* * *
Нахмурив лоб, поскрипывая сапогами, насуровив морщины по углам крепкого мужского рта, надвинув фураж-ку-"сталинку" на лоб, Киров торопливо поднимался по лестнице в Смольном, так как Чудов, второй секретарь, и Кадацкий, предисполкома, просили разъяснений по докладу об отмене карточек… А он и так опаздывал в Таврический дворец на торжественное собрание.
В пять часов дня в декабре в Ленинграде уже темно, снежная ночь, и хотя коридоры Смольного освещены, но свет явно плохой, недостаточный, и Киров подумал, что пора бы устроить в Смольном ремонт, а еще построить новое, хорошее здание, а здесь снова открыть школу, институт. Надо бы… Впрочем, теперь ему не до ремонта… Восьмого декабря он уже примет в Москве новый пост, от которого долго отбрыкивался. Но Сталин настаивал, против воли его не попрешь. Позавчера битых два часа утрясали все подробности. Двадцать девятого Сталин сам проводил Кирова на Ленинградский вокзал. Обнял, и он до сих пор помнит табачный запах его рта, колючее прикосновение его щеки:
- Давай, Кирыч, кончай там всэ дэла… Здэс ждом, навалим болше! Всо… Бэрэги сэбя. Бэз охраны нэ ходы… - Сталин погрозил пальцем и еще раз обнял его.
Все это мелькало в голове Кирова. Он не любил опаздывать, сам не терпел опаздывающих. Всегда было чувство вины. Сегодня второпях писал дома доклад, тезисы об отмене карточек. И, уходя, забыл папку с документами. Выругался. Вернулся. А жена еще пошутила: "Поглядись в зеркало!" Отмахнулся и, сбегая вниз к подъезду, подумал: "Какая она тоскливая дура!" Жена уже давно и постоянно раздражала его какой-то вечной невпопадной глупостью, неумными подсказками. А тут еще и ее сестра, надоедливо лезущая не в свои дела. Две нелюбимые женщины - это было слишком.
Тайно Киров уже давно сожалел, что впутался в этот бесплодный, безрадостный бездетный брак, ничем, кажется, не оправданный. Жена - фригида, невротичка. Женщины на стороне - слабая утеха. Сколько их ни имей, а любви, по которой тоскует каждый мужчина, нет. Слабая это утеха, "любовница". Но и разойтись… Секретарю ЦК! Члену Политбюро?! Дать пищу для слухов и сплетен? Не одобрил бы и Сталин, хотя знал о семейных неурядицах и даже вроде бы дружески сочувствовал. У самого не вышло из семейной жизни ничего, кроме трагедии. Не везло вождям с женами. Хоть кого возьми. Теперь на пути Кирова десятки женщин, жаждущих, обольстительных, готовых за одно его слово, приближение, просто заинтересованный взгляд отдаться, сделаться "подругой", женой… Вспомнил, как на недавнем приеме липла к нему, ласкала взглядом знаменитая актриса. И должно быть, любовница Иосифа. Хотя у него ничего не узнаешь… Танцевал с ней, очарованный узкой шелковой талией, плавным движением вгоняющих в дрожь овалов роскошных бедер. Величавая блудница! Вот какую иметь женой… Знал: замужем, но ведет свободный образ жизни. Обольстительный голос. Запах с ума сводящих пряных духов. Обещающий взгляд. Актриса… Самка… Блудница. Запах ее духов, тела… Что это лезет в голову?
Он быстро пошел по коридору, едва заметив, что какой-то беспокойный, зверообразно согнутый длиннорукий отделился от подоконника, на котором полусидел, и пошел походкой полуидиота, клюющим валким шагом. Повернув в узкий коридор к кабинету, Киров уже хотел обернуться - его явно нагоняли, - как вдруг грохот, пронзающий удар в голову повалил вместе с предсмертным криком: "Что-о-о!" Второго выстрела он уже не слышал. Руки убийцы эпилептически дергались. Клубя пеной, вытаращив глаза, он пытался, скорее инстинктом, толчками отпихнуться от жертвы. А Киров был неподвижен, упав лицом вперед, с фуражкой на лбу.
Все это и увидели выскочившие из кабинетов секретари, охранники, машинистки. И здесь придется заметить то самое таинственное, что до сих пор не вскрыто в многотомных делах следствия об убийстве Кирова: комиссар Борисов, который должен был сопровождать Кирова буквально по пятам, "отстал", а точнее, наверное, будет: сделал так, потому что получил приказ "отстать". Такой же приказ, очевидно, получили и все прочие, охранявшие коридор. Замечу, что Сталин, которому пытались и пытаются навесить это грязное преступление, к нему абсолютно не причастен. Не причастен хотя бы потому, что, пусть и предположительно, не доверяя Кирову, испытывая к нему нечто вроде ревности, Сталин абсолютно не боялся конкуренции, ибо авторитет его никогда не был сравним с авторитетом Кирова. Ведь когда Киров сам рассказал Сталину, что ему предлагали занять пост генсека, Сталин спокойно сказал: "Можэш… займи.."
Подбежавший Борисов начал пинать бьющегося в припадке убийцу.
- Да это же - Николаев! - крикнул кто-то. - Николаев!!
И многие опознали: да, тот самый, который работал здесь, а потом пушил жалобами, заявлениями, кричал, грозил, хлопал дверьми.
Связанный ремнями убийца орал:
- Я не сам… Я по приказу..
Его повели вниз и сразу заткнули ему рот.
А Киров уже лежал на столе Чудова, и кровавая лужа натекала из-под головы. И пол был исслежен кровяной дорожкой. Озабоченно суетились врачи: Ланг, Добротворский, прибыл главный хирург Джанелидзе и, осмотрев, изрек:
- Никаких надежд… Надо составлять акт!
Чудов крутил "кремлевку".
Красный телефон ответил сразу, но подошел Каганович.
- Киров… Сергей Миронович… Убит! - кричит Чудов. - Да… Покушение… Задержан… Передайте… Товарищу Сталину… Ждем..
Чудов отходит от стола и расширенными глазами смотрит на все более белеющее лицо Кирова. Плачет навзрыд медсестра. Плачет секретарша, Надежда Кудрявцева. Сморкаются в платки присутствующие. Грозой врывается из коридора Филипп Медведь. Взъерошенный, отвратительный людоед с отвисшей челюстью, красногубый, бровастый:
- Что вы тут натворили!! - орет. - Черт!! - Он вдруг осекся, засипел.
Звонок… СТАЛИН! Подходит трясущийся Чудов:
- Да… Киров… Сергей Миронович… Убит… Врачи здесь… Профессор..
Сталин требует к телефону Джанелидзе. Профессор сначала говорит по-русски, потом по-грузински. Кивает головой:
- Да., да… Случилось… Товарищ Сталин..
А через час уже весь погруженный в зимние сумерки Ленинград знал о случившемся. Напоминал взворошенный муравейник. Остановились трамваи, из них вываливались возбужденные толпы. Возникали еще стихийные митинги. Всюду ропот, ропот, шевеление толпы и одно слово, без конца повторяемое: Киров… Киров… Киров! Да, Россия умеет скорбеть и умеет воистину иному сочувствовать… Пусть она даже и паршивая, подлая, радостная как бы скорбь! Ну вот! Правда! Орудуют враги!! Даже Кирова убили! Кого теперь? И в Ленина ведь стреляли, великого вождя. И опять трясли то ли расстрелянную, то ли помилованную (будто) и все живущую по тюрьмам, а не то на Соловках Фейгу Ефимовну Ройдман, то бишь Фаню Каплан, а может быть, даже Дору Ройд. "Большевики" умели прятать секреты. Секрет же убийства Сергея Мироновича Кострикова, а он же великий революционер Киров и бесспорный слуга Хозяина, н е раскрыт истинно до сих пор. Трижды позднее пытались это сделать и трижды лгали, изо всех сил пытались свалить все на Сталина "объективные" комиссии, возглавляемые единоверцами убийц… Как позднее рыла-копала вернувшаяся из лагерей "большевичка" Шатуновская! Как хотели оклеветать Сталина и другие-прочие "прокуроры", те, что оправдали позднее и Зиновьева, и Каменева, и Бухарина (не хватило пороху оправдать еще и Ягоду!). А секрета убийства Киров и нет никакого: был убит в результате хорошо подготовленного заговора по приказу Ягоды и стоявших выше его и за его спиной, жаждавших снова владеть Россией.
Сталин с побелевшим лицом слушал телефон из Смольного. На пороге кабинета, забыв о докладе, неустанно торчал Поскребышев.
- Ждат… камысыю… Тэло Кырова… в больницу. Вэздэ ввэсты чрэзвичайное положение. Смольный окружить войсками НКВД. Провэрить улыци, крыши, чэрдаки… Всо!
Трубка красного телефона, не положенная на рычаг, издавала томительно стонущий зуммер. Сталин раздраженно хлопнул по рычагу. Стоявшему по стойке "смирно" Поскребышеву:
- Ко мнэ… Ягоду… Эжева, Молотова, Ворошилова… Жьданова..
Через час уже было готово написанное Сталиным и Молотовым положение о борьбе с терроризмом, давшее страшную власть людям, не умевшим и не хотевшим разумно ею пользоваться. И в тот же час поднятая по тревоге парадная дивизия имени Дзержинского уж растягивалась вдоль всей дороги-стрелы Москва - Ленинград, агенты ОПТУ заняли все вокзалы и станции. Ягода уже отбыл в Ленинград. Поехал раньше не случайно. Надо было подготовить убийство Сталина. За станцией Бологое на линии был заложен фугас, а в Ленинграде Сталина ждала группа снайперов и метателей гранат.
Ночью 2 декабря, ближе к утру, правительственный спецпоезд из трех вагонов летел по охраняемой линии. В поезде были Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, Ежов, Поскребышев, Вышинский и - Валечка Истрина, с которой вождь теперь не расставался..
Сталин ехал в третьем вагоне, всю ночь не спал, пил крепкий чай, читал и делал пометки в своей записной книжке, - ее он носил теперь в левом кармане френча. А под френчем на Сталине была надета броневая защита. Не так давно доставили из Америки. Сталин на даче примерил "кольчугу" - так назвал ее сам и сразу снял: "Тажило! Нэудобно.." Но 2 декабря кольчугу он не снимал. Тайная разведка, поднятая на ноги, предупреждала: за станцией БОЛОГОЕ в пути может быть взрыв! Но и здесь Сталин опередил Ягоду. Саперы осмотрели каждый метр пути и действительно нашли взрывчатку. Из-за этого поезд останавливался, зато потом проскочил Бологое без остановки и рано утром прибыл в Ленинград. Добавлю, что впереди спецпоезда с вождями шел бронепоезд! Сталин умел охранять себя и мгновенно сделал выводы из случившегося.
На вокзале, оцепленном войсками, встречали Сталина Чудов, Кадацкий, Медведь и прибывший ранее Ягода, прятавший собственную ярость: вождь опять невредим! А Запорожец, исполнитель поручений, тем временем катил "лечиться" в Крым. Рапортовал Сталину Филипп Медведь, но Сталин не стал его слушать, а яростно со словами: "Нэ убэрэглы!" - ткнул его кулаком в лицо и молча пошел к машинам. Вместо Смольного, как предполагал Ягода и где машину вождя должны были забросать гранатами, Сталин, приказав оцепить Смольный войсками, сразу поехал в больницу. Так он еще раз избежал нового покушения. А спасла все та же слушающая разведка.
Постояв в отдельной палате возле уже соборованного, подготовленного к перевозке в Таврический для прощания с ленинградцами Кирова (казалось, он просто уснул), Сталин сморщился, торопливо вытер кулаком лицо и усы и, повернувшись резко к стоящему за спиной Власику, бросил:
- В Смольный!
Теперь уже все улицы по пути следования, а возле Смольного и в пределах винтовочного выстрела были оцеплены войсками. Террористы, тайно предупрежденные Ягодой, едва успели скрыться.
В вестибюле Смольного Ягода вытащил револьвер и пошел впереди процессии, вероятно, сожалея, что нет возможности выстрелить в вождя. Сам Ягода очень любил жизнь и рисковать ей ни за что бы не решился, хотя, конечно, и не знал о том, что еще в поезде личная охрана Сталина и ее командир Николай Сидорович Власик получили приказ особо следить за Генрихом Григорьевичем Ягодой и за Медведем и стрелять без предупреждения, если возникнет необходимость. Слева от Сталина и чуть заслоняя его, готовый прикрыть, шагал Власик, справа - помощник начальника охраны Хрусталев, державший наготове наган, чтобы выстрелить в Медведя. Сам Сталин, слегка прищу-рясь, держал руку в кармане шинели, и теплая рукоять браунинга удобно вкладывалась в ладонь. Слава Богу, правая рука была абсолютно здоровой и сильной, а стрельбой Сталин увлекался всегда. В Кремле был хороший "ворошиловский тир", где вожди упражнялись в стрельбе (преуспевали Жданов, Каганович, Власик, но отнюдь не Ворошилов!). Сталин всегда тренировался один (Власик не в счет), а в кунцевском парке для стрельбы была особая, отдельная площадка. Сталин был неплохим стрелком, куда Ворошилову, хотя с именем этого наркома было связано похвальное и обязательное увлечение стрельбой в Осоавиахиме, были и значки, похожие на ордена, - "Ворошиловский стрелок". Об еженедельных, если не ежедневных, тренировках вождя в стрельбе хранилось абсолютное молчание.
- К стене! Смирно! Руки по швам! - кричал Ягода всем встречным в коридорах. - К стене!
Но если бы грозный Генрих (почему это палачей часто зовут Генрихами? Ведь и Гиммлер, чем-то, кстати, похожий на Ягоду, был Генрихом). Так вот, если бы Ягода знал, что ждет его в недалеком будущем, он бы мог использовать подвернувшийся момент, чтобы попытаться устранить Хозяина. А хозяин, глядя на шинель Ягоды, нащупывая взглядом самое убойное место, почему-то повторял: "Погоды… Я - года… Погоды… Я-го-да!"
Вызванный в кабинет Кирова, а точнее, приволоченный под руки большеголовый и длиннорукий дегенерат Николаев, похоже, даже не узнал, кто перед ним. Дико вращая глазами, он только перепуганно таращился и бормотал: "Что я наделал… Что я наделал!" (Николаеву Медведем и Запорожцем строго-настрого было приказано изображать убийцу-одиночку или даже сумасшедшего.)
Были наготове и доктора, которые могли подтвердить его "невменяемость".
- Зачэм ти, цволоч, убыл Кырова?! - Сталин не мог сдержать гнев и сапогом пнул повалившегося на колени убийцу.
- Отвечай товарищу Сталину! - заорал Ежов. - Отвечай!!
- Я… Я… Я… Они… Они… Они… - бормотал дегенерат, давясь слезами и слюной. - Я… Я… Я… Они… Они..
- КТО ОНЫ? - рявкнул Сталин.
Николаев попытался показать на Медведя, но державшие его конвоиры дернули его так, что голова Николаева болтанулась, как у тряпичной куклы.
- Я убил… Я убил… - вновь забормотал он явно заученное и приказанное и, возможно, отрепетированное в подвалах на Литейном.
Внезапно Сталин прекратил допрос и только внимательно разглядывал убийцу. Мелькнула мысль, что вот такой же, наученный и обученный, запуганный "крайними мерами", может без рассуждений убить и его, вождя… Да… Ягода явно прятал концы, а этому дураку было приказано разыгрывать убийцу-одиночку.
- Убрат! Нэ бит! Хараще накормыт. Держать строго, но… - Сталин погрозил своим известным жестом.
Ввели жену Николаева. Мильда Драуле была красивая полноватая молодая женщина типа прибалтийской еврейки или латышка, похожая удлиненным лицом на киноактрису Марлен Дитрих. Грудастая. На высоких ногах. Женщина-картина, и Сталин, вприщур оглядывая ее, даже какую-то секунду любовался ее своеобразной красотой: умел Киров подбирать любовниц.
Сперва Мильда стояла с раскрытым ртом. Потом, видимо, узнав, кто перед ней, заревела белугой, все время повторяя: "Что он наделал! Что наделал! Я ничего не знаю… Поверьте - ничего… Ничего… Ничего.."
Когда Мильду отпустили, вбежал запыхавшийся охранник Зубцов, с порога повторяя:
- Товарищ Борисов., погиб! Разрешите доложить: товарищ Борисов погиб! При перевозке в Смольный. Автокатастрофа..
- Погыб? Катастрофа? - Сталин обвел взглядом присутствующих на допросе.
Медведь с отваленной челюстью людоеда явно не знал, что сказать. Ягода, насуровив ложные морщины, принял вид страшно озабоченного, но и, конечно, не причастного к случившемуся. Не причастного? Единственный свидетель, начальник охраны Кирова, таинственно отставший от Кирова во время убийства, конечно, мог выдать всю компанию. Вызова Борисова ни Ягода, ни Медведь не предусмотрели, и их приказ "убрать!" был выполнен явно в спешке.
Сталин снова замолчал. Он думал.
- Этого Ныколаева накормыт… Чэрез полчаса прывес-ти ко мнэ снова… Связанного… Буду говорыт с ным сам… Остальные свободны. - И глядел, как выходят явно недовольные Ягода и ленинградские чекисты. Недоуменно вышли, повинуясь движению бровей вождя, и приехавшие с ним соратники.
Разговор Сталина с Николаевым продолжался два часа.
О чем говорил Сталин с убийцей, неизвестно никому. Но вычислить предположение всегда можно: дегенерат в обмен на обещание не расстреливать его, по-видимому, выдал все кухню заговора, всех, кто готовил убийство и стоял за спиной истинных заговорщиков.
Сталин вышел из комнаты с жестким, но спокойным лицом. Лицо было непроницаемым.
- Этого Николаэва содэржят хараще… Нэ бит! Ви отвэчаэтэ за эго жизнь… Всо.
Ночью Сталин внезапно уехал в Москву, оставив в Ленинграде Ворошилова, Молотова, Жданова, Ягоду и забрав с собой Ежова. Хоронить Кирова после прощания с ним ленинградцев в Таврическом дворце было приказано в Москве.
* * *
Сказать, что, Сталин скорбел о смерти своего первого соратника, - ничего не сказать… Сказать "партайгеноссе номер два", как называли в немецкой печати Кирова, - также ничего не сказать… Да… Было время, когда Сталин, ища опору среди улыбчивых врагов и перевертышей, был действительно предан Кирову, действительно был ему рад всегда, радушно встречал, принимал, заботился, но… Значит ли это, что он Кирова л ю б и л? И можно ли любить людей в политике, подпирающих твою власть и вполне реально могущих занять твое место? Можно ли вообще ЛЮБИТЬ в политике? И как называется эта любовь ВОЖДЕЙ, хоть того же Старика, Антихриста? И всех этих до поры лижущих друг друга Зиновьевых, Каменевых, Бухариных, лижущих, пока один из них не вырвется вперед. Любовь и политика несовместимы. Как пошло тут покрывается темными бликами это, в общем, святое слово… ЛЮБОВЬ. Да, Сталин играл с Кировым в любовь и дружбу, парился с ним в бане, приглашал его отдыхать на даче, вместе ходили на пляж, где Сталин словно стыдился своего незавидного сложения по сравнению с крепышом Кировым и прятался в полосатый махровый халат, а дурак Киров (о дурак, дурак!) еще и хвастался мускулистым телом российского мужика. Иногда и о бабах они откровенничали, а когда случалось на совместный отдых пригласить какую-нибудь очередную балеринку или певичку, Киров явно и невольно забирал себе жадные их взгляды.
Сталин замечал все. Сталин не прощал ничего. И с годами их дружба с обеих сторон превращалась уже в дружбу-соперничество, в игру, где, однако, Кирову хватало ума не пытаться даже становиться Сталину поперек дороги. Здесь Киров четко держался на своем втором месте и не лез поперек батьки. За это единственное качество Сталин и играл в дружбу с Кирычем. "Другу моему и брату любимому!" - написал Сталин на подаренной Кирову книге. И даже почти верил тому, что написал, хотя., кто верит посвящениям: чаще всего они - благостная замаскированная ложь.
Итак, "друга и брата" нет. Горько терять друзей и единомышленников… Но, пожалуй, теперь и легче дышать. Нет постоянной озабоченности, куда его пристроить, чтобы не мешал. А в кремлевской стене места много… Сталин снова один, быть может, так и лучше для вождя. "Если б Бог хотел иметь брата, он бы сотворил его" - это грузинская пословица.