Тут Марк не соврал: источники информации BJH оставались тайными, темными, но они, как правило, не ошибались. Хозяин и основатель еженедельника самолично вручил Марку небольшое досье на семью пророка и билет на поезд -во второй класс, что в "EDV" являлось верным признаком немилости: "Нарой мне пару-тройку смачных историй, чтобы, хм-гм-хм, расцветить выпуск, да..." Ледяные глаза шефа блеснули из-за темных стекол очков, грозя увольнением, "хм-гм-хм" прозвучало как ультиматум, словно скрипнула входная дверь биржи труда. Ходили упорные слухи о новом сокращении штатов: якобы независимые американские -читай: суперлиберальные! -аудиторы заявили о необходимости завуалированного (в некоторых случаях) или явного "обрезания" (все зависело от того, к какой внутренней группировке ты принадлежал) раздутых штатов "ЕDV".
BJH, обожавший играть роль "филантропа -отца всех своих детей", до последнего сопротивлялся чистке по количественному принципу, не желая принимать выгод во времени и деньгах, которые сулили новые технологии, но финансово-юридическая армия советников вбила-таки ему в башку мысль о том, что придется выбирать между экономическими реалиями и патерналистской ностальгией, между будущим и перспективой закрытия, между гуманизмом и выживанием. Между "трахать самому" или "быть затраханным", как емко сформулировал Ж.-Ж. Фрельон, один из трех заместителей главного редактора.
Марк, по сути дела, никогда не входил в свору цепных псов BJH, этих информационных хищников, хладнокровно-жестоких охотников, с наглой дерзостью провозгласивших себя "бандой сорока насильников". Он никогда не писал "фирменными чернилами" "EDV" -смесью мышьяка и серной кислоты, ни разу не принимал участия в организованной травле отдельных людей -загнанных, бесправных, разорванных на куски. Его кидали с одной рубрики на другую -политика, спорт, культура, обзоры, программы телеканалов, он был драной вороной в стае ястребов пера, так что теперь наверняка окажется в числе первых, отданных на заклание журналистов.
-Так чего же вы хотите?
Марк стойко выдержал недоверчивый взгляд женщины.
Эта мрачная ферма в Обраке была его последним шансом. Ему вот-вот стукнет пятьдесят: вряд ли он найдет новую работу в желтой прессе, которая была бы одновременно "непыльной" и хорошо оплачиваемой. На рынке труда "старикам" наступают на пятки молодые -"ботва" у них стоит дыбом от усердия, волчий аппетит, худые бока ходят ходуном, у них наглый талант, нищенское жалованье, а на губах выступает пена, как у гончих.
Дамокловых мечей над головой Марка становилось все больше: алименты бывшей жене, две акулы-дочки, сверхтребовательная молодая любовница, плата за жилье, машина, чертова прорва счетов, кредитов и необеспеченных долгов... Он был просто обязан пробиться в число "сорока насильников", вспомнить о тех сторонах человеческой натуры, которые благополучно игнорировал в течение пятнадцати лет работы -работы ли? -в еженедельнике, пошевелить задницей, доказать всем и каждому... Далее по тексту.
Марк посмотрелся в единственное круглое окошко двери -это зеркало было мутным и потому снисходительным, улыбнулся -со всем обаянием, на какое был способен, взглянул проникновенно, стараясь выглядеть неотразимо-победительным самцом.
-Вы позволите?..
Марк мягко шагнул в дверь, вынуждая женщин отступить в комнату. Он не заметил и тени страха на безмятежно-чистом лице дочери -только отстраненное любопытство, ему показалось, что она забавляется, что понимает, кто он такой и чего ему нужно. Войдя, он кожей ощутил живительное тепло: в гигантском -размером с его мансарду на Иль-Сен-Луи -камине плясали языки огня. Огромная полутемная комната, служившая одновременно кухней и столовой, была оклеена старыми замызганными обоями. На древнем буфете криво стоял старый телевизор: цвет был тусклым, картинка расплывалась.
Марку почудилось, что он вернулся в 60-е, оказавшись в почившем в бозе Советском Союзе, но тут заметил персональный компьютер -последний писк моды, сверхплоский экран, 21 см, камера, эргономичная клавиатура, кубическая форма, лазерный принтер, -установленный на одном из тех безликих письменных столов, которыми забиты дешевые мебельные магазины.
-У вас есть журналистское удостоверение или, ну, что-нибудь в этом роде? -спросила женщина.
Марк улыбнулся в ответ и полез во внутренний карман куртки. Ее вопрос был вызван не осознанием гражданских прав -она реагировала как истинная телеманка, поклонница комиссара Наварро, госпожи заместителя генерального прокурора и других героических следователей из полицейских сериалов. Он продемонстрировал ей свое официальное сине-бело-красное удостоверение -ободряюще-устрашающее триединство богоспасаемой Республики.
-Понимаете, мы впервые имеем дело с журналистом...
Он покачал головой. Информация BJH оказалась, как всегда, точной: он первым протырился к этим женщинам, ему предстояло охотиться на территории, которую до него не "пометил" ни один вонючий хищник. Марк не слишком хорошо понимал, чего добивается хозяин "EDV", поднимая хай вокруг какого-то сомнительного ясновидца, родившегося в богом и людьми забытом Лозере, однако, употребив минимум психологических хитростей, он сможет нарыть если не полезную, то хотя бы смачную информацию в доме названых матери и сестры человека, которого интернет-фанаты представляют на своих сайтах как нового Мессию, новое воплощение Христа или Духовного Учителя новых времен, вернув себе таким образом уважение BJH, сохранив зарплату, коллективный договор, налоговые льготы и множество других удобств, столь необходимых в его возрасте и при его образе жизни.
-Выпьете кофе? -спросила мать.
-С удовольствием.
Дочь немедленно отправилась в угол кухни и захлопотала перед плитой древнего образца с круглыми красными конфорками. На девушке была странного вида хламида, утратившая от времени и цвет и форму, -Шарлотта, любовница Марка, не надела бы такое даже на своего Лабрадора, невоспитанного и глупого пса песочной масти, -но все ее движения, даже самые незаметные, были исполнены невероятной грациозности. Время от времени она оборачивалась, чтобы бросить через плечо бездонный взгляд на гостя. Шарлотта, блистательная шумная Шарлотта, проводящая уйму времени в институтах красоты и храмах здоровья, как тигрица следящая за сохранением тонкой талии, твердых сисек и округлой попки, тратящая все сокровища мира на маски, пудру, лосьоны, масла, витамины, диеты и прочую фигню, увеличивающая долги любовника покупкой одежды у авангардных стилистов, -эта самая Шарлотта наверняка восприняла бы как личное оскорбление сияющую, победительную, ничего ей не стоящую и потому унизительную для других красоту бедной крестьянки из Обрака.
-Садитесь, -предложила мать, выдвигая один из стульев, стоящих вокруг большого, в сельском стиле, стола.
Марка пробрала крупная дрожь, когда девушка подошла к нему с подносом. Он невольно представил ее в своих объятиях, в постели, и усилием воли попытался прогнать наваждение, но сладкое видение не желало исчезать, возвращаясь к нему с назойливостью осенней мухи. Божественный аромат кофе перебивал резкий, но приятный запах горящих в камине дров. Мать пододвинула Марку чашку, сахарницу из разряда "свадебных подарков" и цветную жестяную коробку, словно сошедшую с рекламных плакатов 50-х годов. Марк достал из жестянки сухое печенье, обмакнул в кофе и немедленно вспомнил, что подобный жест уместен только в кругу семьи. (Шарлотта терпеть не могла, когда он макал багет в пиалу -что за плебейство! Шарлотта настаивала, чтобы он принимал душ, брился и одевался к завтраку, Шарлотта заставляла его дорого платить за двадцать четыре года разницы в возрасте...)
Сидя напротив, девушка смотрела на него поверх чашки и спокойно пила кофе. Ее большие глаза блестели, как темные луны на белом лице, обрамленном полыхающими локонами.
-У вас в доме нет мужчин?
Марк задал этот вопрос, чтобы побороть собственное смущение. В досье BJH упоминалось о смерти отца, погибшего двадцать лет назад в автокатастрофе, и о смерти в 1978 году старшего сына, утонувшего в колодце в возрасте шести лет.
-Мой муж погиб в дорожной аварии. Я не могла одна обрабатывать землю и в конце концов все продала.
Оставила только дом -перевела в пожизненную ренту.
Она ни слова не сказала о смерти сына -словно похоронила самую память о нем.
-А... Иисус покинул нас три года назад.
Она слегка запнулась, перед тем как произнести это имя, которое могло напрямую вывести его на нужную тему, но звучало совершенно нелепо. Марк вспомнил смешки и насмешки, звучавшие на редакционной летучке, которую проводил грозный и полный сил BJH. Да уж, поиздевались вволю, даже бабы, возбудившись до невозможности, оттянулись по полной программе.
-А откуда он взялся, этот младенец Иисус?
Марк прикусил с досады нижнюю губу, заметив тень неодобрения в черных глазах девушки: ну никак он не научится держать свой поганый язык за зубами -в точности как некоторые его коллеги член в штанах, а результат всегда один и тот же -развод или разрыв отношений.
В камине затрещало полено, в разные стороны брызнули искры огня. Женщина несколько мгновений смотрела, как огоньки дотлевают на ветхих половичках, потом произнесла устало:
-Его привез мой брат.
Чтобы скрыть удивление, Марк поднес к губам чашку, сделал глоток кофе. В редакционном досье не было ни слова ни о каком брате, не упоминалось там и усыновление: похоже, все было сделано неофициально и никаких следов не осталось. Рождение и детство мальчика Иисуса было окутано тайной -такой же непроницаемой, как происхождение другого ребенка -того, древнего, первого, исконного.
-Ваш брат?
-Он был миссионером в Колумбии. Вернулся однажды с пятимесячным мальчиком, которого крестил и назвал Иисусом. Брат попросил нас оставить ребенка у себя и воспитывать его до совершеннолетия. Еще он сказал, что однажды этот ребенок заставит мир говорить о себе, что его приход на Землю станет началом новых времен.
-Ваш брат был священником и рассказывал подобные... говорил такие вещи?
Она с силой поставила чашку на блюдце. Это была суровая, что называется "от сохи", женщина, которой было так же уютно со свадебным фарфором, как секретарше в мини-юбке, застрявшей в лифте с BJH и заместителем главного редактора. Она напомнила Марку его тетушек, которые всю жизнь провели на земле и стали похожи на старые корявые деревья, она возвращала его -циничного ощипанного петушка с парижского птичьего двора-кдеревенским корням, к тому первозданному, напоенному чистотой миру, который будто бы существовал только в его детских воспоминаниях.
-Мой брат был... странным, он тогда словно с ума сошел. Робер -мой муж -и я, мы даже решили, что у него начинается приступ малярии. Он уехал среди ночи, оставив нам Иисуса, и больше мы ничего о нем не слышали.
Марк допил кофе и взял из жестянки еще один бисквит.
-Иисус был... обычным ребенком?
Мать и дочь обменялись взглядами. Марк сделал стойку, но не стал доставать диктофон из кармана куртки, боясь заморозить хрупкую атмосферу доверия, воцарившуюся в комнате, согретой огнем очага. Ему оставалось одно -положиться на профессиональную память: в повседневной жизни он забывал о миллионе вещей -о днях рождения, списках необходимых покупок, родительских собраниях, свиданиях с Шарлоттой и сворой ее друзей, -но только не о рабочих делах...
Марк порылся в карманах куртки, ища пачку "Кэмела".
-Ничего, если я покурю?
-Нет-нет, Робер курил "Голуаз". Без фильтра. Табак убил бы его, но его опередил тот проклятый фургон. По утрам он кашлял хуже чахоточного.
Дочь встала, чтобы принести Марку пепельницу.
Марк спросил себя, почему она не говорит, но тут же вспомнил, что какой-то загадочный вирус поразил большую часть ее мозга и она нема с самого рождения. И все-таки ему казалось, что он угадывав! в ее черных глазах глубину и напряженное внимание -свидетельство ума, причем ума глубокого.
Нет, тут было нечто иное, во всяком случае, не то, что принято считать умом на тусовках и междусобойчиках "заклятых друзей": эта девушка -кстати, как ее зовут? -смотрела на людей и события "нетронутым" взглядом, в котором не было ни предвзятости, ни осуждения. Он прикурил сигарету от всепогодной зажигалки -"барашек в бумажке" всем журналистам отдела культуры "EDV" от одного издания, у которого закончились не только рекламные идеи, но и перспективные рукописи.
Сладость никотиновой "дозы" доставила Марку такое острое удовольствие, что он тут же почувствовал себя виноватым. Он не курил целых восемь лет, потом снова начал, встретив Шарлотту, которая смолила две пачки в день. Она заявляла, что лучше умрет от рака легких, чем подвергнет себя риску "разжиреть". Снобка Шарлотта с превеликим удовольствием курила за завтраком, выпуская дым в лицо Марку, и не считала это моветоном.
-Господи, конечно, он любил конфеты и проказничал, -ответила наконец на вопрос Марка женщина - как все матери, в том числе приемные, она обожала говорить о своих детях.
Марк взглядом попросил ее продолжать.
-И все-таки он не был обычным ребенком. Когда ему исполнилось десять, стали твориться странные вещи. Учительница Иисуса может лучше меня рассказать вам об этом.
-А что именно происходило?
Женщина встала, присела перед камином на корточки и поворошила дрова кочергой. На ее лице и волосах вспыхнули отсветы огня. Злясь на себя, Марк раздавил окурок в пепельнице. После каждой выкуренной сигареты он клялся себе завязать, но его решимость растворялась в болоте повседневности, ему снова стало трудно подниматься пешком к себе на седьмой этаж -в доме не было лифта. Сердце выскакивало из груди, он никогда не забывал, что несколько мужчин в его семье умерли от инфаркта как раз на пятидесятилетнем рубеже.
-Люди выздоравливали от болезней, которые врачи называли неизлечимыми, -пояснила женщина. -Вставали на ноги парализованные, обреченные ездить в инвалидной коляске.
-Ну да... -откликнулся Марк. -Значит, чудеса...
Он с силой выдохнул -кофе, табак, масленое печенье, тот еще "букет" для окружающих. Куртка распахнулась, предательски явив миру округлость в районе талии.
Ничто - ни безжалостные диеты Шарлотты, ни спорадические попытки заняться каким-нибудь спортом, ни возврат к курению, ни даже ужасы грядущего сокращения в "EDV" - не могло "растопить" подкожный жир, он держался стойко, как нефтяная пленка на перьях несчастного баклана. Девушка продолжала наблюдать за ним -так старшая сестра с сочувствием и нежностью следит за неловкими движениями младшего брата.
-Вы-то не верите в чудеса, правда? -спросила женщина, к которой разом вернулась вся ее недоверчивость.
-Пока не увижу собственными глазами...
-Вы -как все остальные: думаете, что Иисус -шарлатан!
-Я ничего такого не думаю. Я приехал делать свою работу.
В досье BJH фигурировали так называемые чудеса, которые якобы творил в детстве маленький Иисус из Обрака. Журналист местной ежедневной газеты в своей статье, написанной в озадаченно-ироничной манере, смело сравнил слухи о пресловутых исцелениях с легендой о чудовище из Жеводана.
Внезапно Марк понял, что ветер стих и дом окутала ватная тишина. Словно прочитав его мысли, девушка воздушной походкой подошла к двери и распахнула ее настежь.
"Черт, да как же..."
На улице крупными хлопьями шел снег. Ярко-зеленый автомобиль Марка, круглые скалы, далекие холмы, деревья, плоские каменные крыши, невысокая ограда и земля во дворе были покрыты толстым пушистым белым ковром.
-Ничего удивительного, -заметила мать. -Сейчас ведь ноябрь.
-А я-то что стану делать? -буркнул Марк. -Сегодня вечером мне необходимо быть в Париже.
Девушка обернулась, одарив его загадочной улыбкой.
Внезапно он вспомнил ее имя - Пьеретта, -и оно показалось ему таким же смешным (правда, по другой причине), как имя ее названого брата -Иисус.
Мать подошла к дочери, выглянула на улицу и стала вглядываться в небо, морща лоб и нос.
-Судя по всему, до завтрашнего утра погода не переменится. В дорогу вам отправляться никак нельзя. Придется заночевать здесь. Так что, если хотите, можем продолжить разговор.
Марк снова машинально закурил. Он не понимал почему, но перспектива провести ночь рядом с этими женщинами наводила на него ужас. Нет, он не боялся ни их, ни уединенности этой фермы, но ему вдруг показалось, что он окончательно утратит контроль над собственной жизнью, если проклятая снежная буря запрет его до утра на Обракской равнине, как разбились мечты его юности о рифы семейной жизни и подводные камни профессии.
Марк достал из кармана куртки мобильник и набрал номер Шарлотты.
Ну конечно,занято.
Глава 3
Люси смотрела, как на экране высвечиваются буквы: клиент явно был компьютерным неофитом или просто очень волновался.
Привет, меня зовутБартелеми; ппо-мммоему, тты... ужжжаассно мммиленькая.
Она уставилась в круглый глазок камеры, надев на лицо механическую улыбку. В углу экрана высветилось время: этот самый Бартелеми (кстати, имя наверняка настоящее, если уж мужчины берут псевдоним, то выбирают имена позвучнее -Конан, Джеймс, Том, Майкл, Минос.) облегчил свой карман на сто пятьдесят евро, чтобы провести наедине с ней шесть -десять минут. Сто пятьдесят евро, из которых тридцать процентов -то есть около трехсот франков -полагается лично ей (как большинство европейцев, Люси каждый раз пересчитывала евро на старые деньги, чтобы приблизительно прикинуть стоимость той или иной вещи). Люси проводила в Сети в среднем по пять часов в день, получая, таким образом, около полутора тысяч франков. Никогда в жизни она так хорошо не зарабатывала.
Миленькая? Ну да, лет двенадцать назад Люси действительно была очень хорошенькой. Она сохранила тело двадцатипятилетней девушки, но лучики морщинок в углах глаз и складки на шее с жестокой откровенностью выдавали все ее тридцать два года. Пока что она умело прятала шрамы, нанесенные временем, под искусным макияжем, но собиралась прибегнуть к услугам пластического хирурга, как только позволят средства, -капиталовложение, необходимое в ее профессии.
Привет, я -Мануэлла, - напечатала она. -Ужасно рада познакомиться с тобой.