Очень трогательные взаимоотношения у этой парочки. С воплями: 'Ой, Тони Брексон, Тони Брексон, ай брейк май хат, ай брейк май хат!..' - он потащил ее в сторону самой дальней комнаты. Вижи смеялась и в притворном гневе колотила по обнаженному расцарапанному торсу.
- Солдат не заметил потери бойца, - угрюмо пробормотал Красавчик, щедро разбавляя испорченное блюдо водой.
Он проглотил несколько ложек, запил их холодной заваркой и поплелся спать.
Оставшись в полном одиночестве на кухне, я погрызла сухарь, чудом сохранившийся в хлебнице, мысленно посочувствовала Семен Семенычу и Марфе (не сладко быть крыской при такой-то кормежке) и свернулась клубочком в просторном кресле.
Но вместо дремы давешняя боль подкатила к моему бедному черепу. Правда, не такая сильная и огненно-жгучая. Я стиснула зубы и зажмурилась. 'Ну пожалуйста, пожалуйста, не надо, не сейчас… Уйди, сгинь, пропади!.. На море, на океане, на черном-черном острове растет дуб вековой, под его корнями сундук на тридцати замках… Я запру свою боль, замкну на все засовы. Пусть голова птиц, пролетающих мимо, болит, пусть гады морские мучаются, а от меня - уйди, уйди к другому, другой, другим… кому угодно…' Я не заметила, как заревела, кутая лицо в колени. Наедине со своей мукой, грызущей изнутри голову, словно лисенок спартанского мальчика…
- Але, Росси, с тобой все в порядке? У тебя что, опять то же самое? Слышишь, отвечай, не молчи!..
Кажется, он держал меня за плечи и тряс, тряс с неимоверной силой.
- Уйди, убирайся, оставь меня… - я кричала громко, до эха в собственных ушах, но на самом деле, верно, то был жалкий лепет.
Абрек стиснул мой подбородок, разжал сведенные судорогой зубы и принялся впихивать в рот какие-то таблетки. Я попыталась выплюнуть их, но он мертвой хваткой сжал мне челюсть:
- Глотай, чертова дура, это обезболивающее!..
Потом меня колотила пост-рыдательная дрожь, засохшие слезы щиплющей коркой сковали щеки. Голову медленно отпускало. Абрек, обняв меня одной рукой, другой поглаживал по голове и ласково ругался вполголоса:
- Значит так, деточка: если ты в течение ближайших суток не выберешься к доктору, я лично оттащу тебя, дурищу несусветную, в больницу за шкварник.
- Пойду, пойду, хорошо… А ты чего не спишь, кстати? На кой черт тебя на кухню понесло?..
- Да просто выдалась чересчур жаркая ночка, - он плотоядно улыбнулся, - Вижи уснула, я решил выползти воды попить. А тут ты сидишь - с таким видом, словно уже собрала чемодан, готовясь к длительной поездке на небо.
- Скорее уж в геенну огненную - там меня ждут с распростертыми объятиями.
- Ну уж, не такая ты великая грешница. Максимум - скучное чистилище. До ада нужно дослужиться.
- А ты - ты дослужился до обители вечной скорби?
- Не знаю, - он стал внезапно серьезным, не похожим на себя обычного. - Скорее да, чем нет. На моей душе хватает грехов.
- Я слышала, ты сидел. За что?
- Разве это имеет значение? В общем и целом - за дело. Я не был невинно осужденным. И дали мне ровно столько, сколько заслужил. Или даже меньше.
- А отец и мать тебя поддерживали тогда?
- Отец - да. А матери у меня больше нет. Она отказалась от меня, как только меня осудили. Еще бы - ведь я не оправдал ее надежд. Я был таким золотым мальчиком, учился на журналиста, а тут - бац, и оказалось, что у прекрасного с виду яблока гнилая сердцевина. Она не захотела принять меня такого - подгнившего, не вписывающегося в её стандарты. Ну, дай ей Бог всего самого лучшего и светлого. Знаешь, даже в тюрьме, в глубине самого черного омута я порвал бы глотку любому, дурно отозвавшемуся о моей матушке.
- Да, понимаю. О-ой…
Я попыталась путем злостной симуляции соскочить с опасной темы, заметив нехорошие искорки в потяжелевших серых глазах. Только взбешенного Абрека не хватает мне до полноты жизненного счастья. Нет, меня он не тронет стопудово, но, если еще кто заглянет на кухню, свары не избежать, так как от депрессии он сильно звереет.
- Что?! Опять?..
- Кольнуло чуток… Всё, уже отпустило. Я слышала, вы тут недавно к какой-то мажорке на дачу смотались? Ну, и как съездили?..
- Замечательно! На перроне мы с Вижи смертельно поцапались, а я пьяный в хламину, ну и в итоге она уехала на последней электричке, а я решил в Питере остаться. Потом посидел-подумал и зачем-то загрузился в поезд, едущий совсем в другую сторону. Дальше - провал. Просыпаюсь неизвестно где, открываю глаза - трехметровый забор с глобальной такой, проникновенной надписью красного цвета: 'Заповедник по выведению лабораторных животных'. Помню, ошалел дико, а в мозгу одна мысль: 'Господи, мамонтов они там, что ли, выводят - чтобы такой стеной от мира отгораживаться?!' Вот так я и съездил к мажорке на дачу… Ты, к слову, спать не хочешь? А то у меня глаза не то что слипаются - не разлепляются уже.
- Хочу, конечно.
Я скрыла досаду: сны - это замечательно, тем более такие, как у меня в последнее время. Но они никуда не денутся, а вот посидеть еще в обнимку за неспешными разговорами с человеком, в которого безумно и безуспешно влюблена…
- Ну, вот и здорово. Пойдем к нам в комнату - там свободное местечко у стеночки, кажись, осталось.
Сглотнув тяжелый вздох и изобразив на лице благодарную улыбку, я поплелась вслед за Брейки к своему сегодняшнему спальному месту.
Закрыв глаза, приготовилась ко встрече со Спутником.
И она не заставила себя ждать. На этот раз декорациями к ночной беседе (или очередному нравоучению - это уж как получится!) служили стены обыкновенной квартиры. Я опасливо покосилась на окно: стандартный пейзаж… странно. А где чудеса?
Герой моих снов раскинулся на низеньком диване, поджав под себя одну ногу и шевеля босыми пальцами другой. Черный шелковый халат с алыми драконами, как водится, замызганный и порванный, был перевязан плетью с серебряными шариками на концах. Короткая ручка плети лежала на его вытянутой ноге. Ну и, естественно, маска на… все-таки склоняюсь к мысли, что лице.
- А каких чудес ты ждешь, деточка?
Он так точно скопировал интонации Абрека, что я вздрогнула.
- Прекрати! Ты прекрасно знаешь, как мне это не нравится!
- Не нравится - что? Когда я подражаю интонациям близких тебе людей?
- Нет, когда ты суешься в мой внешний мир! Ты - мой бред, моя галлюцинация, пускай, я с этим смирилась. Но не смей копировать реально живущих созданий - иначе я окончательно разуверюсь в своем душевном здоровье.
- А что есть реальность, маленькая? Я снюсь тебе. А может быть, напротив: ты снишься мне? Или мы оба снимся какой-нибудь сложноорганизованной протоплазме из другой галактики. И чьи ощущения более правдивы и точны?..
- Ой, только не надо притч о китайском мудреце и бабочке - слышали, проходили… Знаешь, мне сегодня было так больно, а потом так страшно, а потом опять больно. За что мне это?
- Мы все виноваты перед чем-то или кем-то. Или будем виноваты, или были - когда-то давно. Так давно, что уже не помним об этом. Взгляни сюда!
Он спрыгнул с дивана и оказался возле чего-то огромного, закрытого черным покрывалом.
- Подойди, не бойся!
Он сдернул ткань. Под ней скрывалось большущее зеркало. Как загипнотизированная, я шагнула к нему. Сначала я ничего не видела, кроме собственной мордахи с грязными подтеками от высохших слез. Потом картинка начала меняться… Размеренный голос Спутника комментировал увиденное.
'…В самый разгар 'алых' времен, когда Крылатые и Сыны Бездны сшибались в яростных схватках и небо полнилось их криками, а земля стонала от переполнявших её недра поверженных тел - случилось это.
Самыми сильными из людских племен считались двэллы. Высокие, статные, они называли себя любимыми первенцами Гармонии. Их столица Ларэт по праву именовалась лучшим городом мира. Белоснежные здания, статуи Гармонии из бирюзы и нефрита, величественный дворец Правителя, окруженный каскадом искусственных водопадов… Город был не только прекрасен, но и неуязвим. Единственный из всех городов этого мира, он был способен устоять и под натиском эндорионов, и под испепеляющим дыханием стальных драконов, оседланных ит-хару-тего.
В давние времена двэлльские маги сотворили вокруг столицы купол чистой энергии, не позволявшей никакому злу и разрушению проникнуть за его пределы. Каким образом поддерживалась эта энергия на протяжении столетий - держалось в тайне. Поговаривали, что где-то в подвалах дворца заключен Великий (Крылатый или Сын Бездны), и именно благодаря его силе держится купол. Ведь известно, что Великие живут почти вечно, и энергия, подаренная им Изначальными Силами, неисчерпаема. Единственное, что вызывало недоумение - каким образом смогли заставить Великого расставаться со своей силой? Удержать-то можно - кандалы и цепи из арвэйса, черного металла из земных глубин, ни порвать, ни расплавить нельзя, но одно дело - пленить, и совсем другое - заставить трудиться на благо хозяина.
Но тайна эта была ведома лишь Правителю и, может быть, паре-тройке придворных магов, а всем остальным приходилось довольствоваться домыслами и слухами и любоваться куполом, прозрачным, с нежно-радужными переливами: изнутри - с благоговением и гордостью, снаружи - с завистью.
В темном кресле из железного дерева, откинув назад седую голову, прикрыв усталые глаза набрякшими веками, сидел в глубокой задумчивости Правитель двэллов, господин Ларэта и всех окрестных земель, прозванный в народе Таордом Могучим: за ширину плеч, громовой голос и количество женщин, посетивших его постель. Недалекий, прямой, любящий хорошо поесть и вдоволь повеселиться с придворными, Правитель первый раз в жизни был в тупике. Через двенадцать дней - праздник Завершения, на котором он должен будет снять с себя обруч Правителя и назвать имя преемника, одного из сыновей. Согласно законам гордых двэллов, править ими может только могучий и сильный, и не более тридцати лет. Далее - почет и покой на окраине страны, на берегу теплого моря. Душой Таорд давно уже был там: слушал шелест волн, дремал под сенью деревьев - годы правления истомили его. Хотелось тишины и бездействия.
Но была одна проблема, острая, словно больной зуб. Кому оставить корону, а с ней и власть над огромной страной, и тайну, сокрытую в глухих подвалах, запертую на надежные засовы? Младший сын, умный, отважный и благородный сердцем, тот, на кого отец возлагал все надежды, пропал три года назад, отправившись в странствие. Старший же сын, Вильер, родился на свет проклятым Изначальными Силами: лицом и телом мужчина, умом же - пятилетний ребенок. Конечно, можно назначить наследником и слабоумного - лишь бы его сохим - правая рука и помощник, был мудрым и благородным. И если Правителем может быть лишь мужчина, то сохимом - и дева, главное - чистота ее крови и принадлежность к его семье. Семь дочерей было у Могучего, и сейчас он размышлял, кого из них наделить властью, кто сумеет достойно повелевать и сохранит главную тайну их дворца.
Симерэль было от роду всего пятнадцать. Но за два дня она повзрослела на десятилетие. Позвав ее в свой кабинет и усадив напротив себя, отец поведал ей, что через двенадцать дней она станет правой рукой (а по сути - головой) своего брата-Правителя.
- Но почему я? - спросила девушка удивленно и огорченно. - Веллора умнее и красноречивее меня, а Сэтха сильнее характером. И даже юная Роян намного серьезнее.
- В тебе есть милость и мудрость, дитя мое. Опыт придет, и серьезность появится в силу большой ответственности, но, не будучи милостивым, даже самый благородный двэлл не может стать истинным Правителем. Ведь его сердце не будет болеть, когда будет страдать его страна, и глаза его останутся сухими даже в час, когда реки крови заструятся по долинам и лугам, по которым он бегал ребенком.
Девушка долго спорила - ей совсем не хотелось менять свободу юной принцессы на золотые цепи при слабоумном брате-Правителе. Но вдруг согласилась, как выдохнула - взглянув на усталые складки у губ отца и его скорбный взор. Таорд поцеловал ее, желая доброй ночи, и велел придти на следующий день на закате солнца - чтобы он показал ей то, что должен знать Правитель.
Темный узкий коридор, холодные стены, низкий потолок. Тихо… и страшно, оттого что так тихо.
- Куда мы идем, отец? - спросила Симерэль жалобно.
Она демонстративно спотыкалась через каждый шаг - шелковые туфли не предназначены для походов по сырым туннелям, им бы ковер из нежной шерсти или отполированный пол бальной залы.
- Скоро, скоро, мой свет, вот уже дверь. Сейчас мы за ней посидим, побеседуем, а потом - дальше. Но там уже совсем близко.
Они вошли в маленькую укромную комнатку. Слуга, следовавший за ними, поставил на стол зажженный светильник и удалился. Девушка забралась с ногами в одно из старых кресел и вопросительно посмотрела на отца.
- В эту тайную комнату тридцать лет назад привел меня мой отец, а его - мой дед, и так далее, - степенно начал Таорд, опустившись в кресло напротив. - Знаешь ли ты, почему процветает наш город, несмотря на то, что весь остальной мир то и дело орошается реками крови?
- Да, конечно. Нас охраняет чудесный купол, дарованный Гармонией, как самому отважному и достойному из людских племен. Это знают все.
- Не совсем так. Не для каждого - настоящее знание. Слушай же, Симерэль. Полтысячи лет назад, как и сейчас, земля полнилась яростью и болью. Гармония покинула ее, Изначальные Силы раздирали своей враждой, Крылатые и Сыны Бездны в вечной бойне плавили небо и превращали в пустыни цветущие луга и поля, и люди, которых они не замечали, становились их случайными жертвами. Двэллы были такими же, как и все. Как и другие племена, они прятались по ущельям и чащам, едва заслышав шелест крыльев в небе и боевые выкрики. Так же строили они дома из веток и камыша - чтобы не жалко было разрушенное упавшим с неба ледяным копьем или подожженное огненным бичом жилище. Только маги у двэлльского народа были умные и хитрые. Долго раздумывали они, как обезопасить себя и своих близких, но удача, как говорится, рухнула прямо с неба. Ларэт, будущий Правитель города, названного в его честь, был застигнут в горах очередной небесной схваткой. Воздух лопался от криков Крылатых и Сынов Бездны, окрестные скалы плавились под ударами огненных бичей. Забившись в узкую расщелину, Ларэт молился Гармонии - чтобы защитила, пронесла беду мимо. Раздался особенно сильный грохот - замершему двэллу показалось, что на него рухнул небосвод. И все затихло.
Выждав какое-то время, Ларэт выполз из своего укрытия и тут же чуть не рванулся обратно. В трех шагах от места, где он обрел приют, огромной мертвой тушей распростерся стальной дракон - ездовое животное и верный друг ит-хару-тего. Значит, поблизости и его хозяин. Тоже мертвый? Вряд ли - Великих почти невозможно убить. Тем ужаснее и бессмысленнее была их извечная вражда, в которой случайными жертвами становились, главным образом, люди, которых Великие не удостаивали своим вниманием.
Ларэт с опаской рассматривал поверженное чудовище. А потом он увидел невдалеке лежавшего навзничь Сына Бездны. Он был сильно израненный, но живой, и значит, обязательно сумевший бы выжить и восстановить могущество. Вокруг него светящейся паутинкой вибрировали силы, рожденные его болью.
Уже не один год велись среди знатных семейств двэллов разговоры о защитном куполе, не пропускавшем бы копья эндорионов и пламень ит-хару-тего. Оставался лишь нерешенным вопрос, откуда взять энергию на его создание и поддержание. Ответ лежал теперь у ног мага и будущего Правителя.
Ларэт с помощью слуг перенес Великого в глухое подземелье дворца. Тот был без сознания, но многочисленные раны быстро затягивались. Тяжелыми черными цепями из арвейса раненого приковали к стене. Позже немногие посвященные в тайну узнали, что пленили самого Инзариэля, одного из тринадцати князей Сынов Бездны. Даже он, очнувшись, не смог порвать цепей, не смог докричаться мысленно до своих братьев сквозь толщу земли. И на его ярости и ненависти стал строиться щит, отгораживавший город от всех бед и напастей.
Когда Инзариэль понял, что от него нужно двэллам, назло им он стал спокоен и закольцевал энергию в себе, не давая ей вырваться наружу. И вновь Ларэт придумал, что нужно сделать.
Он пришел в подземелье, где томился Великий, взяв с собой три клинка. От страшного крика боли рассыпались в пыль несколько камней, три кровавых ручья заструились по телу узника. Он не мог больше сдерживать свою силу, и вновь мерцающей паутиной окутала она окружающее пространство. С тех пор для сохранения защитного купола Инзариэля стали пытать. И не было больше проблем с защитой великого города…
Правитель закончил рассказывать и посмотрел на дочь.
- И что, вот уже полтысячи лет в подвалах нашего дворца мучается Великий?!.. Но это безжалостно! - Симерэль сжала ладони в маленькие острые кулачки и подняла на отца глаза, полные горечи и гнева.
- Жалость? А что такое жалость, дитя мое? Разве Великие испытывают ее, когда гибнут люди, нелепо и бессмысленно, от их ударов, наносимых друг другу? Так нет ли высшей справедливости в том, что один из них служит щитом от бичей своих братьев и молний своих врагов? Будь благоразумна, девочка моя. Пойми: если б не было боли этого существа, незнакомого тебе и беспощадного, то не было бы и города, который ты так любишь. Не было бы садов, в которых тебе так нравится гулять, фонтанов и площадей, улыбок на лицах твоих соплеменников…
Девушка помолчала, потом виновато склонила голову:
- Прости меня, отец, я была не права. Мои выводы слишком поспешны: вероятно, зло во благо не является злом. Могу я его увидеть?
- Конечно, моя маленькая будущая правительница. Именно для того я и привел тебя в это мрачное место.
Таорд дернул за шнурок, свисавший с потолка. За стеной послышался звон колокольчика. Бесшумно отворилась незаметная дверь в углу, и возник человек с чисто выбритым и неподвижным лицом.
- Да, мой господин, - он низко склонил голову в приветственном поклоне.
- Познакомься, Нуртан, - это Симерэль, будущая сохим при моем слабоумном сыне.
- Женщина в этой комнате? Не к добру это, мой Повелитель. Впрочем, не мне судить.
- Да, не тебе - ибо она твоя будущая госпожа: именно ей я отдам ключ.
Нуртан промолчал, ещё ниже склонив голову.
- Дочь моя, сей нелюбезный господин - второй и последний человек, посвященный в тайну. Он мастер пыток. Он следит за разнообразием досуга хранителя нашего города, чтобы он, упаси Гармония, не заскучал и не привык к определенному виду боли. Ты готова увидеть это?
- Да, отец, - откликнулась побледневшая девушка еле слышно.
Первым шел Нуртан, за ним Правитель, а последней брела Симерэль, и каждый шаг давался ей с немалым трудом. Они спустились по лестнице еще глубже и вошли в просторный зал, освещенный факелами, висевшими вдоль стен. В ужасе и тоске замерла девушка, обозревая открывшееся ей зрелище.