- Боже мой, я не могу говорить "hunkah", это отвратительно. Я много лет талдычил о важности дикции и необходимости серьезного изучения грамматики в школе. Хотя, разумеется, никто не слушал. Но если честно, если я не утруждаю себя тем, чтобы воспринимать королевский английский серьезно, то кто станет это делать? Эту программу смотрят дети, я чувствую ответственность, я должен подавать пример.
- Я всего лишь говорю, что, если ты споешь "hunk of", ты не только будешь выглядеть глупо, но еще и ритм собьешь.
- Правда?
- Ну, конечно, правда, - ответила герцогиня, откладывая в сторону щетки и крем для обуви. - Послушай: в "hunk of" два слога, а в "hunkah" полтора. Совсем другое дело, ты ведь и сам должен был заметить.
- Думаю, ты права, но это ужасно ленивое использование английского.
- Попробуй еще раз и, ради всего святого, постарайся придать песне плавность.
Принц Уэльский снова спел куплет и припев песни, на этот раз послушно произнося "hunkah".
Когда он закончил, его жена подумала немного, прежде чем сказать:
- Думаю, нам нужна другая песня.
Принц вздохнул и налил по маленькому бокалу рислинга.
- Один из наших сыновей предложил что-то вроде "Smack My Bitch Up". Ты такое когда-нибудь слышала?
Привет, детка
Человек, на которого все уповали, находился в этот момент в своем гостиничном номере и был сосредоточен на своей собственной мечте.
- Привет, Эмма, - выдохнул он в телефонную трубку, - что на тебе надето?
- Джинсы и футболка. Я с работы.
- А туфли?
- Нет. Я уже дома. И если тебе обязательно это знать, туфли я сняла.
- А носки?
- Кельвин, мне казалось, что ты занятой, важный человек. Разве у тебя нет более интересных тем для разговора, чем мои носки?
- Что может быть интереснее разговора о твоих носках? Только разговор о твоих ступнях.
- Я немедленно вешаю трубку, если разговор продолжится в том же духе.
- Сними джинсы.
- Ни за что!
- Ну пожалуйста.
- Нет! Категорически нет! Я буду чувствовать себя глупо. Да и вообще, с какой стати?
- Ну, наверное, потому что я тебя попросил.
Последовала пауза.
- Мне придется положить трубку.
- Нет, оставь ее в руке.
- Ой, умоляю!
- Держи телефон рядом с молнией, когда будешь ее расстегивать. Делай это медленно.
- Нет!
- Я не прошу многого.
- А по-моему, многого.
- Я постоянно об этом думаю.
- Но это не означает, что я обязана позволять тебе слушать, как я расстегиваю ширинку.
- Я не сказал, что ты обязана, я просто попросил. Я не понимаю, почему в течение этого длинного и, должен добавить, ужасно строгого периода, когда я должен завоевать твое доверие, мне нельзя ощутить даже самую тонкую сексуальную связь с тобой.
- А если ты услышишь, как я снимаю штаны на расстоянии ста двадцати миль, тебе станет легче?
- Да, вообще-то станет. Я знаю, это звучит немного жалко, но я так сильно люблю тебя.
Последовала пауза, а потом Кельвин услышал очень тихий, отрывистый звук расстегиваемой молнии.
- Бот. Доволен? - услышал он ее голос.
- Сними их, не клади трубку и сними их. Стяни их с трусиков, вниз и через ступни.
- Только после тебя.
- Я уже снял. Я в своем номере. Я только что принял душ, и на мне гостиничный халат. Через минуту я должен спуститься вниз и поужинать с Родни и Берилл, а все мои мысли только о тебе.
Последовала еще одна пауза.
- Ладно, - сказала Эмма отчасти упрямо, отчасти соблазнительно. - Тогда сними халат.
- Вон ты как заговорила.
Кельвин сделал, как она просила.
- Снял, - сказал он. - Он лежит на полу.
- Значит, ты голый?
- Да, и выгляжу великолепно. Совершенно сногсшибательно, как говорят. Теперь ты снимай джинсы.
Кельвин установил звук телефона на полную громкость, пытаясь услышать приглушенный шорох снимаемой одежды.
- Сняла, - сказала ему Эмма, вернувшись к телефону. - И чувствую себя довольно глупо, стоя в трусиках.
- Значит, на тебе только трусики, лифчик и футболка?
- Да, все правильно. Трусики сиреневые. Лифчик белый. Футболка бледно-розовая, пока ты не спросил. Думаю, ты захочешь, чтобы я их тоже сняла?
- Нет. Я хочу быть рядом, когда ты будешь это делать.
- Будь ты рядом, я бы этого не сделала.
- Но ведь когда-нибудь сделаешь.
- Возможно.
- Ты можешь засунуть телефон в трусики и потереть микрофоном о свое тело?
- НЕТ!
- Пожалуйста?
- НЕТ!! Ни за что! Категорически нет!
- Почему?
- Потому что ты гадкий извращенец!
- Что в этом извращенного? Я хочу послушать шелест твоего кустика.
- Не говори гадостей!
- Мне кажется, это хорошая идея.
- Ну а я не собираюсь этого делать.
- Но у тебя ведь есть кустик, верно? Ты ведь не удалила все воском или что-то в этом роде? Ненавижу это. Просто ненавижу.
- Значит, у тебя было много лысых?
- Полно. Такое ощущение, что в Америке все девушки это делают, они почему-то думают, что это сексуально. Еще одно последствие безумного омолаживания. Сначала взрослые женщины начинают разговаривать как маленькие девочки…
- Как Берилл.
- Да, например, как Берилл. А теперь они все хотят иметь лобки как у маленьких девочек. Если вдуматься, это довольно отвратительно.
- Значит, тебе приходится иметь дело со множеством лобков?
- Повтори.
- Что?
- То, что ты только что сказала, это прозвучало так мило. Пожалуйста, повтори еще раз.
- Не будь таким жалким. Отвечай на вопрос.
- Да, в прошлом я видел ужасно много лобков, и, повторяю, все чаще и чаще мне, к сожалению, попадались лысые.
- А тебе нравится, когда они шуршат, когда о них трется телефонная трубка?
- Да.
- Я не стану этого делать. Заставь одну из своих девушек, должен же остаться кто-то, кто еще не образилился.
- Эмма, нет никаких других девушек. Все в прошлом. И если уж на то пошло, я никого и никогда не просил делать это. Меня это вообще не интересовало. Ты единственная женщина, возбуждающая меня настолько, что даже мысль о шуршании твоих лобковых волос меня заводит. Для меня здесь все в новинку.
Последовала еще одна пауза, после чего Кельвин услышал в трубке тихий, мягкий, шуршащий звук. Через некоторое время он снова услышал ее голос.
- Хватит? - спросила она.
- Еще минутку, - ответил он. - Я хочу сказать, только если тебе это нравится. Если ты не возражаешь?
- Нет, - сказала она. - Наверное, не возражаю, хотя и чувствую себя глупо.
Через несколько секунд слабое шуршание продолжилось и длилось целых две или три потрясающие минуты, после чего Эмма снова заговорила.
- Все? - вежливо поинтересовалась она.
- Да. Все, - выдохнул Кельвин. - Можешь перестать.
- Хорошо.
- Это было великолепно.
- Я рада, хотя вообще-то, боюсь, я тебя обманула. Я терла трубкой о ковер.
- Стерва!
- А по-моему, это смешно.
- Пожалуйста, скажи, что ты сняла штаны.
- Нет.
- Черт.
- Прости. Ты позвонишь мне сегодня после ужина?
- Я больше никогда тебе не позвоню.
- Ну, пожалуйста.
- Ладно.
Одеваясь, Кельвин серьезно задумался о том, что с ним происходит. Секс с Эммой понравился ему сильнее, чем секс с любой другой женщиной за многие годы. А ведь он даже не занимался с ней сексом. Он даже не занимался с ней телефонным сексом. Он занимался телефонным сексом с ее ковром. И все же ему ужасно понравилось. Привыкшему к власти человеку это было совершенно непонятно.
Хочу быть гадким
Родни ждал своих коллег уже довольно давно.
Все трое судей договорились встретиться в семь тридцать в баре гостиницы, поэтому Родни сидел здесь с семи часов. Кельвин пришел почти в восемь, а Берилл, что неудивительно, нигде не было видно.
Плохое настроение Родни слегка улучшилось оттого, что, в отличие от сегодняшнего утра, Кельвин пребывал в добром расположении духа.
- Да-а, я вижу, тебя что-то порадовало, - заметил Родни.
- Да, - прямо ответил Кельвин, но не стал уточнять, что именно.
- Шампанского?
- Конечно. Но не это дерьмо, - сказал Кельвин, кивнув в сторону бутылки, которую Родни выбрал и почти опустошил за время часового ожидания. - Я закажу что-нибудь приличное.
- Ты всегда загонялся по вину, да, Кельвин?
Алкоголь уже начал сказываться на Родни, и он говорил с Кельвином таким тоном, каким ни за что не заговорил бы трезвый. Кельвин только улыбнулся.
- Я хотел спросить, - продолжил Родни, надеясь воспользоваться хорошим настроением собеседника и не понимая, что сам портит его, - ты обдумал то, о чем мы говорили в ресторане вечером накануне съемок в самолете?
- А о чем мы говорили? - спросил Кельвин, не поднимая глаз от винной карты.
- Ну ладно тебе, Кельвин. Мы говорили о том, чтобы я в этот раз был более гадким, крутым, остроумным, а сегодня я слышал твои планы на этот год, и среди них была эта идиотская шутка с Берилл, которая плещет на меня всякой хренью, а я абсолютно уверен, что всем понятно, что это наигранно.
- Да ты что, Родни?
- Да, я так думаю.
- Ну, а по-моему, если британский зритель верит в то, что двенадцать человек, которых мы ежегодно им показываем, - это лучшие артисты, обладающие поистине звездными качествами, которых мы нашли во всей Британии, то он поверит во все.
- Слушай, Кельвин, давай перейдем к главному. Я хочу в этот раз быть круче, и на меньшее я не согласен. Более того, Берилл не станет плескать в меня кофе. Хорошо? Я на это не подписываюсь. Я серьезно. Ни за что.
- "Кристалл" девяносто шестого года, - сказал Кельвин официанту. И больше ничего не добавил.
- Кельвин, ты слышал, что я сказал?
- Да, слышал.
- Хорошо.
Последовало продолжительное и неуютное молчание, и Кельвин снова заставил Родни нарушить его.
- Значит, мы договорились? В смысле… да?
Кельвин улыбнулся усталой, многострадальной улыбкой. Принесли шампанское, и он подождал, пока официант откупорит бутылку и нальет два бокала, прежде чем снова заговорить.
- Родни, ты действительно думаешь, что быть крутым - это твоя тема? В смысле, всем нам нужно использовать свои сильные стороны.
- Я крутой.
- Правда?
- Да! Тебе нужно было видеть, как я набросился сегодня утром на девушку в гостинице, когда узнал, что меня поселили в администраторский номер…
Родни замолчал. Он не собирался говорить об этом своем несчастье. Он не был достаточно пьян, чтобы не понимать, что жалобами на менее роскошный номер только усилит значимость этого факта. Родни пообещал себе, что сохранит полное достоинства молчание, но теперь все испортил.
- Тебе не нравится твой номер, дружище? - спросил Кельвин полным сочувствия голосом.
- Нет, нет, все в порядке. Все нормально.
- Ну и на что же ты тогда жаловался?
- Ни на что.
- Прости, но мне показалось, что ты набросился на служащую?
- Да.
- За что?
В мыслях Родни шла борьба. У него было достаточно ума и опыта в таких делах. Он прекрасно осознавал, что жалоба на качество номера выставит его слабым и жалким, а он подозревал, что Кельвин и без того считает его таковым. Интуиция подсказывала ему, что единственный разумный выход - придумать историю о сломанном чайнике или асимметричном утюге для брюк и таким образом объяснить скандал в гостинице, но праведный гнев, поднимавшийся из глубин его души и подогретый тысячью настоящих и придуманных признаков пренебрежения во время прошлых сезонов, а также почти полная бутылка шампанского развязали ему язык.
- Я живу в номере, Кельвин. В номере!
- Да?
- А у тебя и у Берилл апартаменты. Дома, если уж на то пошло. У вас собственные дома у озера.
- Ты спросил у администратора, в каких номерах живем мы с Берилл?
- Ну… это просто выплыло наружу. Я спрашивал о своем номере и… да, это выплыло.
- Ты не думаешь, что после этого мы все выглядим немного глупо?
- Ну нет. Не думаю. Я спросил между делом.
- Значит, ты не из-за этого набросился на нее?
- Нет.
- Это случилось в другой части вашего разговора?
- Ну да, вроде того.
- Родни, ты хочешь жить в моем номере?
- Нет, дело не в этом…
- Ради бога. Я могу зайти туда после ужина и забрать свои вещи. Я использовал всего пару полотенец, а постель перестелили.
- Нет, я не этого хочу. Я не это хотел сказать.
- Чего же ты хочешь? Что ты хочешь сказать?
- Ничего, я… Слушай, мы говорили о моем имидже.
- Родни. Ты мой друг. Хороший друг. Мы ведь хорошие друзья, верно?
- Да, надеюсь.
- Я очень уважаю тебя как одного из ведущих членов команды шоу и действительно ценю твой вклад. Но, друг, ты должен понять, что продюсер здесь может быть только один. Ты ведь понимаешь, верно?
- Ну, конечно.
- Я должен полагаться на инстинкты ради нашего общего блага. Ты понимаешь?
- Ну да.
- Я знал, что ты поймешь. - Кельвин приобнял Родни. - Спасибо, дружище. Ты настоящий друг и настоящий профи. Кажется, Берилл к нам не присоединится, а я, если честно, с ног валюсь. Ужин я закажу в номер. А ты допивай "Кристалл".
С этими словами Кельвин поднялся и ушел, оставив Родни допивать вторую бутылку в одиночестве.
На следующее утро Кельвин подошел к девушке-администратору.
- Мисс, вчера вы работали?
- Да, сэр, я.
- Когда мистер Рут поднял шум насчет того, что у него номер меньше, чем у меня?
- Ну-у…
- Ну же, милочка, мы ведь с ним друзья, мы уже посмеялись на этот счет.
- Да, он действительно пожаловался на свой номер и сначала отказался поехать на машинке до летнего дома. Кажется, он пытался доехать туда на лимузине, хотя летний дом расположен в центре поля для игры в гольф.
Кельвин расхохотался и показал ей копию газеты "Сан", открытую на странице "Странности".
- Видите телефон для тех, у кого есть история? За пикантные подробности о знаменитостях газета платит хорошие деньги. Позвоните им и расскажите эту историю. Знаете, просто смеха ради, а?
Кельвин оставил газету девушке и, все еще хихикая, пошел к машине.
Прослушивание: все замерло
Здесь собрались Шайана, Квазар, Грэм, Миллисент, ребята из группы "Парень", "Четверка-Х" и Сьюки, а также Латиффа, Незабудка и Трой с комиксом в руке. Кроме них здесь находились сотни полторы жаждущих славы и странный старичок, немного похожий на принца Уэльского.
Все они сидели в холле, куда их отправили по прибытии.
Но где же остальные? Всюду так тихо. Так неподвижно.
- Должен признаться, я думал, что нас здесь соберется целая толпа, - сказал мужчина, немного похожий на принца Уэльского (а точнее, он самый). - На телевидении все выглядит именно так, верно? Или чудак опять все не так понял? Знаете, со мной это частенько бывает, мои мальчишки постоянно дразнят меня, мерзавцы. Я искренне считаю, что они подлецы.
По огромному деловому и развлекательному центру "Булл ринг" в Бирмингеме гуляло эхо.
Где же были толпы, орды жаждущих славы, которые всегда кричат и аплодируют во время начальных эпизодов шоу "Номер один" в попытке привлечь внимание трех знаменитых судей?
Они уже были тщательно отсняты и оцифрованы и находились в монтажном компьютере технологического отдела шоу, ожидая вставки в отснятый сегодня материал, где они снова будут кричать.
Однако пока что они не появлялись, и вокруг была странная тишина.
Прослушивание: натаскивание Вики
Челси начала второй день работы в Бирмингеме с подготовки Вики, шестнадцатилетнего "сморчка", и ее мамы, которым выпало спровоцировать инцидент с выплескиванием кофе.
- Она так мечтала об этом, - говорила мама. - Только об этом и говорит. Это ее жизнь.
- Ничего удивительного. Вики очень талантливая девочка, - сказала Челси, всовывая очередную пенопластовую чашку кофе в руку мамы. - Она надерет им зады.
- Она сгорает от нетерпения, это ее мечта. Она только этого и хочет.
- Это моя мечта, - подтвердила Вики. - Я только этого и хочу.
- Я говорила с ней о других мечтах, - добавила ее мама, словно забеспокоившись, что их семья может показаться немного однообразной. - Но она и слышать ничего не хочет.
- Я и слышать ничего не хочу, - эхом отозвалась Вики.
- Она совершенно не хочет об этом слышать, - повторила мама. - "Это моя мечта, мама", - вот что говорит эта юная леди, и ни на что другое не соглашается. Правда, маленькая мисс шоу-бизнес? Ты хочешь быть звездой.
- Я хочу быть звездой, - уверила Вики свою маму.
- Это ее мечта, - повторила мама.
- Это моя мечта, - сказала Вики.
- Она никогда не перестанет мечтать свою мечту, - сказала мама.
- И не нужно, - уверила их обеих Челси. - Сегодня у Вики есть прекрасная возможность. Девочка вроде Вики должна мечтать свою мечту, потому что знаменитость создает себя сама.
- Вы совершенно правы, Челси, - сказала мама.
Челси была на взводе. Это было необходимо, ведь, несмотря на то что у Вики сегодня точно не было никаких шансов, у Челси они как раз были. Заняв в команде шоу "Номер один" должность Эммы, она повысила свой статус, найдя Кельвину избитую жену, которую тот требовал от Трента. Теперь она была полна решимости упрочить свое положение, предоставив боссу участницу прослушивания в отличном психологическом состоянии, соответствующем выделенной ей роли в шоу.
Работа с Вики заключалась в том, чтобы убедить ее, что она и правда следующая Джуди Гарленд, несмотря на очевидные доказательства обратного. Разочарование и унижение, которые потом испытает девушка, послужат катализатором для мощного противостояния между Берилл и Родни, и, как они надеялись, последнее протянется сквозной нитью через весь эпизод. Поэтому падение Вики должно быть абсолютно убедительным.
- Нельзя сыграть катарсис, - любил повторять Кельвин.