У стены, обмотанное толстыми змеями цепей, стояло немыслимое, невозможное существо. Волосы из чистого пламени, черные дуги рогов, уходящие за спину, скорбное и презрительное лицо с беспощадно сжатыми губами… Глаза закрыты, все тело покрыто страшными ранами - и свежими, и зарубцевавшимися.
Нуртан подошел к пленному, щелкнул чем-то справа от него, и механическое приспособление в форме розы с острыми лепестками впилось в тело и повернулось в нем.
Прежде чем отвернуться с ужасом, Симерэль успела увидеть, как судорога боли прошла по лицу Сына Бездны, как распахнулись глаза пленного и перехватили её взгляд.
Обратно они шли молча, и лишь расставаясь у кабинета Правителя, девушка спросила:
- Отец, про какой ключ ты говорил? - Ключ от кандалов Инзариэля.
- Разве его сохранили? Зачем?
- Видишь ли… Наибольшую боль ему могут причинить не физические пытки, но сознание близкой и невозможной свободы. Поэтому, когда Ларэту требуется особенно много энергии, Нуртан приходит к нему с этим ключом. Видя ключ, Инзариэль испытывает столь сильные муки, что пространство буквально взрывается от его энергии. Её с лихвой хватает на решение всех проблем.
- И ты передашь этот ключ мне?
- Да, в день праздника Завершения. Я вручу твоему слабоумному брату символы власти, ты же получишь власть истинную.
- Ну что ж, спокойной ночи, отец…
Но для нее самой ни эта ночь, ни последующие спокойными уже не были. Едва задремав, она видела бездонные очи, полные пламени, и беспробудной тоски, и боли, и презрения… и тут же просыпалась и долго не могла унять бешено стучащее сердце.
Затем наступил праздник Завершения. Таорд попрощался со своими подданными и отбыл на покой, о котором давно мечтал. Слабоумный брат Симерэль стал номинальным Правителем, а она - фактическим, и ключ от цепей великого пленника всегда висел на ее груди, под слоем дорогих одежд.
Напрасно девушка говорила себе, что больше никогда не пойдет в то страшное подземелье - прошло несколько дней, и она поняла, что ей обязательно нужно увидеть пленника ещё раз. Увидеть - и потребовать снять с нее проклятие своих глаз.
И снова Симерэль шла узкими коридорами. На этот раз одна. Она надеялась, что где-то по дороге встретит Нуртана, но этого не случилось.
Так же тускло светили факелы, и так же безмолвно и неподвижно стоял у стены Великий. Глаза его были закрыты. Осмелев, девушка заговорила:
- Послушай, Инзариэль…
Он тотчас раскрыл очи - и слова комом встали в горле.
И тогда заговорил он. Голос, подобный грохоту камней в горах и в то же время обволакивающий, как бархат, обрушился на нее, заставил сжаться и отступить назад.
- Что привело сестру Правителя в мою скромную обитель? Позволь мне догадаться! Вы изобрели новую чудо-машинку и хотите проверить её на моей плоти? Что ж, прошу. Надеюсь, вы преподнесете мне нечто оригинальное!
Девушка, ошеломленная и раздавленная, принялась оправдываться, бормоча что-то о проклятии, глазах и снах.
- Проклятье? Если б я мог, ваш род был бы проклят ещё множество лет назад, и ваш пра-пра-прадед умер бы сразу тысячью смертями, которые я ему пожелал. И самой легкой было бы медленное погружение в лаву вулкана.
Симерэль, не ответив, в стыде и страхе бежала прочь.
Но не прошло и двух дней, как она снова спустилась в подземелье и прошла сумрачными коридорами в зал для пыток… а потом ещё и ещё. Она стала приходить туда регулярно. Огненные глаза не отпускали её и не оставляли выбора. Мастер пыток Нуртан отчего-то не встретился ей ни разу, хотя на теле пленника то и дело появлялись свежие раны.
И вот настал день, когда она решилась спросить у великого узника, что он станет делать, если она дарует ему свободу?
Он ответил, что в этом случае уничтожит город и сотрет с лица земли всякое воспоминание о двэллах.
И опять она покинула его в ужасе и слезах…
Прошла целая вечность. (Симерэль казалось - вечность, но на самом деле - меньше месяца.) Как провела это время девушка, как выдержала - она не понимала сама.
Она снова пришла к пленнику и сказала, что отомкнет кандалы и отпустит его на свободу - если он обещает стать её мужем. Все остальное ей безразлично.
Инзариэль ответил:
- Если ты отомкнешь мою цепь, я покажу тебе - что значит моя любовь. И если после этого ты по-прежнему пожелаешь быть моей женой - я останусь с тобой.
Ни секунды не раздумывая, Симерэль сняла со своей груди ключ и отомкнула браслеты кандалов на запястьях и ногах пленника. Цепи пали.
Инзариэль выпрямился и освобождено расхохотался. И раскрошились стены вокруг. Он развел руки в стороны, и между ними заметались огненные бичи - красные, белые и синие. Красные, свившись в жгут, пробили, расплавили толщу земли и камней над его головой. Белые, расходясь вширь, как круги на воде, разбивали крупные осколки в мелкие, а мелкие превращали в песок. А синие, длинными щупальцами срываясь с его пальцев, уничтожали жителей города, в страхе метавшихся средь рушащихся зданий.
Симерэль, упав к его ногам, дрожала и плакала. И лишь повторяла:
- Обещал… Ты обещал…
Потом всё стихло и замерло. Инзариэль рывком поднял девушку на ноги. Вокруг были руины, черный пепел, да сиротливые язычки огня, мелькавшие здесь и там на месте пожарища, оставшегося от прекрасного Ларэта.
- Я не забыл - я сказал тебе, что покажу, что значит любовь ит-хару-тэго.
Он обхватил её ладонями за голову, и она упала в его глаза - два озера пламени. Он наклонился и поцеловал её.
Симерэль показалось, что в горло ее заливают кипящее масло. От жара в тысячи солнц кожа на ее губах и щеках запузырилась и полопалась… Она пыталась оттолкнуть его, вырваться из губящих объятий, но крепче арвейса были его руки.
Наконец Инзариэль отстранился. Он вгляделся в обожженное лицо девушки, с губами, похожими на открытую рану, с запекшейся кровью на щеках.
- Ну что, по нраву тебе моя нежность?
Симерэль попыталась что-то крикнуть, но ожоги не давали произнести ни слова. Лишь стон, похожий на мычание вырвался из черных от крови губ. Сын Бездны рассмеялся:
- Не вышло из нас мужа с женой! Что ж, прощай.
Он провел ладонью по ее волосам и добавил тихо, как никогда не говорил прежде - не зло и не холодно, но почти ласково:
- Прости, маленькая, нежная Симерэль. Я лишь выполнил обещание, данное тебе. Не моя вина, что моя страсть обжигает, и не твоя вина, что люди слишком слабы и хрупки, чтобы быть возлюбленными Сыновей Бездны.
И он ушел - отправившись на поиски своих извечных братьев и не менее бессмертных врагов.
Так был разрушен прекрасный город Ларэт, так погибли все его жители. Немного позже творящие возмездие бичи ит-хару-тэго стерли всех двэллов с лика земли. Впрочем, не всех - ещё годы спустя можно было встретить на руинах дворца Правителя сумасшедшую женщину. Лицо ее обезображивали шрамы. Она постоянно бормотала что-то о предательстве, боли и пламени, но слушали ее лишь тараканы и крысы, во множестве заселившие бывшие жилища гордых жителей Ларэта.
Потом и она умерла - то ли застигнутая случайной молнией эндорионов, то ли погребенная каменной плитой, рухнувшей на нее в развалинах блистательной прежде столицы двэллов…'
- Зачем ты показал мне все это? Почему, почему я должна была это видеть?! Ведь это не про меня - на мне не лежит такой тяжкий грех, как предательство своего народа! И я никогда никого так сильно не любила.
- Это не ты - теперешняя. Но кто знает, может быть, это ты вчерашняя. Или завтрашняя. Для правосудия не существует рамок времени.
- То есть ты считаешь, что я должна расплачиваться за грех, которого не совершала, и не факт, что совершу? Это, по-твоему, справедливо?!
- Мне кажется, ты похожа на эту девушку, Симерэль. Влюбишься в кого угодно и ради любви не постоишь ни перед чем. Впрочем, я могу и ошибаться. В любом случае, это всего лишь история, над которой стоит немножко подумать.
- Слышишь, ты, урод в маске, меня задолбали твои поучительные истории и сказки! И мне надоели эти долбаные миры, по которым ты меня таскаешь каждую ночь! Я хочу нормальных снов, а не этого психоделического бреда. Да кто ты вообще такой - что позволяешь себе указывать, как я должна жить?!
- Мне показалось, этот вопрос мы уже решили. Я твой собеседник. Спутник. Провожатый. Но не нервничай же так, расслабься. Смотри!
В его ладони появилась роза. Секунду помедлила и вспорхнула с пальцев птицей с пурпурным оперением. Затем рассыпалась сверкающим дождем рубинов. А они, в свою очередь, застыли на полу каплями, похожими на кровь.
- Вот и всё, - он показал пустую ладонь. - Забудь о том, что видела сегодня, или помни - это все равно не вернет цветок, однажды ставший кровью.
- Ладно, - пробурчала я. - Возможно, я что-то и поняла. Возможно, не зря ты тут распинаешься. А ты расскажешь мне еще о том мире, в котором я когда-то родилась, или могла бы родится, или еще рожусь? Рождюсь?.. Черт, у этого слова, оказывается, нет будущего времени. В общем, кто такие эндорионы и ит-хару-тэго и отчего они так смертельно ненавидят друг друга? Ты мне это поведаешь?
- Обязательно, но не сегодня. Слишком много переживаний для одного дня на тебя обрушилось. Ступай, я отпускаю тебя в твои сны, они уже заждались.
Он шагнул в зеркало, в незнакомый (или давно забытый мною) мир. Обернулся и помахал мне оттуда рукой, а затем неспешно двинулся к живописным руинам невдалеке. Шевелились алые драконы на черном шелке, плеть с серебряными шариками скользила в высокой траве. Последнее, что я успела заметить перед тем, как погрузиться в свои родные сновидения, была женская фигурка, застывшая на вершине одной из полуразрушенных башен. Она пробудила во мне необъяснимую нежность.
Глава 3
СЭНС
Сontra spem spero
(Без надежды надеюсь)
Под утро отчего-то приснился осенний Питер. Это самое мягкое и красивое время здесь. Ни душным летом, когда огромные здания застят горизонт и от жары плавится мозг, ни сырой и черной зимой, когда брызги снега, смешанного с грязью, летят в тебя из-под колес несущихся мимо автомобилей, ни весной с только что обнажившейся, замусоренной землей с обилием собачьих кучек - нельзя почувствовать такого умиротворения. Грустные неровно-узорчатые листья цвета червонного золота, цвета королевской мантии отрываются от родных веток, отчего те становятся беззащитными, и мягко планируют на мокрый асфальт, на упругие волны Невы. Осень окутывает все вокруг серо-жемчужной дымкой, делая окружающее загадочным и зыбким. Питер кажется спящим щенком, положившим на лапы лобастую голову и укутавшимся в уши площадей. Улицы, мягкие от упавшей листвы, утекают вдаль, теряясь в дебрях дворцов и памятников. Машины, подобно большим обленившимся жукам, медленно скользят по ним, охваченные общей сонливостью.
Я и попала сюда в первый раз ранней осенью - чуть меньше двух лет назад. Может, оттого так крепко в него влюбилась. Навсегда…
Проснувшись, я нежилась в осеннем ностальгическом настроении. На душе было тепло, и я не сразу сообразила, что не один сон тому причина. А еще и хорошая компания.
Очень классно просыпаться в одной постели с человеком, в которого хоть и не влюблена, но испытываешь жуткую симпатию. Сашенька, Сэнс, спасибо за супер-приятную ночь, за нежность и ласку. Пусть это иллюзия - нежности и нужности, и второго раза не будет - все равно спасибо.
Из каких соображений, спрашивается, я к нему вписалась? Наверное, хотелось отвлечься от одиночества, от иссушающей меня безответной влюбленности. Вчера, когда мы все дружно проснулись и не менее дружно отправились - куда? - естественно, в 'Трубу' (место встречи изменить нельзя!), я пересеклась там с Сэнсом.
Сашка - один из самых добрых и мягких людей в нашей уличной тусовке. Он талантливый музыкант и 'шоколадный' мальчик, небольшого роста, улыбчивый, выглядящий скорее мажором, нежели неформалом. Сладкая конфетка, мягкая игрушка - с нелегким прошлым, застывшим в печальных глазах спаниеля. Играя, он переступает с ноги на ногу, и еще он немного картавит (что совершенно не портит его исполнение):
Как будто мир околдовали,
а ты один успел укрыться…
Обожаю эту песню. Правда, она единственная из сочиненных Сэнсом, которую я слышала. Обычно он играет 'Сплин' или 'Нау'. Люблю внимать профессионалам - забываю о времени, когда звучит хорошая игра, сопровождаемая приятным голосом. В общем, я не заметила, как ушли все наши, а идти в Хижину одной не хотелось. Сашка предложил вписаться к нему, и я с радостью согласилась.
…А потом, мы лежали в обнимку на очень тесном (разложенное кресло-кровать) лежбище, и я ощущала, как тепло и нежно у меня внутри.
- Сашка, ты же вроде не питерский?..
- Да, я из Новороссийска. Можно сказать, горячий южный мужчина, ты разве не почувствовала?..
- Ну… местами, - я мечтательно мурлыкнула. - Слушай, расскажи о себе - а то я практически ничего о тебе не знаю.
- Спрашивай. Так, наугад я не могу - слишком много было жизненных событий. Задашь вопрос - потянется цепочка, а ни с того ни с сего в голову ничего не приходит.
- Ну что ж, начнем с простого: что тебе было больнее всего оставлять в родном городе - друзей, семью?..
- Ничего себе простое… Хотя ответить могу с ходу, не задумываясь: горше всего мне было расставаться со своей возлюбленной.
Я почувствовала крошечный, чуть заметный укольчик ревности.
- Тогда зачем ты уехал?
- Во-первых, так сложились обстоятельства. А потом - если очень любишь человека, так, что даже дышать начинаешь с ним в унисон, то наступает момент, когда вдруг понимаешь, что должен отпустить его, дать волю. И посмотреть, что из этого выйдет. Если вернется - великое счастье. Если нет - останутся воспоминания и ощущение, что пережил нечто очень редкое, недоступное большинству людей. Настоящая любовь - это иная ступень эволюции, иное мировосприятие. Я рад, что мне довелось это испытать. И еще я твердо уверен, что такое больше не повторится у меня никогда и ни с кем.
- Знаешь, Сэнс, я тебе искренне завидую, всей душой! Может, расскажешь поподробнее, как вы встретили друг друга, как поняли, что вы половинки? Обожаю романтические истории.
- У нашей истории слишком печальный финал. Да и 'романтического', в моем понимании этого слова, было немного. Познакомились через приятелей (каких конкретно, уже и не вспомню). Увидели друг друга, и - как пишут в бульварных романах - словно током прошибло. Два года практически не расставались. Потом мне нужно было срочно уехать в Питер, я уже говорил, так сложились обстоятельства. Прощание вышло смазанным и каким-то неискренним: кажется, она всерьез решила, что я ее бросаю. Потом - новый город, множество впечатлений и обязательные ежевечерние звонки. В них-то и заключалась главная романтика и нежность наших отношений. Как-то она попросила меня рассказать, где я обитаю. Я ответил, что вписываюсь в какой-то сталинской развалине под самой крышей. И она процитировала куплет древней песенки: 'Моя любовь на пятом этаже - почти где луна. Моя любовь, конечно, спит уже, спокойного сна…' Знаешь, в этот момент я почувствовал такое тепло, какого и не подозревал, что существует. Целых три года прошло с тех пор, а я помню этот разговор в подробностях. Тем паче, что то была наша последняя беседа. На следующий день меня посадили, и на два года я был потерян миром.
- А за что, если не секрет?
- Я не совершил ничего такого, после чего не мог бы смотреть людям в глаза. Просто взламывал уличные телефоны-автоматы: кушать-то тоже, как ни прозаически это звучит, надо было, а ничем другим, в силу разных обстоятельств, зарабатывать не мог.
- А что случилось с ней?
- Где-то через год до меня дошли слухи, что она крепко подсела на героин. Когда узнал это, попытался покончить с собой. Чувствуешь, - Сашка провел моей ладонью по своей шее, по длинному теплому шраму. - Думал, что перерезать сонную артерию - самое надежное. Оказалось, что не силен в анатомии. Откачали, уроды. Оставшееся время пришлось проторчать в тюремной психушке. Вот такой вот конец нашей истории. Потом я вышел, кое-как выправил свое существование. Появлялись девушки-подружки, я даже научился почти влюбляться в них.
- А как же твои возвышенные и глубокие чувства?!
Мне совсем не нравилось такое окончание истории, и я попыталась голосом выразить возмущение мужской неверностью.
- Я уже говорил: я счастлив, что довелось это испытать. Знаю, что для меня такое никогда больше не повторится, спасибо ей за это. В моем сердце и в моей памяти она навсегда заняла главное место. Но… ехать сейчас в родной город, разыскивать ее, видеть, как она опустилась и поистаскалась, я не хочу. Не могу. Пусть лучше всё остается, как есть.
Он замолчал. А я, запустив пальцы в его черные густые кудри, задумалась о себе и о том, как я завидую Сэнсу: ведь ему довелось испытать то, о чем я на уровне эмоций и понятия не имела. Только читала…
Спустя несколько минут он снова заговорил:
- Хватит лохматить мой 'хаер'. Я бы поспал, если можно, а то уже рассветает…
Мне послышались в его голосе нотки тоскливой обреченности: видно, мои расспросы пробудили в нем давно закопанные, спрятанные от себя горькие воспоминания.
- Не грузись, слышь? - Я ткнула его кулаком в плечо. - Спать так спать, только по-честному. В смысле, вместе, а не так, что один дрыхнет, а другой ностальгирует, закопавшись в печальные мысли.
- Забавная ты, Росси… До всего-то тебе есть дело. Хорошо, обещаю, что постараюсь не думать и задремать поскорее.
- Отлично. И напоследок еще вопросик, ничего особенного, просто в голову пришел: что тебе в Питере больше всего не понравилось? Ну, напрягает, там, раздражает в повседневной жизни?
- Обилие пидоров, - ответил он, не задумываясь. - Они здесь странные какие-то: маскируются под обыкновенных натуралов, а потом так невзначай начинают предлагать: 'Может, поедем ко мне, Сашенька? Я вас хорошим вином угощу, да и горячая вода у меня есть, можно вместе в джакузи сходить…' Б-рр, мерзость какая! Самое обидное, отмазаться жутко трудно - они все хитрые и вкрадчивые. От одного такого после пары подобных бесед я месяца два бегал. Вплоть до того, что, увидев его на одной со мной стороне улицы, сразу перебегал дорогу.
- Ну, Сашенька, что же ты так жестко относишься к людям нетрадиционной ориентации? Тебе должно льстить их внимание. Уродов они вряд ли домагиваются, повышенный интерес к твоей персоне - комплимент твоим внешним данным! И вообще, откуда такая агрессия? Если ты сам не пробовал, не значит, что это плохо. Я вот, например, тоже традиционная, но к лесби отношусь вполне терпимо, даже могу их понять. Просто я знаю, что сама - слишком женщина, чтобы захотеть кого-то своего же пола…
Тут я оборвала свою речь, заметив, что доказывать что-то спящему телу крайне бесперспективно.