Иной раз среди сна я вскрикивал от жгучей обиды и просыпался: я чувствовал сырость, это изверглось из меня семя. Меня опять обманули! Кто? Все эти неопределённые, безликие, которые обходят с разных сторон, дёргают, я им доверился, и меня опять обманули. Дёргают, тянут, подталкивают к распылению, если не насилием, то обманом. Я слабый, - что я могу им противопоставить? Если даже сознание мне не принадлежит? оно ведь периодически выключается, они требуют, чтобы оно выключалось, и тогда делают со мной что хотят. Что не имеет ко мне никакого отношения - мне омерзительно, что меня используют. Лучше умереть. Пусть отнимут сознание насильно, вместе с телом. Вот подавить надо ту волю, которая соблазняет, и пусть остаётся один страх: он не даст уснуть, пока я не умру от бессонницы. В любом случае, так меня больше устраивает, чем это манипулирование мною. Если я не обладаю ничем, то пусть так и будет сказано прямо, без обмана. А то как будто покупать акции каких-то компаний заставляют громадных и отдалённых заставляют каких-то фондов, я представить не могу в принципе и не понимаю, чем они занимаются, - а меня бы уверяли, что я теперь их паритетный хозяин и распорядитель. А я не понимаю, что значит "паритетный". По-моему, это и бывает только во сне. Как в смерти, там нет ни царей, ни рабов, ни гениев, ни бездарностей, ни красавцев, ни уродов. Поскольку все должны спать, то сон всех и уравнивает.
Или там есть праведники и преступники? Если так, то это многое бы прояснило. "Спать сном праведника", - говорят, но я не могу вообразить, а наверное, это магнитное облако не наползает туда: оно точно уже не оставляет никаких дифференциаций. Праведник потерял бы в нём свою праведность, а преступник - преступность. Для преступника, пожалуй, это облако пустоты ещё желанно, он потянулся бы туда с отрадой и примирением. А я отшатываюсь в ужасе и за что бы уцепиться, - значит, праведник? судорожно шарю вокруг. Но и преступник не всякий бежит от преступности. Возможно, я такой, который во что бы то ни стало желает держаться за свои грехи, а Бог спасает меня лишь по превозмогающей милости?
Но я опять плохо соображаю, голова свесилась на грудь, и я опять вздрогнул, но, может быть, я не вздрогнул бы, если б в окошко не постучали. Но я слышал отчётливый громкий стук и скрежет чего-то о подоконник.
Я выключил лампу и сдвинул край занавески, чтобы посмотреть. Там стоял человек, слабо освещённый уличным фонарём. Он тянул к стеклу руку.
- Сосед, не спишь? Открой мне! - крикнул он, увидев в окне моё лицо. Я узнал голос Володьки из строительно-монтажного управления.
- Чего тебе?
- Открой, я зайду. Поговорить надо.
- Сейчас. Подожди, - сказал я.
Опустив занавеску, я засунул свои бессвязные записи под матрас и вышел в сени. Мимо двери шмыгнул в чуланчик, там небольшое окно на заднюю сторону. Я открыл раму, вылез быстро и тихо и закрыл за собой. Теперь я глядел из-за угла: никого нет, наверное, Володька пошёл на крыльцо. Вдруг в моей комнате свет зажёгся. Я подкрался под окно - занавеска опущена, ничего не вижу, только слышу громкие голоса:
- Вот он!
- Что?.. Ох ты!..
- Глаза открыты…
- Нет, живой. Дури какой-то наелся.
- Или укололся.
- Нет, шприца не видно, колёс, наверное, съел горсть.
- Ох ты… - Ругань, ругань, долгая отчаянная матерщина…
- Да нет, бесполезно.
- Когда ж он успел?
- Ну, Володька!..
- А что - я? - испуганный голос Володьки.
- Что? Не - того, а?
- Чего??
- Пошелестел ему?
- Я-а?? Когда? Я же с вами с бытовки…
- А почему ж… Ладно. Где документация?
- Нет нигде, я уже посмотрел, - голос, мне неизвестный, как и другой…
- Как это? Ты что! Он сидел с вечера, он должен был сделать! Вчера свет горел всю ночь, позавчера… Ищи! Весь дом переверни: сени, чердак, подпол…
- Может, он её в печке сжёг.
- Да нет, дымом не пахнет. - Володька; заглядывает, наверное, за заслонку…
- Это он бы точно не успел… Если, конечно, не… а, Володька?
- Чего? Чего вы на меня наезжаете. - Володька заныл, завсхлипывал. - Я же привёл! Чего ещё? Откуда я знаю, что он тут делал?
- Ты умрёшь, падла, если не будет документации, понял? Вот здесь умрёшь, не выходя!
- А может, Флакон к нему приходил?
- Флакона не было здесь сегодня! Он в Зимошёстке. И его Шурик с Киваем должны были сдать в ментуру. А забрать он хотел только завтра.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю, раз говорю! Ищи!
- Ну-ка, давай приподымем его, - может, под тюфяком?
- Ого!.. Тут. Ну-ка…
- Что это?
- Ох ты… - торопливая, невнятная ругань… - Ты смотри-ка…
- Что это?
- Покажи… - голос Володьки.
- Вот это женщины!
- Чего, не видел таких?
- Это он, значит, баб голых рисовал всю ночь?
- Ага. И дрочил на них. Потрогай, он не сырой?
- Может, ещё понюхать? - Володька, обиженно.
- Счас понюхаешь, если документации не будет!
- Да я при чём?..
- Ты что, Царевич, какая документация, если он тут сидел с этим делом! Теперь забудь!.. Ой, я не могу: ну точно - Мотька!
- Где?
- Вот. Да?.. Смотри, как ноги положила…
- А эта в туфлях… Тоже на Мотьку смахивает, только стриженая. Ох, я бы ей…
- Дай сюда!
- Ты чего?
- А вот чего!
- Во даёт! Смотри на него, Володька!.. Ха-ха-ха!..
- Дай сюда, убью!
- Хера! Раскомандовался! Ты будешь всё рвать…
Грохот… Ругань и непонятные звуки. Бегают… Удар о стену. Грохот… Бормотанье. Трудно разобрать. "Козёл бешеный…" - "Держи его…" - "Пусти, я убью его…" - "Лежи, козёл… Ты будешь рвать искусство… а нам охота… точно, Володька?.. Ха-ха-ха…" - "Пусти, я убью его!" - "Кого?.. Мы же не знаем третьего… Во козёл! Чего он тебе? Мотьку эту кинозвездой… Царевич, я серьёзно: ещё дёрнешься - будет хуже, захрипишь не так ещё… Володька, поищи верёвку какую-нибудь, свяжем, что ли…" - "Не свяжете…" - "Свяжем, козёл! Володька, поищи…" - "А он потом меня мочить будет. Мне - надо?" - "Ты чего…" - "А пойду. Моё дело маленькое…" - "Куда? Ну-ка стой!" - "Ну нет! Разберётесь сами - тогда позовёте". - Хлопнула дверь. Володька с крыльца. Пробежал мимо не глядя. И по улице направо. Я за ним. Потому что его дом налево, через один, и я хотел посмотреть… Он добежал до Кривоовражной и остановился у калитки Ивана Владимировича Фальконе, которого они называли Флаконом. Там тоже горел фонарь, и я смотрел издали. Он оглянулся, достал - откуда, я не понял - какой-то листок и быстро сунул в почтовый ящик. Потом сразу пошёл назад, перейдя на тёмную сторону. Меня опять не видел, потому что я отступил за трансформаторную будку.
Переждав мину ты две, я вышел из укрытия и стал звонить и стучать к Ивану Владимировичу. Долгое время не было никакого движения. Я уж решил, что он действительно в Зимошёстке, и хотел уходить, но тут зажглось окно рядом с крыльцом. "Кто там?" - раздался его голос и сразу вслед за тем долгий раскат кашля. "Это я, Иван Владимирович…" - Он открыл и оглядел меня испуганно: "Что с вами?" - "Вы были сегодня в Зимошёстке?" - "Нет". - "Завтра вы едете в Москву?" - "Да. Я собирался к вам зайти, как мы договаривались. А что случилось?" - "Я что-то должен был с вами передать. Что именно?" - "Как? Вы забыли?" - "Письмо магистру?" - "Ну да. Кричевскому". - "Ага, помню, вот видите… Но они сейчас забрали письмо. По-видимому. Только какую-то часть Володька успел сунуть в ваш почтовый ящик…" - "Постойте, постойте, кто - они? Какой Володька?" - "Я не знаю. Я не спал несколько суток. Они пришли ко мне. Их Володька привёл, они его заставили. Я только успел вылезти на улицу через окно кладовки". - "Так, понятно. - Он снова оглядел меня, грустно покачивая головой. - Ну что ж, давайте посмотрим, что лежит в моём почтовом ящике". Он снял ключ с гвоздя в сенях, и мы пошли к калитке. Он вынул из ящика лист, на котором было написано: "Сопрягшись с сердечным ритмом, оно актуально будет даже, когда мозг, на время, когда если мозг будет отключаться, оно актуально присутствовать, это и выражая бодрствование воли". - И далее, смотри выше по тексту, вплоть до слов: "слейся с океаном природы, с резервуаром безразличия и покоя" - включительно. Фонарь светил достаточно ярко. "Я не вижу без очков, - сказал Иван Владимирович, - пойдёмте в комнату". - "Я вижу, - сказал я. - Да, этого достаточно, отвезите ему это".
В комнате он внимательно прочитал лист. "Однако я не совсем… Может быть, ещё что-то? Вы уверены, что ничего не осталось?" - "Не знаю". - "Давайте сходим вместе. Ведь вы же не пойдёте без меня, так?" - "Ну, так или иначе… Да всё равно… А куда ж мне ещё идти?"
Мы вновь обогнули блестевший под фонарём мокрый куст сирени с тяжёлыми пенящимися гроздьями. По размытому песку пошли в гору. Там, где было темно, верхушки сосен затемняли узорчатыми пятнами предутреннюю конфигурацию звёзд.
У меня в окне горел свет. Дверь была открыта. В комнате никого. Я заглянул под матрас - письмо отсутствовало. "Пахнет дымом", - сказал Иван Владимирович. "Они сожгли всё в печке, - сказал я. - Вот видите", - и, отворив заслонку, поворошил кочергой скукоженный, ещё с искорками, пепел.
Георгий Владимирович
Утром на перекрёстке дорог в деревне Долгобжи стоял солдат из ближней воинской части. Автомат и штык-нож висели у него где положено. Это ладно, - но зачем-то и сапёрная лопатка торчала сзади из-под ватника.
Возле автобусной будки с утра стали занимать очередь к приезду автолавки. Солдат тоже подходил, садился. Сумасшедшая старая цыганка Ольга попросила, по своему обычаю, закурить, но у солдата не нашлось, и он сам попросил закурить у проходившей мимо молодёжи призывного возраста. Накрапывал дождик.
Одна старуха предложила солдату молодой моркови, которую выдернула случайно, когда полола огород. Солдат отказался.
Позже проезжали военные машины. В кабине кто-то твердил позывные по рации. Солдат сменился: вместо плюгавого появился на перекрёстке лихой "дед" в пилотке на самом затылке и сапогах в полусмятку. Поговорили и с ним. Ему оставалось всего три месяца до осени. Сам из Ленинграда.
Георгий Владимирович был нелюбопытен, но и он вскоре услыхал, что с валдайской зоны сбежало вчера семь заключённых. Трое прячутся где-то вблизи Долгобжей.
"Как же! - подумал тогда Георгий Владимирович злорадно. - Лови ветер в поле! За сутки-то что стоит добраться отсюда до Ленинграда или до Москвы? Два часа до Бологого стопом, а там на любой проходящий поезд без билета. Это надо быть дураком, чтобы прятаться тут, где каждый на виду, а не ехать прочь сразу же, когда ещё не хватились".
Потом он подумал: "Однако когда бегут, то первым делом меняют одежду… Вот так пойдёшь в лес, а тебя подстерегут и разденут. Конечно, я только приветствую это дело… Но при такой погоде…"
Накрапывал дождик.
На краю дороги, ведущей к воинской части, высился столб с табличкой: "Валдайское охотничье хозяйство. Охота без путёвок запрещена". Цыганка Ольга, не умевшая читать, думала, что здесь находится могила, где зарыты её сыновья - Боша и Миша. Поэтому она днями сидела у дороги под этим столбом, примяв крапиву и лопухи вокруг юбки. На самом деле Боша и Миша были живы, только они давно сидели, потому что никак не хотели работать. Это узнали от цыганкиной дочки, приехавшей на лето собирать травы.
Проходя мимо, Георгий Владимирович прислушался к бормотанью цыганки и неожиданно разобрал смысл. Она рассказывала себе самой, как вчера или позавчера ходила в лес - куда-то на болото - и встретила медведя. А может быть, ей это приснилось или всю жизнь снится время от времени. "Лежит, как корова… А пахнет медведем", - сказала она и потом ещё повторила несколько раз удивлённо: "А пахнет медведем".
Георгий Владимирович пошёл в лес. Всё-таки ему было страшновато. "Могут не только раздеть, но и убить, чтобы не оставлять свидетеля, - думал он. - В бегах человек превращается в безжалостного, расчётливого зверя… Да и нападут внезапно, без всяких этих "дядя, как пройти на Ново-Троицы?" Как в короткую секунду можно дать понять, что я не донесу? Главное - сразу же не показать ни тени страха, а только твёрдую доброжелательность…"
"Да вы что, друзья, - начал он понемногу репетировать и долго так прикидывал на разные лады. - Стану я связываться с ментами!.. Плевать я на них хотел… Чтобы я облегчал им работу?.. Чтобы какой-нибудь хрен схватил лишнюю звёздочку?.. Да пусть они землю носами роют, я только посмеюсь… А вы давайте чешите с Богом… Нет, с Богом надо сразу. Не ёрничать, а то фальшиво (а значит, и подозрительно!)… Вот так: ваше дело: не хотите - не верьте, а я доносить не собираюсь: сроду этого не делал. А вам меня убивать - тоже лишний грех брать на душу. С Богом переодевайтесь и идите. Я вам зла никакого не желаю. Только вы больше никого не трогайте, и Господь вам поможет…"
"Хорош - старец блаженный!" - поморщился тогда Георгий Владимирович и, очнувшись посреди этих недоумённых раздумий, увидел, что успел зайти очень далеко, в какую-то совсем дикую чащу. Лысый, тоненький ельник, голубой мох, липкая паутина, громадные сыроежки в хвое - мокрые, дырявые, на ржавых ножках. Он стал продираться на просвет. Тут и дождь зачастил, а потом сразу упал холодной стеной. Всё смерклось.
Он выбежал на полянку и увидел старую, одиноко стоящую ель. Побыстрей спрятался под нависшие лапы. Вода здесь ещё не проникала. Перевёл дух, передёрнулся от холода и огляделся.
К стволу с другой стороны был прибит кусок фанеры. Он обошёл ствол и прочитал полустёртую надпись:
Путник! Если тебя застигнет дождь в лесу,
в какой бы далёкой точке ты ни находился -
сразу беги сюда:
здесь собирается самое изысканное общество!
Георгий Владимирович вздрогнул и уставился на этот призыв. Перечитал его несколько раз… Потом осторожно выглянул из-под веток.
Ливень монотонно падал, но, кажется, начал терять силу. Прошло пятнадцать минут. Потом полчаса. Поляна дымилась и уже еле-еле шуршала под редкими каплями. Где-то выглянуло солнце и по верхам тумана скользнуло желтизной. Никто так и не пришёл. Георгий Владимирович подождал ещё минут пять и в неопределённой досаде, как будто его мило обманули, - так сказать, разыграли, - потащился, хлюпая резиновыми сапогами, назад в деревню.
Знатоки
Перед обедом майор Козлов позвонил капитану Витюку, своему другу.
- Юра, - сказал он, - не зайдёшь ли ко мне посоветоваться? У меня тут появилось любопытное дельце - прямо настоящий детектив.
Витюк зашёл, хотя и не очень поверил.
- Вот, вчера дали. - Козлов стал показывать снимки. - Нашли на станции Красково в старой трансформаторной будке. Кто - неизвестно. Лицо облито какой-то кислотой - экспертиза разбирается. Одежда разорвана и частью тоже сгорела. Восемь ножевых ран и сильные побои.
- И следов никаких?
- Ищут следы, только вряд ли найдут. Дату смерти ещё точно не определили. Но не меньше недели, похоже. А дожди-то какие шли! К тому ж там асфальт рядом с будкой - дорога. Могли на машине ночью подвезти и засунуть… Из местных никто вроде не пропадал…
- И в карманах ничего нет?
- Есть кое-что, совсем мало: кошелёк с мелочью: четыре рубля тридцать семь копеек; разорванная пачка "Астры" с одной сигаретой, шариковая ручка, записная книжка… Спичек нет, ключей нет, железнодорожных билетов тоже…
- Как! - вскричал Витюк. - Ты издеваешься? А в книжке-то что?
- Вот я тебя затем и позвал, дружище, - хихикнул Козлов, - чтобы ты мне сказал, что в этой книжке… Посмотри-ка на неё.
- А что?.. Потрёпанная… Залита, по-моему, вином… Телефоны…Правда, мало. Но вполне достаточно, чтобы -
- Посмотри внимательно, - прервал его Козлов. - Вот я их выписал на один лист, чтобы было виднее.
Он дал Витюку лист, на котором значилось:
Алёна 253-00-25
Бреев В. П. 123-11-21
Болотов Виктор Степанович 434-36-39
Володя 571-09-40
ВАК 373-29-35
Гога 114-06-10
Гвоздева Ирина 264-37-00
Гриль-бар 303-01-00
Жихарев 121-20-00
Запятаев (служебный) 3414152 доб. 627
Кравцова Вера Сергеевна 283-31-00
Кройка и шитьё 194-19-32
Костя 144-15-00
Китаева Света 461-22-27
Лёня Ц. 181-26-38
Лера 193-34-00
Лыско 272-03-08
Музыкальная школа 253-07-24
Матюхин Е. Н. 461-00-30
Оксана 171-23-33
Поликлиника 252-04-18
Рынок 455-05-17
Таня С. 572-16-28
Такси 254-00-13
Трепакова Вера 111-02-12
Яхт-клуб 261-00-14
Витюк быстро и цепко проглядел этот реестр.
- Вот, - ткнул он, - поликлиника. Так, наверное, он там и прописан… А вот и музыкальная школа где-то рядом… И таксопарк. Что за район? Ты звонил?
- Звонил, - сказал Козлов. - Но всё дело в том, милый Юра, что всё это липа. Нет таких телефонов.
- Как нет?
- Ни одного. Все выдуманы… То есть не номера, а абоненты, конечно.
- Вот те на… - Витюк мгновенно собрался, наморщил лоб. - Носить с собой какую-то чушь… Постой, ты сказал: ручка. Телефоны написаны той же ручкой?
- Да. Большинство… По-видимому. Паста, цвет, густота, размер шарика… Некоторые, правда, написаны карандашом, как видишь… Я уже отпечатки снял с ручки. Вроде его пальцы.
- Погоди, но ты по всем дозвонился?
- Почти… Некоторые не отвечают.
- Те, которые написаны карандашом?
- Кончай дурачиться. Я серьёзно.
- Тогда… Шифр, Саша. Ничего не остаётся. Ищи шифр.
- Да я уже прикидывал… А ты погляди, может быть, с ходу что-нибудь заметишь.
Витюк снова решительно вцепился в лист.
- Знаешь, что необычно? - сказал он через минуту. - Количество нулей для такого малого числа телефонов. И особенно комбинаций "00".
- Может, ноль - разделитель?
- А "00" при чём?.. Нет, по-моему, не то… К тому же есть естественные разделители - чёрточки.
- Если вообще нужны разделители…
- Ну давай сначала исходить из того, что нужны. И это - чёрточки. Тогда все двузначные числа есть некоторые номера. И понятно тогда обилие нулей: однозначный номер не изобразишь без нуля спереди.
- А "00" - зачем?
- Погоди, давай думать… Ну-ка, вот ещё что… Занятно… - Витюк просмотрел, проверяя свою мысль, и сказал уверенно: - Тут нет двузначных чисел больше сорока.
Козлов тоже взялся смотреть и сказал:
- Как нет? А Запятаев? Гляди: 41 и 52.
- Этого пока отложи. Он вообще почему-то без чёрточек. И ещё добавочный какой-то…
- Ой, ну-ка… - Козлов вдруг схватил книжку. - Смотри: он и написан другим почерком, точно?..Слушай-ка, слушай-ка… мне кажется, этот почерк на что-то похож…