Это было даже кстати, и стоило так подумать, как с другого конца коридора к ним кинулся человек с облезлыми рыжими вихрами, будто он изображал престарелого клоуна.
- Новые! Новые! - возвестил человек и, хоть его возглас затонул в суматохе, пристроился и пошёл рядом с Феликсом.
- Знаешь, кто я? - от него слегка несло перегаром. - Я - Яков Бобров. Прямой потомок того самого Клавдия Боброва.
- Нда? - неопределённо протянул Феликс.
- Что? Не веришь? - тот придвинулся ближе. - Зря не веришь, я тоже поэт! Хочешь экспромт?
- Клавдий Бобров был прозаиком, - сказал только Феликс. Всерьёз диспутировать с этим чудаком его совсем не тянуло.
- Изволь, прозой! - рыжий с готовностью встал в ораторскую стойку. - Не ходи по лестнице вверх. Не ходи по лестнице вниз. Подниматься в лифте - вот истинное счастье!
Феликс невольно рассмеялся, зажав рот рукой.
- Что ты ржёшь, что ты ржёшь? - вскинулся тот. - Понаехали и ржут!
Весь в возмущении, он метнулся в ближайший закоулок и тоже исчез.
Китти успела пройти чуть вперёд и дожидалась теперь, пока Феликс нагонит.
- Если он понял, что мы "понаехали", поймут и остальные, - вполголоса заметила она, когда они пошли рядом дальше.
- Что-то такое выдаёт, - полузадумчиво, полуиронично прокомментировал он.
- Расслабься, - Китти легонько хлопнула его по плечу. - И не косись по сторонам с таким пренебрежением. Это далеко не худшее место на Земле.
- Барак, - фыркнул Феликс.
- Ну что ты, - Китти чуть заметно усмехнулась чему-то своему. - Барак совсем не так выглядит.
Сама она, несмотря на внешнее спокойствие, была как натянутый до предела трос - Феликс понял это, когда небрежно приобнял её для вида (всё лучше, чем стоять столбами на развилке коридоров, поглядывая то в одну сторону, то в другую).
- Ну что, куда?
Перед ними с гиканьем и шумом промчалась стайка недавних ещё подростков. Один, бежавший чуть впереди, перебрасывал в руках два яблока и смеялся: "Нет, моё! Нет, моё!" Остальные с хохотом почти злобным неслись следом.
- Я вижу там лестницу наверх, - сказала Китти, когда стайка скрылась.
- Заходите, заходите, - прощебетали девушки на верхотуре. Внизу, в закутке перед самой лестницей, ещё размещалось несколько лежанок, но они пустовали.
Одна из девушек, с светло-серыми короткими кудрями, похожая скорее на мальчика, вдруг звонко хлопнула по руке подругу.
- А я говорила, что кто-то будет!
Та, большеглазая брюнетка, перемазанная помадой и тушью, удивлённо захлопала ресницами:
- Но ведь уже больше, чем полчаса.
Первая показала наручные часы, несуразно большие на её запястье:
- Я засекала.
- Мухлёжница, мухлёжница!
Китти, уже успев мило улыбнуться обеим, стояла на лестнице, Феликс же притормозил у нижней ступеньки: вдруг очень захотелось их спросить, на что же они поспорили. Однако он вовремя вспомнил, что с ходу заводить здесь хоть какие-то знакомства совершенно необязательно и двинулся по лестнице вслед за Китти.
Второй этаж пустовал, и сразу становилось ясно, почему. Жар печей, горевших внизу, сюда почти не доходил. Впрочем, всё же было заметно теплей, чем на улице.
Китти оглядела помещение. Тихо спросила:
- Попробуем поспать?
Феликс кивнул. Возвращаться обратно через все закутки и коридоры, после искать ночью машину в глубине леса казалось теперь делом почти неприступным.
Впрочем, как он быстро понял, заснуть здесь было ненамного легче.
"Ящик" продолжал жить: он шептался, скрежетал, звенькал чем-то и шушукался на десятки голосов, иногда снизу нёсся отборный мат вперемешку с возвышенной патетической речью, и так по кругу.
Это бы ничего, но каждый шорох и вздох напоминал о дверях, которые не закрывались здесь полностью, о множестве незнакомых людей, у любого из которых может быть свой повод и своя выгода, о том, что вспомнили выключить телефон только перед самым городом…
Снизу у лестницы раздался испуганный вскрик, затем смачный шлепок и следом звонкое "Жанчик, дура, не подкрадывайся!"
Ещё один звук раздавался периодически и он был настойчивее, постояннее других. Он повторялся то здесь, то там: лёгкое скрёб-поскрёб, в углу, за стеной, казалось уже, во всех стенах всего дома. Будто это время бежит и подтачивает одну за другой все перекладины лестницы. Истекает.
Китти вздрогнула и тоже не спала больше (они лежали в обнимку, так было теплее). Наверняка, пялится сейчас в темноту, как и он.
- Как думаешь, что это? - шёпотом спросил Феликс.
Она вслушалась, так же шёпотом предположила:
- Крысы?
- Надеюсь, те, что с хвостами.
- Я тоже надеюсь.
Они помолчали ещё немного. Каждый делал вид, что спит. Скрёб-поскрёб. Скрёб-поскрёб…
- Сибилла могла нас выдать, - сказала Китти.
- Уедем завтра утром.
Она ничего не ответила.
- Или тебе надо отдохнуть? - вспомнил Феликс. - Сколько дней за рулём.
- Я бы, конечно, не отказалась, но в сложившихся обстоятельствах лучше и правда ехать.
Шорохи вдруг притихли. Сначала Феликс не понял, отчего, но тут услышал будто бы другой звук. Или… показалось?
- Слышишь? Как будто где-то свирель.
Китти помолчала.
- Нет, - он знал, что она прекрасно слышит. - Нет, я не слышу.
34
Казалось, и не заснули ни на минуту, только плыл зачем-то, словно не замечая Передвижного моста, по реке красный трамвай и посверкивал огоньками сквозь вечернее марево, но тут на рассвете в дверь постучали.
Феликс приподнялся, понял, что стук ему уже не приснился. Правда, это не в дверь…
- Это внизу ходят, - глухо сказала Китти. Она стояла и прислушивалась к тому, что за стенами. Феликс метнулся к окну.
- Там автомобили, - возвестил он, рассмотрев точно. - Штук пять и, похоже, из Ринордийска.
Китти вскинула взгляд, кивнула:
- Кто-то сдал нас.
(А ведь они даже не решили, знают по легенде друг друга или нет…)
Китти обшарила пустые карманы.
- В машине? - догадался Феликс.
- В машине.
- Так, ладно, - он пробежался глазами вокруг, отыскал удобную доску с гвоздями на конце, встал с ней сбоку от двери.
Китти скептично подняла брови:
- Серьёзно?
- Почему нет!
- Лучше уходить через окно, если поднимутся.
- Ну сколько их там - пять? Десять?
- Там можно пройти по трубе, я вижу.
На минуту воцарилось молчание. Оно повисло здесь, у них и, казалось, даже заглушило звуки ниже. Не слышалось больше ни топота, ни голосов, ни скрипа дверей комнат - или это уже заложило в ушах на нервной почве… Хотя нет, слышал же он собственное дыхание, да и дыхание Китти тоже. Его скрыть не получалось, как ни старайся.
Наконец что-то раздалось на улице. Оба повели головой, боясь понять неправильно. Взревел и быстро отдалился мотор, за ним ещё два.
Китти быстро подошла к окну, выглянула так, чтоб снаружи было сложно заметить.
- Уехали. Похоже, в город.
Оба, не сговариваясь, с облегчением опустились на лежанку.
- Да, обязательно сегодня умотаем, - пробормотал Феликс.
- А вот как раз лучше не надо, - прервала Китти.
Он обернулся, в изумлении уставился на неё.
- Ты не понял? Они и не искали нас слишком тщательно. Потому не пошли на лестницу. Главное, чтоб мы поняли, что они были здесь и среагировали соответственно.
- Хочешь сказать, "ящик" сейчас под наблюдением?
- Не обязательно. Достаточно выездов из города.
- Думаешь, так заумно? - Феликс недоверчиво оглянулся на окно, будто из него сейчас можно было видеть Истрицк и все его дороги. На улице светало.
- Сколько я знаю этих людей, вполне вероятный вариант. Лучшее, что мы можем сделать, это залечь на пару недель и не дёргаться.
Феликс фыркнул ещё даже без слов, просто от одной мысли. Попробовал поискать слова.
- А если за эти две недели они наведаются ещё раз? Скажешь, нет?
- Это куда менее вероятно, - спокойно возразила Китти. - Если не будет реакции с нашей стороны, а точными сведениями они не располагают, вполне возможно, решат, что нас здесь нет.
Феликс задумался.
- Это, конечно, зависит от того, кто нас сдал, - протянул он.
- Это могла быть Сибилла. Это могли быть местные.
- Это могли быть Рамишев или Пурпоров. Не специально - но, скажем, проболтаться. Или разговор могли прослушать.
- Они не знают место.
- Я сказал про Истрицк.
Китти подумала ещё.
- Человек, в доме которого я взяла ту симку, мог выдать номер.
Феликс удивился:
- Ты была в чьём-то доме?
- Родственника.
- По маме? Ты вроде говорила, у неё нет…
- По отцу.
- Это новости! Ты знаешь своих родственников по отцу и даже можешь у них остановиться, а я об этом никогда не слышал?
Китти молчала так долго, что он на неё обернулся. Глаза её потемнели, губы превратились в узкую упрямую линию.
- Я не хочу об этом говорить.
Феликс хотел было возразить, но тут же передумал: с Китти в этом обличии спорить было бесполезно. С накрывшимся ноутом легче.
- Ну как хочешь, - он так же упрямо отвернулся, бухнулся на лежанку в отдалении. - Можем в таком случае ещё раз попробовать поспать.
35
Никто не пришёл за ними - ни в этот день, ни во все последующие дни. Феликс и Китти редко спускались со своего пристанища: второй этаж был обширен и абсолютно необитаем. Разве иногда ему или ей приходилось выбираться наружу - добыть еды и принести наверх, лучше всего рано утром, когда "ящик" вымирал, или почти в ночь, когда густой сумрак кутал переулки и помогал остаться незамеченным. Тут уж приходилось выбирать.
По улицам Истрицка в обилии бродили спецотрядовцы. Феликс часто видел их, когда пробирался от дома к дому или затаивался за ближайшим углом, настороженно и яростно следя, как перемещаются чёрные фигуры. По четыре, пять человек - эти явно были не отсюда, слишком холёные и лощёные для этого города… Впрочем, что уж, ринордийского спеца Феликс узнал бы за версту как любого из личных врагов. Они вели себя здесь как хозяева, как будто приехали на отдых, заходили в дома и постройки, порой что-то выносили оттуда, а иногда просто исчезали в жилом здании и не появлялись больше, то и дело громко отчитывались в телефон, а в промежутках смеялись чему-то между собой. Никого из них не было здесь в тот вечер, когда Феликс и Китти въехали в Истрицк.
Интересно, думал он иногда, знает ли Лаванда об этом. Если да, то у него не укладывалось в голове, пусть он и посчитал с какого-то момента Лаванду сволочью и собирался даже прекратить вовсе о ней думать. Если же нет, и эти стаи бродят здесь без её ведома… То что же тогда творится в Ринордийске.
Что же, спрашивало невнятное, незнакомое прежде.
И ворошилось, не знало покоя.
Что же.
Это пришло не сразу, незаметно поначалу. Будто бы постоянная лёгкая недостача - чего-то неявного, за чем не протянешь руку по первому желанию. Слегка похоже на зуд в пальцах от невозможности открыть отсутствующий ноутбук, но интернетовая ломка прошла, не начавшись, он сам не ожидал. Это же, странное, стало иногда прорываться коротко и резко, будто окатывало волной и вытягивало воздух, предназначенный для следующего вдоха.
То вспоминались книги с полки в ринордийской квартире, читанные им в детстве или на первых курсах (Феликс уже много лет не читал для себя, разве что пролистывал урывками самые любимые места). И казалось - непременно, обязательно перечитать теперь от корки до корки, будь они только в доступе.
То вдруг хотелось миндального печенья - того, особенного, что бывало иногда в университетской кафешке, в небольших квадратных коробках, со странноватым, немного техническим привкусом, словно что-то получилось не так по ходу производства. И как хотелось - будто подохнешь, если не получишь его вот прям сейчас.
В одной из книг, кстати (думать о печенье было бы уж совсем мелочно), говорилось, что у Ринордийска есть двойники среди людей, как будто бы его младшие братья и сёстры. С городом их связывают особые узы, какое-то внутреннее родство: они радуются и живут вместе с ним, и если городу плохо, плохо и им тоже. В отрыве же от него они просто гибнут.
Феликс никогда не задумывался всерьёз, так это или нет - хотя роль маленького ринордийского двойника ему всегда льстила. Но это, конечно, только сказки.
Да, это ведь там же, где Ринордийск представал прекрасной девушкой с колдовским фонариком - в повести-фантасмагории автора по фамилии Стель. Фонарик светился разными цветами, и с каждой переменой фигурки на его гранях складывались то в одну, то в другую историю. Фиолетовый - про чудо и праздник жизни, красный - про опасности и борьбу, белый… Впрочем, там было много цветов.
"Есть в Ринордийске маленькие улочки, свернув в которые подумаешь, что не иначе, попал в другое время. Позади разгуливает нарядная толпа, и над столиками кафе проносится летний ветерок - здесь же молчание веков и затаившаяся, никому не подвластная тайна".
Это уже Корлетов, "На улицах и площадях". Книга воспоминаний.
"Лишь с минуту постой здесь, вдохни эту пыль - дух времён, что никогда не исчезает - а потом возвращайся обратно: к людям, к блестящим на солнце тротуарам, где на каждом углу торгуют цветами…"
У него тогда для бутоньерки был… красный тюльпан, да? Это ведь был тюльпан.
О Господи, нет, хватит. Хватит, или он рехнётся к чёртовой матери.
Лучше уж, если о книгах, думать о "Бунефицио" - об этом смелом и несгибаемом революционере, которого даже смерть не остановила…
Ладно, не надо, пожалуй, и этого. Где Бунефицио, и где он сам. (Любитель миндального печенья).
Мимо Китти всё это, похоже, проходило, не затронув. Всё время, если только не была в вылазке или не варила на примусе подобие супа из тушёнки и овощных консервов, она сидела над распечатками, полностью погружённая в записи. Будто в них была скрыта ей одной ведомая цель - единственная и самая главная.
- Какие планы? - спросил Феликс. - Что будем теперь делать?
- Пока ждать. Неделю или две. Пока всё успокоится.
- А потом?
- Там посмотрим.
И она продолжала молча всматриваться в буквы и цифры, изредка делая рядом мелкие пометки карандашом.
Она-то прождёт, понимал Феликс. Что-то странное было в голове у этого человека, и это что-то позволило бы ему ждать до бесконечности. Будто чёрные нездешние крылья осеняли её, закрывая от мёртвого города, холода в помещении, мерзкой на вкус еды и полного отсутствия смысла во всём, что они делали.
36
Он спустился вниз, чтоб поискать человека, назвавшего себя Яковом Бобровым ("потомком того самого Боброва"). Хотелось говорить, слышать человеческую речь, хотелось знать, что к тебе обращаются - с почтением или презирая, уже не так важно. Но каждый мог быть врагом здесь, да, пожалуй, и во всём мире - разве что проскочи по клеточкам между теми и другими и надейся до конца, что никто вас не выдаст и на этот раз повезёт.
На этот везло: они сами мельком скользили взглядами и не успевали его заметить. Тот же, кого искал Феликс, помещался за огромным и неровным столом, заставленным разной тарой. Феликс опознал его преимущественно по всклокоченным рыжим вихрам. Но и Бобров, что странно, узнал его.
- А, - довольно чавкнул он. - Так и знал, что вернёшься.
Из-под стола выплыла вскрытая, но почти не начатая бутылка. Бобров торжественно водрузил её посередине.
- Будешь? Или типа интеллигент?
Феликс неожиданно для себя тряхнул головой:
- Наливай, чего.
В конце концов, последний раз он пил спиртное… нет, даже вспомнить не смог.
- Вот это правильно, - обрадовался Бобров. - Что здесь ещё делать…
Он разлил по стаканам мутную жидкость, подождал, когда Феликс присядет напротив.
- Я ведь, - продолжил он, - тоже интеллигент. Был. Или что думаешь, родился таким? Неет, было же всякое… Вирши, цветочки, хорошенькие девушки… Хрен с ними, всё одно.
Он злобно отмахнулся от чего-то, опрокинул в себя стакан. Феликс осторожно последовал его примеру.
Поняв, что может по-прежнему говорить, поинтересовался:
- А это правда, что ты родственник Клавдия Боброва?
- Не веришь? - с привычный, спокойной уже обидой проговорил Бобров. - Зря не веришь. И не просто родственник, а самый что ни на есть правнук по прямой линии. Правнук родоначальника словесного сюрреализма и абстрактности, - он патетически поднял руку. - И вот тоже… прозябаю в этой дыре.
Он облокотился о стол и по-кошачьи зеленоватыми глазами внимательно уставился на Феликса.
- Всё этот городишко, - негромко протянул Бобров. - Пьёт из тебя все соки. Сам помирает и тащит всё за собой. Хотя что городишко… - он пренебрежительно махнул рукой. - Вся страна такая. Гиблое место.
- Прям вся, - переспросил Феликс.
- Конечно, вся! Одна большая трясина. Чем больше рыпаешься, тем больше вязнешь. А выбраться - это вообще забудь. Некуда здесь выбираться, испокон веков так повелось. Если уж здесь родился, сиди тихонечко и не высовывайся - может, потонешь помедленнее, - он с усмешкой взглянул на Феликса. - Что так смотришь, как будто в ухо заехать хочешь? Всё равно же не решишься.
Он облокотился на другую руку, оценивающе окинул взглядом собеседника.
- А я тебя, между прочим, знаю. Ты ведь Шержень, да?
Феликс вздрогнул и чуть не опрокинул стакан. Давным-давно уже никто не именовал его так - кроме маленьких гордых подписей под статьями и его самого.
- Вы меня читали? - быстро спросил он.
Бобров недовольно скривился:
- Ну что ты выкаешь, что ты выкаешь, мы уже выпили, - он подлил ещё жидкости в оба стакана. - Читал я тебя. "Вольный парус", главред Видерицкий… Знаем таких.
Чёрт возьми, подумал Феликс. Ещё ничего не сказал, а о нём уже прекрасно осведомлены. Это было как-то… нечестно.
(А вообще, будучи в бегах, выпивать неизвестно что с едва знакомыми людьми… Продолжайте в том же духе, господин Шержведичев).
- От властей скрываешься? - Бобров довольно улыбался.
- Ну почему сразу скрываюсь? - он всеми силами попытался принять беззаботный вид. - Может, отпуск. Или командировка.
- В Истрицке? - рассмеялся Бобров. - Это пять, ты сделал мой день - как это пишут в Ленте.
Он замолчал. Заметив, что молчит и Феликс, заговорил спокойнее и тише:
- Что, думаешь, я тебя сдать собираюсь? Не собираюсь, нет. Я тебя уже не сдал. Слыхал, полицаи тут ходили, шарились везде?
- Слышал что-то, - кивнул Феликс.
- Во-от, - довольно протянул Бобров. - Я и не сдал вас обоих - я, лично. Хотя мог бы - знаю, где вы запрятались. Но нет, говорю, нет там никого. И дверь наверху закрыта, сто лет не открывалась. Поверили. Вот девчонки возле лестницы всё порывались что-то… С ними вы осторожнее, они ж дурочки, разболтают за просто так. Но я нет, - он помотал головой. - А знаешь, почему? Потому что я не стукач. К тому же, ты мне лично симпатичен.