Куда боятся ступить ангелы - Эдвард Морган Форстер 9 стр.

- И не старайся, все равно ничего не получится. По-моему, сей­час не самый подходящий момент разводить италоманию. Я думала, ты от нее излечился. Лучше будь любезен сказать мне, как ты наме­рен поступить по приезде. Надеюсь, на сей раз ты не попадешься так глупо.

- Прежде всего, Генриетта, я устрою тебя в "Стелла д'Италиа" с тем комфортом, какой подобает твоему полу и нраву. Затем приго­товлю себе чаю. После чая пойду с книжкой в Святую Деодату и там почитаю. В церкви всегда так прохладно и свежо.

Мученица Генриетта не выдержала.

- Я не очень умна, Филип, и, как тебе известно, не лезу вон из ко­жи, чтобы казаться умной. Но я понимаю, когда надо мной издева­ются. И различаю зло, когда его вижу.

- Ты имеешь в виду?..

- Тебя! - выкрикнула она, подпрыгнув на подушках и вспугнув рой блох. - На что нужен ум, если мужчина убивает женщину?

- Генриетта, мне слишком жарко. О ком ты говоришь?

- О нем. О ней. Если ты не остережешься, он убьет тебя. И так те­бе и надо!

- Ай-ай-ай! Ты бы сразу поняла, как хлопотно очутиться с трупом на руках. - Он сделал попытку обуздать себя: - Я не одобряю этого субъекта, но мы же отлично знаем, что он не убивал ее. Даже в пись­ме, где она написала предостаточно, ни разу не упоминается, что он причинял ей физические страдания.

- Все равно он ее убил. То, что он себе позволял... это даже нель­зя произнести вслух...

- Придется произнести, если уж говорить на эту тему. И не при­давай таким вещам чересчур большого значения. Если он был неве­рен своей жене, это не значит, что он отъявленный мерзавец. - Фи­лип бросил взгляд на город. И город словно подтвердил его мысль.

- Но это высшее испытание. Мужчина, который неблагородно об­ращается с женщиной...

- Оставь, пожалуйста! Прибереги это для своей Кухоньки. Нашла тоже высшее испытание! Итальянцы отродясь не обращались с жен­щинами благородно. Если осуждать за это синьора Кареллу, то при­дется осудить всю нацию в целом.

- Да, я осуждаю всю нацию в целом.

- А заодно и французов?

- И французов тоже.

- Не так-то все просто, - заметил Филип скорее сам себе, чем ей.

Генриетта, однако, считала, что все крайне просто, и поэтому опять напустилась на брата:

- А как насчет ребенка, скажи на милость? Ты наговорил кучу ос­троумных фраз, свел на нет мораль и религию и не знаю что еще. Но как насчет ребенка? Ты считаешь меня дурой, а я наблюдаю за тобой весь день - ты ни разу не упомянул о ребенке. Значит, ты о нем и не думаешь. Тебе все равно, Филип. Я прекращаю все разговоры с то­бой. Ты невозможен.

Она выполнила обещание и не раскрывала рта до конца пути. Но глаза ее горели гневом и решимостью, ибо, будучи женщиной свар­ливой, она в то же время была прямодушной и храброй.

Филип вынужден был признать, что упрек справедлив. Его ни капли не интересовал ребенок, хотя он и собирался выполнить свой долг и, безусловно, верил в успех. Если Джино готов был продать жену за тысячу лир, то почему бы ему не продать свое дитя за мень­шую сумму? Предстоит просто торговая сделка. Чем же она может помешать всему остальному? Глаза Филипа опять были прикованы к башням, как весной, когда он ехал в повозке с мисс Эббот. Но на этот раз мысли его были куда приятнее, так как теперь он был равноду­шен к исходу дела. Сейчас он подъезжал к городу в настроении лю­бознательного туриста.

Одна из башен, не менее грубая, чем остальные, с крестом на вер­хушке, была колокольней коллегиальной церкви Святой Деодаты, святой девы времен средневековья, покровительницы города, - в ис­тории ее жизни странным образом смешалось трогательное и вар­варское. До того она была святой, что всю жизнь провела лежа на спине в доме своей матери, отказываясь есть, играть с другими деть­ми, работать. Дьявол, завидуя подобной святости, всячески искушал ее. Развешивал над нею виноградные кисти, показывал заманчивые игрушки, подпихивал мягкие подушки под затекшую голову. На­прасно перепробовав все эти ухищрения, дьявол поставил подножку ее матери, и та скатилась с лестницы на глазах у дочери. Но столь святой была дева, что она не встала и не подняла мать, а продолжа­ла стойко лежать на спине и тем обеспечила себе почетное место в раю. Умерла она всего пятнадцати лет от роду, из чего явствует, ка­кие богатые возможности открыты перед любой школьницей. Те, кто думает, будто жизнь ее прошла бессмысленно, пусть-ка вспомнят по­беды при Поджибонси, Сан-Джиминьяно, Вольтерра, наконец, при Сиене: все они были одержаны с именем святой девы на устах. Пусть только взглянут на церковь, выросшую на ее могиле. Грандиозные замыслы создать мраморный фасад остались неосуществлен­ными, по сегодняшний день церковь одета темным неотшлифован­ным камнем. Но для внутренней отделки призвали Джотто, чтобы он расписал стены нефа. Джотто призвали, но он не приехал, как уста­новлено новейшими немецкими исследованиями. Как бы то ни бы­ло, фресками расписаны стены нефа, два придела в левом попереч­ном нефе, а также арка, ведущая в места для хора. На этом росписи кончились. Но вот во времена расцвета Возрождения прибыл в Монтериано один великий художник и провел несколько недель у своего друга, правителя города. В промежутках между пирами, дискуссия­ми по этимологии латыни и балами он захаживал в церковь и там, в пятом приделе справа, постепенно написал две фрески, изображаю­щие смерть и погребение святой Деодаты. Вот почему в бедекере против Монтериано стоит звездочка.

Святая Деодата была более удачной спутницей, нежели Генриет­та, и продержала Филипа в приятных мечтаниях до той минуты, по­ка повозка не остановилась у отеля. В отеле все спали, так как в та­кую пору дня надо быть идиотом, чтобы заниматься какой бы то ни было деятельностью. Даже нищих не было. Кучер снес их саквояжи в вестибюль (тяжелый багаж они оставили на станции) и пошел бро­дить по дому, пока не нашел комнату хозяйки.

В эту минуту Генриетта произнесла короткое слово "иди".

- Куда? - вопросил Филип, кланяясь хозяйке, которая плыла вниз по лестнице.

- К итальянцу. Иди.

- Добрый вечер, синьора! Всегда приятно возвратиться в Монтериано... Не глупи. Никуда я сейчас не пойду. Ты мешаешь пройти... Я хотел бы две комнаты....

- Иди. Сию минуту. Сейчас. Хватит. Иди.

- Будь я проклят, если пойду. Я хочу чаю.

- Бранись сколько угодно! - воскликнула Генриетта. - Богохуль­ствуй! Поноси меня! Но пойми, я не шучу.

- Генриетта, не актерствуй. Или играй получше.

- Мы сюда приехали за ребенком, и только для этого. Я не потерп­лю легкомыслия, увиливания и всякой болтовни про картины и церк­ви. Подумай о матери: разве затем она тебя посылала сюда?

- Подумай о матери и не стой поперек лестницы. Дай кучеру и хо­зяйке сойти, а мне подняться и выбрать номера. Отойди.

- Не отойду.

- Генриетта, ты с ума сошла.

- Думай как тебе угодно. Ты не подымешься наверх, пока не по­видаешь итальянца.

- Синьорина неважно себя чувствует... - объяснил Филип. -Это от солнца .

- Poveretta! (бедняжка!)- вскричали вместе хозяйка и возчик.

- Оставьте меня в покое! - злобно огрызнулась Генриетта. - Мне до вас тут никакого дела нет. Я англичанка. Вы не сойдете вниз, а он не поднимется наверх, пока не отправится за ребенком.

- Пожалуйста... тише... тише... Здесь есть еще одна синьорина, которая спит...

- Генриетта, нас арестуют за скандал. Неужели ты не понимаешь, как это нелепо?

Генриетта не понимала, и в том была ее сила. Она обдумала эту сцену дорогой, и теперь ничто не могло помешать ей. Ни брань спе­реди, ни ласковые уговоры сзади не действовали на нее. Кто знает, сколько еще стояла бы она, как венчаемый Гораций, запирая собой лестницу. Но в этот миг дверь спальни, выходившей на верхнюю площадку, открылась, и появилась "еще одна синьорина", чей сон они потревожили. То была мисс Эббот.

Когда Филип очнулся наконец от столбняка, он ощутил негодова­ние. С него хватит того, что мать управляет им, а сестра застращива­ет. Вмешательство третьей особы женского пола вывело его из себя до такой степени, что он, отбросив вежливость, уже собирался вы­сказать все, что думал, но не успел: при виде мисс Эббот Генриетта испустила пронзительный крик радости:

- Каролина, как вы сюда попали?

И, несмотря на жару, она взбежала по лестнице и наградила свою приятельницу нежным поцелуем.

Филипа осенила блестящая мысль.

- Генриетта, у вас найдется что порассказать друг другу. А я тем временем послушаюсь твоего совета и навещу синьора Кареллу.

Мисс Эббот издала не то приветственный, не то испуганный писк. Филип не отозвался на этот звук и не подошел к ней. Даже не заплатив извозчику, он улизнул на улицу.

- Выцарапайте друг дружке глаза! - воскликнул он, грозя кулаком окнам отеля. - Задай ей перцу, Генриетта! Отучи соваться не в свои дела! Задай ей, Каролина! Научи быть благодарной! Ату, леди, ату!

Случайные прохожие глядели на него с интересом, но не приня­ли за сумасшедшего. Подобные сцены в Италии нередки.

Филип попытался думать о таком обороте событий как о чем-то забавном, но из этого ничего не получилось. Появление мисс Эббот задело его за живое. Либо она заподозрила его в бесчестности, либо сама вела нечестную игру. Он отдал предпочтение последней вер­сии. Быть может, она уже виделась с Джино и они вместе придума­ли, как бы поутонченнее унизить Герритонов. Возможно, Джино шутки ради уже продал ей младенца задешево - шутка как раз в его духе. Филип до сих пор помнил смех Джино, которым завершилась его, Филипа, бесславная поездка в Италию, помнил грубый толчок, поваливший его на кровать. Что бы ни означало присутствие мисс Эббот, оно портило комедию - ничего смешного от нее ждать не приходилось.

Размышляя таким образом, он быстро прошел через весь городок и очутился у ворот на другом его конце.

- Где живет синьор Карелла? - спросил он таможенников.

- Я покажу! - пропищала какая-то девочка, возникшая словно из- под земли, как это свойственно итальянским детям.

- Она вам покажет, - подтвердили таможенники, одобрительно кивая головами. - Всегда, всегда следуйте за нею, и с вами не слу­чится ничего плохого. На нее можно положиться. Она моя дочка (племянница, сестра).

Филип хорошо знал все эти родственные связи. Они разветвля­лись в случае надобности по всему полуострову.

- Ты случайно не знаешь, синьор Карелла дома? - спросил он девочку.

Да, он как раз недавно входил в дом, она сама видела. Филип кивнул. Сегодня он с нетерпением ждал свидания; состоится дуэль умов, а противник его не силен в этом виде оружия. Что затевает мисс Эббот? Сейчас он узнает. Пока они там выясняют отношения с Генриеттой, он все выяснит у Джино. Филип следовал за таможен­ной дочкой вкрадчивой походкой, точно дипломат.

Идти им пришлось недолго, так как они были возле ворот Вольтерра, а дом, как уже известно, стоял прямо напротив. В полминуты они спустились по той самой тропке, проложенной мулами, и очути­лись у входа в дом. Филип улыбнулся, во-первых, представив себе в этом доме Лилию, а во-вторых, предвкушая победу.

Таможенная племянница набрала в легкие воздуху и закричала что было мочи. Последовала внушительная пауза. Потом наверху в лоджии показалась женская фигура.

- Перфетта, - пояснила девочка.

- Мне надо видеть синьора Кареллу! - прокричал Филип.

- Нету!

- Нету! - удовлетворенно повторила девочка.

- Так чего же ты говорила, будто он дома?

Филип от злости готов был задушить девчонку. Он как раз созрел для свидания: чувствовал в себе должное сочетание негодования и сосредоточенности, когда кровь кипит, а голова холодна. Но в Монтериано вечно все идет вкривь и вкось.

- Когда он вернется? - крикнул он опять. Прескверная история.

Перфетта не знала. Он уехал по делу. Может быть, вернется к ве­черу, а может, и нет. Уехал в Поджибонси.

Услыхав слово "Поджибонси", девочка приставила большой па­лец к носу, растопырила пальцы, помахала ими в сторону равнины и при этом запела, как, вероятно, пели ее прапрапрабабки семьсот лет назад:

Поджибонси, посторонись,
Монтериано лезет ввысь.

Затем она попросила у Филипа монетку. Одна немецкая леди, пи­тающая интерес к прошлому, дала ей весной полпенни.

- Я хочу оставить записку! - крикнул он.

- Сейчас Перфетта пошла за корзинкой, - объяснила девочка. - Когда вернется, спустит ее вниз - вот сюда. Вы положите в нее вашу карточку. Потом она поднимет корзинку - вот так. И тогда...

Когда Перфетта вернулась, Филип вспомнил про младенца и по­просил показать его. Младенца пришлось искать дольше, чем корзи­ну, и Филип обливался потом, стоя на вечернем солнцепеке, стараясь не вдыхать сточных ароматов и не дать девчонке снова запеть песен­ку, поносящую Поджибонси. Оливы во дворе были увешаны высти­ранным бельем, накопившимся, должно быть, за неделю, а похоже, и за целый месяц. Какая жуткая цветастая блуза! Где он ее видел? На­конец он вспомнил - на Лилии. Та купила ее "на каждый день" для Состона, а потом увезла в Италию, где "все сойдет". Филип еще по­журил ее за такое отношение к Италии.

- Красавчик, ровно ангел! - завопила Перфетта, протягивая впе­ред сверток, очевидно, являющийся сыном Лилии. - Но с кем же я разговариваю?

- Спасибо. Вот моя карточка. - Филип вежливо просил у Джино встречи на следующее утро. Но прежде чем положить записку в кор­зину и выдать себя, он решил кое-что разузнать. - Не приходила ли на днях молодая леди? Молодая англичанка?

Перфетта извинилась - она стала глуховата.

- Молодая леди, бледная, большая, высокая?

Перфетта не расслышала.

- Молодая леди!

- Перфетта туга на ухо, когда захочет, - заметила таможенная се­стра. Пришлось Филипу примириться с этой особенностью Перфетты и пуститься в обратный путь. Около ворот Вольтерра он отвязал­ся от противной девчонки, дав ей два пятицентовика. Она осталась недовольна, так как получила меньше, чем ожидала, и к тому же у него был недовольный вид, когда он давал ей деньги. Проходя мимо ее отцов и дядьев, он подметил, что они перемигиваются. Все в Монтериано словно сговорились дурачить его. Он чувствовал себя уста­лым, озабоченным, сбитым с толку и уверенным лишь в одном - что он вне себя от злобы. В таком настроении он вернулся в "Стелла д'Италиа". Когда он начал подниматься по лестнице, из столовой в первом этаже высунулась мисс Эббот и с таинственным видом пома­нила его.

- Я хотел, наконец, выпить чаю, - отозвался он, не снимая руки с перил.

- Я была бы вам так признательна...

Он последовал за ней в столовую и прикрыл за собой дверь.

- Понимаете, - начала она, - Генриетта ничего не знает.

- Я знаю не больше ее. Его нет дома.

- При чем тут это?

Он наградил ее иронической усмешкой. Парирует она находчиво, как он уже говорил это раньше.

- Его нет дома. Я так же несведущ, как и Генриетта.

- Что вы имеете в виду? Пожалуйста, мистер Герритон, прошу вас, не будьте так загадочны, сейчас не время. Генриетта может спу­ститься в любой момент, а мы не решили, что ей говорить. В Состоне - другое дело, там мы притворялись приличий ради. Но здесь мы должны объясниться начистоту, и, мне кажется, в вашей честности я могу быть уверена. Иначе мы так и будем ходить вокруг да около.

- Что ж, давайте объяснимся начистоту. - Филип принялся расха­живать по комнате. - Позвольте для начала задать вам вопрос. В ка­кой роли приехали вы в Монтериано: как шпионка или как преда­тельница?

- Как шпионка! - не колеблясь, ответила она. Она стояла у не­большого готического окна (некогда отель был дворцом) и водила пальцем по оконным переплетам, словно именно на ощупь они бы­ли прекрасны и необыкновенны. - Как шпионка, - повторила она, ибо Филип, не ожидавший так легко вырвать признание, в растерян­ности молчал. - Ваша мать с самого начала вела себя бесчестно. Ре­бенок ей совершенно не нужен, и в этом еще нет ничего дурного. Но она чересчур горда, чтобы позволить мне взять его. Она сделала все, чтобы из идеи увезти ребенка ничего не вышло, от вас она кое-что утаила, Генриетте ничего не сказала, обманывала всех и на словах, и на деле. Я больше ей не доверяю. Потому-то я и приехала сюда од­на, через всю Европу, никому не сказав ни слова. Отец думает, что я в Нормандии. Приехала, чтобы шпионить за миссис Герритон. Не будем пререкаться! - остановила она Филипа, который почти маши­нально принялся обвинять ее в дерзости. - Если вы здесь для того, чтобы получить ребенка, я вам помогу. Если для того, чтобы не по­лучить, я добуду его для себя.

- Я не надеюсь, что вы мне поверите, - промямлил Филип, - но, уверяю вас, мы здесь для того, чтобы забрать ребенка, чего бы он нам ни стоил. Моя мать позволила нам заплатить, сколько спросят. Я дол­жен следовать ее инструкциям. Думаю, что вы одобрите их, ведь фак­тически вы их продиктовали. Я лично их не одобряю. Они нелепы.

Она равнодушно кивнула. Что он скажет, ей было безразлично, главное - чтобы ребенка забрали из Монтериано.

- Генриетта выполняет те же инструкции, - продолжал он. - Но она одобряет их и не знает, что они ваши. Думаю, мисс Эббот, вам лучше взять на себя руководство спасательной экспедицией. Я про­сил у синьора Кареллы свидания завтра утром. Вы не против?

Она снова кивнула.

- Могу я поинтересоваться подробностями вашей с ним встречи? Они могут мне пригодиться.

Он сказал это на всякий случай. К его великой радости, она вдруг сложила оружие. Рука, гладившая резные переплеты окна, соскольз­нула вниз. Лицо покраснело, и не только оттого, что его освещало за­катное солнце.

- Моей встречи? Откуда вы узнали?

- От Перфетты, если это вас интересует.

- Кто такая Перфетта?

- Женщина, которая вас впустила.

- Впустила куда?

- В дом синьора Кареллы.

- Мистер Герритон! - воскликнула она. - Как вы могли ей пове­рить? Неужели я, по-вашему, могла войти в дом этого человека по­сле того, что произошло? Странное у вас представление о том, что приличествует леди. Вы, я слыхала, заставляли Генриетту пойти к нему. Она правильно сделала, что отказалась. Полтора года назад я, возможно, и пошла бы туда, но теперь я, смею думать, научена опы­том и умею себя вести.

Филип начал постигать следующее: существуют две мисс Эббот: одна - способная проделать самостоятельно путь в Монтериано, и другая, которая не может войти в дом Джино, хотя приехала специально с этой целью. Открытие позабавило его. Которая же отзовется на его следующий выпад?

- Очевидно, я неправильно понял Перфетту. Так где же состоя­лось свидание?

- Не свидание, нет. Случайная встреча. Простите, я действитель­но хотела предоставить вам первому увидеть его. Вы сами виноваты. Опоздали на день, хотя должны были прибыть вчера. Я же приехала вчера и, не найдя вас, отправилась на Скалу - знаете, там вас пропу­скают через садик, дальше лестница ведет на полуразрушенную башню, и вы оказываетесь над всеми другими башнями, над равни­ной и остальными холмами?

- Еще бы мне не знать Скалу! Я же вам про нее и рассказывал.

- Так вот. Я пошла туда полюбоваться закатом. Больше мне де­лать было нечего. В саду я увидела его. Оказывается, садик принад­лежит его другу.

- И вы поговорили.