.
- Агния, - с энтузиазмом начала я, - ты подруга Стивы. Вот почему мне давно хотелось поговорить с тобой по душам. Дело в том, что у меня есть к тебе один очень серьезный и личный вопрос. Можешь ты мне объяснить, в чем заключается твое представление о любви?
В первое мгновение показалось, что она расхохочется мне в лицо, но она задумчиво покачала головой и, скромно потупив глаза, сказала:
- Может быть, о любви вообще не стоит болтать? Честно говоря, я о ней ничего не думаю. Ты, наверное, написала кучу стихов о любви. А прочитала и того больше… У тебя о ней свое представление. Только это и имеет для тебя значение. Разве я могу к этому что-нибудь добавить? Да и разве, в конце концов, это так уж важно - что мы о ней думаем?
- Что же тогда важно? - настаивала я.
- Важно любить как можно сильнее и безогляднее, Александра, - улыбнулась она. - Вот, в чем штука, дорогая подруга. А пропустить любовь, отвернуться, отдать ее кому-то другому - это худшее, что только может с тобой случиться. Полностью завладеть любимым человеком, наслаждаться им без границ и правил. Только для этого мы и живем. Если кто-нибудь чувствует иначе, то с любовью это не имеет, по-моему, ничего общего.
- Согласна, согласна. Но, кроме такой любви, должна быть еще любовь высокая, внутренняя! Когда ты даже в полном одиночестве носишь ее в себе, когда ты счастлива ее таинственным присутствием, ее нескончаемостью и вечностью.
- Я не понимаю этих делений - высокая любовь, низкая любовь. Самые последние твари, едва уединившись в какой-нибудь вонючей норе только для того, чтобы побыстрому трахнуться, испытывают не меньшее вдохновение, поверь. Таинственное присутствие, нескончаемость, вечность. Так же, как и для тебя, ничего другого для них, по большому счету, просто не существует. Единственное их желание, чтобы это происходило, как можно чаще, как можно слаще. Деньги, шмотки, развлечения, наркотики - всё служит только этому. И твоя литература с поэзией, я подозреваю, тоже. Убери из литературы и поэзии надежду, бешеное стремление завладеть тем, кого любишь, - что останется?
- Если так рассуждать, то чем тогда мы будем отличаться от этих последних тварей? - холодно и довольно резко сказала я.
Заметив, что во мне клокочет чуть ли не обида, Агния ласково обняла меня за талию и с неожиданной нежностью, даже страстностью прошептала на ухо:
- Милая моя подруга, любовь, как говорится, живет и в хижинах и во дворцах. О такой любви, как твоя, слагают стихи и поэмы, а о моей, пожалуй, никто вообще никогда не узнает…
Благодарно, со вздохом, хотя и довольно сдержанно, я чмокнула ее в щеку. Она снова улыбнулась. Что ж, в конечном счете, она оказалась права: мы жили в совершенно разных мирах, но нам светило одно солнце.
- Ты продолжаешь делать успехи, - хвалил меня Стива. - Наша внутренняя волчица оказалась не такой уж нелюдимой и хищной бестией.
Я и сама заметила, что в разговорах с ним больше не съезжаю (по крайней мере, то и дело, - как это было еще недавно) в тягостные, занудные рассуждения об измене мужа. Куда с большим удовольствием я спешила поговорить с ним о своем молодом любовнике. О первозданно примитивном внутреннем мире Николяши, похожим на детскую железную дорогу, его восхитительной улыбчивой наивности, милом увлечении стихосложением. Но что еще удивительнее - об эротических умениях и пристрастиях моего любовника. То есть таких интимных предметах, о которых я бы, пожалуй, не посмела, просто не была бы допущена, говорить с господином N.
- А этим вы с ним занимались? - невзначай спросил Стива и с невинной улыбкой описал одну невероятно экзотическую любовную игру. Я ужасно покраснела и, чтобы скрыть смущение, перешла в наступление и, рассмеявшись, поинтересовалась, не намекает ли он, что сам хочет поучить меня, старую дуру, этой игре. - Во-первых, - совершенно серьезно оборвал он меня, - ты знаешь, я не люблю, когда ты говоришь о себе в таком тоне, а во-вторых, еще не пришло время. Для нас с тобой это слишком серьезно. Для наивных любовных игр ты уже и без меня созрела. Ты прекрасно понимаешь, это станет возможным лишь в качестве подвига или жертвы - когда ты сама почувствуешь, что наши судьбы хотя бы на мгновение готовы пересечься между жизнью и смертью…
- О да! - рассеянно согласилась я.
Пока что я пребывала, как уже было сказано, в блаженном состоянии амебы, впервые за долгое время увидевшей солнышко.
Кстати, я поинтересовалась у Стивы, откуда он знает такие подробности - об интимных привычках и приемчиках Николяши. Неужели мужчины делятся друг с другом такими вещами?
- Обычные мужчины - конечно, нет. Но мы-то с ним друзья-приятели. И даже в некотором смысле - коллеги… - заметил он со странным смешком. На меня снова пахнуло жутким холодком, словно где-то рядом разинула пасть зловещая черная бездна. - Само собой, общие женщины, масса сексуальных эксцессов… - продолжал он уже совершенно спокойно. - Как ты понимаешь, мы устраивали вместе миллион общих оргий. Как бы там ни было, ты обзавелась завидным дружком, Александра. Прекрасным любовником. Кажется, таких, как мы, англичане называют том-боями, а?
- Значит, ты рассказал ему обо всем, что тебе обо мне известно? То, что было известно только нам двоим?
- Конечно, не обо всем. Если бы даже захотел, есть вещи, которых Николяше никогда не понять. Простая душа. Сама подумай, начнешь рассказывать ему, к примеру, про твои овраги, так, чего доброго, напугаешь до смерти!.. Но я знаю все, что ему о тебе известно. Иногда мне даже кажется, что мы с тобой частенько спали вместе.