Эмма Ивановна дотронулась рукой до головы, шляпу стянула: так и стояла со шляпой в одной руке и пестреньким нейлоновым носком в другой. Впрочем, не глядя, бросила шляпу на полку. Вошли в комнату.
- Присаживайтесь, - Эмма Ивановна кивнула на кресло, сама же в кресло это и опустившись - без сил. Гость поискал глазами стул, сел далеко от Эммы Ивановны. Молчали.
- Пожалуйста, говорите, - попросила Эмма Ивановна. - Спросите у меня о чем-нибудь.
- О чем бы, например?
- Я не знаю.
- Хорошо, спрошу. Вы помните мое имя?
- Да. Станислав Леопольдович.
- А имя Клотильда говорит Вам что-нибудь? Вы знаете это имя?
Эмма Ивановна кивнула. Гость молчал.
- Знаю. - Эмма Ивановна кивнула еще раз - на всякий случай. - Это такое немецкое имя. Довольно редкое теперь. И что?
- Да ничего, в общем. У Вас оно с чем связано?
Эмма Ивановна немножко подумала - самую малость:
- Клотильда… Будденброк. Она ела очень много.
- А еще?
- Еще… очень набожная была.
- Да нет, я не о Клотильде Будденброк, я о Вас. Что Вы еще можете об имени этом сказать?
- Ничего больше, - устало ответила Эмма Ивановна.
- Хорошо.
- Хорошо?
- Не знаю, впрочем. Почему Вы тогда назвали меня "магистр"?
- Потому что… сон. Я Вас так во сне называла. Несколько недель назад. Но при чем тут Клотильда?
- Видите ли, это имя моей жены.
- Вы женаты, - заключила Эмма Ивановна очень спокойно.
- Она оставила меня много лет назад.
- Вы были женаты, - так же спокойно исправилась Эмма Ивановна.
- Был. Вот Клотильда… Кло и называла меня тогда "магистр". Я подумал что Вы, может быть, с ней знакомы, раз… раз знаете домашнее мое имя.
- Нет, мы не знакомы.
- Значит, сон вещий.
- Как интересно, - без энтузиазма сказала Эмма Ивановна. Повременила и добавила: - Я догадалась, зачем Вы пришли.
- Это нетрудно: я ведь откликнулся на Ваше предложение.
- Вы послушны, - усмехнулась Эмма Ивановна. - Хоть, помнится, и заставляли себя долго упрашивать.
- Вы ничего не знаете обо мне, что же Вы так… - поморщился Станислав Леопольдович.
- Но и Вы ничего обо мне не знаете. - Эмма Ивановна вздохнула. - Я очень, очень устала. Два часа назад я проводила на поезд человека, который говорил, что любит меня и любил… и я думала, что люблю его, что могу любить его.
Станислав Леопольдович смотрел на носок в руке Эммы Ивановны.
- Носок, - сказал он. - Веселенькой расцветки. Трогательно.
- Как Вы можете! - тихо возмутилась Эмма Ивановна.
- Вы любите до сих пор? - почти смеясь.
- Это мое дело, - она защитила себя как смогла. И вдруг призналась: - Сама не пойму. Просто не было никого - и как-то уже неважно стало… люблю, не люблю.
- Важно. Это всегда важно. - Гость продолжал смотреть на носок.
Эмма Ивановна сжала носок в кулаке, сунула в карман платья.
- Он навсегда уехал. В Воронеж. Домой. И сразу Вы пришли, - она опять усмехнулась, - на освободившееся, так сказать, место… Вы тоже ко мне на месяц? Или нет, даже на вечер один - без чемодана!
- У меня нет ничего, Эмма Ивановна, никаких вещей. Но я к Вам навсегда.
- И он говорил, навсегда. А для Вас навсегда - это… сколько?
- Долго, - сказал Станислав Леопольдович.
- Как долго? До смерти?
- Больше, Эмма Ивановна. Больше. Правда, есть одно обстоятельство… Но потом об этом. Вы не думайте, я все понимаю: очень я поздно пришел. Надо было бы мне первому… до него… А после уже - я считал себя не вправе: я наблюдал немножко за вами - издалека. Вы были счастливы… Как и еще одна пара - молодых совсем людей, за которыми я тоже издалека наблюдал: Петр и Эвридика, мои подопечные, они-то уж точно счастливы, им не до меня. Я и не вмешивался… у них тоже все быстро…
- Ваши… дети?
- У меня нет детей. Просто я как бы отвечаю за них, но об этом когда-нибудь совсем потом. Вы успокойтесь только.
- Попробую. - Эмма Ивановна встала: сидеть не могла уже. - Давайте-ка мы с Вами чаю крепкого…
- Спасибо, - с поспешностью - странной - сказал гость. - Я не могу чай пить, спасибо.
- Не можете? Тогда кофе, да?
- И кофе не надо, спасибо.
Отказ был полным. Настаивать не имело смысла.
- У меня еще вина есть немножко. Знаете… сухое, хотите?
Гость покачал головой - энергично.
- Значит, совсем ничего? Или вот… водички минеральной?
- Эмма Ивановна, - он прижал руку к груди, - не беспокойтесь, прошу Вас. Ничего не надо. Мне нельзя этого ничего.
- А что, что вам можно? Сок, компот, кисель - что? Простой воды выпейте! - почти крикнула она. Пожала плечами, села. И начала рассказывать про какого-то своего знакомого, у которого кролики. Знакомый был не ее, а Дмитрия Дмитриевича.
- Это очень интересно. - Станислав Леопольдович внимательно выслушал путаный рассказ про кроликов.
- Нет, но так невозможно, я не знаю о чем с Вами говорить… Я вся издергалась. - Она снова поднялась. Отошла к окну.
- Ничего, - гость полуприкрыл глаза, - сейчас… Я все сам. Я люблю Вас.
Эмма Ивановна не поняла сказанного. Она только испугалась - неизвестно чего. Кажется, слов, которые сама произносила чаще, чем "здравствуйте". Но испугалась до смерти.
- Не пугайтесь. Того, кто Вас любит, чего ж пугаться… А любовь всегда бывает или внезапно, или тогда уж никак. Меня, например, совсем не смущает, что несколько часов назад на моем месте сидел Дмитриев-Дмитрий-Дмитриевич и рассказывал Вам про кроликов. Я ведь знаю… да и Вы знаете: перед любовью обязательно должны быть какие-нибудь дмитриевы-дмитрии-дмитриевичи.
- Дмитрии-Дмитриевичи? - Эмма Ивановна перестала слушать. Она не называла этого имени: гость узнал его не от нее. Вскинула голову, взглянула в упор: - Откуда Вам известно имя?
- Имя?.. От Вас. Вы же сами пять минут назад его называли!
Только на мгновение задумалась Эмма Ивановна.
- Вот что, - сказала она. - Ни пять, ни десять минут назад это имя здесь не звучало. Не нужно считать меня слишком старой. Я пока еще отчетливо помню все, что говорю. И прежде чем мы продолжим наш разговор, я хотела бы знать, кто рассказал вам о Дмитрии Дмитриевиче.
Гость с улыбкой смотрел на Эмму Ивановну и рассмеялся по окончании тирады.
- Милая Эмма Ивановна, до чего же Вы грозны! Вот уж не предполагал, не предполагал… Но не волнуйтесь, прошу Вас. Вы все узнаете своим чередом - есть еще время. И я скажу Вам, как я вычислил Дмитрия Дмитриевича - сам, без посторонней помощи. Но сначала… могу ли я попросить Вас ответить на один только вопрос?
- На любой, - холодно сказала хозяйка.
- Я вот говорил, что накануне любви всегда бывают какие-нибудь дмитриевы-дмитрии-дмитриевичи. Но во сне-то Вы, в конце концов, все равно меня увидели… и вопрос в том, что Вы сейчас, в данный момент, ко мне чувствуете. От этого зависит, продолжать мне или нет. Слишком для меня много поставлено на карту.
- Действительно много? - Эмма Ивановна покачала головой. - Уж не целая ли жизнь?
- Если бы только жизнь! - Станислав Леопольдович махнул рукой. - На карту поставлено мое бессмертие.
- Вы бессмертны, значит? - пошутила, было, она, но осеклась. Гость смотрел на нее умными печальными глазами - глазами не человека даже, глазами человечества, обобщенным взглядом живых-и-мертвых. И тогда Эмма Ивановна растерялась.
Она захотела, как можно более честно ответить на вопрос человечества - о том, любит ли она этого человека, но не знала, что ответить, и не знала как.
- Я не знаю, - так и ответила она. - Если бы Вы задали мне свой вопрос раньше…
- Я уже задавал Вам его раньше - много лет тому назад. Вы просто забыли. А тогда Вы сказали мне…
На этом самом месте зазвонил телефон.
- Извините, - вздрогнула Эмма Ивановна и подошла к аппарату. - Алло. Я слушаю, алло!
В трубке молчали. Потом заговорили: без "здравствуйте", без "Вас беспокоит" - голым одним текстом, жутким текстом.
- Я хочу предупредить Вас, - докладывал незнакомый мужчина, - у Вас сейчас сидит человек, три часа назад сбежавший из сумасшедшего дома. Это человек с сильным психическим расстройством: синдром навязчивых состояний. Систематический бред по поводу античной мифологии. Нарушение мотиваций. Ничего не отвечайте мне - просто внимательно выслушайте. Ваш посетитель опасен: говорите с ним как можно осторожнее, но весьма твердо. И постарайтесь по возможности быстро от него избавиться. Обещайте ему все, чего бы он ни попросил, однако ограничьтесь обещаниями, пусть и щедрыми. Возле Вашего дома уже стоит машина: его заберут, как только он покинет Вас. Ничего не бойтесь, держитесь спокойно и просто. - В трубке замолчали.
- Спасибо, - сказала Эмма Ивановна. - Могу я узнать, с кем я говорю?
- Можете. Заведующий отделением соматической психиатрии Аид Александрович Медынский. Из Склифософского. Больной не знает меня.
- Я все поняла и… согласна с Вами. Еще раз благодарю Вас. Вы меня очень выручили.
- До свидания, будьте мужественны.
- Всего доброго. Постараюсь.
Эмма Ивановна встряхнула волосами и спокойно взглянула на Станислава Леопольдовича: красивый крупный старик, глаза умнющие - и никаких признаков помешательства. Подумать только…
- У вас совершенно античный профиль, - улыбнулся гость. - Когда Вы говорили по телефону, я вдруг подумал: Эвридика…
Ну вот, поехало… Оказывается, оставаться спокойной отнюдь не так просто. Эмма Ивановна провела рукой по лбу: лоб был мокрым. Систематический бред по поводу античной мифологии. Теперь начнется.
Однако ничего нового не началось.
- Вы так и не ответили мне, - напомнил только Станислав Леопольдович.
- По поводу чего? - Эмма Ивановна уже потеряла нить разговора.
- По поводу того, как Вы сейчас ко мне относитесь… то есть что Вы чувствуете?
Именно сейчас Эмма Ивановна чувствовала только подступающую дурноту - и ничего больше. И не пришли - примчались, прискакали на память слова с бульвара: "У меня болезнь - страшная, неприятная, отвратительная!"
У Эммы Ивановны ноги подкосились: она почти упала в кресло. "Бедняга! - думала она. - Вот что это, оказывается, за болезнь. И сам он о ней знает… или иногда знает".
- Как я отношусь к Вам? - спросила Эмма Ивановна чуть ли не беспечно. - Я люблю Вас, Станислав Леопольдович.
Старик поморщился: он не поверил ей. Понять бы, какого ответа он ждет…
- И я…- "Боже правый, кто меня за язык тянет!" - я хочу любить Вас вечно. Ведь и Вы этого хотите?
- Еще более вечно? - усмехнулся Станислав Леопольдович.
- Я не понимаю Вас! - она прилежно сыграла полное непонимание.
- Я люблю Вас уже более двухсот лет, - просто объяснился гость.
- Сколько же Вам сейчас?
- Мне двести пятьдесят семь лет. Это тех, которые я помню. Но боюсь, что я не все помню.
Эмму Ивановну затрясло. Она встала и подошла к окну.
- Вы не удивлены? - с интересом спросил сумасшедший.
- Ничуть, - ответила Эмма Ивановна с готовностью. - Вы очень молодо выглядите для своих лет.
Гость опять усмехнулся. На сей раз, усмешка вышла недоброй.
- Самообладание у Вас колоссальное, - сказал он. - Вот уж никогда бы не подумал: там, на бульваре, Вы показались мне совершенно другой.
- Я разная, - поспешила оправдаться Эмма Ивановна. - Но на самообладание не жалуюсь.
- Ну в таком случае…
Что-то, по-видимому, встревожило сумасшедшего: взгляд его сделался беспокойным и каким-то нездешним. Чем она могла его задеть? Вроде бы, вела себя по ситуации…
- В таком случае, - повторил он, - если Вы готовы любить меня вечно, - Станислав Леопольдович рассмеялся, и смех его был суховатым, - и если у Вас такая выдержка, я спокоен за Вас: к тому, что я намерен сообщить, Вы отнесетесь как нужно.
Стало быть, начинается уже. И действительно, Станислав Леопольдович начал немедленно. Конечно, это и был тот самый "систематический бред", о котором говорил Аид Александрович Медынский, - кстати, как он узнал, что сумасшедший сейчас у меня… и откуда в Склифософского мой телефон? - систематический бред по поводу античной мифологии. Гость пытался убедить ее в том, что перед нею не человек, а тень, сбежавшая из Элизиума. В состав же Элизиума входит, дескать, Атлантида - самостоятельное государство, где последнее время и обретался Станислав Леопольдович в качестве Тени Ученого…
- Какого Ученого? - не выдержала Эмма Ивановна.
Оказывается, неважно какого ученого: имени его, дескать, все равно никто не помнит, давно это было… А годы жизни того Ученого - 1726 - 1798. И якобы Тень Ученого умеет материализовываться чуть ли не во что угодно - в настоящее время материализовалась, например, в человека по имени Станислав Леопольдович…
Между тем совершенно преобразился Станислав Леопольдович: из кроткого, в общем, старика - в оратора, трибуна… маньяка, одержимого. Что пропагандировал он, Господи, перед кем!.. Сумасшедший!
- Значит, Вы все-таки считаете меня сумасшедшим? - Станислав Леопольдович прервался на полуслове.
- Да нет же, поверьте…
Гость неожиданно обреченно взглянул в глаза Эмме Ивановне - и все в них увидел… может быть, даже телефонный разговор увидел. Где-то Эмма Ивановна читала о том, что сумасшедшие дьявольски проницательны. Она съежилась под его взглядом.
- Я так долго готовился к этой встрече. - И Станислав Леопольдович поднялся - впервые за весь вечер; Эмма Ивановна вздрогнула. - Который теперь час? - Он посмотрел на небо.
- Восьмой… десять минут восьмого. Вы спешите? - Если бы он спешил! Или, может быть, мне самой начать спешить?
- Да. Дело в том, что через час или немножко больше мне нужно будет… в общем, я перестану быть виден.
- Как это? - Эмма Ивановна на секунду забыла, что перед ней сумасшедший.
- Я - тень, - напомнил тот.
- А-а… Да-да, конечно, - поспешила согласиться она.
Станислав Леопольдович развел руками:
- Следовало бы исчезнуть на Ваших глазах, чтобы Вы поверили окончательно, но это крайняя мера. Зрелище не из заурядных… Впрочем, я избавлю Вас от него. Я мечтал о том, что Вы поверите мне на слово. И Вы поверили бы, если… - Гость прямо-таки ударил ее взглядом.
- Если… что? - смутилась Эмма Ивановна. Кажется, он догадался обо всем… - Телефон тут ни при чем! - Она вскочила.
- Телефон? Да бог с ним, с телефоном… Если бы Вы действительно любили меня - вот что я имел в виду.
И это смутило Эмму Ивановну Франк. Хотя с какой стати? Она не могла любить сумасшедшего, это же очевидно! Чего он хочет от нее?..
А если вправду дождаться ночи - посмотреть, что с ним станет? Но что с ним может стать: не растворится же он в воздухе, в самом деле… Нет, она пока еще в своем уме. Человек из плоти и крови не способен раствориться - нечего и думать. Дождешься ночи, а он уже не уйдет потом. И придется до утра сидеть с сумасшедшим - нет, только не это!
- Послушайте, Станислав Леопольдович…
Гость не дал ей договорить. Он поднял руку и произнес:
- Я уйду. Я уйду, как только Вы меня об этом попросите, клянусь Вам… чем хотите. Не надо придумывать никакого срочного дела - дослушайте, я не сделаю вам зла.
Эмма Ивановна снова села.
Она не могла понять, что произошло, но страх куда-то исчез. Почти спокойно глядела она на Станислава Леопольдовича, а у того глаза были на мокром месте. Он, что же… плачет? Тень не может плакать! Значит, не тень. А если не тень - так сумасшедший, все-таки сумасшедший. Жаль…
- Я сейчас скажу Вам одну вещь. - Эмма Ивановна закрыла глаза - от ужаса перед тем, что она делала. Но она делала это. - Мне позвонили. Мне позвонили из Склифософского. И все рассказали про Вас. Там, - она вытянула руку в сторону окна, - ждет машина. Вас собираются забрать, как только Вы выйдете отсюда. Они уже знают, что Вы здесь. Идемте, я покажу Вам черный ход.
Она не открывала глаз. Если он сейчас задушит ее - так ей и надо.
- Откройте глаза, Эмма Ивановна. Мне хочется в них посмотреть.
Глаза пришлось открыть: не задушит, стало быть. Но как же он измучил ее!..
- Мне ни к чему уходить через черный ход - повторяю, я могу исчезнуть в любую минуту. Но даже если бы мне действительно что-то угрожало… Вы спасали меня, я понимаю и ценю… я бы и тогда не ушел через черный ход. Вы забыли одну частность: я люблю Вас.
"Но что, что мне делать? - хотелось закричать Эмме Ивановне. - Я играла в игру… в "Вы мне снились"! И пришел Дмитриев Дмитрий Дмитриевич - да, смешной, да, убогий… какой угодно, но я уже сказала ему все, чего добиваетесь от меня Вы! Уже сказала, поймите. И не могу теперь говорить то же самое Вам, это… это безнравственно. Ну хорошо, я согласна, я не любила его, я делала вид! Пусть… Но я еще помню, как я делала вид, - ведь и дня не прошло. И я не имею права так быстро отречься… даже от лжи".
- Ладно, - тихо сказал Станислав Леопольдович, словно услышав все это. - Я попробую по-другому. Я попробую объяснить Вам, что мы с Вами, именно мы с Вами обречены, - он почти прокричал слово "обречены", - любить друг друга, только друг друга - и никого больше. Нас обрекла на это… история, если хотите. Помните, я спросил про имя - Клотильда… Кло? Вы должны, Вы обязаны вспомнить! Это Ваше имя.
Эмма Ивановна встала опять. "Боже, - подумала она, - доколе?"
- Меня зовут Эмма Ивановна Франк.
И вдруг ей вспомнилось, вспомнилось очень отчетливо, что в детстве была у нее кукла и куклу звали Клотильда. Она хотела прочь прогнать воспоминание это, а оно прочь не прогонялось. Впрочем… кукла - только кукла, какая разница, Клотильда звали ее или нет'
- Вы что-то вспомнили?
- Нет, - решительно сказала Эмма Ивановна. - Ничего.
- М-м, - простонал гость. - Что ж Вы так не бережете воспоминаний своих! Ну, допустим… теперь вас действительно зовут Эмма Ивановна Франк. А раньше?
- Когда… раньше? - мысль о том, что Станислав Леопольдович сумасшедший, начала куда-то ускользать… именно в тот момент, когда он выглядел совершенно уже безумным: глаза блестят, весь лоб в поту ("Не тень ведь, не тень!").