- Нет-нет, - поспешно возразил Сева, - я не прощаюсь. Сбегаю и вернусь. Здесь рядом. Я даже плащ не возьму.
- Давай, - откликнулся Лутовкин. - Непременно. Одна нога здесь, другая уже там.
Когда хлопнула входная дверь, Лутовкин медленно повернулся к Але.
- Что это вы меня так… просвечиваете? - спросил он после паузы. - Аж знобит.
- Рубашка у вас красивая, - сказала Аля, морща нос.
Лутовкин был польщен.
- М-да? - сказал он, просияв, и потрогал кармашки. - Может быть, на ты перейдем… по такому случаю?
- Давай перейдем, - согласилась Аля. - Он что, действительно доцент, твой приятель?
- Нет, - недовольно ответил Лутовкин. - А какое это имеет значение… скажем, для нас с тобой?
- Ну, как же, - сказала Аля. - Никому не расскажешь, что у тебя знакомый доцент: пальцами будут показывать. Вот, скажут, путается со всякой швалью.
Лутовкин насупился.
- Между прочим, этот человек здесь случайно, - промолвил он. - И, по-видимому, не вернется.
- Вернется, - морща нос, ответила Аля.
Тут в кухню осторожно заглянули Олег и Женя.
- Стало как будто просторнее, - жизнерадостно сказал Олег, - или мне показалось?
- Все свои, - с гордостью ответил Лутовкин. - Без возвращенцев.
- Как же это тебе удалось?
- Братишка у него смышленый, - охотно пояснил Лутовкин. - Теперь не выпустит. Но, говорит, если вы мне его подпоили, приду кости ломать.
- Он такой, - подтвердил Олег. - Я его руку знаю.
- А что мы, собственно, теснимся в подсобном помещении? - проговорил Лутовкин и встал. - Пожалуйте к столу.
11
В большой комнате уютно горел торшер, шторы были плотно задернуты, на столе, кроме багульника, коньяка и "Сахры", расставлены были тарелки с бутербродами и вскрытыми консервными банками. Имелся даже аккуратно нарезанный вареный язык.
- Как много всего! - пропела Женя. - И откуда берётся?
- Однако приборчиков пять, - сказал Олег.
- Камуфляж, камуфляж, - радостно ответил Лутовкин. - Видимость плюрализма.
Расселись: Борис и Аля справа, Олег и Женя слева.
- И плащик оставил, - заметил Олег, оглянувшись. - А может, все-таки подождать?
- Исключено, - заверил Лутовкин. - Хотя…
Он трагически посмотрел на Алю.
- Хотя высказывались и другие мнения.
Запрокинув голову, Аля захохотала. У нее были прекрасные зубы.
- Что с тобой, радость моя? - спросила Женя.
- Ничего, сейчас пройдет, - сказал Олег. - Это у нее от плюрализма.
Однако Аля продолжала смеяться.
- Аленька, - капризно проговорил Лутовкин, - может, поделишься с нами? Вместе и посмеемся.
- Глажы, - сказала Аля сквозь смех.
- Не понял. - Лутовкин самолюбиво поджал губы.
- У тебя желтые бесстыжие глажы, - смеясь, пояснила Аля.
- Тем более не понимаю. - Лутовкин обиделся. - Я же не обсуждаю твои дефекты…
- А у меня их нет, - сказала Аля.
- Девушка, ты распоясалась, - строго заметила Женя. - Тебя, оказывается, в приличный дом нельзя привести.
Олег постучал вилкой о бутылку, требуя тишины. Тишина воцарилась.
- Ну, что ж, друзья и примкнувшие к ним подруги, - сказал Олег значительным голосом. - Мы долго ждали этой минуты и наконец дождались. Но радоваться я не вижу причины: от нас ушел последний, можно сказать, хороший человек…
- Да будет пухом земля… - перебил его Лутовкин.
- Я не туда хотел, - недовольно сказал Олег.
- А я туда! - вскричал Лутовкин. - Да будет пухом земля под его нетвердыми шагами! Выпьем за наивных людей.
- Все мы были когда-то наивными… - сказала Женя и с удовольствием выпила "Сахры". - Люблю сладкие вина, - добавила она, облизывая губы.
- Да и сейчас временами, - Лутовкин посмотрел на Алю со значением, - как идиоты, верим во что-то хорошее; ждем чего-то, надеемся: вдруг обломится…
Аля снова захохотала.
И в эту минуту зашипел дверной звонок.
- Обломилось, - язвительно проговорила Женя.
- Главное для здоровья что? - сказал Олег и предусмотрительно выпил. - Главное - не прерывать акта.
Лутовкин сидел вполоборота к двери и терзал свою бороду пальцами.
Тишина, снова звонок.
- Боря, не открывай, - сказала Женя. - У нас инвентаризация.
- Ну, нет, - возразил Олег. - Мы так не можем. Как не открыть властям, ты что? Верно, Бабурин?
- Ай, помолчите, - грубо сказал Лутовкин.
Он напряженно прислушивался.
- Нет, вроде бы пронесло.
Но тут снова зажужжал зуммер, и лицо Лутовкина исказилось.
- С-сучий настырник, - сказал он, встал и вышел в прихожую.
- Может, хозяйка? - предположила Аля и наморщила нос. - Как ее, кстати, зовут?
- Кстати Надежда, - сказал Олег. - Нет, у Надежды особый звонок, я знаю. Вот так: тилинь-дилинь, тилинь-дилинь…
- Ты что раззвонился? - одернула его Женя. - Вон… - она кивнула на Алю, - из-за нее всё. Сидит и радуется.
- Я радуюсь, а ты злишься, - весело ответила Аля. - Каждому своё.
Олег между тем неторопливо ел.
- Женечка, - сказал он жуя, - надо уметь перестраиваться. На твоих глазах создается новое соотношение сил…
12
Сева ворвался в комнату запыхавшийся, возбужденный. Пиджак его дымился от сырости. На сей раз он не разулся при входе, но брюки его и ботинки были достаточно чисты.
- Черт, ну и дождь пролился! - сказал он. - Прямо как летом.
- Садись, дорогой, - дожевывая, пробормотал Олег. - Заждались, честное слово.
Сева хотел усесться на свободное место во главе стола, но разъяренный Лутовкин схватил его за рукав.
- Не сюда! - рявкнул он. - Протокола не знаешь?
Он усадил Севу рядом с Альбиной, демонстративно сдвинул их стулья, поставил Севе чистый прибор. Перекинув через руку полотенце, а другую руку заведя за спину, налил ему вина. Щелкнул каблуками, согнулся в поклоне.
- Что еще прикажете? - склонив голову к плечу, прошипел он. - Язычок свеженький рекомендую-с. Только что вырвали из пасти скота.
- Да будет тебе, угомонись, - сказал Сева и отвернулся, как будто от Лутовкина плохо пахло.
- Слушаю-с. - Лутовкин, пятясь, отошел.
- Ну, какие новости принесли? - спросила Севу Альбина.
- У подъезда дерутся, - ответил Сева, старательно подбирая себе закуску. - Но без ножей.
- Славно-то как! - посмеиваясь, сказала Альбина.
- Есть предложение возобновить тост, - сказал Олег, когда Лутовкин уселся на председательское место. - Пьем за наивных людей. Ибо это они делают мир…
- Таким продувным, - заключил Лутовкин.
Он выпил, никого не дожидаясь, и мрачно потянулся за сайрой.
- Ну, нет, - возразил Сева. - Быть может, я чего-то не понимаю, но мы справляем день рождения. Предлагаю тост за девушек апреля, за их весеннее счастье.
- Как будто счастье может быть зимнее, - сварливо сказала Женя. - Счастье - это счастье.
- А что такое счастье, радость моя? - поинтересовался Олег. - Извини за лимитский вопрос.
- От лимиты слышу, - не задумываясь, ответила Женя. - Мы и про счастье могём. Счастье - это когда у тебя есть всё, что есть у других. И когда ты можешь делать всё, что позволяют себе другие.
- Интересно, - пробурчал Лутовкин, копаясь вилкой в консервной банке, - интересно, что позволяют себе в данный момент дети Рокфеллера.
- При чем тут дети Рокфеллера? - вскинулась Женя.
- А при том, - отвечал Лутовкин, - что с такой программой не видать тебе счастья, как своих ушей.
- Ответ не засчитан, - резюмировал Олег. - Передаю микрофон имениннице.
- Что за детские игры, - сказала Альбина. - Ты на своей барже массовиком, наверно, работаешь?
- Бывает, что и клоуном, - беззлобно ответил Олег. - Что делать, если пассажиры сидят, как проглоченные. Так будешь отвечать или нет?
- Пожалуйста, - сказала Альбина. - Нудить так нудить. Счастье - это когда у тебя есть то, чего нет у других. И когда ты можешь позволить себе то, чего не могут другие.
- Между прочим, - проговорил Лутовкин, - у нас по району гуляет маньяк. Отлавливает девиц и убивает их шилом. Может себе позволить.
- Глупо, - сказала Альбина и пренебрежительно дернула плечом.
- Ответ не засчитывается, - заключил Олег. - Что скажут доценты?
- У каждого человека есть то, чего нет у других, - помедлив, сказал Сева. - Только не все умеют это ценить, оттого и несчастны.
- Ну, правильно, - отозвался Лутовкин. - Люби, что имеешь, и нечего возникать. Так говорят враги перестройки.
Глядя прямо перед собой, он доставал из банки ломтики сайры и один за другим механически клал их в рот. Борода его, обыкновенно приглаженная, сейчас топорщилась во все стороны. Лутовкин страдал от внутреннего разлада: хмель побуждал его дурачиться и чудить, а ситуация - хранить угрюмое спокойствие.
- Проще надо жить, господа, - сказал Олег. - Что это вас всех зациклило: другие, другие… В этом деле никаких других нет. Счастье - это когда человек молод, здоров, богат и свободен.
- И еще при этом умен, - заметила Альбина.
- А вот это уже личный выпад, - возразил Олег. - Попрошу оградить мою честь.
- Что-то у меня голова разболелась, - сказал вдруг Лутовкин, и это было очень похоже на правду. - Пойду полежу.
И, не дожидаясь протестов, поднялся из-за стола.
- Ну, братец, это не дело, - недовольно сказал Олег. - У тебя в доме твоих друзей поливают. Хозяин ты или не хозяин?
- Да все же свои, - вяло ответил Лутовкин. - Делайте, что хотите.
И, по-стариковски шаркая ногами, он вышел в смежную комнату. Там, кряхтя, сел на кровать, разулся и, высоко задрав ноги в желтых носках, завалился на подушки.
- Ладно, мы не гордые, - сказал после паузы Олег. - Будем голые на столе танцевать. Верно, девчата?
- Я еще не наелась, - капризно проговорила Женя.
- Лопай, кто тебе мешает.
Олег встал, прошел в спальню, о чем-то спросил хозяина. "Бу-бу-бу", - отвечал Лутовкин. Вернувшись с магнитофоном "Тоника" и коробкой кассет, Олег сел на пол за диваном и принялся налаживать музыку.
- Что-нибудь старомодненькое, - бормотал он. - Я человек степенный, не люблю скакать без нужды.
Грянула музыка. Это была запись аргентинской пластинки "Танго, сделавшие эпоху". Сама пластинка у Лутовкина тоже имелась, он ее очень берег и держал в запаянном пластиковом конверте.
- Ну, пошли? - сказала Альбина, повернувшись к Севе и жеманно выпуская дым.
Сева покорно поднялся. Оставив сигарету на своей тарелке, Альбина встала и положила обе руки Севе на плечи.
- Сними очки, - приказала она.
Сева помедлил, но очки все-таки снял и аккуратно положил на комод. Женя, подняв голову и по-свекровьи поджав губы, смотрела на них из-за стола.
Танцором Сева был неважнецким - чего, впрочем, и следовало ожидать. Нелепо притопывая правой ногой, левую он волочил по полу, как если бы она у него была деревянная или не сгибалась в колене. Но Альбина чувственно и обещающе улыбалась, словно это сутолочное движение будило в ней самую тайную женскую суть. Еще она гладила Севу по лацканам пиджака, склоняла голову к его плечу (глаза ее при этом были холодны, как лампы дневного света) и время от времени стискивала его ногу своими узкими бедрами - то есть проделывала всё то, что, по ее понятиям, полагалось. Однако Сева смотрел в сторону, вроде бы даже не замечая ее стараний.
Наконец Альбине это наскучило.
- Ну, и чего ты приперся? - спросила она.
- Простите, не понял вопроса, - Сева, мучительно щурясь, повернул к ней лицо.
- Ты вернулся, чтобы молчать?
- А что я должен говорить?
- Брось прикидываться дурачком, - сердито сказала Альбина. - Ну, например, какие у меня дивные глаза, несравненные волосы, губы.
- Но без очков я ничего этого не вижу.
- Все равно, так положено. Иначе у нас с тобой ничего не получится.
- А что, собственно, должно получиться? - спросил Сева.
- Очень даже многое, - игриво сказала Альбина.
Сева промолчал. Он смотрел в сторону спальни. В открытую дверь видно было, как ноги Лутовкина в желтых носках (одна закинута на другую) подергиваются в ритме танца.
- За дружка переживаешь? - прищурясь, спросила Альбина. - Слушай, а может, ты голубой?
Но и эта колкость, действующая, как правило, безотказно, Севу, похоже, не уязвила.
- Ну, зачем же, - коротко ответил он.
Тогда Альбина решила подступиться с другого конца.
- Нет, не голубой, я чувствую, - ласково проговорила она и потерлась щекою о его плечо. - Серенький.
- Как вы сказали? - удивился Сева.
- Я сказала: серенький. Некрасивый, невидный, тихий… Серенький.
Сева принужденно засмеялся.
- Убийственная характеристика. Впрочем, в этом что-то есть.
- Конечно, есть, - сказала Альбина. - Серенький и кисленький. Я таких люблю.
Сева остановился. Без очков глаза у него были старые, с темными морщинистыми веками, и смотрели они так, будто ему было больно. Неожиданно он с досадой сказал:
- Зачем вы всё время говорите дрянные слова?
Этот вопрос застиг Альбину врасплох. Краснеть она не умела, такое у нее было свойство кожи. В тех случаях, когда другие краснеют, у нее лишь светлели глаза.
Мгновенно она прикинула варианты: вспылить? удивиться? обратить в шутку? Остановилась на снисходительной укоризне.
- С тобой по-хорошему, - сказала она, - а у тебя завышенные претензии. Проще надо жить, правильно Олег говорит.
- Проще не хочу, - ответил Сева. - Этак можно вовсе дойти до мычания.
- А ты хоть раз доходил?
Как ни старалась Альбина напустить на себя ласковую укоризну, раздражение прорвалось; она не могла простить Севе ни глупого подарка его, ни своей неудавшейся сказки. Ей нужно было с ним расквитаться, но как? К удивлению своему, она обнаружила, что этого навозника очень трудно достать. Оставалось лишь подавить в себе жажду мщения - и ждать, терпеливо и осторожно ждать.
13
Лутовкин был незлобив и отходчив. Сейчас обида его совершенно прошла, на душе полегчало. Он лежал, рассеянно смотрел в потолок и тихонько насвистывал мелодию "Танго моего квартала". При этом обдумывая, как бы позабавнее обставить свое возвращение в люди. В конце концов, что произошло? А ничего не произошло. Друзья собрались у него в доме, веселятся, танцуют, поочередно расходятся по укромным углам… как говорится, совет да любовь. Может быть, вскочить, гикнуть и выкатиться из спальни колесом? То-то будет потеха. И - всеобщая радость: "Милый Боря, ты снова наш!"
Нет, выкатываться колесом, пожалуй, не стоило. Опытный комик, Лутовкин представлял себе паузу, которая неизбежно наступит после бурного ликования: ну, вернулся Карлсон, и что? Нужно что-то объяснять, мотивировать, рассеивать подозрения, что веселье у него напускное… а тогда оно как раз и становится напускным. Нет, потеха должна быть принципиально иной, ни в коем случае не капитулянтской.
Лутовкин тихо встал, на цыпочках прошел через другую дверь на кухню. Обе пары танцевали, никто не заметил его передвижений. С кухни Лутовкин принес остаток красной краски, из ванной старую простыню. Ухмыляясь себе в бороду, обильно окропил простыню красным, спрятал краску под кровать, накинул на себя ужасную ткань и, запрокинув голову, лег. Какое-то время он издавал горловые хрипы, но потом это ему надоело. Ничего, сами явятся, решил он и притих.
Минут через десять в спальню заглянула Женя. При неярком свете бра она не сразу разглядела тело Лутовкина. Потом ойкнула и схватилась рукой за косяк.
- Олег, - сказала она громким шепотом. - Да Олег же!
Лутовкин ожидал душераздирающего крика, но расчет его оказался неточным. Насмерть перепуганная Женя вовсе не намерена была поднимать шум.
- Олег, ты где?
В туалете забурлила вода. Женя шмыгнула на кухню и что-то громко зашептала. Сколько Лутовкин ни прислушивался, он не мог разобрать ни слова.
- Да ты что? - забубнил Олег. - Да почему домой? Что за спешка?
Сквозь приспущенные ресницы Лутовкин видел, как Олег пытается протиснуться в спальню, а Женя его не пускает. Наконец Олег прорвался, решительно подошел к телу друга, постоял над ним, принюхался и сказал:
- Да, отмучился, страдалец.
И, наклонившись, крепко схватил Лутовкина за бороду.
Лутовкин взревел и вскочил, как подброшенный. Больно было до слёз.
- Паразит! - заорал он. - Стерлядь! Пусти! Убью!
- Живой, - констатировал Олег и разжал пальцы. - Да я ж ничего такого и не хотел… так, прядь волос для медальона…
- Сволочь этакая, - брюзжал Лутовкин, ощупывая свою поруганную бороду. - Половину выдрал, гад!..
- Ха-ха-ха! - серебристо засмеялась Женя.
Лутовкин повернул к ней перекошенное лицо.
- Ну, ты! - рявкнул он. - Дар Валдая забацанный!
Он бушевал бы еще долго, но друзья подсели к нему с двух сторон, уговорили, утешили, как могли. Женя принесла зеркальце и сама расчесала Лутовкину бороду, только тогда он успокоился.
А в общей комнате рыдал аккордеон Анибаля Тройло. Лутовкин гордился тем, что во всей Москве едва ли наберется десяток людей, слышавших это имя.
- Танцуют? - спросил он, кивнув на дверь.
- Нет, на диване сидят, - ответил Олег, - беседуют.
- Эта своего не упустит, - сказала Женя.
Лутовкин взглянул на нее, хотел что-то спросить, но не стал. Он всё ещё сердился на Женю: сорвала такую потеху!..
Однако та же мысль, видимо, пришла в голову и Олегу.
- Не упустит? - с сомнением переспросил он. - Вот уж не предполагал, что в женском мире на Савосю повышенный спрос.
- Ну как же, - сказала Женя. - Такого помучить - одно удовольствие. Альбина свежатинку любит. Чтоб мясо - так с кровью.
- Ты же ее сама сюда привела, - резонно заметил Лутовкин.
- Сама! - возмутилась Женя. - Да ей только свистни, среди ночи, задрав хвост, куда угодно помчится.
- Так не свистела бы!
- А откуда мне было знать, что вы тут мальчика припасли?
- Ну, я на это дело смотрю широко, - солидно сказал Олег. - Все мы, как говорится, не херувимы. И не вижу ничего страшного, если ребята какое-то время попользуются друг другом, расширят, так сказать, кругозор. Колоду надо чаще тасовать. Вон бразильцы - какой красивый народ! А отчего? Да оттого, что хорошо перетасовались.
- Иди ты со своими бразильцами, - сердито сказала Женя. - Сам ты бразильский индюк. Я дело говорю, а он ерунду какую-то бормочет…
- Я, сестричка моя, о друге забочусь, - внушительно возразил Олег. - Тебе, глупой женщине, этого не понять.
- О друге, - передразнила Женя. - Считай, что скисла ваша дружба. Пузырями пошла.
Олег нахмурился.
- Это еще почему?
- А ты подумай, - злорадно сказала Женя.
Наступило молчание. Олег думал, а Лутовкин смотрел, как он думает. Лутовкину, как ни странно, стало обидно за свою Надежду: эх, Сева, Сева, на кого променял! На первую попавшуюся дешевку. Друг семьи называется… Лутовкин попытался представить, как Сева является к ним в гости с Альбиной и они садятся расписывать "кинга" вчетвером. Нет, это было решительно невозможно.