* * *
Степа заварил чай и включил лаптоп. Он вел компьютерный учет по всем расходным статьям: туалетная бумага, бытовая химия, перчатки, мочалки, бумажные салфетки, полотенца, веники, халаты, пиво и спиртное, посуда, постельное белье, шампунь, шампуры, мыло, и прочее, и остальное…
И при возможности обращал излишки в свою пользу.
А возможности были.
И сегодня дебит-кредит опять был в его пользу: три веника и одно полотенце можно было "зажать".
Вскоре подошла Шура. Степа с порога "обрадовал" уборщицу "колхозниками". Шура поохала, поматюгалась, набрала "вонючек", - так она называла чистящие средства, но убираться не пошла, а села на диван и стала рассказывать о дочери.
Историю Шурину все знали. И сочувствовали.
Мужа у Шуры никогда не было. А дочь у Шуры была.
Всю жизнь Шура посвятила, по-другому и не скажешь, дочери.
Работала Шура завальщицей в комбикормовом цехе, в постоянном шуме дробилок и норий, всепроникающей пыли, липкой грязи, среди вони и крыс, на продувных сквозняках. Охотно подменяла других, ходила в две смены подряд, берегла каждую заработанную копейку. Экономила на себе во всем: носила десятилетиями одно и то же пальто; обувь покупала только тогда когда старую уже не принимали в починку; штопала, подшивала и перелицовывала свою ветхую одежёнку; не знала вкусного куска. Но зато дочь закончила музыкальную школу по классу скрипки, ходила в балетный кружок и изостудию, на курсы английского и немецкого, занималась шахматами. У дочери было фигурное катание и художественная гимнастика, она пела в хоре и играла в школьных спектаклях…
Школу дочь закончила с медалью.
По какой-то случайности, или неслучайной справедливости именно ей досталась стипендия на учебу в Германии. На "архитектора" - рассказывала знакомым счастливая Шура.
Через два года дочь неожиданно вернулась.
Она не разговаривала с матерью, а если и разговаривала, то это было только "да" или "нет" на вопрос: хочет ли она поесть. Со дня приезда сидела дома, не выходя даже в магазин за хлебом, невидящим взглядом уставясь в телевизор. Что там в это время шло: новости, сериал или очередное шоу - ее не интересовало, ей было все равно. Жизнь ее остановилась, замерла, застыла.
- Ты сходил бы, может, с ней в кино, Степан, - попросила Шура. - Пропадает девка.
- Трахнуть ее что ли, Шур? - беспечно спросил Степа.
- Трахни. Трахни, Степ. Уж лучше трахни, чем она вот так вот, - Шура вытерла слезы. - Ладно, пойду я.
* * *
- Михалыч, там грамм двести в холодильнике, - сказал Кондрат. - Если хочешь…
- От "колхозников" осталось?
- От них когда оставалось? Жоржик, - с одесским говором пояснил Кондрат.
- Он же правоверный. Им беленькую - никак.
- Значит девиц своих подпаивал. Тебе-то какая разница?
- Никакой, - согласился Славка. Он налил полстакана и сразу же выпил. - Ух, покатилась. Как на салазках. Где он их берет, Кондрат? Ты заметил - симпатичные какие цыплятки.
- Да уж. Пэрсики.
- Будешь? - Славка показал на бутылку. - Осталось еще.
- Нет. У меня сегодня еще дел невпроворот.
- Я так думаю, - сказал Славка, поднимая стакан, - для сфер. Такие бляди не для ширпотреба.
- Тебе, Слава, видней. Мы в сферах не вращались.
В баню Жоржик приезжал с двумя-тремя молоденькими длинноногими девицами. Приезжал на "пробу" и "отбраковку". Потел на полке, окатывался под душем. Сочетал.
Сутенер и сутенер - ни для кого не секрет. Да Жоржик и не скрывал.
В обтягивающем костюмчике с отливом, остроносых бордовых туфлях Жоржик выглядел владельцем чайханы. Тонкие пальцы в кольцах и перстнях и шелковый шейный платок завершали картину.
В бане сутенер проводил не более трех часов. Веники и спиртное не заказывал, пиво не пил, камин не разжигал. Навара с него администраторам не было никакого.
"Чистоплюй" - говорил Кондрат.
"Специалист по мохнатым сейфам" - называл Жоржика Трофимыч.
После того, как Жоржик брезгливо расплачивался, в администраторской еще долго приторно пахло дезодорантом. Трофимыч обычно сразу же открывал дверь и проветривал помещение.
- Смотрю, Гунда за деньгами второй день не приезжал. Касса уже серьезная набралась. Ты чего на автобус не торопишься? - спросил Славка. - Смотри, уйдёт.
- Я в поселок сегодня. Да и дело у меня к тебе, - начал Кондрат. - Михалыч, ты мужик умный…
- Вумный, как вутка, - перебил Славка. И рассерженно добавил: - Умный - говно мумлял.
- Это история,- возразил Кондрат. - Не было б Горбачева, жили б не тужили. Я у тебя что спросить хотел, - добавил он. - У меня на родине… Ну, ты знаешь, в деревне моей. Рассказывал я тебе. Соседка моя. Бабуся уже древняя. Под восемьдесят. Моего кореша мать. Так вот - хочет она дом мне отписать. Который день голову ломаю - вот как бы это лучше устроить?
- А сын ее что? Живой?
- Сын-то? В Армавире. Живее всех живых. Что ему, орясине, сделается? Сказал ей: "Зажилась ты на белом свете. Пора и честь знать". Это матери такое!
- Что в сердцах не бывает. И скажут всякое, и подерутся.
- А я приезжаю, - продолжал Кондрат,- всегда зайду. Помочь может надо чего. Со своим домом хлопот всегда… Я у себя-то хожу - в одной руке топор, в другой - пила. Весь отпуск конопачусь. Она мне и предложила, слышь, Слав: "Ты, Кондратушка, найди кого, кто за мной присмотрит. Схорони меня, как помру. А я тебе - дом".
- Если хочешь моё мнение…
- Ну…
- Не влезай. - Славка поморщился.- Кондрат, мать сына завсегда простит. А ты… в таком говнище будешь… Век не отмоешься.
- Я ж не об этом. Надо же бабке помочь. Я приезжаю, завсегда что-то подколочу. Мостик вот через канавку перебрал. Своим материалом, между прочим. Гвоздя у нее не попросил. Дом хороший, - мечтательно сказал Кондрат. - Пятистенок. Высокий. В подвале в рост можно ходить. Тонн двадцать баксов за него - не глядя, без торгов дадут. И в цене не упадет. Место само денег стоит. Сад хороший. Кусты. Земля - песок, для картошки хорошо. Не я, так другой кто найдется. Подпишет договор - и всё. А я ей, как родной. А может, пусть на младшую подпишет?
- На дочку, пожалуй, лучше.
- И я вроде здесь, - Кондрат поводил руками, - и не причем. А что? Она ей патефон отдала. С пластинками. Как новенький. Иголок, правда, нет. Но обещала в чулане поискать. Пластинки такие сейчас, знаешь, тоже… "Мой Лизочек так уж мал, так уж мал". Любители есть. Коллекционер и серьезные деньги может дать. Люди думают о будущем.
- А на старшую?
- Не-е-т. Старшая - нет. Отрезанный ломоть. Давно уже и не ездит. Ей этот огород… Калина-малина. Да и подрабатывает она летом. У них, в университете все ж в шелках. Как фазаны. В одних джинсах не проходишь. Настёне, я думаю, - задумчиво сказал Кондрат. - Как, а?
- Так у тебя сколько? Девок-то?
- Двое.
- Пацаны же, вроде, говорил.
- И парней трое.
- Да ты ж производитель, - присвистнул Славка. - Бронтозавр.
- Парни-то что, - махнул рукой Кондрат. - Майку да трусы и пусть себе в мячик во дворе стучат. Девчонкам, да … И сюда, - Кондрат потряс себя за мочку уха,- и тут, - показал на шею, - и сапожки подай, и финтифлюшки. А куда деться? - подытожил он.
- Некуда, - философски поддакнул Славка.
Кондрат выкатил из-за дровотни нагруженный огромным пластиковым мешком велосипед, и потащил его по раскисшей дороге.
В поселке, двух километрах от бани, в магазине принимали пустую тару.
* * *
Один из заводских цехов ожил. Заготовки для пил везли из Нижнего, наконечники для резки из Киева, местные умельцы, отдавшие лучшие годы жизни "оборонке", выдавали готовый продукт.
Образцы отправились к шведам, к прибалтам, на Урал, поплыли за океан. Трофимыч по-крупному вложился в рекламу, закупил большую партию отрезных дисков, купил грузовик и сделал тайник с двойным дном, начал ремонт заводского корпуса, помещений для рабочих и персонала, закупил новое оборудование.
Покупатели проявили интерес.
Все другие проекты были остановлены.
И тут случался дефолт.
Дефолт подкрался незаметно, как потом говорил Трофимыч. Банк требовал возврата кредитов, инженеры - зарплаты, арендодатель - платежей.
Был продана машина, дача, гараж.
Продажи остановились.
Но Трофимыч еще надеялся, что "все перемелется, устаканится, образуется".
Из Москвы вернулся осунувшийся, почерневший сосед. До дефолта он вел успешный совместный бизнес с немцами и собирался уже было переезжать в столицу. На расспросы сосед пьяно ответил: "Пиздец котенку, срать не будет". Его рассказы об опустевших офисах и летящих по московским улицам деловым бумагам испугали Трофимыча больше чем новости по телевизору.
Банки кредитов не давали. Но давали бандиты.
Трофимыч продержался еще пару месяцев.
Цены были снижены до минимума. Но на выгодные коммерческие предложения пришли отказы. Он попытался продать конторскую мебель, станки и оборудование, импортную печь для наплава сегментов, грузовик…
Деньги таяли, как мартовский снег.
Сначала отключили телефон.
Трофимыч стал захаживать в казино.
Потом отключили электричество.
В казино и у покерных автоматов он проводил все больше и больше времени, иногда засиживаясь до утра.
Очень быстро Трофимыч остался один.
В пыльном помещении, снятом на задворках.
Он сидел, не раздеваясь, в пальто, за столом, перелистывая глянцевые рекламные проспекты. У стен стояли никому не нужные готовые пилы и отрезные диски. Ящики с "алмазными" сегментами и остатки оборудования были свалены как попало.
Бандиты приезжали, ходили по складу, переступая через пыльные ящики, раздраженно угрожали, показывали калькулятор с сумасшедшими цифрами.
Однажды ему показали пистолет. Но Трофимычу было все равно. Сердце, казалось, остановилось. И кровь застыла. Он даже слов не слышал. Только что-то тупо било в висок.
В один из таких дней, вечером, Трофимыча вывезли в лес.
Сначала били. Заставили копать могилу. Снова били. Потом подвесили на дереве вниз головой.
Под утро, избитый до черноты, Трофимыч подписал у нотариуса все, что от него требовали.
Перебрались со своей, теперь уже бывшей, трехкомнатной в барак, к дальним родственникам жены. Сортир был во дворе. Сразу за ним начинались картофельные грядки.
Маятник встал.
Время замерло.
Трофимыч задешево продавал оставшиеся вещи, одежду. Вырученное уходило на водку. Он нашел спрятанное женой золото: цепочки, кольца, серьги; унес плейер и компьютер сына.
Чтобы не слышать постоянных упреков и криков Трофимыч часами бесцельно слонялся по улицам. Мозг, подогреваемый "паленым" пойлом рождал новые, казалось смелые и неожиданные проекты. Он сжимал кулаки и, спотыкаясь, твердил: "еще посмотрим, суки", "я вам еще покажу".
Дома, поздним вечером, он лениво огрызался: "я въёбывал, теперь вы повъёбывайте" и, не раздеваясь, заваливался спать на засаленный кухонный топчан.
С паленой водки он плавно перешел на фуфырики.
В "тройном" и "лимонном" одеколоне была своя разница. Для знатоков.
Авторитет среди местных бомжей Трофимыч завоевал быстро. После первого неосторожного слова он зло предупредил, после второго, резким хуком сбил с ног, а нож, которым угрожали, просто переломил. Силушкой Господь не обидел.
Оформилась идея организовать артель из бомжей и собирать цветной металл.
* * *
- День добрый. "Фиеста" - седеющий мужчина в элегантном светлом пальто протянул Степе визитку. - Я звонил. Хозяйство ваше можно осмотреть?
- Нет проблем. - Степа взял ключи. - Пойдемте.
Мужчина кого-то напоминал. Где-то Степа его уже видел.
Степа провел клиента по охотничьему залу: открыл огромный холодильник, показал кухонную стойку и шкафчик с посудой, включил музыкальный центр и телевизор. Затем - парилку и душевую; показал окатыватель с ледяной водой из артезианской скважины; веранду с мангалом и качелями; бочку в рост с циркуляцией, чтобы вода очищалась и не замерзала; верхний этаж с диванами и постельным бельем. Не забыл упомянуть об отдельной комнате с двуспальной кроватью и даже вывел клиента на балкон.
- Что ж, - удовлетворенно сказал мужчина, - и даже лучше, чем представлялось. Вам сайт надо. Чтобы в Интернете, наглядно. Могу вэб-дизайнера хорошего порекомендовать.
- Сергей? - неуверенно спросил Степа. - Извините.
- Да, - сдержанно ответил мужчина. - Мы знакомы?
- Ваша Женькина Надька с…
-???
- Вы в общагу к Кондрату приходили. Он здесь, кстати, тоже работает. Вечером меня сменять придет.
- Смотри-ка ты! От сюрпризы. А ты?… Чего-то не припомню.
- Степан. - Степа протянул руку. - Ну? Помните? Вы ж родня нам. Приятель еще мой, помните? Мамонтёнок.
- А, - усмехнулся Сергей, - Мамонтёнок! Как же! Ну, скажи ты! тесен мир. И Кондрат здесь. Любопытно. Это вот которому мы на Пасху тогда! Помню-помню. Помню. Он ведь за рекой, помнится мне, жил?
- А вы сами? Здесь живёте?
- Нет. Нет, давно уже. В Москве живу. А здесь филиал у нас. Небольшой. И маленький юбилей. Повод. Дай, думаю, съезжу. Посмотрю. Всё же родные, можно сказать, места. Юность-молодость, девицы-красавицы.
- А что за фирма? Можно спросить?
- Американская. Помнишь, может, - ты же на "двадцатом" работал, - начальник снабжения? Анатолий Израилевич? Хотя, конечно, вряд ли… В Америке. Заводы у него. По всему миру отделения. И мы тут. Мышкуем.
- А чем занимаетесь?
- Убийцы мы, - улыбаясь, сказал Сергей. - Блошки, вошки, мандовошки, пиздюки-сороконожки. Муравьи, тараканчики - всё наши клиенты. От таких - до таких. А ты, значит, здесь. - Сергей обвел рукой заснеженный лес. - Красиво, слушай. Тишина… А приятель твой? Мамонтенок, да?
- Колька тоже в Москве. Ба-а-а-альшой человек. Он после армии в наш институт поступил. Потом на заводе, в конструкторском. ПКБ. Аспирантуру закончил. Кандидат наук! Тоже фирма у него. Научная, инженерная. Серьезный человек. Большие дела. С заграницей. На похороны-то приезжал - рассказывал.
- Да-да… В Москве. Любопытно.
- А этот, что с вами в ресторане. Лысый. В подземном переходе у вокзала на саксофоне своем. Бывало идешь - игра-а-ет…
- Жив, значит, Маныч. Ты гляди… А Пистерюгу, я смотрю, снесли. Такие особняки. Ампир!
- Центра.
- Да, место золотое. Что если мы на субботу арендуем? Так где-то: с обеда и допоздна? Как там по времени с субботой?
- Суббота пока свободна. Надо уточнить, но, помнится, свободна.
- Хорошо, сегодня же свяжемся, окончательно решим, оплатим. Давай. - Сергей протянул руку. - Дела. Всем привет, кого увидишь. Передавай.
- Машина какая у вас… Как лодочка.
- Служебная. Ну, удач. Хорошо здесь у вас, спокойно.
Степа вернулся в баню, включил телевизор. Показывали сериал про ментов.