Он ещё раз приложился к стакану, осушил до дна. Феликс не стал на это раз, решив, что с него хватит.
- Так вот, - продолжил Бобров, будто не прерывался. - Читал я тебя. Ты парень неплохой, местами умные вещи пишешь. Но есть в тебе вот эта… столичная такая интеллигентскость. Вроде всё хорошо, по делу, но вот раз - и отрывает тебя от земли. Всё в какие-то эмпиреи, в какой-то лучший мир, и чтоб лететь, лететь… Куда? Зачем? Оглянись вокруг: здесь все давно бескрылые. А если у кого и остались, - Бобров подсел ближе, доверительно и совсем разумно посмотрел в глаза, - то понимают, что погода нелётная.
Откуда он взялся, этот странный персонаж? Из какого чистилища выполз, чтоб озвучивать твои тайные, скрытые ото всех мысли?
- Но что тогда остаётся? - негромко и даже небрежно проговорил Феликс.
- А ничего, - Бобров мотнул головой. - Как есть - ничего. Знаешь, вот Клавдий Бобров… Он, кстати, тоже был не стукач, его просто самого заложили, ну и дальше… В общем, неважно. Так вот, он писал в своё время: "Есть то, что нам неподвластно - это дело судьбы. Есть то, чем мы можем управлять - это дело выбора".
- Это Редисов, - автоматически поправил Феликс и порадовался, что сказал это совсем тихо. Наверняка, тот не услышал.
- Да какая разница, - отмахнулся Бобров. - Главное, что с выбором - это он лажанулся. Нет никакого выбора. Весь твой выбор - это пройти лестницу до второго этажа бедлама или остановиться на первом, разливать самогон в фамильные рюмки или в жестяные стаканы. Побарахтаться в болоте баттерфляем или по-собачьи - вот и весь выбор. А дальше… все там будем.
Он с улыбкой похлопал Феликса по плечу.
37
Погодя несколько часов Китти всё же спустилась вниз поискать Феликса - не чтобы что-то, просто узнать, где он и чем занимается. Однако не успела она сойти с лестницы, как почти столкнулась с девочкой, похожей на мальчика - одной из тех, что приветствовали их с верхней полки в первый день.
- А, - та застыла и подняла палец. - Ты мне и нужна. Пошли, что-то покажу.
Она проворно схватила за руку Китти - та даже не успела вывернуться - и потащила за собой в боковой коридор.
- А что покажешь? - аккуратно уточнила Китти.
- Интересное, тебе понравится, - она повернулась: глаза прищуренные, сероватые. - Я Жанчик. А ты?
- Китти.
В конце концов, только имя, среди их с Феликсом поколения довольно распространённое. Вырываться же представлялось довольно глупым решением: хоть Жанчик и была младше - возможно, и восемнадцати не исполнилось - хваткой обладала железной.
- Вот, это здесь, - за поворотом и хлипкой дверью открылось помещение обширное, но явно нежилое. Оно было заставлено всевозможной утварью, ящичками и сундуками, старой, местами сломанной мебелью, увешана цветными лоскутами тут и там. На вещах побольше теснилась мелочёвка, раскиданная без всякого порядка.
- Вот, - Жанчик плюхнулась на низкий пуфик и горделиво осмотрела владения. - Этой мой склад. Я тащу сюда всё, что мне понравилось.
Китти огляделась по сторонам:
- Зачем тебе здесь всё это?
Предметы стояли в самых странных сочетаниях, и каждый казался нелепым, потерявшим всякий свой смысл. Будто осколки миров, канувших в лету.
- Я люблю вещи, - Жанчик задумчиво наклонила голову, свесившиеся кудри прикрыли одно ухо. - Они долговечнее, чем люди, если с ними хорошо обращаться. Вот, смотри.
Она мгновенно вскочила на ноги и переместилась в другой край комнаты.
- Электрическая печатная машинка. Правда, лапочка? Не прижилась, вышвырнули, как появились компьютеры. Это… - она подняла и покрутила в пальцах латунное кольцо с неброской пятиконечной звёздочкой. - Колечко. Мне большое, не ношу поэтому. Вот ещё, монетка, - она подкинула на ладони ровненький, хотя истёртый пятачок. - Решка с обеих сторон! А это… Мой фаворит на неделе - альбом открыток для Дня весны…
Китти между тем присела около одной вещи, показавшейся ей смутно знакомой.
- А это? - она кивнула на металлическую бляшку с остатками тканной ленты. Жанчик обернулась:
- Значок дежурного по надсмотру, - вновь моментально переместившись в пространстве, она встала рядом. - Нашла где-то на развалинах, сейчас и не помню. Такие носили охранники в "чёрное время".
Китти кивнула с видом сдержанного интереса.
Жанчик уже была у открытого сундука в дальнем углу помещения, и весь её вид говорил, что она ждёт не дождётся, когда Китти подойдёт.
- А это, - заговорила она таинственно и вполголоса, как только Китти приблизилась, - моё главное сокровище.
Из глубин сундука Жанчик извлекала небольшого размера вещь, обёрнутую замшей и толстой марлей, бережно развернула старое чёрно-белое фото. Китти рассмотрела изящную девушку в сценическом костюме, с лентой в чёрных кудрях-пружинках. Одной рукой она цеплялась за мачту с реющим флагом на вершине, второй - будто окидывала пространство для вольного полёта, лицо же лукаво обращалось к зрителю ускользающей улыбкой.
- Это Магда Терновольская, - пояснила Жанчик. - Она здесь совсем молоденькая. Этот спектакль давали в годовщину восстания, поэтому Летенция в тот раз была ещё и революционеркой.
Она быстро приставила фото к своему лицу, повернувшись под тем же углом, что Терновольская:
- Я на неё похожа?
Вообще, если она и была на кого-то похожа - чуть-чуть, совсем чуть-чуть - так это на главсекретаря по связям Миловицкого, расстрелянного после смены правительства. Но этого Китти, конечно, не сказала.
- Есть немного, - соврала она.
- Ну и неправда, - Жанчик отняла фотографию от лица, взглянула на неё ещё раз. - Я даже не брюнетка.
Китти хотела была сказать что-то вроде того, что сходство не в этом и что это совсем не главное, но Жанчик продолжила - с восхищением и тоской одновременно:
- Терновольская была настоящей актрисой. Она играла кого угодно и что угодно и каждый раз как единственный в жизни. Когда за ней пришли, она прикинулась сумасшедшей театральной уборщицей - и её и впрямь не узнали! - Жанчик рассмеялась. - Поэтому они с Удумаевым смогли-таки укатить заграницу.
- Да, - Китти кивнула. - Так рассказывают.
- Знаешь, я тоже хотела быть актрисой, - продолжила Жанчик. - Даже играла одно время в нашем местном театрике. Но… Не сложилось.
Она с улыбкой развела руками и спрятала чёрно-белую Терновольскую обратно, глубоко в сундук.
- И кто же ты теперь? - поинтересовалась Китти. Та с хитрецой в глазах обернулась.
- Сашенька ведь уже сказала. Профессиональная мухлёжница, - она встала и коротко поклонилась, будто отрекомендовавшись. - Мы тут все такие. Неважно, что было раньше, в "ящике" только так. Вот, взгляни.
Она подняла руку с непомерно большими часами, чтоб циферблат был хорошо виден Китти.
- Делаешь так, - Жанчик повернула запястье в одну сторону, слегка тряхнула, отчего минутная стрелка сдвинулась разом на полчаса, - и время назад. Делаешь так, - она повернула в другую, - и время вперёд! Неплохо, да?
- Удобная вещь, - Китти улыбнулась.
Жанчик кивнула:
- Хочешь, подарю.
- Спасибо, но у меня уже есть, - Китти показала свои.
Та рассмеялась:
- Твои скучные. Вот мои - то, что надо, - секунду она всматривалась Китти в глаза, и лицо её переменилось, полыхнуло обидой почти до ненависти. - Брезгуешь, да? Ну и варись в собственном соку!
Она отстранилась рывком и вмиг переместилась на другой край комнаты.
- Жанчик, - спокойно позвала Китти. - Они тебе просто больше идут.
Та обернулась с недоверчивой надеждой:
- Правда?
- Конечно. Если и впрямь хочешь что-то подарить мне, подари лучше эту штуку, - Китти кивнула на значок дежурного.
- Эту? - появившись рядом, Жанчик слегка удивлённо скользнула взглядом по бляшке. - Хорошо.
Она грохнула значок перед Китти об пол, накрыв сверху ладонью, злорадно улыбнулась:
- В обмен на шпильку!
- На какую шпильку? - Китти изобразила искреннее недоумение.
- На ту, что у тебя в кармане.
(Китти быстро проверила: и впрямь ещё в кармане. И когда она успела заметить…)
- Нет, Жанчик, шпильку я тебе не могу отдать.
- Почему? - та пожала плечами. - По-моему, неплохой обмен.
- Она не моя.
- Чья же?
Китти ненадолго задумалась.
- Той, с кем я хотела бы переброситься хоть парой слов. И с кем это… давно невозможно.
Жанчик присела рядом и внимательно, с интересом глядела.
- Кто она была?
- Про неё разное говорили, - Китти помолчала. - Она была человеком. Это самое главное.
- Понимаю, - Жанчик серьёзно кивнула. Тоже помолчав, поглядела вновь на значок дежурного, потом, с внезапной улыбкой - на Китти. - Ладно. Ты мне понравилась, я тебе его просто так отдам.
Она придвинула бляшку по полу.
- Спасибо, - с лёгким удивлением Китти приподняла брови.
- Не за что, - задержавшись ещё на секунду, Жанчик пристально вгляделась в неё в упор. - Есть в тебе что-то такое… Что-то очень подходящее, - она рывком поднялась и оглянулась уже с расстояния, как будто с догадкой. Но та сразу развеялась. - Нет, не знаю, что. И кстати, осторожнее с Яшкой Бобровым. Он стукач!
38
По той стороне стекали крупные медлительные капли, дома же тонули в тумане и были почти неразличимы. Что-то дождь всерьёз припустил к концу осени, не было и часа за последние несколько недель, чтоб он прервался.
- Знаете, господин Гречаев? Я всё же закончила с историей.
Лаванда же имела вид ещё более сияющий, чем раньше - будто какое-то маленькое солнце освещало её лично.
- Там всё так просто на самом деле. Большинство из этого просто ненужная шелуха. Кое-что я оставила бы как красивые легенды и сказки, но не более… Понимаете? Мы на самом деле только и делаем, что ходим по кругу. Если они так и станут оглядываться на прошлое, если оно будет висеть над ними… ничего путного из этого не получится. Когда смотришь на что-то неправильное, начинаешь повторять те же ошибки. Поэтому это так пагубно, - она отодвинула от себя ближайшую книгу ("Кинжал и веер", разглядел Гречаев). - Я сделаю исправленную версию через несколько дней. Мне бы очень хотелось, чтоб вы тоже посмотрели.
- Я, конечно, ознакомлюсь с вашего позволения, - Гречаев мягко улыбнулся. - Вообще, следует сказать, то, что вы сделали, это титанический труд, и я, прямо сказать, поражаюсь вашей работоспособностью… Но вы и вправду уверены, что нескольких дней хватит для такого случая?
Лаванда, не глядя на него, кивнула:
- Это недолго. Нам всем надо жить настоящим.
- В этом я вас всецело поддерживаю, - искренне заверил Гречаев. - Конечно вся эта… мм… история отнимала у вас много времени, это понятно и естественно. Но теперь, если ваше время освободилось, то возможно, имеет смысл уделить внимание некоторым моментам…
- Каким это, например? - чуть нахмурилась Лаванда.
- Ну скажем, транспортная проблема…
- Транспорт? - она удивлённо подняла взгляд. - А что с ним?
- С ним… Видите ли, госпожа Мондалева, это, конечно, не по моей части, но даже из тех сведений, что до меня доходят, всё довольно нехорошо. Можно сказать, на грани коллапса, - он вновь торопливо улыбнулся. - Разумеется, я бы не стал отвлекать вас всякими частностями, у нас есть прекрасный минтранс… Но что-то подсказывает мне, им было бы очень нелишне теперь ваше вмешательство.
- Хорошо, я посмотрю, что там, - Лаванда снова отвела взгляд. - Но я не о том. Как объяснить вам - я о вещах более серьёзных.
- Да, я весь внимание?
- Смотрите, - она выставила перед собой половинку мела и, уставив на неё взор, замерла изваянием. - Если всё вокруг будет другим, но люди останутся те же самые - ведь тогда можно было сразу ничего не затевать, всё просто пойдёт по новому кругу. Я хочу поставить мир на другие рельсы, но эти люди потянут за собой минувшее и всё испортят. Нужно время, чтоб они были готовы для перемен… и чтоб все те, кто против нас, успели уйти.
- Признаться, мне несколько непонятна техническая сторона вопроса, - заметил Гречаев.
- Что именно вам непонятно?
- Критерии, по которым вы думаете определить их готовность… Одним словом, как вам станет понятно, что время действительно пришло.
- Мне доложат, - Лаванда не отрывала взгляд от мела, легонько поглаживая пальцем гладкий ободок. - Они прилетят сюда.
"Кто прилетит?" - хотел спросить Гречаев, но не успел: в комнату со стуком влетел один из замов по силовым структурам (как раз из тех, кого назначала уже сама Лаванда и кого Гречаев знал весьма плохо).
- Госпожа Мондалева! Простите, что без предупреждения…
Лаванда вскочила со стула:
- Так что там?
- Клементиновские проверили всё и пока не обнаружили, но с большой вероятностью это местная ночлежка. Там отрицают, вроде они вообще не при делах, но больше негде.
- Так в чём дело? - Лаванда мотнула головой.
Тот замялся на секунду, бросил неодобрительный взгляд на Гречаева, но тут же отвернулся.
- Из-за специфики места и ряда обстоятельств… Есть подозрение, что там попытаются дать отпор. Могут понадобиться особые меры.
- Да, конечно, - кивнула Лаванда. - Докладывайте мне сразу, как будет известно!
Когда зам ушёл, Гречаев осторожно поинтересовался:
- Клементинов? Мне почему-то казалось, что он в Ринордийске…
- Недавно Вислячик советовал мне его отставить. Уверял, что такой человек не для постов в столичных структурах… Но я решила, пусть он тогда приносит пользу в другом месте.
- Да, очень разумно, - подумав, согласно кивнул Гречаев. - Но, знаете… особые меры… Это, конечно, не моё дело, но я не думал, госпожа Мондалева, что вы пойдёте на это. Тем более, то же самое легко делается по-другому…
- Каким образом? - синие глаза холодно уставились на него.
- Обычно внедряется свой человек… Он входит в общество, заводит разнообразные знакомства… Ну а дальше постепенно, без шума выясняет…
- Господин Гречаев, - прервала Лаванда, - вы абсолютно верно заметили, что это не ваше дело. Здесь нельзя терять время. Мне нужна глина.
Она положила на стол перед собой половинку мела.
- Вы же понимаете, что можно сделать таким амулетом, если использовать его по своему усмотрению?
В голове само собой вспыхнуло очередное "Простите?", но вслух он сказал только:
- Да, конечно… Разумеется, понимаю.
Из автобиографии "Кинжал и веер" Магды Терновольской
Мне сказали, это здесь: именно в этом доме живёт та удивительная барышня, что родилась где-то в нашей глубинке, а известна главным образом в сём маленьком городке за границей, ещё со времён первых местных восстаний. Я немного волновалась, тем более, что только день назад мы въехали в страну и наше благополучное бегство завершилось.
Меня встретила женщина несколько старше, чем я. Похоже, что когда-то в юности она была красива, но теперь уже не слишком следила за собой: вид она имела несколько рыхлый и какой-то уставший, в волосах заметно пробивалась седина (хотя для блондинок это, наверно, не так критично).
Увидев меня, хозяйка радушно поздоровалась. Я, улыбнувшись, назвала её по имени-отчеству.
- А вы - Магда Терновольская? - она улыбнулась в ответ. - Я слышала о вас немного. Добро пожаловать в эти края.
Мы сели в глубокие кресла, заправленные сатином. Комната вокруг была солидно и даже в чём-то роскошно обставлена, но казалось, все шкафы, картины и чайные сервизы остались здесь случайно после кого-то другого, как будто давно никто не пользовался ими, и они застыли под слоем пыли в покое.
Однако покойно было и мне: после серпентария, в который превратился театр, после вездесущих штатских оттуда, после лисьих улыбочек Терезы, за которыми таились скорпионы, эта комната и эта женщина делались источником отдохновения.
Голос её звучал приглушённо, словно из-за какой-то перегородки. Она почти сразу извинилась по этому поводу:
- У меня теперь почти нет голоса, - пояснила она с улыбкой. - В какой-то момент пропал полностью, потом отчасти восстановился, но всё равно уже совсем не то.
Я поинтересовалась, что с ней случилось.
Она рассмеялась непринуждённо:
- Нервы, всё нервы, говорят же, что все беды от нервов. Ну, и было несколько случаев… Но расскажите же мне про Ринордийск, Магда, вы только оттуда!
- Можно сказать и так, - заметила я осторожно. - Правда, дорога отняла у нас неделю, но мы и вправду направлялись сюда прямиком из Ринордийска.
- Я так давно не была в нём, - задумчиво заметила хозяйка. - Наверно, там теперь всё по-другому.
Я рассказала ей, что знала сама и что слышала из разговоров тех, кому доверяла. Ринордийск и впрямь изменился за последний год, и многое случилось нежданно. Когда на театральный фонтан водрузили позолоченный памятник с простёртыми руками, Вячеслав обронил: "Ну, вот и началось". Мало кто принял те его слова всерьёз, даже я шутя обвинила его в излишнем драматизме. Но он был провидлив: тогда действительно всё только начиналось.
Когда непрестанные праздничные шествия в центре столицы вошли в традицию, мы промолчали. Я знала из надёжных уст, что подчас людей сгоняют туда силком ("настойчиво рекомендуют быть", как это называлось на их языке) - похоже, искренне радующихся новым веяниям набиралось недостаточно. Но к нам, театралам, пока ещё были лояльны, на многое смотрели сквозь пальцы, и мы втайне надеялись, что нас ничего не коснётся всерьёз. Мы были глупы.
Когда же пришло распоряжение в кратчайшие сроки сменить репертуар театра (новый уже был утверждён - худшие образцы имперства с внедрением новых лизоблюдских пьес), Вячеслав сказал мне: "Нам скоро в путь, Магда. Будь готова".
На сборы и все приготовления ушло два дня. Было решено, что вечером мы отыграем последний спектакль (вторую часть "Вихрей времени" - незабвенную "Чашу") и в ту же ночь уедем из города. Накануне же, раздосадованная из-за всей беготни, я возмущалась в кулуарах, что всё пошло так, как пошло. У театра, говорила я, не может быть иного божества, кроме самого театра. Возможно, мне следовало говорить тише: кроме нашего узкого круга, здесь были и сезонные актёры, которых мы знали не столь близко, а так же и вовсе посторонние люди, как например особа с пышной осенней шевелюрой и искусственным мехом на оторочках. После каждого спектакля она липла ко мне с неизменным "Магдочка, вы такая прелесть сегодня", но я видела, что глаза у неё злобные и нервно бегают.
- Думаете, кто-то из них сдал вас? - уточнила хозяйка.
- Я не думаю, - сказала я. - Я знаю. Это Тереза.
Тут я вспомнила, что ей, возможно, совсем неизвестны наши столичные подробности и это имя в их числе.
- Ах, вы, наверно, не слышали, - исправилась я. - Её чаще зовут так, но кроме того…
- Я знаю, о ком вы, - мягко прервала хозяйка. - Говорят, она профессиональная стукачка.