- Хм, ну, не знаю, - забормотал Трент, начиная жалеть, что отвлек внимание Кельвина от Челси. - Мы обыкновенно не лезем в их сексуальную жизнь, правда, босс?
По какой-то причине сегодня привычное добродушное настроение Кельвина покинуло его и не собиралось возвращаться, потому что в ответ он яростно набросился на Трента.
- Трент, у нас нет ничего обыкновенного! - сказал он, повышая голос, несмотря на мертвую тишину в комнате. - Я думал, что после трех лет работы со мной ты до этого допер. Если бы в этом было что-то ОБЫКНОВЕННОЕ, я мог бы приказать отделу информационных технологий написать программу отбора, и мы бы пропускали конкурсантов через нее. Тогда мне не пришлось бы тратить огромные деньги на то, чтобы платить зарплату толпам таких придурков, как ты, которые приходят на собрания по поводу финального отбора, не имея никакого представления о выбранных кандидатах. Каждый случай уникален, и иногда секс имеет значение. Имеет ли он значение для боевых бабулек, которые поют "Daisy, Daisy"? Нет, я так не думаю. Имеет ли он значение в случае матери-одиночки, которая пытается вырастить трех потрясающих малышек, которые ТАК ею гордятся? Возможно, нет, хотя кто знает. А в случае мужиков-"сморчков", пытающихся петь рэп? Нет. В случае карлика, который поет "Eye Of The Tiger"? Только не в моем шоу. А в случае прикольных мальчишеских групп, которых мы отсеиваем в третьем туре? Нет. Но имеет ли секс значение в случае молодых парней и преданных им симпатичных девчонок, выступающих вместе с ними? Да! Да! ДА, вашу мать! Как мы можем построить сюжет для этой парочки, если мы не знаем, спят они вместе или нет?
- Но… но… - начал Трент.
- А теперь послушайте, ВСЕ вы. - Кельвин окинул взглядом комнату, и все старшие и младшие отборщики, ассистенты видеорежиссера и секретарши изобразили на лицах готовность, чтобы великий человек мог не сомневаться в том, что, по крайней мере, они уделяют ему самое пристальное внимание.
- Чем не является это шоу?
Ответ удивил бы легионы поклонников шоу, но собравшиеся в комнате его знали.
- Шоу поиска талантов, - ответили все в один голос.
- Правильно. Мы не являемся таким шоу. А чем мы являемся?
- Мы развлекательное шоу, - прозвучало в ответ.
- Моя работа, ваша работа, наша работа - это развлекать. Если вышвырнуть лучшего певца - более прикольно, чем оставить его, то мы его отсеем, потому что зрителей не интересует пение. Пение - это неизбежное зло. Зрителей интересуют певцы. Люди, поющие песни. Поп-культура мертва. Люди думают, что я такой умный, потому что победители нашего шоу получат контракт в моей звукозаписывающей компании. Ух ты! Посмотрите на меня! Я такой Свенгали. Большое дело. Я делаю одну-единственную поганую запись Джо Неудачника. Хрена с два! Да я на пяти минутах телефонного голосования заработаю больше, чем на большинстве финалистов этого года. Вот так вот. Подумайте об этом. Он, она или они больше значат для меня до того, как они победят, чем после того. Вы знаете, какие необходимы затраты, чтобы создать в наши дни певца номер один?
Это знали все, потому что Кельвин часто повторял это своим сотрудникам.
- Иногда необходимо продавать двадцать пять тысяч штук за неделю! Раньше было нужно полмиллиона за неделю. Двадцать пять тысяч дисков или закачек из Интернета, помоги нам Боже, не окупают даже собственную рекламу! Песни ничего не стоят, они ничего не значат, это история. Победитель, человек номер один, нужен нам только для того, чтобы оправдать процесс, наделить шоу подобием смысла. Мы шоу, которое показывает людей, и, если бы я мог найти формат, в котором мы бы обошлись без пения, если бы мне удалось найти способ привлечь восемь миллионов зрителей и два миллиона телефонных звонков в неделю и при этом не слушать, как кучка придурков убивает песню "The Greatest Love Of All" или "Unchained Melody", поверьте, я бы это сделал. Да разве другие не пытались, черт возьми? Была стряпня, танцы, идиотское фигурное катание, ради всего святого, и все вроде бы получалось, но ни один из этих способов не показал себя таким же доступным и простым для привлечения внимания аудитории к нашему зверинцу из клоунов, инвалидов, маньяков и психопатов, как пение!
Мы - шоу, демонстрирующее людей! - повторил Кельвин. - И девяносто девять процентов нашей работы состоит в том, чтобы найти правильных людей. Певцов. "Липучек". "Выскочек" и "сморчков"! И еще, большинство людей ведь неинтересные, верно? Верно. Вы за шесть месяцев прошерстили толпы людей и, готов поспорить, до смерти устали. Я готов поспорить, что вы до смерти устали даже от нескольких сотен, к которым мы свели финальную группу конкурсантов. Я готов поспорить, вы сомневались, можно ли сделать шоу из этой дешевой кучки неадекватных ублюдков. Я прав?
Группе снова не хотелось отвечать, но всеобщее замешательство, с которым более молодые сотрудники уставились на ковер, говорило о том, что Кельвин прав. Команда отборщиков действительно была доведена почти до безумия тоскливым просмотром бесконечно длинного списка похожих кандидатов, и временами все приходили в отчаяние, будучи не в силах собрать достаточно интересную группу конкурсантов, способных держать высокую планку, привычно ожидаемую зрителями шоу "Номер один".
- Конечно, я прав, - сказал Кельвин. - И дело в том, что, несмотря на миф, распространяемый этим шоу, мир вовсе не кишит неоткрытыми Аретами Франклин и Элвисами Пресли, и к тому же обычный человек, считающий себя бешеным, забавным, харизматичным и сексуальным, на деле не является бешеным, забавным, харизматичным и сексуальным. Мы все одинаковые, мать нашу! У всех есть мечта, все хотят всего и сразу, и у каждого мамочка или умерла, или в конце концов умрет. Наша работа состоит в том, чтобы найти хоть что-нибудь, на чем можно построить наши истории, создать наших персонажей. Если какой-нибудь отморозок провел лето, работая трактористом на молочной ферме, то он бывший ковбой, если какая-то девка была статисткой в кино, то она бывшая дублерша. Для нас малейшая угроза заболеть раком - это "борьба между жизнью и смертью", а два штрафа за неправильную парковку - криминальное прошлое, из которого грешник пытается вырваться с помощью песни. А ты, Трент, ты приходишь на собрание по финальному отбору, где принимаются решения и составляются группы для прослушивания, и говоришь мне, что у тебя слепой парень и его симпатичная партнерша, но ты не знаешь, спят ли они друг с другом!
- Я не думаю, что он ей уже засадил, - сказал Трент. - По крайней мере, как я понимаю. Пока что никаких флюидов.
- Почему? - спросил Кельвин. - Ты ведь сказал, что не знаешь.
Взгляд Трента снова скользнул по тщательно подготовленным, аккуратно переписанным заметкам Эммы.
- Они ходят в один и тот же хор.
- Думаешь, люди из хора не занимаются сексом? А зачем они, по-твоему, вообще идут в хор? Затем, что их никто не трахает, вот так.
- Ну, может, они и придут к этому, - ответил Трент, стараясь, чтобы его слова звучали веско и убедительно. - Полагаю, пение и есть суррогат, да, точно. Двое девятнадцатилетних молодых людей встречаются в хоре, он слепой, а она… - он прочитал из заметок, - член школьного совета, обладательница награды епископа Эдинбургского, студентка первого курса теологического отделения.
- Теологического? Ни хера себе, - задумчиво проговорил Кельвин. - Это мило. Обычно только черные талдычат насчет Бога. Шоу не повредит немного неэтнической веры.
- Он - это ее проект, - продолжил Трент. - Ей кажется, что она Хелен Келлер. Представляю, чем для этой крошки была школа. Она зубрила, она поет в хоре, она чертова христианка, ради всего святого! Другие девчонки, наверное, ненавидели ее. А потом она встречает слепого парня…
- Его зовут Грэм, - вставила Челси. В конце концов, она работала с Эммой, и ей не терпелось напомнить Кельвину, что теперь, когда Эмма ушла, инициатива отбора этих кандидатов принадлежит ей, а не Тренту. - Грэм и Миллисент.
- Миллисент! - гаркнул Кельвин. - Это великолепно!
- Да, и вообще-то ей девятнадцать лет, а ему только восемнадцать.
- Она старше, просто отлично. Мне нравится.
- Вот и я о том же, - снова вмешался Трент. - Он младше ее. Она его колонизировала. - Трент говорил так, словно с самого начала знал о разнице в возрасте и сам все спланировал. Чтобы оградить себя от дальнейших попыток Челси выпихнуть его из повестки дня, он нажал на воспроизведение, и Грэм с Миллисент ожили на экране.
"- Привет всем, - сказала Миллисент, махнув рукой. - Я Миллисент.
- А я Грэм.
- Привет всем, - сказали они вместе, махая руками перед камерой. - Мы Грэм и Миллисент".
- Декольте отличное, - заметил Кельвин, нажимая на паузу. - Нет никого сексуальнее девочек в очках, которые пытаются выставлять напоказ титьки.
- Да, - сказала Челси, с вызовом глядя на Трента. - Она определенно думает, что у нее красивая грудь, и когда я брала у нее интервью, то поняла, что ей нравится, когда парни их тискают.
Миллисент, одетая в строгие джинсы, блузку и бледно-зеленый кардиган, очевидно, гордилась своей грудью и нарочно решила оставить пресловутую третью пуговицу расстегнутой.
Кельвин нажал на воспроизведение, и из камеры раздался голос уволенной Эммы.
"Привет, ребята, - сказала Эмма. - Что вы собираетесь исполнить для нас?"
Кельвин нахмурился, но промолчал.
"Мы бы хотели спеть "When Will The Good Apples Fall" группы "Seekers"", - сказала Миллисент, пожалуй, излишне самоуверенно для девушки, которая только недавно была старостой.
"Да, споем", - согласился Грэм, со значительно меньшим апломбом.
- Ну конечно, - пробормотал Кельвин. - "Seekers", мне это нравится!
Эмма была права, они были неплохим дуэтом. Они могли петь на два голоса и одновременно выводить мелодию, но Миллисент определенно была более сильным певцом в паре. Грэм старался изо всех сил, прикрывая отсутствие голоса тяжелыми модуляциями в стиле рок-н-ролла, но неумение брать высокие ноты скрыть было невозможно. К тому же он очень неловко стоял и нервно дергал правой рукой, словно ему хотелось играть на гитаре, а не петь.
Кельвин позволил этой парочке спеть все куплеты и припевы, уделив им пока что больше времени, чем всем предыдущим кандидатам. Когда они закончили, снова раздался голос Эммы, поздравившей их с успехом. Тень раздражения, даже боли скользнула по лицу Кельвина, и он снова оборвал ее голос, нажав на "паузу".
- Какой он за очками? - спросил Кельвин. - Нормально слепой или жутко слепой?
- Челси? - быстро спросил Трент.
- Боюсь, жутко слепой, - ответила Челси, отвечая непосредственно Кельвину. - Я заставила его снять очки, и, если честно, выглядит это непривлекательно. У него вместо глаз очень глубокие провалы, прикрытые веками. Я не особо разбираюсь в слепоте, и мне не хотелось спрашивать, но я не уверена, есть ли у него вообще глазные яблоки. Так сразу и не поймешь.
- Это не важно, пусть остается в очках. "Большой О" никогда их не снимает, - ответил Кельвин. - Это выглядит очень, очень заманчиво, здесь столько потенциала для размаха, от ботаников до секс-символов, от друзей до любовников, от целомудренности до разврата, от скучных церковных хористов до шлюх рок-н-ролла! К ТОМУ ЖЕ парень слепой! Чего еще хотеть? Прелестная парочка. Следующий!
Трент нажал кнопку перемотки на пульте.
Появилась мальчишеская группа.
"Мы "Четверо вольных", и мы победим".
- Нет, не победите. Пошли на хрен. Следующий, - сказал Кельвин.
Толстая шепелявая домохозяйка с сильным дорсетским акцентом.
"Меня сафут Фуфан, и я фабираюфь фпеть "Thomething" Джорджа Харрифона".
- Определенно пойдет. Прелестный "сморчок" на пару кадров.
Две сестры-ботанички в очках и с огромными кольцами в ушах.
- Хорошо, - сказал Кельвин, прежде чем они успели открыть рты. - В коллаж со "сморчками". Следующий.
Заурядного вида мужчина среднего возраста.
"Привет. Меня зовут Стенли".
- Почему он здесь? - спросил Кельвин.
- Он хорошо поет, и он отец-одиночка, - пискнул отборщик из заднего ряда.
- Все так, шеф, - непонятно зачем повторил Трент. - Он хорошо поет, и он отец-одиночка.
- У него есть работа?
- Нет, он растит детей на пособие.
- Хорошо, берем его. Следующий!
- Милая бабуля.
- Недостаточно милая. Следующий!
Симпатичный, не по годам развитый пятилетний малыш.
- Недостаточно симпатичный и недостаточно развитый. Следующий.
Неприметная девушка с прической-ежиком.
- Хм, неплохо, - сказал Кельвин. - Расскажи мне о ней.
- Ее зовут Табита, - сказал Трент.
- Лесбиянка? - спросил Кельвин.
- Да, - ответила Челси. - У нее есть роскошная, совершенно роскошная подружка, настоящая, классическая лесбиянка, и в придачу стриптизерша. Профессиональная танцовщица с шестом, разве не здорово? Парни хотят ее трахнуть, но у нее уже есть подружка.
- Подружка, не она? - сказал Кельвин, указывая на довольно бесцветную девушку на экране.
- Нет.
- Так почему ж ее чертова подружка не проходила прослушивание?
- Ну, она не…
- Подружка сможет выступить?
- Конечно, она была с Табитой на прослушивании.
- Хорошо. Убедитесь, что она придет. Следующий.
Следующей на экране появилась Шайана. Взглянув на заметки Эммы, Трент увидел, что она отметила ее как очень перспективную. На ее фотографии зелеными чернилами аккуратным женским почерком Эммы было написано: "ОТМЕННАЯ "ЛИПУЧКА"".
- Думаю, босс, это действительно сильный персонаж, - сказал Трент. - Отменная "липучка".
Кельвин изучил застывшее на экране лицо молодой женщины.
- Да, выглядит ужасно напряженной, верно?
Густой макияж и строгая челка Шайаны делали ее лицо похожим на маску, которая в любой момент может разбиться вдребезги.
- Мне совсем не хотелось бы встретиться с ней в темном переулке, - сказал Кельвин. - Отлично, берем ее. Следующий.
Работа продолжалась. Они проделали трудный путь, выбирая финалистов и посредственности, которые предстанут перед тремя судьями, особую группу, состоящую из главных персонажей шоу "Номер один", а также тех, кто после многочисленных "прослушиваний" пройдет или не пройдет в финал. Конечно, существовала возможность, что в ходе работы Кельвин изменит свое мнение; но все равно решения, которые он принимал сегодня в этой комнате, в целом задавали курс всему сезону.
Возможно, это было самое важное совещание в ходе всего процесса отбора, и все же казалось, что Кельвину было все труднее и труднее сосредоточиться. Он без повода рявкал на людей, задавал один и тот же вопрос дважды, даже внезапно сбивался с мысли посреди фразы, что приводило его в ярость. Никто и никогда не видел, чтобы Кельвин терял нить рассуждения. Никто и никогда не видел, чтобы Кельвина что-то отвлекало. Что-то беспокоило его, но, разумеется, никто не осмелился спросить, что именно.
Безработная
Причина рассеянности Кельвина сидела на Сохо-сквер почти час, онемев от потрясения.
После чего решила пройтись по магазинам.
Она не знала, чем себя занять. Она точно не была голодна и не хотела возвращаться домой среди бела дня, в квартиру, из которой всего несколько часов назад вышла в таком радужном настроении и в которую должна будет рано или поздно вернуться, всеми отвергнутая и безработная.
Она решила пройтись по Оксфорд-стрит и доехать на метро от Оксфорд-серкус до "Харви-Николз". Кто знает, когда она в следующий раз выберется в город? Она осталась без работы, с предыдущего места ее тоже уволили, поэтому едва ли стоило рассчитывать на блестящие рекомендации. Что ей делать дальше? Уехать из Лондона, где жизнь, видимо, станет ей не по карману, и попытаться найти работу где-то еще? Сразу после университета она писала статьи для журналов по недвижимости - может быть, стоит снова этим заняться?
Если в ее увольнении и есть какой-то положительный момент, подумала она, бредя по людному тротуару и по-прежнему сжимая в руке бесполезные пустые розовые папки, в которых с утра лежали ее заметки по отбору, теперь принадлежавшие Тренту, то оно заключается в том, что все дурацкие, нелепые романтические мысли о Кельвине Симмсе оказались самым настоящим бредом. Кельвин - ублюдок, теперь она в этом убедилась, и всегда им был, и все же она позволила себе в него влюбиться. Почему ей всегда нравятся ублюдки?
По крайней мере, она выкинет из головы весь этот бред.
В тот странный день, пока она бесцельно бродила по "Харви-Николз", а потом по "Хэрродз", были даже минуты, когда она вдруг испытывала необъяснимые приливы восторга, как будто вдруг стала независимой и свободной. Но время шло, подобные минуты становились все более редкими, и настроение портилось все больше и больше. Она прокручивала в голове свое увольнение, жалела, что не сказала этого и того, представляла себе, что говорит это, чувствовала, что ее использовали и что она просто дура. Она вспомнила время, когда работала в кризисном центре и очень часто выслушивала заплаканных девушек, зацикленных на том, как несправедлив мир. Почему они? Почему они сели в тот автобус? Прошли мимо той двери? Согласились встретиться с тем мальчиком? Теперь она сама оказалась жертвой, укоряла себя за то, что позволила событиям принять такой оборот, и размышляла о том, как легко было бы все изменить.
Когда день начал клониться к вечеру, ею овладела паника. Ей становилось тоскливо при одной мысли о том, чтобы пойти домой, но и подруге она тоже звонить не хотела. Она была в смятении. Рано или поздно все узнают о том, что случилось: что она потеряла работу, свою гламурную работу, из-за которой ей так часто завидовали, прикрывая зависть презрением. И что к тому же лишил ее этой работы мужчина, в которого, как было известно всем ее друзьям, она начала влюбляться. Рано или поздно правда всплывет наружу. Скоро. Но не теперь.
В этот момент у нее зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и сначала Эмма решила не отвечать. Она была не в настроении беседовать с каким-то незнакомцем, но, с другой стороны, жизнь продолжалась. Возможно, ей станет легче, если она пошлет к черту какого-нибудь наемного раба из Дели.
- Слушаю, - осторожно сказал она. - Это Эмма.
- Эмма. Привет. Это Кельвин.
Она уронила телефон. Он брякнулся на пол, и из него выскочила батарейка. Схватив телефон с пола, она вставила батарейку, надеясь, что вызов каким-то чудом не прервался. Но он, конечно, прервался.
Она выпрямилась, думая, что же делать. Чего он хотел? Что ей следовало сказать? И самое главное, позвонит ли он снова? Она тут же убедила себя, что не позвонит. Он собирался извиниться, стал бы заискивать перед ней и унижаться, но он больше никогда не позвонит.
Но он позвонил. Это случилось так внезапно, и она была настолько уверена, что этого не произойдет, что снова уронила телефон.