8
- Что это вы, ребята, ерунду какую затеяли? - спросила Женя, когда они с Олегом остались одни. - Чет-нечет. Или мода пошла?
- Кыш! - прикрикнул на нее Олег. Постоял, прислушался, со вздохом сел на диван. - Экспериментальный вариант: два волка, две козы и капуста.
- Да что происходит, в конце концов? - сердито спросила Женя.
- Что, что… - передразнил ее Олег. - Зачтокала. Доцента выставить не можем.
- Господи, делов-то… - протянула Женя. - Взять за ухо и сказать: мальчик, пшёл вон, ты бяка.
- Не всё так просто, Женечка, - сказал Олег. - Это не мальчик, это наш друг и притом ходячая экспертиза.
- Так пускай остается! - рассудила Женя. - Может, даже так веселее. Только без драки.
- Нет, ты не въехала, - возразил Олег. - Барбуда при нем стесняется.
- Чего-чего? - насмешливо переспросила Женя. - Этот… стесняется? Да он в трамвае готов…
Тут в голове у нее, по-видимому, что-то соскочило, она на секунду умолкла, забыв, о чем идет речь, и вдруг накинулась на Олега:
- Дурак ты какой-то, а не капитан. Ну что б тебе было сказать, что это у меня день рождения?
- Прости, не сообразил, - серьезно ответил Олег. - Откуда мне было знать, что у него бижутерия в кармане?
- На улице, наверно, нашел.
- Нет, вряд ли. Я думаю, папаша его, покойник, привёз, он в Арабии тылы обеспечивал. А кстати… - Олег тоже с легкостью менял предмет разговора. - Кстати, о птичках. Где это ты откопала такую красотку? В твоей общаге я что-то ее не встречал.
- Красотку? - Женя высоко подняла светлые бровки. - Ха-ха-ха. Уж ты скажешь. Из села Перкино она. А в общаге только ночует… раз в месяц. Тоже мне красотка!
Олег обнял ее, притянул к себе, посадил на колени.
- Ну, ну, не злобствуй. Ты для меня краше всех, сестричка моя… неписаная…
Сестричками Олег называл всех своих подруг - в порядке профилактики, чтоб не заносились в мечтаниях.
- Ладно, пусти, - упираясь обеими руками ему в грудь, Женя сердито пыталась вырваться. - Братишка названый…
Олег стиснул ее так, что она пискнула. Некоторое время стояла сосредоточенная тишина, потом Женя как ни в чем не бывало сказала:
- Это ей надо стесняться.
Слово "ей" она произнесла с нажимом, и, не видя всей сцены, выдержанной в сочном фламандском стиле, можно было бы вообразить, что это говорит злонравная добродетельная старушка.
- Кому это ей? - лениво спросил Олег.
- Сам знаешь кому, - отвечала Женя. - Как это жена молодая не умеет собственного мужа удержать? Живут себе вместе, спят под одним одеялом…
- Это верно, - согласился Олег. - С мужем надо обращаться строго по инструкции.
- Ох, я бы на ее месте… - Женя мечтательно сощурила глаза.
- А что бы ты на ее месте? - полюбопытствовал Олег.
- Я бы показала ему козью морду.
- Так покажи, вот тебе и случай, - добродушно сказал Олег. - А я пока твоей пейзанкой займусь.
- Кем-кем? - удивилась Женя.
- Пейзанкой, в смысле колхозницей. И будет у нас бригадный подряд.
- Лапы-то свои тогда подбери, - ласково проговорила Женя. - И где это ты слов таких нахватался?
- Что-то Бобочки не слышно, - заметил Олег.
- Прячется Бобочка, - съязвила Женя, - прячется от твоей красотки.
Но тут Лутовкин, слегка как будто заспанный, вышел из смежной комнаты. У него не складывалось: по-прежнему трубку брала мадам Корнеева. Только теперь она угроз не источала и говорила сладким голосом: "Алло, будьте добры, подержите, пожалуйста, трубочку, мы проверим на станции, почему не соединяют…" Очень ей, должно быть, хотелось отвадить всех драных кошек, докучающих ее сыновьям.
С приходом Лутовкина Женя встала, смиренно оправила платье - без особой, однако, поспешности.
- Молодцы, - желчно сказал Лутовкин и сел на диван рядом с Олегом.
- А ты зачем сюда пришел? - недовольно спросил Олег. - Где твое место?
- Я им не теща, - огрызнулся Лутовкин.
Посидели, прислушались. На кухне шел вполне дружелюбный разговор, слышимость была - как в театре.
- По руке начинают гадать, - ревниво сказала Женя.
- Ну, что ж, - отозвался Олег, - это сближает.
- Но не у меня в доме, - буркнул Лутовкин. - Вон, буераки кругом, пускай туда идут и сближаются, сколько влезет. Нашли себе игорный дом…
- А не кажется ли тебе, Боба, - с насмешкой спросил Олег, - не кажется ли тебе, что ты здесь вообще какой-то необязательный? Шел бы ты, братец, в кино. Хочешь, я дам тебе трёшник?
Лутовкин покраснел, но сдержался.
- Нет, дорогой, - сказал он высокопарно, - плохо ты Бориса Андреича знаешь. Борис Андреич всегда в эпицентре событий. У него всё рассчитано на пять ходов вперёд.
- Хвастунишка, - проворковала Женя. - Ну и что ты скажешь о подруге моей? Хорош товар?
- Да ничего, - ответил Лутовкин. - Итальянистая.
- Боже мой! - изумилась Женя. - Вы все с ума посходили. Из Перкина она, ясно тебе? Из села Перкино.
- А вы сами, сударыня, - добродушно спросил Лутовкин, - извиняюсь, откеле будете?
- Без пяти минут москвичка, - с достоинством ответила Женя. - Из Красногорска.
- О! - Лутовкин встал и раскланялся. - Сударыня, я лишь однажды имел счастие посетить ваши края, и там мне морду распухли.
- Да, мальчики у нас крутые, - признала Женя.
- Не то слово, сударыня, не то слово!
- А, собственно, чего мы ждем? - зевнув и потянувшись, спросил Олег.
- Суверенитета, - внушительно ответил Лутовкин. - В пределах вверенной мне территории.
Он включил свет и пошел к окну задергивать шторы.
9
- А где холодильник? - спросила Аля, стоя посреди крохотной кухоньки и критически разглядывая обстановку: шаткий стол, явно дачного типа, ярко-красные полки и табуретки.
- Холодильника пока нет, - как бы извиняясь, ответил Сева.
- Так что же делать?
Сева медлил с ответом. Стол был девственно чист, на нем стояла одна лишь солонка, приготовлениями даже не пахло.
- Подождем хозяина, - предложила Аля и, тронув табуретку пальцем, села.
Отсюда из окна был лучше виден яблоневый сад, изломанный, истоптанный и захламленный, как душа пропащего человека.
- Курить здесь можно? - спросила Аля.
- Не знаю, наверно, - ответил Сева. - А вообще в этом доме никто не курит.
Аля пожала плечами. Из широкого кармана платья она достала сигареты, решительно опростала солонку, высыпав соль на стол. Сигареты у нее были германские, недешевой оказалась и дамская зажигалка, которую, закурив, она положила на видное место.
- В этом доме, - повторила она, выпуская дым из красивых ноздрей. - Вы здесь часто бываете?
- Да, частенько, - ответил Сева.
Аля посмотрела ему в глаза.
- А почему? - спросила она, стряхивая пепел в солонку.
- Как почему? - удивился Сева. - Дружим.
- Слово-то какое… С женой тоже дружите? - спросила Аля и наморщила нос, что, видимо, означало у нее усмешку.
- Тоже, - коротко ответил Сева и отвернулся к окну.
За окном громыхнуло, небо быстро темнело. Белые стены домов стали яркими и как будто бы вздулись, словно наполненные ветром паруса.
- Вы на меня за что-то сердитесь? - спросила Аля.
Сева не расслышал вопроса: весной он действительно глох.
С подарками Аля была не настолько уж щепетильна (скорее даже наоборот), но "навозный жук" попал в больное место. Дело в том, что Аля и в самом деле была из села Перкино, хотя и пыталась это скрывать. Не было лучшего способа уязвить ее, чем напомнить, что родом она из села Перкино. Красивое среднерусское это село, конечно же, ни в чем не было виновато, но москвичей название Перкино отчего-то смешило. Действительно, в сочетании с царственным именем Альбина Перкино звучало диковато. Альбина пробовала выдавать себя за ленинградку, но находились дотошные люди, знавшие Питер лучше, - и поневоле приходилось выкручиваться. Перкино цеплялось за нее, как репейник, и, куда бы Альбина ни попадала, везде непостижимым образом обнаруживалось, что родом она из села Перкино, а обратить это в достоинство, в предмет даже гордости ("Да, я оттуда, да, я такая") у Альбины не хватало ума. Можно всё сказанное выше назвать пустяками, но это означает лишь, что нас терзают другие пустяки.
Попав в Москву, Альбина, естественно, сделала себя стопроцентной москвичкой и, как это часто бывает с провинциалками в столице, перестаралась. Ей всё казалось, что над выговором ее смеются, и она усвоила презрительные мяукающие модуляции столичных продавщиц. Боязнь оказаться простоватой в одежде заставляла ее искать вычурные "аксессуары", и сегодняшнее платье ее, к примеру, явно портил черный бант. Борясь со скованностью, Альбина приучила себя жестоко курить, напустила на себя злое высокомерие, и результаты не заставили себя ждать: за девочкой из села Перкино закрепилась репутация "оторви да брось". До поры до времени Альбина держала поклонников на отдалении, пока не нашелся один, назвавший себя экономистом: сытый взрослый мужчина, он угадал в Альбине задерганного волчонка, обласкал, захвалил, приручил. За все свои хлопоты экономист был щедро вознагражден - настолько, с его точки зрения, щедро, что несколько ополоумел, оставил семью, отпустил длинную бороду и, когда Альбина, уже уверовавшая в себя, дала ему полную отставку, принялся докучать ей, за что ребята из общежития однажды крепко его проучили. Экономист исчез, оставив у Альбины стойкую привычку к развлечениям: деньги у него водились, и поскольку круга людей, где он мог бы показаться с Альбиной, у него не было, он предпочитал проводить время в ресторанах, гостиницах и иных местах отчуждения. Теперь Альбина ни минуты не могла оставаться без радости: не курить - так балдеть, не балдеть - так целоваться, а если не было ни танцев, ни вина, ни поцелуев (бывало, что и сигарет), ей нужно было немедленно ехать куда-то, где имелось и то, и другое, и третье. Очень тянуло Альбину к "Меркурию", но там имелась своя длинноногая бригада, и туда её не пускали.
Видимо, это было у нее в крови: мать-портниха, наградившая дочку звучным именем, учила Альбину: "Живи, доченька, пока собой хороша, ни в чем себе не отказывай, старухой еще досыта успеешь набыться. Солидными мужиками не брезгуй, но и молодежи не сторонись, а то в чужих слюнях прокиснешь".
Вот так Альбина из села Перкино оказалась в гостях у старшего техника лаборатории оптической связи. То, что хозяин женат, подруга сообщила ей по дороге. Альбина нисколько не огорчилась: с женатыми было проще, от них в любую минуту можно было отделаться. Но так уж устроены женщины, что именно жена Лутовкина интересовала ее больше всего.
- А какая она из себя? - спросила Альбина.
- Кто? - На этот раз Сева расслышал.
- Хозяйка, кто же еще.
- Красивая, - ответил Сева.
- Ну и что? Я тоже красивая.
Сева повернулся, внимательно посмотрел на нее и ничего не сказал.
- Вот тебе и раз! - Альбина изобразила удивление. - Молодой человек, ваше молчание неприлично. В конце концов, у меня сегодня день рождения.
Она коротко засмеялась. Сева молчал. Он напряженно и подавленно думал.
- Ну, скажите хоть что-нибудь о моей внешности, - не унималась Альбина.
- У вас в лице, - неохотно проговорил Сева, - есть что-то неандертальское и вместе монгольское. Вы откуда родом?
- Отсюда, - не задумываясь, ответила Альбина. Она еще не догадывалась, что село Перкино уже явилось с нею в этот дом.
- Ну, значит, я ошибся, - сказал Сева.
- Нет, вы не ошиблись. Вы провидец? - быстро спросила Альбина и протянула ему руку ладонью вверх. - Погадайте.
Сева не шевельнулся. Ему не хотелось прикасаться к этой девушке. Она казалась ему похожей на ящерицу - верткую, жесткую, пусть даже и безобидную, но всё-таки лучше ее не трогать.
Подержав немного руку на весу, Альбина подперла ею подбородок. "Ну, погоди, - мстительно подумала она, - тебе это отольётся".
- Видите ли, - медленно начала она, - я действительно наполовину иностранка. Мой отец… если его можно назвать отцом… представитель одной крупной южнокорейской фирмы. Мама познакомилась с ним при очень странных обстоятельствах… она была еще совсем девчонкой. Я, собственно, и родилась в Сингапуре… правда, почти ничего не помню, всё было как сон…
Это была сказка, имевшая успех - особенно у юнцов. В ней кое-что не сходилось хронологически, но, чтобы это заметить, надо было вникать. Однако она сразу заметила, что Сева конфузливо опустил глаза.
- Вы мне, кажется, не верите? - спросила Альбина, очень задетая.
- Нет, отчего же… - пробормотал Сева, не глядя на нее, и уши его покраснели. - Всякое случается.
"Два ноль, - отметила про себя Альбина. - Счет растет, дорогой товарищ. Чем будете расплачиваться?"
- Смотрите, дождь, - сказал Сева. - Может быть, свет включить?
- Не надо, я так больше люблю.
- Ну что ж, посидим, как в деревне, - сказал Сева.
- Почему как в деревне? - спросила Альбина.
- Мы в городе не видим, как темнеет, - пояснил Сева. - Слишком рано включаем свет.
- А вы жили в деревне? - Альбина взялась за другую сигарету: иного развлечения не предвиделось, и ей оставалось непрерывно курить.
- Полтора года, - ответил Сева. - Учительствовал в северо-западных краях.
- Что ж так мало? - глазами Альбина изобразила интерес, хотя ей было скучно. - Не понравилось, значит?
- Скорее я не понравился, - Сева, похоже, освоился и перестал ёжиться. - Детишки задразнили, с коллегами не поладил. У них там в области свои порядки, феодальный край. Считали меня то ли тайным агентом, то ли ссыльным диссидентом.
- А как вас дразнили?
Сева засмеялся, покрутил головой. Альбина отметила, что смех у него хороший, только зубы, пожалуй, мелки и желтоваты.
- Глажы, - сказал наконец Сева.
- Что-что?
- Глажы, - повторил он, растроганно улыбаясь. По-видимому, это воспоминание доставляло ему удовольствие. - Это по-местному морошка.
- Морошка? - переспросила, морщась, Альбина. - Вы прямо как по-сингапурски разговариваете.
- Вы никогда не слышали о морошке? - оживился Сева. - Ну, это же замечательная ягода, на болотах растет. Румяная такая, а как поспеет - желтеет и светится.
- Уж прямо светится, - насмешливо сказала Альбина.
- Уверяю вас, как фонарик! Ужасно пристрастился я к этой морошке. Там озеро такое замшелое, берега зыблются, и от морошки желтым-желто. Целыми днями хожу и ем, как журавль. Совсем стал дикий… А первого сентября вхожу в класс - на доске написано глажы. Сначала я не обратил внимания, так они принялись везде писать это слово. И на столе, и на сиденье стула, и на портфеле моем, и даже у меня на спине. Заколебали, как теперь говорят.
- А что, оно неприличное?
- Да нет, обычное местное словечко. И очень точное… я бы сказал, даже красивое: их едят, а они глядят.
- Ну, ну, и что же дальше? - быстро спросила Альбина. Она усмотрела здесь намек на свое рязанское прошлое.
- А дальше - стал я потихоньку сходить с ума. Дошло до того, что в глаза ученикам смотреть не могу. А они всё это быстро улавливают. Сидят две девчушки за первой партой, смотрят на меня не мигая и шепчут: глажы, глажы…
- А вы?
- А я дергаюсь.
- Странно, - сказала Альбина и засмеялась. - Очень странно. Но теперь-то прошло?
- Уж если рассказываю - значит, прошло, - ответил Сева. - Другой, наверно, бзик появился: свято место пусто не бывает.
Тут тихо скрипнула дверь, и оба они обернулись. Вспыхнул яркий свет.
- Сумерничаете? - спросил Лутовкин. Он стоял в дверях с суровым оскорбленным лицом. - Сева, а тебя к телефону.
- Кто? - удивился Сева и встал. - Кому я понадобился?
Лутовкин пожал плечами.
10
Когда Сева вышел, Лутовкин тут же подсел к столу и сделал первый заход.
- Три юных пажа покидали, - пропел он вкрадчивым голосом, - навеки свой берег родной, они так ужасно рыдали, стоял оглушительный вой…
Аля потушила вторую сигарету. Держа третью в руке, она внимательно и сосредоточенно слушала Лутовкина.
- Люблю белокурыя косы, - грассируя под Вертинского, пел Лутовкин, - так первый, рыдая, сказал, но я не хочу, чтоб вопросы мне каждый дурак задавал… Аленька, это вы мне испохабили солонку? Отчаянный вы человек. Или ссор не боитесь?
Усмехнувшись, Аля закурила и, вскинув голову, выпустила дым из ноздрей. С этим всё было понятно, с этим она знала, как себя вести.
- А-лень-ка! - ласково продолжал Лутовкин. - Вся така маленька… Я вас буду Аленькой звать, не возражаете?
- Слащавых мужиков не терплю, - сказала Аля.
Лутовкин был несколько обескуражен, но не терял бодрости духа. Он отступил и перегруппировал ряды.
- Второй повторял беспрерывно: я чёрныя косы люблю, смотреть на блондинок противно, за что и муки терплю…
- Жена ваша блондинка? - спросила Аля.
Лутовкин остановился.
- При чем тут жена? - с горечью сказал он. - Ну, при чем тут жена? Я вам такие песни пою, а вы сквернословите…
- Жене своей и пойте, - насмешливо сказала Аля.
- А для жены у меня другие песни, - не сдавался Лутовкин. - И попрошу не лезть со своим маникюром в мои семейные дела.
- Ну, ладно, ладно, - Аля протянула руку и потрепала Лутовкина по голове - снисходительно, как мать великовозрастного баловня-сына. - Ладно, разошелся. За стол скоро сядем?
Лутовкин хотел что-то сказать, но обернулся и увидел стоящего в дверях Севу.
- Да, незадача, - озабоченно проговорил Сева.
- А что такое? - с живостью спросил Лутовкин.
- Да братец мой ключи куда-то подевал, войти не может, из автомата звонил. А мама заснула, наверно. Схожу, посмотрю.
- Надо же! - вздохнул Лутовкин. - Это ж надо!
- Так что вот, - сказал Сева, обращаясь к Альбине. - Прошу меня извинить.
- Жалко, - ответила она. - Только разговорились.