Две страшненькие девушки, которые думали, что они "не такие, как все". Недостаточно не такие, как все, и, недостаточно страшненькие. Не подходят.
Следующий конверт. Симпатичный черный юноша, который утверждал, что поет как Майкл Джексон. Не такой симпатичный, как остальные полдюжины черных юношей, которые утверждали, что поют как Майкл Джексон, и чьи заявки уже лежали в стопке "выскочек". Не подходит.
Еще один конверт. Сьюки. Обесцвеченные волосы. Силиконовые груди. Искусственный загар. Вместо юбки - крохотная тряпочка. "Ненавидит, когда ее судят по одной внешности". Эмма вгляделась в глянцевую фотографию. Под слоем макияжа, загаром и накладными ресницами Эмма увидела, что Сьюки выглядит усталой и озлобленной. К тому же она почти наверняка проститутка. "Сморчок" и "липучка", которая притворяется "выскочкой". Может получиться неплохой сюжет. Эмма передала бланк заявки Тренту.
- Слишком много "бобиков", - ответил он.
"Бобики" расшифровывалось как "блондинки с большими буферами".
- У нас прямо год шлюх-неудачниц, - посетовал он. - Они все думают, что Кельвину захочется их трахнуть.
- Ну да, мы ведь сами в прошлом сезоне толкнули эту мысль.
- И теперь нам приходится за это платить! Каждая свихнутая дура в Барнсли мечтает о жирном гонораре из "News of the world". Выкинь заявку.
Эмма вгляделась в глаза Сьюки. Она видела женщину на грани распада. Вся ее взрослая жизнь была построена на безвкусном гламуре и сексуальности, которую лет эдак через пять она не сможет больше выдерживать. Несомненно, Сьюки была привлекательной в школе, достаточно привлекательной, чтобы придумать себе мечту, которая разрушит ее жизнь: она может стать одной из девушек с обложки журналов.
"Ненавидит, когда ее судят по одной внешности".
"Неудивительно, - подумала Эмма, - особенно сегодня, ведь выглядишь ты как унылая застиранная старая кухонная тряпка".
Эмма уже собиралась выкинуть заявку, но затем, заметив, что Трент погружен в другую заявку, решила по наитию дать Сьюки шанс. Если она выступит на шоу в трехсекундном ролике в качестве "сморчка-выскочки", то, возможно, следующие пару месяцев сможет получать вдвое больше за услуги стриптизерши, и, видит бог, деньги ей точно не помешают. Эмма положила заявку Сьюки в стопку "выскочек" и взяла следующий конверт.
Внутри была еще одна заявка от очередной необъятных размеров матери шестерых детей из Вест-Индии с "заразительным смехом", которой друзья посоветовали написать заявку. Не подходит.
Следующие три конверта - все от студентов факультета театрального искусства. Не подходит. Не подходит. Не подходит. Еще семнадцать. Ни одна заявка не подходит. Все надежды, мечты, страстные мольбы отчаявшихся людей, которые умоляли, чтобы их спасли от их собственной столь ненавистной им жизни. Ни одна не подходит.
Эмма налила себе еще одну чашку кофе и подумала, не выйти ли на улицу покурить. Нужно работать сосредоточенно, нельзя позволить себе отвлекаться, любой конверт может быть тем самым. Правило Кельвина гласило, что каждый конверт нужно открывать так, словно он первый.
Эмма вдруг поймала себя на том, что думает о Кельвине. Он был так умен. Конечно, он тоже это знал, но это ведь справедливо, все в рамках логики. Уверенность так сексуальна.
Эмма отхлебнула кофе, устало потянулась и взяла очередной конверт из стопки. Еще не дочитав до конца, она поняла, что Грэм и Миллисент получат приглашение на прослушивание. Эмма даже не сочла нужным показывать заявку Тренту, а сразу положила ее в стопку "нытиков". Сроки поджимали, а в команде были четкие правила, и Грэм из певческого дуэта Грэма и Миллисент определенно подходил им.
Грэм и Миллисент
- Ну, не буду вам мешать, - сказала мама Грэма, закрывая за собой дверь спальни. Это была спальня помешанного на музыке парня: вдоль стен стояли стопки дисков, на столе лежал работающий iPod, подсоединенный к двум огромным колонкам по обеим сторонам кровати. Еще здесь стояла полка с дисками и приличной коллекцией старомодных долгоиграющих пластинок, каждая тщательно подписана. Здесь были электрогитары, бонго, камертоны, iMac и стандартный набор "Pro Tools". Единственным отличием этой спальни от большинства спален музыкальных молодых людей, мечтающих о звездном небе поп-культуры, было полное отсутствие бардака. Комната была в идеальном порядке, каждая вещь лежала на своем месте, чтобы ее можно было легко найти. И на стенах ничего не было. Никаких плакатов, фотографий или рамочек с кусками кожи от барабана, подписанного членами групп тяжелого рока, вообще ничего.
Миллисент сидела рядом с Грэмом на кровати. На коленях у Грэма лежала акустическая гитара, но Миллисент протянула руку, чтобы забрать ее.
- Ну же, - твердо сказала она. - Нужно петь без сопровождения, ты ведь знаешь.
- Но это так глупо, - ответил Грэм. - С гитарой у нас получается намного лучше.
- Грэм, правила для всех одинаковы. Ты ведь ненавидишь особое отношение.
- Я ненавижу его, только когда это просто уловка, - ответил он. - А вот схитрить я бы не прочь.
- Я им писала. Они ответили, что инструменты у нас будут потом, если мы пройдем первые этапы.
- Конечно, пройдем. Я хочу сказать, мы ведь круче всех? - задал Грэм риторический вопрос, означавший, что он совершенно уверен в собственных словах и что они действительно лучшие.
Миллисент взяла гитару, и в этот момент ее рука прикоснулась к его руке; на секунду между ними проскочила искра.
- Не стоит нам прогуливать колледж, знаешь ли, - сказала она.
- Милли, не каждый день проходишь прослушивание на шоу "Номер один", и в любом случае нам не понадобится диплом, когда мы станем звездами, - ответил Грэм.
- Не нужно слишком на это рассчитывать, Грэм.
- Мы молодцы, Милли. Все это говорят.
- Да, и любой, кто идет на это шоу, говорит, что все вокруг утверждают, что он молодец. Ну же, я думала, мы будем репетировать.
Они запели, как всегда начав с песни "Just Like A Woman" Боба Дилана. Милли очень нравилось, когда Грэм пел с легкой хрипотцой, хотя она знала, что он делает это, потому что не может брать некоторые ноты. В их дуэте Милли пела лучше. Настоящей страстью Грэма были инструменты.
После "Just Like A Woman" они спели "This Land Is My Land" Вуди Гатри, после чего Грэм предложил выпить чаю.
- Грэм, мы спели всего две песни. Ты совсем не стараешься.
Грэм, казалось, действительно не был расположен петь. Его что-то тревожило.
- Милли?
- Да?
Последовала пауза. Видимо, вопрос, который хотел задать Грэм, давался ему нелегко.
- Как я выгляжу? - наконец спросил он.
Миллисент удивилась. Она знала Грэма много лет, и раньше он никогда ее об этом не спрашивал.
- Как ты выглядишь? - повторила она, чувствуя себя глупо.
- Да. В смысле, я знаю, что у меня темные волосы, и мама говорит, что я симпатичный… что бы это ни означало, ведь все матери думают, что их сыновья симпатичные.
- Ну… ты симпатичный.
- Нет, это не ответ. Как я выгляжу?
Миллисент ужасно покраснела. Ей стало интересно, может ли Грэм понять, что она смущена; ей вдруг стало очень жарко, и она подумала, что он, должно быть, чувствует исходящее от нее тепло.
- Я не знаю, - сказала она. - Почему ты сейчас заговорил об этом? Мы должны репетировать.
- Ну, если мы хорошо выступим на прослушивании, меня увидят миллионы людей, правда? А я никогда не видел себя. Это ведь так странно. Я хочу знать, что они увидят.
- Грэм, это всего лишь прослушивание.
- Я знаю, как выглядишь ты, Милли.
- Правда? Ну и как же я выгляжу?
- Ты красивая.
Грэм потянулся и, найдя ее лицо, притянул его к себе. Поцелуй был очень длинный, как и все первые поцелуи.
Для Грэма это был самый настоящий первый поцелуй, а не просто первый поцелуй с Миллисент, и, когда он водил языком у нее во рту, ему хотелось, чтобы это ощущение длилось вечно. Миллисент тоже полностью погрузилась в происходящее. У нее был кое-какой опыт, но едва ли достаточный, и они с Грэмом компенсировали напором и энергией отсутствие хорошего стиля и нежности.
Наконец, после того как Миллисент не разрешила Грэму засунуть руку себе под джемпер, они разомкнули губы.
- Твоя мама внизу, - прошептала она.
- Кому какое дело?
- Мне есть дело, Грэм. К тому же это… ну… Мне просто нужно перевести дух, вот.
- Как я выгляжу, Милли? - спросил он.
Во время длительного тесного общения темные очки с Грэма слетели, и теперь он смотрел на нее странными, темными невидящими провалами, которые Милли видела редко, но каждый раз чувствовала, что никогда к ним не привыкнет. Возможно приняв ее молчание за смущение или даже отвращение, Грэм начал ощупывать кровать в поисках очков.
- Не надевай их, Грэм. Только рок-звездам можно находиться в помещении в темных очках. А ты пока что не рок-звезда. Да, и, кстати… ты тоже красивый.
"Четверка-Х"
После Грэма и Миллисент Эмма открыла еще штук тридцать конвертов, прежде чем решила оставить "Четверку-Х".
Майкл, лидер "Четверки-Х", написал свое полное имя, как и положено. Майкл Роберт Харли. Девятнадцать лет.
Затем Майклу нужно было написать адрес. Он подумывал написать "до востребования", потому что почтальон не всегда доходил до конца коридора огромного малоэтажного дома в Бирмингеме, где он жил с матерью и сестрами. Район Майкла некогда назывался именем Анайрина Бевана, а затем носил имя Нельсона Манделы. Нынешнее название было Коллинбрук, в честь ручья, который некогда с журчанием тек по земле, где был построен район, а сейчас являлся частью канализационной системы под ним. Майкл называл это место адом.
Когда Майкл только подрастал, для мальчишки (особенно черного мальчишки) существовало только две реальные возможности покинуть Коллинбрук: совершить преступление (преимущественно торговать наркотиками) или заниматься спортом. Теперь появилась третья возможность: шоу "Номер один". Майклу больше понравилась мысль собрать музыкальную группу из мальчишек, чем купить пистолет или стать боксером, и так появилась группа "Четверка-Х", которая поможет ему и его семье вырваться из ада.
Дебаты по поводу названия группы продолжались бесконечно долго, и ее участники по-прежнему не пришли к варианту, который нравился бы всем им. Проблема заключалась в том, что все называли их группой "Четверка-Икс", в то время как Майклу было очевидно, что их нужно называть "Четверка храбрых".
- Ну почему бы тогда так и не назвать ее - "Четверка храбрых"? - спрашивала мать Майкла.
- Потому что тогда люди не поймут прикола, - ответил Майкл. - Нас ведь четверо, и мы "Храбрые".
- Да, но если написать название с буквой "X", получается не очень хорошо, да и вообще непонятно, о чем идет речь. Буква "X" не обязательно означает "храбрый".
- Ну да, я знаю, мам, но "X" выглядит круто. Посмотри… - Майкл взял листок бумаги и написал "Четверка-Х", а рядом - "Четверка храбрых". - Ну же, посмотри, что круче выглядит?
- Люди не будут читать название группы, они будут его слышать, - заметила мама.
- Только не на этом бланке, мам. Они будут читать мою заявку, и мне нужно произвести на них самое хорошее впечатление.
Поэтому Майкл написал "Четверка-Х", и, когда Эмма послала юноше приглашение приехать в Бирмингем на прослушивание, она была убеждена, что в списке у нее значится группа под названием "Четверка-Икс".
Дальше в заявке нужно было описать себя или свою группу десятью словами. Майкл и остальные участники группы решили, что если перечислить десять прилагательных, а не писать обыкновенное предложение, то получится оригинально.
Они написали: "Обалденные, оттопыренные, офигенные, остервенелые, оттянутые, очаровательные, озабоченные, отвязные обормоты". Эмма прочитала множество таких определений, но не стала думать плохо о "Четверке-Х". Когда тысячам людей приходится отвечать на вопрос, используя всего десять слов, даже Шекспиру трудно было бы придумать что-то оригинальное.
Последний вопрос звучал так: "Почему мы должны выбрать вас?" В ответ на это Майкл написал: "Это наша мечта. Это единственное, чего мы всегда хотели. Мы будем много работать. Мы будем учиться и расти. Мы заставим вас гордиться нами, и мы надерем вам зад!"
Это послание не отличалось от десятков тысяч других, ведь все конкурсанты выучили язык шоу "Номер один" во время предыдущих сезонов.
Промучившись так долго над названием группы, описанием и ответом на вопрос "Почему мы должны выбрать вас?", Майкл бы удивился, узнав, что единственным интересным местом в его заявке Эмма сочла адрес. Возможно, реши Майкл все-таки написать адрес почтового отделения, "Четверка-Х" никогда не получила бы приглашения. Эмма открыла конверты девятнадцати других совершенно одинаковых черных мальчишеских групп из Мидленда, и одна из них даже называлась "Четверка храбрых", но ни одна из них не была родом из такого печально известного, безнадежного места, как зона Коллинбрук. Это место было символом многочисленных ошибок, допущенных при планировании городов послевоенного периода, набитая битком наркотиками военная зона, в которую боялись заходить даже полицейские. Эмма знала, какая пропасть разделяет существование, которое эти ребята ведут сейчас, и "жизнь звезд", о которой они мечтают, и что Кельвин определенно сочтет это классным сюжетом.
Эмма положила заявку группы "Четверка-Х" в папку "выскочек".
Как и автобусы, успешные заявки ходили группами, и в следующем конверте после "Четверки-Х" Эмма нашла заявку группы "Пероксид". Еще один подходящий сюжет, который Эмма тут же отправила в папку "выскочек", даже не прочитав заявку и не посоветовавшись с Трентом. Эмма ожидала появления группы "Пероксид"; в конце концов, именно она посоветовала им снова подать заявку.
В то же время годом ранее
История группы "Пероксид" началась годом ранее. Они были многообещающей группой, выбранной с трибун во время одного из прослушиваний на стадионе. Стадионы очень редко приносили плоды, поскольку практически невозможно составить какое-либо ценное мнение о ком бы то ни было, когда на земле толпятся двенадцать тысяч человек и каждый пытается привлечь к себе внимание. Стадионные дни были просто эффектным ходом, здесь можно было набрать максимальное количество кадров с огромными толпами для заставки программы и к тому же поддержать достоверность главной идеи шоу "Номер один", будто для конкурса прослушивались тысячи человек. Здесь все были равны, и каждый желающий мог прийти и постоять на трибунах, в то время как команды отборщиков бегали по рядам и подзывали всех, на кого падал глаз, просматривая максимальное количество людей по принципу конвейера, уделяя каждому от двадцати до тридцати секунд. Здесь приходилось принимать моментальные решения, к тому же усталые и запыхавшиеся команды могли судить о конкурсантах только по внешности. Группа "Пероксид", две почти полностью обнаженные молодые блондинки, оказалась в числе выбранных и во время прослушивания перед тремя судьями показала себя на редкость хорошо. Оказалось, что невероятно глупые попытки казаться сексуальными были не единственным их отличием. Они действительно хорошо пели, и на них начали возлагать большие надежды.
Эмма до сих пор помнила проходившее год назад производственное совещание, на котором Кельвин озвучил свои планы на их счет.
- Мы их отсеем после первого тура, - объяснил он ко всеобщему удивлению. - Нужно смотреть на вещи в долгосрочной перспективе.
- Я думала, мы сможем довести их до финала, - заметила Берилл. - Я думала, они как раз твоего типа. Они поют не хуже половины других финалистов, они прикольные и офигенно отчаявшиеся. Что тебе еще нужно? Ты вообще видел, как они ревели, когда мы их взяли?
- Вот именно, это "суперлипучки", особенно младшая, - согласился Кельвин. - Они плачут даже лучше, чем поют. Если они так плачут, когда одерживают победу, представь себе, что произойдет, когда они проиграют.
- Почему бы тогда не дать им разбег, чтобы они могли потерять намного больше? - настаивала Берилл. - Они миленькие девицы, и, если честно, у нас уже излишек "толстух" и "собак".
- Долгосрочная перспектива, дорогая, долгосрочная перспектива. Нужно спрашивать себя: в чем сюжет?
- Ну и в чем он?
- Ну, можно, конечно, дать этим пташкам разгон, как ты говоришь, и я не сомневаюсь, что сюжет из них выйдет неплохой.
- К тому же из-за столярных станков повылезают всякие их бывшие дружки-отморозки, готовые рассказать о невероятной ненасытности девчонок до мужиков и секс-марафонах по восемнадцать часов, - вставила Берилл.
- Все верно, Берилл, - ответил Кельвин. - Бери - не хочу, и я уверен, что вы все думаете, что нужно хвататься за них обеими руками. Но как вам такая мысль? Мы доведем их до первого тура, расхвалим, заявим что-то вроде "Вы лучшие из тех, кто входил сегодня в эту дверь" и "Хвала Господу за настоящие таланты". Затем, к всеобщему изумлению, мы почти моментально их отсеем, прямо после второго тура. Никто этого не ожидает, и они - в последнюю очередь. Берилл в ужасе, девочки плачут, ты обнимаешь их, кричишь на меня, плещешь водой в Родни, но я непоколебим, а Родни, разумеется, голосует так же, как и я, потому что он всегда делает то, что ему велят. Шучу, Родни.
- Ха-ха, - ухмыльнулся Родни, словно острая шутка лучшего друга и коллеги - то, что он больше всего любит.
- За дверью в холле сидит Кили, - продолжил Кельвин, с энтузиазмом развивая тему, - истерия набирает обороты. Сердца группы "Пероксид" разбиты. Кили поверить не может, что их отсеяли, она хочет зайти в зал и сказать мне все, что она обо мне думает. Берилл к этому моменту грозится уволиться… Много кадров с Родни, который сидит с угрюмым видом, зная, что Берилл права, а он снова обосрался и принял неверное решение.
- Ха-ха, - с трудом выдавил из себя Родни.
- Даже я вдруг начинаю сомневаться, - продолжал Кельвин, распаляясь все больше. - Правильный ли выбор я сделал? Девочки определенно знают ответ на этот вопрос! Они идут в "Комнату гнева" и кричат в камеру, что все равно станут звездами, их груди вздымаются, тушь течет по лицу, серьги в пупках трясутся от эмоций. "Подожди, Кельвин Симмс! - кричат они. - Мы взлетим до небес, и тогда ты обо всем пожалеешь". Мы мусолим эту тему целую неделю, снова и снова обсуждаем ее на "ITV2", пытаемся подтолкнуть газеты к идее проведения кампании "В защиту группы "Пероксид"". Включаем сюжет во всех подробностях в рождественский DVD… А потом, - победоносно ухмыльнулся Кельвин собственной гениальности, - мы приглашаем их поучаствовать в следующем году. Вот это сюжет что надо.