"Вот как!" - вслух сказала Эмма Ивановна, покачала головой, подошла к окну и улыбнулась всем, кто шел в этот поздний час по ночным улицам. Спокойной вам ночи, дорогие мои… И осталось совсем немного: еще раз смыть косметику и лечь наконец спать, чтобы прекратить как-нибудь бесконечный день. Лечь спать и назло им, назло нам увидеть-таки до конца тот самый сон, который вот уже много лет кому она только не пересказывала, кому только не дарила! Пресловутый сон о хорошем человеке, о стране, где она не была никогда, - стране по имени Германия. И домик - весь в плюще, и двор - весь в гравии, и стол - весь в рукописях… А хороший человек - Он тогда еще молод, красив и черноус. Она в шутку называет Его "магистр", хотя какой Он магистр!.. Это когда-а-а еще будет! Пока же Он просто весельчак, просто балагур - и основы мироздания, потрясаемые Им, рушатся лишь в Его дознании. Она вышивает Ему кисет - вот, значит, как он выглядит, этот кисет: с узорами желтым по черному. А что, хорошо, между прочим, вышит кисет, со вкусом - и нечего смеяться. Но Он всегда смеется - что с Него взять? Пусть смеется, пусть считает ее девчонкой, но ведь приглашает все-таки на лекцию - и надо наконец послушать эту лекцию, надо наконец узнать, о чем она. Впрочем, кажется, Он прав, когда смеется над ней: лекция слишком трудна для нее… и потом ей плохо слышно, она выбрала неудачное место - долетают лишь отдельные слова. Она напрягается, чтобы уловить хоть какой-то смысл, но - увы… И тогда она начинает смотреть по сторонам.
Проснитесь, Эмма Ивановна Франк, проснитесь немедленно. Пусть Вам запомнится только это, не смотрите свой сон дальше: он ведь должен остаться тем самым сном, о котором в жизни Вашей вы рассказывали и рассказывали случайным людям на случайных бульварах - да и теперь временами рассказываете… теперь, когда Вам далеко уже за шестьдесят и такой способ знакомства кажется немножко неприличным в Вашем возрасте - да, немножко неприличным… Но ведь речь идет о невинном сне, утешаете себя Вы: у-каждого-психа-своя-программа, утешаете себя Вы. А потом… никто уже не принимает Вас всерьез и не предлагает Вам разделить с ним жизнь, и Вы снова и снова остаетесь одна в огромной Вашей квартире, Эмма Ивановна Франк. Правда, только что появился в жизни вашей Дмитриев Дмитрий Дмитриевич, но вглядитесь в него: разве это тот человек, который сейчас снится Вам? Будьте внимательны: молод, красив, черноус… выступает с лекцией, которую слушают, затаив дыхание. Слушают все, кроме Вас… куда Вы смотрите? Ах, вот что… Вы смотрите на одного из слушающих и, пожалуй, находите его интересным. Очень интересным. Потрясающе интересным. Неужели с ним, а не с Вашим "магистром" уйдете Вы с этой лекции, что Вы делаете, Эмма Ивановна Франк? Одумайтесь… Вам снится уже такое, чего никак не следует видеть во сне старушкам вроде Вас! Потому что именно с этого момента и начинается ваш крах, Эмма Ивановна Франк.
Уф-ф-ф!… Скажите спасибо Дмитриеву Дмитрию Дмитриевичу, крадущемуся по коридору. Он прерывает Ваш сон, грозящий превратиться в кошмар: короткими перебежками Дмитриев Дмитрий Дмитриевич пробирается… куда?
- Решили сбежать от меня, Дмитрий Дмитриевич? - Эмма Ивановна приподымается на постели. Старичок останавливается в двери - полувидный и полусонный.
- С добрым утром, - говорит он, - мне надо в одно место. Извиняюсь, что побеспокоил.
- А который час?
- Вы спите, рано еще… половина восьмого только.
- Да нет, пора вставать.
Эмма Ивановна опустила ноги и, не стесняясь Дмитрия Дмитриевича, набросила халат поверх ночной рубашки и прошествовала мимо гостя так, словно познакомились они не вчера, а лет двести назад.
- Вы вот ничего не боитесь, - с завистью сказал тот. - Можете перед малознакомым мужчиной совеем свободно себя вести. А я побаиваюсь еще: вдруг скажу что не так или сделаю… Воспитания, понимаете, не хватает.
- Не огорчайтесь, я воспитаю Вас, - пообещала Эмма Ивановна - опрометчиво, между прочим.
Дмитрий Дмитриевич руководил ею весь день, направо и налево давая полезные советы, чем вконец умотал ее уже к трем часам, когда она с облегчением вспомнила, что на пять вечера назначена репетиция, и не без злорадства объявила об этом Дмитрию Дмитриевичу.
- Значит, пообедаем, и… я уйду, а Вы останетесь дома.
- Как - дома? Один дома? Да Вы что, Эмма Ивановна! Я пока еще не могу один дома оставаться, я с Вами пойду.
Эмма Ивановна чуть не стукнула его черпаком по плеши, но сдержалась по причине хорошего воспитания.
Между прочим, Дмитрий Дмитриевич оказался маленьким вулканом: говорил он без остановки, совершенно освоившись и не боясь уже, видимо, сказать что-нибудь не так…
- А интересный я собеседник? - мажорно спросил он Эмму Ивановну за обедом, умудряясь жевать и беседовать одновременно.
- До крайности, - вздохнула Эмма Ивановна. - Как это только Вас не утомляет - пережевывать пищу и вместе с тем быть интересным собеседником?
- Я пока еще стесняюсь немножко, - с полным ртом признался Дмитрий Дмитриевич. - А вообще-то я могу в одно и то же время смотреть телевизор, кушать, читать газету и разговаривать. Я дома всегда так делаю. Меня дочь называет Гаюлий-Цезарь, это, знаете, был такой полководец. - И он начал подробно рассказывать про Юлия Цезаря.
- Господи, как много Вы… знаете! - не выдержала Эмма Ивановна. - И не устаете же Вы так много знать!..
- Не устаю, - охотно согласился Дмитрий Дмитриевич. - Я и вообще-то выносливый - правда, сердце иногда шалит, но я на него ноль внимания. А поговорить люблю. Мне знакомые говорят: с тобой, Дмитрий, как встретишься, так и не знаешь, ей-богу, куда деваться. Вы еще увидите, - туманно пообещал он.
- Да я уже и сейчас вижу, - начала было Эмма Ивановна, но Дмитрий Дмитриевич успел изменить тему и теперь рассказывал про какого-то своего приятеля, у которого кролики.
По дороге на репетицию рот у него уже просто не закрывался. Даже в троллейбусе, где судьба смилостивилась над Эммой Ивановной и откинула интересного-собеседника в другой конец, он через головы пассажиров ухитрился начать историю про одного друга, у которого диабет, пока кто-то из стоявших поблизости не полюбопытствовал: - Вы, папаша, это все кому рассказываете, а? Отдохнули бы!.. Эмма Ивановна не выдержала и тут же вышла - благо случилась остановка, не сделав Дмитрию Дмитриевичу даже никакого знака.
…Боже ты мой, до чего же хорошо одной идти по улице, до чего же тихо! Ее абсолютно не волновало, сумеет ли Дмитрий Дмитриевич найти кафе, где она выступала: кажется, он и название-то кафе прослушал, пока говорил. Она беспечно свернула в первый попавшийся проулок и оставшийся путь проделала пешком, блаженствуя на воле. Вот и кафе… А вот Сергей бежит.
- Сережа! - помахала она рукой.
- Привет, Эм! - Сергей прищурился. - Что-то у Вас на лице так грустно?
- Ах, Сереженька, я, кажется, вышла замуж - и очень неудачно.
Сергей присвистнул.
- Могли бы, между прочим, меня осчастливить… А почему неудачно?
- Он говорит все время. И все время стесняется.
- Застенчивый болтун, - определил Сергей. - Вам крышка, Эм. Срочно разводитесь.
- Не выйдет, Сереженька… - Батюшки, и слезы на глазах!
- Не горюйте, Эм, милая. В крайнем случае я убью его. Едва лишь они открыли дверь в репетиционный зал - вся Италия бросилась к ним в объятия музыкой, которой не слышала прежде Эмма Ивановна или, может быть, слышала, да забыла… и глухой голос Стаса - непевческий, уличный просто какой-то голос - принялся рассказывать что-то: утешая, обнадеживая, обещая… Сергей держал Эмму Ивановну под руку, не держал даже - придерживал.
- Что это было? - хотела спросить Эмма Ивановна, но не успела.
- В исполнении группы "Счастливый случай" прозвучала песня Марио и Паренте "Dduie paravise". Она посвящена всем нам хорошо известной Эмме Ивановне Франк. Сегодня у группы большой праздник: ровно два года прошло с того самого дня, когда Эмма Ивановна Франк стала нашей солисткой. Мы надеемся, что она не откажет нам в любезности и продлит контракт с нами пожизненно.
Аллочка, бас-гитара (ее называли "бес-гитара" или просто Бес) осторожно откинула клетчатую скатерть с уже накрытого стола.
- На семь персон, - сказала она, а элегантный Стас-в-бабочке (разрешите-подать-вам-руку) усадил Эмму Ивановну во главе стола, в кресло с высокой спинкой.
- Пьем во здравие Эм! - Это Володя-ударные-инструменты.
И - самое лучшее на свете шампанское: сладкое-сухое. И самые лучшие на свете фрукты-с-рынка. И самая лучшая на свете ресторанная еда-для-своих… Надо ли говорить, что Эмма Ивановна вот уже минут пять как обливалась слезами - вся, с головы до ног. А Павел нес пакет на вытянутых руках - большой, между прочим, пакет, перевязанный шестью лентами разных цветов. От каждого по ленте, и каждый ленту свою сам развязал. Женя заиграл на флейте восточную какую-то мелодию, а Бес голосом сладким и сухим, как шампанское, проговорила:
- Слон индийский. На счастье. Из слоновой кости или под слоновую кость. - Эмма Ивановна прижала слона к груди.
- Будете плакать - слона заберем, - пригрозил Сергей.
- Не забирайте слона! Пожалуйста! - зарыдала уже Эмма Ивановна, и ее обняла Бес - высокая сутулая Бес, дыша ей в макушку и говоря хорошие, разумеется, слова.
Ясно, что репетиции не было. Ясно, что был пир. И воспоминания о том, как однажды вечером к сцене подошла средних-лет-женщина, ужинавшая в компании маленькой испуганной старушки ("Манечки! - засмеялась Эмма Ивановна. - Выпьем за Манечку!"), и сказала Стасу: "Ребята, что-то у вас всех со вкусом, надо другой репертуар"… и как они сначала обалдели-и-невзлюбили, зато потом!..
- Наше министерство культуры, - вздохнул Стас, приобняв Эмму Ивановну.
И на-большооом-веселе ребята отправились на сцену.
- Сделайте вид, что все трезвы! - крикнула вслед Эмма Ивановна и принялась убирать со стола - долго, с удовольствием.
- Эм, Вас объявили.
О, господи… Дмитрий Дмитриевич, наверное, в зале: дошел, небось, за два-то часа! А у нее голова кружится: как петь? Впрочем, если для Дмитрия Дмитриевича… И птичкой выпорхнула на сцену.
Дмитрия Дмитриевича не было. Дмитрий Дмитриевич, наверное, потерялся. Или обиделся и обиженный ходит по Москве. Какое все-таки свинство - бросить его одного посреди столицы-нашей-Родины… Но звучит уже "Снился мне сад…" - и надо потихоньку выходить на авансцену. Это, между прочим, Сергей придумал: сначала начать петь, а потом уже медленно двигаться к освещенному участку сцены.
Смешные они, эти ребята. Эм-у-меня-есть-предложение-как-вас-подать-сначала-вы-не-видны-а-слышен-только-голос-и-лишь-потом-вы-появляетесь-во-всей-красе!.. Эмма Ивановна сказала тогда: "Сереженька, будьте проще. Я слишком стара, чтобы выходить на сцену сразу. Конечно, надо подготовить публику по крайне мере голосом - иначе она же умрет со смеху, увидев на сцене такую развалину!.." Да уж, рискованное это было решение - петь в молодежном ансамбле… Как она вообще отважилась на такой шаг! Манечка впала в транс: вспомни-сколько-тебе-лет-тебе-шестьдесят-три-года-тебя-же-освищут! Между прочим, могли бы и освистать. Запросто. В кафе по вечерам одна молодежь приходит, а тут она - со своими романсами. Бабуля-на-покой-не-пора? И такое бывало… Слава богу, закончилось. Стас говорил, что слышал, как молодой человек в их кафе девушку приглашал: "Пойдем, там одна бабуля поет - классно!" Ну, бабуля так бабуля. Когда женщине за шестьдесят, неудивительно, что ее называют "бабуля": бабуля она и есть. А вот "поет классно" - это надо заслужить. И трудно заслужить, кстати говоря. Единственный способ заслужить - петь классно. Так она и поет.
"Снился мне сад в подвенечном уборе.
В этом саду мы с тобою вдвоем.
Звезды на небе, звезды на мо-о-оре…"
И действительно классно поет Эмма Ивановна Франк. Эм-я-от-вашего-голоса-с-ума-схожу! - это Бес… Есть от чего сойти с ума: голос ей сама природа ставила, никто не вмешивался - никакие учителя. И никто не использовал - никакие театрально-зрелищные учреждения: для друзей только всю жизнь пела. Причем по первой же просьбе, безотказно. Хоть и ученики в классе просили - она, сколько себя помнит, немецкий преподавала, - хоть кто.
- Эмма Ивановна, спойте, пожалуйста! - Это, как правило, вместо проверки-домашнего-задания.
- Ну, что ж, - и какую-нибудь старонемецкую песню - чем не урок? Ужасно любили Эмму Ивановну Франк в спецшколе, да пришлось уйти на пенсию: ставки в спецшколе нарасхват…
Здесь, в кафе, ее тоже любят. И здесь не надо на пенсию идти. Между прочим, даже какая-то публика образовалась - "своя".
" Я помню вальса звук прелестный
- Весенней ночью в поздний ча-ас:
Его пел голос неизвестный,
И песня чудная лилась…"
Что-то случилось с Эммой Ивановной Франк на строчке "Да, то был вальс, старинный, то-омный…" - в зале даже есть перестали. Стас взглянул на Сергея - тот показал глазами куда-то в направлении входа. Там медленно и постепенно (плешь-лицо-шея-плечи-розы-руки…) образовывался в дверях запыхавшийся старичонка с внушительным букетом-алых-роз.
"Да, то был ди-и-ивный вальс!"
- Пропала наша Эм, - шепнула Павлу Бес.
А Эмма Ивановна смотрела только на старичонку: это ему она изо всех сил жаловалась на то, что теперь-зима, что ели-вроде-бы-те-же, покрытые-сумраком, что за-окном-шумят-метели, но… милый, милый Дмитрий Дмитриевич, звуки-вальса-не-звучат больше, это самое печальное, милый Дмитрий Дмитриевич… жизнь, видите ли, прошла, и один Вы можете ответить мне, "Где ж этот вальс, старинный, то-омный, Где ж этот ди-и-ивный вальс?"!
А переставшие есть уже не смотрели на сцену: они смотрели туда, куда посылала свои жалобы симпатичная-старушка-Эмма-Ивановна-Франк и где совершеннейшим бревном стоял маленький-старичок-вы-полненный-в-коричнево-синей-гамме - стоял навытяжку, держа перед собой букет, с места не сдвинувшись и даже не шелохнувшись ни разу. Дальше случилось совсем уж невероятное.
- Миллион-алых-роз, - объявил в микрофон несколько обалдевший Стас после того, как Эмма Ивановна Франк наклонилась к его уху, - для нашего гостя из Воронежа Дмитрия Дмитриевича Дмитриева. Музыка Раймонда Паулса на стихи Андрея Вознесенского.
- За месяц предупреждать надо, - заворчал Володя-ударные-инструменты.
"Жил-был художник один…" - начала Эмма Ивановна Франк и сделала из простецкой, в общем, песенки такую трагедию, которая и не снилась ее авторам… Низкий надтреснутый голос, поставленный самою природой, пел о чуде, руками одного человека содеянном и руками другого человека разрушенном, о счастье необладания, о любви без предмета, без цели, без смысла… обо всем. И падали на пол ложки и ложечки, вилки, ножи, чашки, тарелки, сердца - и сваливались в кучу, на которую никто не обращал больше внимания, потому что улетели посетители кафе далеко-далеко, откуда не видно уже этой-жизни, а видна та-жизнь, другая-жизнь, жизнь-вечная-и-прекрасная…
На обратном пути Дмитрий Дмитриевич молчал так, будто его убили. С этого памятного вечера он вообще стал говорить совсем мало - с трудом удавалось вытянуть из него даже односложный ответ. Зато он ежедневно ходил на концерты, а дома эдаким хвостом… хвостиком сопровождал Эмму Ивановну из комнаты в комнату: ей, честно сказать, было неловко.
Разрушил все это телефонный звонок из Воронежа. Дмитрий Дмитриевич опустил трубку и глаза:
- Мне домой надо, внук звонил. Соскучили без меня.
- Ну, если "соскучили"… - Эмма Ивановна в кровь стерла пальцы о терку. "Морковь-с-кровью, блюдо называется". - Тогда, конечно…
Два дня группа "Счастливый случай" скупала в московских магазинах все-что-попадалось-под-руку. В сопровождении ребят и Эммы Ивановны Дмитрий Дмитриевич благополучно отбыл на Казанский вокзал. Воспитанные ребята, погрузив в вагон багаж, откланялись. Дмитрий Дмитриевич стиснул плечо Эммы Ивановны совершенно уголовным образом.
- Хорошая Вы моя, - сказал. - Совсем не я Вам нужен?
- А кто? - машинально спросила Эмма Ивановна.
- Тот, который… ну, снился Вам… на самом деле. Я - что… - И в первый раз за все это недолгое время он очень аккуратно поцеловал Эмму Ивановну в щечку - три раза.
Поезд почти тронулся.
- Это Вам! - опомнилась Эмма Ивановна, выхватив из сумки большой сверток. - На счастье. Хотя… Вы, по-моему, уже счастливы.
- Вы простите, если что не так! - высунулся Дмитрий Дмитриевич из тамбура уходящего уже поезда. - Я ведь по-простому…
- Да что Вы, голубчик! Все было очень хорошо, все правильно было… - Это уже вдогонку. И пошла по перрону.
В купе Дмитрий Дмитриевич развернул сверток. Большой слон-из-кажется-слоновой-кости лежал на боку.
- Дорогая штука, - отнесся сосед.
- Дорогая… - сказал Дмитрий Дмитриевич и зажмурился.
Глава ДЕСЯТАЯ
Дол зеленый, ЙО-ХО!
Настоящее одиночество наступило через час с небольшим, когда Эмма Ивановна, вернувшись, домой, увидела стакан, на стенках которого собрались минеральные пузырьки. Это был его-стакан.
Эмма Ивановна машинально взяла стакан и воду допила; воды не стало в стакане. Побродив по комнатам, нашла носок. Его-носок - веселенькой такой расцветки с крохотной дырочкой на пальце. Дырочку надо было заштопать. Заштопала. Поискала второй носок, второго не оказалось. "Что же я буду с одним-то носком делать?" - спросила она вслух, стала на разные лады повторять эту фразу, боясь задать себе вопрос, что бы она делала с двумя.
Дмитрий Дмитриевич Дмитриев уехал из ее жизни на поезде. Эмма Ивановна долго смотрела перед собой, глаза начали слипаться - и поезд мысленно отходил, и вагоны мелькали - один, другой, третий, десятый… стосорокпятый: Господи, чтожеэтозадлинныйпоездтакой! Она очнулась от звонка в прихожей: Дмитрий-Дмитриевич-спрыгнул-с-поезда-и-пришел-за-носком!
- Кто там?
- Пожалуйста, откройте, Эмма Ивановна Франк.
- Кому? - хоть и знала уже кому: она вспомнила этот голос сразу.
Что ж такое-то: никого не было всю жизнь, никто не шел, а тут… Одна - заря - сменить -другую и так далее.
- Здравствуйте, магистр, - сказала она, стоя в дверях.
Посетитель как-то-даже-несколько-отшатнулся - и его рука, не приподнявшись, словно бы приподнялась, заслоняя лицо от взгляда Эммы Ивановны
- Вы… разрешите? - спросил он между тем, глазами показывая в прихожую.
- Да-да, конечно, - однако с места Эмма Ивановна так и не сдвинулась, не понимая, что возможности пройти не дает гостю. Тот продолжал оставаться в дверях, она же продолжала смотреть на него.
- Я не вовремя. Эмма Ивановна? Вы заняты чем-то?
- Нет… Да. Просто Вы позвонили очень неожиданно, вот я и…
- Мне прийти в другой раз?
Помотав головой, Эмма Ивановна отступила в прихожую - на один только шаг. Посетитель тоже сделал шаг - дверь не закрывалась. Эмма Ивановна еще отступила - гость еще немножко продвинулся. Проклятая дверь по-прежнему не закрывалась. Маленькими шагами прошли все же в прихожую - наконец закрылась дверь, чтоб ее!..
- Вот Вы и вошли, - констатировала Эмма Ивановна.
- Вы позволите мне снять пальто?
- Тут вешалка. - Она смотрела посетителю прямо в глаза.
- Где? - спросил тот, тоже не отводя взгляда.
- Сбоку.
- Спасибо. - Медленно расстегивал он пальто с тысячей, казалось, пуговиц. - Вы уходить куда-то собирались?
- Нет, а… что?
- Просто я подумал: Вы в шляпе…