Уловив, по видимости, этот отзвук металла, он перестал усмехаться и как будто взглянул с любопытством. Впрочем, тут же отвернулся.
- Ладно, поедем. Подброшу тебя хотя бы.
- Благодарю, но я дойду сама, - Китти вежливо кивнула и вышла из машины.
Уже в отдалении она услышала его удовлетворённое: "Моя дочка".
…Мама взобралась по трапу; перед тем, как войти, остановилась и помахала Китти рукой.
"Дурочка!"
Китти быстро высунулась из окна, наскоро помахала в ответ. Как на иголках возвратилась за руль: только этого не хватало - привлечь сейчас внимание.
Скоро дверь закрылась, и трап отъехал. Самолёт, ускоряясь, понёсся по полосе. Ещё пять минут - и он взлетел.
Китти с облегчением выдохнула (по привычке так, чтоб никто не заметил).
К машине подошёл полицай.
- Паркуемся в закрытой зоне?
- Закрытая за забором. Здесь можно стоять.
Голос у того демонстративно похолодел.
- Документы.
По-прежнему глядя в невидимую точку впереди, Китти протянула права и паспорт.
Полицай проглядел их, как будто чему-то обрадовался.
- Так-так, Китти Башева… Что это мы делаем возле аэропорта?
- Это запрещено?
- А вы, может, за границу собираетесь. Кто вас знает.
- Нет, не собираюсь.
Она устала, и ей было всё равно.
- Оружие, наркотики, запрещённые материалы имеются?
- Нет.
- Так-таки и нет, - протянул он.
- Можете обыскать.
Тот замешкался, после, растеряв где-то по дороге свою язвительность, заявил:
- Не требуется.
Передал документы обратно. Совсем мальчишка - похоже, ещё младше неё.
- Спасибо, - холодно-вежливо ответила Китти и, заведя мотор, покинула площадку у забора.
Ну вот, началось. Пятый раз за неделю. Кто-то что-то имеет против неё. (Трасса была пуста, и Китти прибавила ходу). Лаванда? Не её манера.
Тогда кто?
5
Музыкальную шкатулку она заполучила чуть позже и даже почти не специально.
Прошло около двух недель с памятного события, когда Нонине внезапно появилась в приёмной. Вид у Софи был весёлый и несколько загадочный: будто она скрывала что-то и сейчас собиралась объявить. Она придвинулась к секретарскому столу:
- А ты помнишь, что у нас завтра праздник?
- Да, Ваше Величество? - откликнулась Китти, на всякий случай слегка обозначив вопрос.
- Как же, День демократии, - Софи изобразила радушную улыбку. - Что тебе подарить?
- Благодарю, Ваше Величество, но думаю, мне ничего не нужно…
- Ну как так - "ничего", - отмахнулась Софи. - Нет, такой день… Я просто не могу тебе ничего не подарить. Выбирай.
Она властно оперлась ладонью о стол Китти, в глазах мелькнул зеленоватый насмешливый огонёк:
- Или я выберу на свой вкус.
Что на этот раз будет в её вкусе, узнавать совершенно не хотелось. Китти помедлила немного и всё же решилась рискнуть.
- Если вы будете так добры, Ваше Величество… - она для вида замялась. - Мне всегда нравилась та шкатулка, что стоит на окне.
Софи с любопытством приподняла брови, исчезла за шкафом-перегородкой. Почти сразу вернулась со шкатулкой в руке.
- Эта? Ну, лови, - она бросила вещицу. Китти успела поймать её налету.
Софи усмехнулась:
- Могла бы сказать, я бы тебе её и так дала, - она тряхнула головой и прошагала к выходу.
- Благодарю, Ваше Величество.
Возможно, кто-то знает про шкатулку (про то, что в ней). Тогда, конечно, нет смысла оставлять свидетеля.
Китти припарковала на стоянке свою маленькую чёрную машину. (Ещё один подарок Софи: "Ты же, кажется, водишь? От моего прежнего секретаря машины не осталось, к сожалению… Там в гараже стоит какая-то железяка. Если заведётся, можешь забрать себе"). Дальше пошла пешком. Можно и не стеречься особо: если им действительно нужно кого-то убрать, они его уберут. Вопрос времени.
Возле этого фонаря её тогда окликнул Кедров. По этой дороге они шли рядом, ведя самый откровенный - и всё же лживый до мозга костей - из всех своих разговоров. И лучше считать, что это был последний раз, когда Китти его видела. (Её до сих пор начинало мутить от запаха дыма).
А вот здесь уже дом. Китти оглянулась: в свете фонаря - в полусвете, на границы с темнотой - как будто кто-то стоял. Она подождала немного, давая незнакомцу шанс, но тот не двигался с места. Может, и показалось. Может, никого. Китти развернулась и вошла в подъезд.
Кстати, - войдя в комнату, она зажгла свет - это ничего не меняет. Комнаты нижних этажей при включённых лампах просматриваются на отлично. Могут попробовать с улицы, пока она здесь.
Китти остановилась у стола перед окном, ещё раз достала из конверта присланную фотографию. Если задумывалось как угроза, то довольно странно кому бы то ни было так возиться с человеком масштаба Китти (особенно теперь, когда она не занимала никаких постов). Если же предположить… ну, допустим, попытку предупредить, то это странно ещё более. Что за тайные доброжелатели и откуда могли бы у неё появиться?
Китти была первой, кто вошёл в кабинет Софи, когда хозяйки уже не было.
Она задержалась за другими срочными делами и появилась в коридоре у кабинета много позже, чем ей бы хотелось. Однако, судя по всему, ещё никто не успел войти. Люди, завсегдатаи резиденции, толпились у закрытой двери, о чём-то тихо переговариваясь, и топтались на месте. Заметив Китти, все замолкли.
- Что-то не так, господа? - она аккуратно протиснулась между ними.
- Там… крысы, - пояснил кто-то.
- И что?
Те переглянулись друг с дружкой:
- Их там много…
- Откройте дверь, - кивнула Китти (ключа у неё не было).
- И они просто огромные.
- Да, прям какие-то монстры…
Китти прервала:
- Откройте, я войду первой.
Ей не стали возражать и пропустили внутрь (предусмотрительно прикрыв дверь следом). Китти, остановившись, быстро огляделась, чтоб оценить обстановку.
Никаких крыс тут, разумеется, уже не было: они не стали бы столько дожидаться. А вот на столе по-прежнему лежали бумаги и, главное, заточенный уголь. Китти подошла, чтоб быстро переложить его в карман - по пальцам, конечно, шарахнет, или ещё что, но это не смертельно, потом передаст в надёжное место…
Но, к удивлению, не шарахнуло. Вообще ничего. Уголь так естественно и охотно лёг в руку, будто этого только и ждал. Китти не подняла его, только сжала пальцами, постигая весь смысл этого нового открывшегося обстоятельства.
Ей никогда не приходило в голову, что она тоже может.
И пожалуй, есть кого и зачем, надо только хорошо всё обдумать, прикинуть последствия, чтоб не вышло перегибов. Но теперь ведь можно и изменить систему, изменить само общество в целом - ну, то общество, которое считает, что репрессий не было и что хорошо бы вернуть "чёрное время", общество глупых, ничего не понимающих людей… и ещё, конечно, тех сволочей из школы, тех, кто травил её - она же помнит всех поимённо - и особенно, тех подонков, из-за которых у неё ожоги от сигарет на левом плече; это так просто, только записать имена и дальше можно вообще ничего не делать, они сами - и именно так, как им не хотелось. Серьёзно, она ведь может им это устроить, она теперь вообще всё может…
Несколько мгновений она побалансировала на краю этой мысли, пробуя её притягательный сладковатый вкус. Затем едва уловимым щелчком пальцев оттолкнула амулет. Уголь откатился на край стола, упал вниз, меж досок пола. Ещё секунда - и он глухо стукнул где-то внизу, завершив полёт. Китти услышала и кивнула в ответ, прикрыв глаза. Наваждение прошло.
Спасибо, Ваше Величество, было и так слишком много ваших подарков.
Китти открыла глаза. По её наручным часам, прошло только около минуты.
- Кстати, их здесь нет, - громко сказала она для людей за дверью, упрятывая под жакет длинный список с именами, пока его никто не увидел. - А нет, одна ещё есть.
И в самом деле, острая мордочка появилась из угла, настороженно втянула воздух, затем уставилась с недовольством на происходящее.
Китти мило ей улыбнулась. Те из них, которые хвостатые, не умеют говорить, а значит, не представляют угрозы.
6
Ну, нет ещё - пока не закат. Осталось чуть-чуть, но пока - нет.
Феликс сидел под навесом небольшой кафешки и медленно тянул остатки кубы либре: на вторую хватило бы, но впритык, а сидеть здесь просто так - вообще не вариант. Всё Гречаев - уже сорок минут с назначенного времени. (На самом деле, и первую не стоило - перед встречей-то, но он просто обязан был как-то себе компенсировать, что всё катится к чертям).
"Катится"? Он сказал, "катится"?
Нет-нет, конечно же, нет. Ничего никуда.
Просто он отвык, какая она - обычная нормальная жизнь, когда она уже… наступила.
Сюда бы, конечно, хорошо компанию - обсудить дальнейшее, да просто поболтать обо всём. Хотя бы… ну хотя бы Рамишева. Впрочем, с ним это, по обыкновению, выглядело бы, как "я рассказываю, как всё на самом деле, а ты мне не возражаешь". (Порой Феликсу очень хотелось спросить: "Слушай, Витик, а если завтра я объявлю, что наше спасение - в абсолютной монархии, ты и тогда со мной согласишься?")
В любом случае, Рамишев сейчас не в городе - где-то на югах. Пурпоров здесь, но от встречи отклоняется: сильно загружен, решает какие-то бытовые проблемы. Они это почему-то умели: переключаться на быт, обыденность, становиться обычными людьми. Просто… жить.
На самом деле, во всём Ринордийске - а может, и во всём мире - был только один человек, который если и не одобрил бы его, то, по крайней мере, говорил бы с ним на одном языке. (В какой это было книжке - что больше, чем любовь, необходимо понимание?)
Так, ну хватит, об этом человеке он думать не хочет и не будет. Что теперь, ей всё можно, что ли?
Феликс сердито оборвал мысли, огляделся по сторонам. Из глубин кафешки доносилась чуть приглушённая музыка - какая-то песенка из прежних времён. Вокруг столиков в кадках стояли цветы - алые, как кровавые взбрызги - но их, кажется, побило холодом за ночь. При свете-то ещё тепло…
- А, ну, день добрый, - напротив него за столик опустился Гречаев.
Феликс поймал взглядом высотку у того за спиной: величественный шпиль наверху солнце уже настойчиво обливало оранжевым.
- Вечер…
- Да-да, конечно, вечер, - торопливо согласился Гречаев. - Так ты хотел о чём-то поговорить? Мне сейчас нежелательно отлучаться надолго, но, скажем, полчаса для тебя есть.
- Полчаса по старой дружбе? - усмехнулся Феликс.
- Ну почему же… Я же знаю, что ты так просто не назначишь, - он внимательно и пытливо прищурился. - Так что у тебя было сказать?
- Мне нужно встретиться с Лавандой, - глядя в глаза, проговорил Феликс.
- Это да, но… - Гречаева будто что-то насмешило, и он сдержанно проскользил взглядом по столику, - причём тут я?
- Ну вот не хитри, - Феликс махнул рукой. - Понятно же, что ты пользуешься большим на неё влиянием.
- Н-не таким уж большим…
- И что к тебе она прислушается больше, чем если я сделаю официальный запрос.
- Мм… видишь ли, Феликс, - протянул Гречаев, будто перебирая на языке все слова из имеющихся. - Я ни в коем случае не хочу обвинять или наговаривать… Но согласись, ты во многом сам этому поспособствовал - что теперь она не хочет тебя видеть. Отношения родственников - это всегда палка о двух концах, а учитывая все обстоятельства… Ну, ты и сам понимаешь.
- Что? Что я не идеальный родственник? Что у неё полно причин меня не любить - начиная с того, что это я вытащил её в Ринордийск и втянул во всё это? Разумеется, я это знаю! Но она же всё-таки… - он поколебался, ища слово (официальный титул так и не был введён с самого июня). - Правитель. Она же должна понимать, что это касается всей страны. А не её претензий ко мне лично.
Гречаев как-то недовольно поморщился, будто разговор начал ему надоедать:
- Хорошо, я передам ей твою просьбу… Но что она согласится тебя принять - гарантировать, как понимаешь, не могу. Ты всё же очень сильно преувеличиваешь моё влияние на Лаванду, - он загадочно улыбнулся, покачал головой. - Она - вещь в себе. И, как я тебе когда-то говорил, человек во многом железобетонный.
7
Солнце скользило по тонкому ломтику мела в её руке: маленькая луна впитывала в себя большее и давала видеть - так чётко, так предельно ясно, что становилось удивительно и смешно, как никто не понял этого прежде.
Вся страна лежала перед ней, и можно было рассмотреть каждую былинку на лугах, каждый цветок среди лесного мха. Каждого человека в самом захолустном посёлке на краю северного моря.
Осталось немногое - протянуть руку и переправить. Ошиблись все те, кто вёл за собой: ведь никуда вести не надо. Нет никакого обещанного края, куда можно прийти, куда нужно добираться с трудом и потерями, словно через горные кручи, через дикую тёмную чащу. Мир надо менять кардинально на тех местах, где он лежит - везде, где исказилось, сгнило или росло криво с самого начала. Так перестраивают города, так перекладывают реки и направляют их в нужную сторону.
Теперь она знает, как.
Она даст им другую жизнь. Она даст им другую историю. Это будет совсем другой мир, не имеющий ничего общего с теми дебрями, из которых они пришли.
("Очередное переписывание истории - о чём говорят власти и к чему готовиться гражданам страны", - надо же, какие заголовки мы стали озвучивать вдруг в эфире. "С вами была Китти Башева, удачного вам дня и приятных новостей").
Они не видят и не понимаю пока, что так будет лучше. Люди вообще редко что понимают.
Она очертила пальцем краешек мела. Что-то сбилось. Будто какой-то изъян в идеальной белизне, в ровном полукружье-лодочке не давал свершиться планам до конца.
Лаванда задумалась, достала из ящика стола вторую половинку. С двумя ей думалось хуже, поэтому одну она всегда скрывала из глаз. Положив на стол обе половинки, она свела их вместе.
Зубчатая линия разлома была не толще волоска, но отчётливо выделялась на белом. Лаванда прислушалась: может, мел хотел ей что-то сказать. Нет, ничего, пожалуй. Вот разве что…
Лаванда откинулась на спинку кресла, задумалась ещё сосредоточеннее. Мел - не единственный, и где-то есть ещё четыре амулета. Про грифель, правда, в одной из тех исторических книг, которые она штудировала теперь постоянно, написали, что он был утрачен при сильном землетрясении много веков назад. Значит, остаются ещё три.
Это нехорошо: мало ли кто захочет воспользоваться в своих целях. А они ведь - не Лаванда, они не знают, как правильно…
Но уголь, между прочим, должен быть совсем близко. Надо прояснить это побыстрее, как раньше не пришло в голову.
8
Шёл мелкий противный дождь.
Феликс несколько раз свернул переулками и вышел в какую-то безжизненную промзону. Не выбирая дороги, пошёл прямо.
Сырость раздражала: лезла за воротник, стекала с волос в глаза и мешала смотреть вдаль. Впрочем, смотреть и так было особо некуда. Промзоны одинаковы в любом городе - металлические остовы и мёртвые серые коробки.
Хотя здесь было какое-то движение. Работали заводы, ежедневно впускали и выпускали тысячи людей и, наверно, что-то производили. На дальней вышке медленно мигали красные огни, из трубы над какой-то будкой шёл дым. Если теперь и впрямь настаёт новая жизнь (почему не настаёт… Лаванда меньше полугода у власти), то, возможно, здесь она и зарождается, здесь набирает оборот маховик, который понесёт их всех в светлое будущее…
Этот мир не нуждался в нём. На самом деле, уже никто не нуждался в нём - фрондёре-неудачнике, оставшемся на пустых и морально устаревших баррикадах. Специально выдумывают себе дела, чтоб лишний раз не пересекаться с ним, а если и встречаются, то брезгливо отводят взгляд. В самом деле, что вам ещё не нравится, господин Шержведичев? Теперь-то, кажется, всё как вы хотели?
(Вспомнился последний разговор с Лавандой. "Феликс, вообще-то я здесь правитель", - глаза леденисто-голубые и абсолютно холодные.).
Наверно, не стоило тогда говорить ей про семнадцать лет. Сказал бы кто ему на первом курсе, что ему "только" семнадцать…
Дорога привела его к рельсам и грубым линиям железнодорожного моста. Феликс выбрался на него, облокотился на невысокое заграждение и свесил голову, обозревая местность ниже. Вообще-то мост был не предназначен для людей, здесь ходили поезда. Впрочем, Феликс стоял достаточно далеко от рельсов.
Дождь припустил сильнее. Это становилось уже вконец неприятно - наверно, стоило возвращаться домой.
Он подумал над этим и понял, что не хочет домой. Равно как не хочет дальше стоять здесь. И вообще больше ничего не хочет.
По инерции - надо же на что-то смотреть - он оглядел долину внизу. Кажется, вон тот белый камень посреди строительного хлама - это обелиск. Феликс, конечно, слышал и читал о нём, но даже не мог вспомнить, бывал ли здесь когда-то.
Что ж, можно наконец спуститься и побывать, раз всё равно больше нет никаких планов.
Внизу Феликс пересёк площадку, остановился в нескольких шагах от обелиска. Камень потемнел и казался скорее светло-серым. Но надпись - "Жертвам Чёрного времени" - по-прежнему чётко выделялась на одной из граней. Феликс угрюмо оглядывал её исподлобья, гадая, что дальше. Он всегда чувствовал себя неловко в таких местах: не знал, что говорить, как вести себя… Впрочем, кто-то уже положил сюда две красные гвоздики. Странно, людей тут вроде не особо. А цветы ещё совсем свежие.
Во что они превратятся после дождя, хотелось бы знать. Феликс осмотрелся: камень сужался от низа к верху и не давал никакого укрытия. Переломает же или смоет…
Наконец он додумался и приволок со стороны мусорных куч длинный кусок шифера. Поставив его горкой и уперев одним краем в обелиск, он смог укрыть гвоздики: теперь навес защищал их от воды.
Вот так. Шифер потом можно будет легко откинуть. Феликс развернулся и, не оглядываясь больше, пошёл прочь.
9
Звонок Гречаева догнал его, когда он подходил к дому.
- Феликс, знаешь, я поговорил с Лавандой… Боюсь, она не захочет принять тебя.
- Хорошо, я понял, она не хочет меня видеть, - Феликс остановился у подъезда и предупреждающе поднял руку, будто собеседник мог его узреть. - Можешь тогда просто передать ей моё мнение? Я напишу, если хочешь. Или могу так сказать.
- Феликс, я представляю, какое у тебя мнение, - терпеливо, но настойчиво прервал Гречаев. - Вообще-то я не особо с тобой согласен - вот что касается истории… или по части централизации, не вижу в ней ничего плохого. И ещё, скажу тебе, прикрываться другими людьми, чтоб их посредством протащить свои идеи… это, честно говоря, не очень красиво.
Хотелось закричать: "А не напомнить тебе, Мишенька, как ты прикрывался мной, когда мы шли на штурм? Как ты руководил всем втихую, а если что, виноват во всём был бы я? Я, может, и не понял тогда сразу, но не настолько же я тупой, чтоб не понять сейчас!"
Вместо этого он только вяло отшутился, чтоб замять тему, и, поддержав ритуал вежливого прощания, разъединился.