- Вот так вот, - сказал Славка, гладя кота. - Вот так вот, братец ты мой. Жизнь - она, блять, научит калачи есть.
О водке Славка не забыл.
Когда он вернулся с бутылкой из сарая, кот уже сидел на диване и умывался.
- Гостей намываешь? - спросил Славка. - Ну их бесу, шваль эту. Поганую.
Он нашел рюмку, налил, выпил. Сразу налил вторую.
Закурил.
Затем, не спеша, приготовил закуску. Отрезал еще колбасы коту и сел на диван с наполненной рюмкой в руке.
- Будем, Рыжик. - Славка поднял рюмку. - Прошлого не воротишь. Надо жить. Еби иху мать-то.
"Вот - стопочка есть, - подумал он.- Закусон. А может что и с бизнесом проклюнется. Надо Александру Иванычу звякнуть. У него всегда в жопе гвоздь, на месте не сидит. Глядишь и развиднеется".
Славка набрал номер и спросил бодрым голосом:
- Здрасте вам, Саня-Ваня! Ну, как горизонты бизнеса?
* * *
Вячеслав Михайлович в том, уже теперь далеком прошлом был, как говорил Трофимыч, "партейцем". Партия привела рабочего парня с завода в райком комсомола, снова на завод, но уже парторгом, с завода - в обком.
Во время путча он, как и многие другие, подписал "поздравительную" ГКЧП, заверив в "полной поддержке на местах" и…
Время остановилось.
Оно, конечно, летело, за окном, вскачь. Но без него.
Приятели стали сами по себе.
Сначала обещали, ободряли, поддакивали. А потом перестали подходить к телефону. А потом как-то и он сам...
Одно дело - в бане, на рыбалке, в охотничьем домике, в пансионате… Другое дело - когда тебя вышибли из седла.
Первое время Вячеслав Михайлович сидел дома. У телефона.
Оценят-таки прошлые заслуги. Оценят требовательность. Оценят выучку. Оценят правильный подход. Стиль.
Да, стиль работы.
Это кадры. Это кадровый резерв республиканского значения, и вполне, может быть, даже всесоюзного. Такими не бросаются.
Выдержка. Партийная закалка. Твердый взгляд. Умение спросить. Умение доложить. Умение поймать нужный момент. Не без этого.
А самое главное - умение делать дело.
Дело.
Да, он не распустился. Он не позволил лишнего. Он остался верен себе. И привычкам. Правильным привычкам.
Он частенько, между прочим, когда выговаривал подчиненным, мог сказать: "армия меня многому научила". Только никогда не упоминал, что проходил срочную службу охранником в женской тюрьме.
Вячеслав Михайлович вставал, как и привык, в семь. Принимал холодный душ, тщательно брился, пил кофе, надевал костюм, повязывал галстук, чистил туфли, шел к киоску, покупал газеты…
Шел месяц, другой, третий...
Телефон не звонил.
Телевизор раздражал. В кремлевских кабинетах восседали пацаны, бывшие завлабы и редакторы. И здесь, "на местах", вожжи взяли в свои руки шустрые и кудрявые и оттолкнули далеко на обочину своих прежних командиров и начальников.
Деньги еще были. Но их как будто уже и не было. Цены росли чуть ли не каждый день, да еще и в магазинах - шаром покати…
В городе открывался филиал западной фирмы. Требовались менеджеры, начальники отделов и департаментов. Это, конечно, было… Мягко говоря…
Но Вячеслав Михайлович заставил себя даже повеселиться. "Катимся по наклонной".
Он пошел на собеседование. Терпеливо отсидел очередь.
И в отделе персонала наткнулся на наглое: "Мужчина? вы что? не видите в объявлении? - "не старше 35 лет". И идут ведь, как слепые".
"Это что такое? Это же дискриминация, - стал возмущаться Вячеслав Михайлович. - Кто ваш начальник? Дайте мне телефон! Я в прокуратуру сейчас же! Да я ..."
Вызвали охранника.
Детина в черной форме, прищурившись, демонстративно похлопал полицейским "демократизатором" по широкой ладони.
И Вячеслав Михайлович ушел.
По дороге домой он зашел в рюмочную. А потом до позднего вечера ходил по городу, "повторяя" в забегаловках еще и еще.
Только через два месяца удалось устроиться кладовщиком.
Трудовую книжку даже не раскрыли. Хозяин, мальчишка лет тридцати, небрежно бросил ее в ящик стола.
Оптовая фирма торговала прокладками, памперсами, мылом, зубной пастой, стиральным порошком, шампунями.
"Видал сосун? Вот он какой!"
Так, в свои уже 54, Вячеслав Михайлович стал "Славкой" и даже "Славиком". Грузил машины, рассказывал водилам анекдоты, хихикал с товароведами, таскал поддоны и пересчитывал упаковки туалетной бумаги.
После работы, за ужином, стал принимать. По "соточке".
Сначала хватало бутылки на неделю. Потом не стало хватать и двух.
Жена, терпеливо сносившая его поиски "настоящий" работы, туманные надежды, что "такими не бросаются!" начала злиться и скандалить.
Теперь, после работы он брал "малёк" и выпивал его из горлышка в подъезде. Уже за тарелкой борща наливал законную "сотку", а на вопрос жены: "Что ж ты так быстро опьянел, Славк?" - отвечал: "Люд, день был тяжелый. Много машин. Ей-богу, еле ноги волоку".
По вечерам он перебирал визитки с гербами и высокими должностями, перелистывал толстую записную книжку. Алкоголь расслаблял, возносил, казалось - всё по плечу; появлялось третье дыхание. И он даже кому-то звонил. Бодрым голосом рассказывал приключения Анатолия Израилевича в Америке, тяготы и печали "знакомых" бизнесменов, жаловался на поборы при оформлении таможенных грузов, обещал помочь, "если что"….
При встрече со знакомыми и старыми сослуживцами, на вопросы: "как, где?" отвечал сдержанно: "кручусь-верчусь", "купи-продай", "при делах". И спешил, спешил. Ссылаясь на занятость.
На работу он ходил в костюме с галстуком. Дорогой кожаный портфель, оставшийся с обкомовских времен, большая лысина и очки в тонкой золотистой оправе придавали ему значительный вид.
* * *
Кондрата разбудил крик и беспрестанный стук в окно.
Подняв голову, он рассмотрел через стекло голую девушку.
Кондрат какое-то время сидел на диване, протирая от резкого света глаза, приводя сонные мысли в порядок. Посмотрел на часы. Третий час ночи. "Ну что это такое, а? Ну что это за здрасте вам?!"
Он отпер дверь.
Девушка забежала и, рыдая, стала его умолять, хватая за руки:
- Спасите, Христа ради! Помогите мне! Прошу вас, пожалуйста!
Вздохнув, Кондрат достал из мешка с бельем для прачечной махровый банный халат, включил чайник.
- Чего ты ревёшь? Чего трясешься? - строго сказал Кондрат. - Первый раз что ли?
- Первый, - всхлипнув, ответила проститутка.
"Симпатичная, - подумал Кондрат, заваривая чай. - Не знала зачем тебя в баню повезли, да?"
- А ты не знала как, да? - ядовито спросил он.
Девица ничего не ответила, кутаясь в халат и еще трясясь от холода. Позже, отпив полкружки чаю, тихо сказала:
- Я переводчица. С итальянского.
-Да, конечно. В нашем Дыропупинске только с итальянского и переводить.
- Очень вас прошу, помогите мне, пожалуйста.
- Чего меня просить? Я не Господь Бог. Могу тебе вызвать такси, - сказал Кондрат. - Но денег у меня… - Он достал из куртки кошелек. - Вот, всё что есть - Кондрат подал деньги. - Это мне осталось на автобус. С остальным сама договаривайся. Как сумеешь.
- У меня там есть, - она показала за окно. - Я вам верну. Обязательно.
- Еще чаю?
Проститутка отрицательно покачала головой.
- Может водки налить? - предложил Кондрат.
Она испуганно посмотрела на Кондрата.
- Рюмку, дура. Согреешься.
- Нет, нет. Я вообще не пью.
Пока не пришло такси, девушка молча сидела, разглядывая ухоженные ногти. На прощание сказала:
- Вы - хороший человек. Спасибо вам.
- Езжай уж, "горе не беда", - Кондрат махнул рукой. - Одна морока с вами.
В прошлую смену в бане разбили окно и, хотя Кондрат был абсолютно ни при чем, Наиль отчитал его, как мальчишку.
Веселье в гостевом доме было в самом разгаре.
Орал на полную громкость музыкальный центр.
Орала и топала пьяная компания.
Пол и стены сотрясались от диких танцев.
Праздновали то ли день рождения, то ли юбилей. Все парковочные места были заняты дорогими автомашинами.
Подъехала еще одна новенькая иномарка.
"Наркотой что ли все они торгуют", - подумал Кондрат, глядя на молодую женщину в серебристой шубке, пробирающуюся по заснеженной дорожке. - "Откуда такие деньжищи?"
Шум машины отвлек его от важного дела. Кондрат разбавлял пахучие ароматизаторы, которые плескали на каменку банные эстеты. Из одного флакона Кондрат, как Эмиль Кио получал три.
Наиль мог приехать в любой момент. Поэтому Кондрат набросал в администраторской упаковки туалетной бумаги и бумажных полотенец, имитируя уборку в кладовке.
Финские ароматизаторы, в больших 300-граммовых флаконах, клиенты, несмотря на высокую цену, часто оставляли в бане, используя едва ли на треть. Предприимчивый Кондрат обращал пассивы в активы.
Как только Кондрат вернулся в кладовку, он услышал странный шум и визгливые крики.
На крыльце бани обладательница дорогой шубы била поленом голого мужчину, одной рукой держа его крепко за волосы. Удары наносились беспорядочно, зло и безжалостно. Затем, что-то выкрикнув, она, размахнувшись, запустила поленом в окно бани. Стекло звонко хлопнуло и рассыпалось. Решительным шагом дама вернулась к машине, завела мотор и, дико газуя, развернувшись почти на месте, умчалась.
"Бизнес" с химией пришлось прервать. Разбитое окно Кондрат занавесил одеялами, приготовленными в стирку бельем и полотенцами, и, как мог, скрепил скотчем и гвоздями.
Наиль, извещенный о происшествии, приехал ранним утром, запретил с этого дня держать дрова в бане и зло пригрозил, что будет нещадно штрафовать за неисполнение.
* * *
- Дядь Степ, - сказал виновато Славка, как только Степа прикрыл за собой входную дверь, - не помню куда кассу, зараза, спрятал.
- А в холодильнике, как прошлый раз?
- Смотрел и в холодильнике, - вздохнул Славка. На Степу пахнуло перегаром.
- Дядь Стёп, давай вместе поищем, а? - предложил Славка.
- Ты прямо, как Тагир, едрить твою налево. Спрятал деньги от проституток и ищет два часа. Гунда вчера был?
- Не был.
- Значит, вполне может за кассой приехать, - попугал Стёпа. - Ты походи, походи, руками за всё потрогай. Может вспомнится. Печь-то хоть протопил?
Славка почесал заросший ночной щетиной подбородок.
- Стакан надо перевернуть, - предложил Стёпа. - И три раза: "черт, черт, поиграй да отдай".
- Поиграй да отдай, - повторил задумчиво Славка. - А давай, скажем, ты забыл спросить, а я забыл сказать, где лежат. Я ж потом найду.
- Ага. Щас! Сколько там было?
- Глянь в журнале. Не помню я, - нарочито небрежно ответил Славка.
Степа посмотрел в кондуит и присвистнул.
- Ищи, Слава. Ну ё в баню. "Не спросил - не сказал".
Славка стал обреченно отодвигать ящики стола, потом пошел в кладовку, зашелестел вениками, сбросил на пол упаковки с туалетной бумагой и бумажными полотенцами.
- Кот приходил? - спросил Степа.
- Приходил. Тут и ночевал. На кладовке.
- Умный, - похвалил Степа. - Там теплее. Ты ему дал чего?
- Дал-дал. Ты посмотри в туалете, Стёп. Может свежим взглядом?... Трофимыч, например, в аптечку прячет.
- Прячь - не прячь, придут, ножичек к горлу - всё отдашь. Придумали тоже. Кто был?- крикнул Степа из туалета. - Касса-то приличная.
- "Колхозники", - крикнул в ответ Славка. - Там срач - неделю Шуре полы драить.
- Уроды, - задумчиво отозвался Степа, перебирая аптечку.
- Уроды моральные, - согласился Славка.
"Колхозниками" большую разухабистую компанию прозвал Трофимыч. Приезжали "уроды" с неизменными трехлитровыми банками соленых огурцов, ящиком водки, салом, петрушкой-редиской, какими-то пирогами и прочей доморощенной огородной снедью. И самое главное - с мёдом.
Мед в бане, из-за постоянного нытья-жалоб уборщицы Шуры был под запретом. Администраторам вменялось в обязанность напоминать клиентам о том, что пользоваться медом для наружного употребления не разрешается. И в администраторской, и в самой бане развесили таблички: перечеркнутый бочонок с надписью "мед".
Запрет приезжающим был, конечно, до интимного места. Да на мед обычно и не обращали внимания. "Клиент - король - он денежку в клюве несет" - не раз повторял Наиль. Но одно, если культурная тётя пыталась избавить себя подобным народным способом от целлюлита, и другое…
"Колхозники" не только мазались медом сами. В мёде были столы, скамейки, посуда, лежаки в парилке, простыни, унитаз, короче - всё.
Мёд был везде. Всё было в меду.
Но и это было еще не всё.
На полу лежал слой яичной скорлупы, раздавленных огурцов и недоеденных пирогов, квашенной капусты и битого стекла, тушенки и зеленого лука.
Пол был липкий от меда и грязных башмаков.
Не лучше было и в парилке.
"Уроды!" неизменно в голос причитала Шура.
Так и прилипло.
После "колхозников" баню до обеда не сдавали. На уборку уходило втрое больше времени, чем обычно.
- Ты с ними что ли хватанул? - спросил Степа.
- Чего хватанул? - подозрительно отозвался Славка.
- Сладкой водочки.
- Это у меня зубной эликсир. Мост еще не притерся. Полоскать приходиться.
- Гунде расскажи.
- А Наиль знает, что я зубами занимаюсь.
Через полчаса совместных поисков деньги нашлись в керосиновой лампе.
- В милицию надо работать идти, - похвалил Степа. - Или вспомнил?
- А я и не забывал, - буркнул Славка. - Я проверить хотел.
- Чего проверить?
Славка не ответил, быстро оделся и поспешил на автобус.
* * *
Время было дефицитное. Соль, мыло, сахар, носки… Дефицит не исчезал, а ходил волнами. Сегодня есть, завтра нет. А послезавтра - снова здорово.
С сахаром схема была такая: подсолнечное масло обменивалось на кругляк, лес меняли на пищевую жесть, пищевая жесть шла в Прибалтику, прибалтийские консервы в обмен на пищевую жесть везли на Украину, а украинский сахар Трофимыч развозил прямо по магазинам, сразу получая наличные.
Бухгалтер и кассир не успевали пересчитывать захватанные купюры. Толстые денежные пачки перевязывали тоненькими цветными резинками и складывали в пустые мешки из-под сахара.
Сахар сменила тушенка с военных складов, тушенку - соленья и маринады, маринованные помидоры - трикотаж из Эстонии, трикотаж - электрокабель, кабель - телефонные аппараты, телефонные аппараты - канализационные люки….
Вот тогда-то Трофимыча стали звать Генералом.
Он поменял квартиру, ездил на новенькой иномарке. Рестораны, женщины, пышные застолья хоть и стали частью жизни, но азарт не убавили. Трофимыч читал бюллетень Торгово-Промышленной палаты, выписывал газеты по экономике и бизнесу, нанял юриста, купил место на товарной бирже.
Цены выросли, дефицит постепенно сдулся, народ наелся, магазины стали плохо расплачиваться. Денег в обороте не хватало. В банке с кредитом тянули. Не отказывали, но и не давали. Нужен был свой человек, который знает "кому", "как" и "сколько".
Весна выдалась ранней. Трофимыч заключил договор с закарпатским еще совхозом и пригнал фуру черешни. Часть черешни уже "поплыла", но он и ее сдал на "плодово-выгодный" комбинат, который выпускал и повидло, и джем, и бормотуху из местных яблок.
И хотя время восковой спелости прошло, Трофимыч решил рискнуть и купил еще партию - черешня бойко шла на рынке.
Машина задержалась и пришла через две недели. Вместо черешни в рефрижераторе колыхалась бордовая масса в которой плавали размокшие куски гофротары.
Комбинат взять липкую жижу даже бесплатно не захотел, пришлось платить за свалку. Совхоз возмещать убытки отказался. Арбитраж Трофимыч проиграл - в договоре не было указания на деревянную тару, которая была дороже, и хохлы на этот раз схитрили. Тяжба с перевозчиком тоже ни к чему не привела.
"Спекуляцией мы занимаемся, вот что, - говорил Трофимыч своему заместителю. - Нас бы в советское время законопатили, куда Макар телят не гонял. И правильно бы сделали, между прочим".
Далеким чем-то, нутром, Трофимыч понимал, что торговая вакханалия закончится, примет устойчивые формы, многочисленные перекупщики исчезнут, наступит время производителей, капитаны вернутся на судна, снова встанут у руля. Труба задымит.
Вот тогда-то у него появилась присказка: "Чтоб труба дымила".
Большая труба.
Завод.
Хозяин.
После ПТУ, еще пацаном, Трофимыч работал слесарем на машиностроительном заводе. Две трети цехов обслуживали "оборонку".
Когда-то труба дымила в три смены, включая "черные субботы". Он помнил огромный поток людей, входящих в проходные, эту организованную силу, светлые высокие корпуса.
Сейчас от завода остались пустые цеха с выбитыми стеклами, ржавые рельсы и заросшие тротуары.
Просматривая предложения на товарной бирже, Трофимыч пару раз наткнулся на объявления о покупке "алмазных" пил для резки камня.
Пилы были нужны в Скандинавии и Аргентине, Германии и Прибалтике, на Севере и Юге.
Подвернулся человек, который знал "кому", "как" и "сколько" надо дать в банке.
И Трофимыч решился.