Три юных пажа - Алексеев Валерий 3 стр.


8

- Что это вы, ребята, ерунду какую затеяли? - спросила Женя, когда они с Олегом остались одни. - Чет-нечет. Или мода пошла?

- Кыш! - прикрикнул на нее Олег. Постоял, прислушался, со вздохом сел на диван. - Экспериментальный вариант: два волка, две козы и капуста.

- Да что происходит, в конце концов? - сердито спросила Женя.

- Что, что… - передразнил ее Олег. - Зачтокала. Доцента выставить не можем.

- Господи, делов-то… - протянула Женя. - Взять за ухо и сказать: мальчик, пшёл вон, ты бяка.

- Не всё так просто, Женечка, - сказал Олег. - Это не мальчик, это наш друг и притом ходячая экспертиза.

- Так пускай остается! - рассудила Женя. - Может, даже так веселее. Только без драки.

- Нет, ты не въехала, - возразил Олег. - Барбуда при нем стесняется.

- Чего-чего? - насмешливо переспросила Женя. - Этот… стесняется? Да он в трамвае готов…

Тут в голове у нее, по-видимому, что-то соскочило, она на секунду умолкла, забыв, о чем идет речь, и вдруг накинулась на Олега:

- Дурак ты какой-то, а не капитан. Ну что б тебе было сказать, что это у меня день рождения?

- Прости, не сообразил, - серьезно ответил Олег. - Откуда мне было знать, что у него бижутерия в кармане?

- На улице, наверно, нашел.

- Нет, вряд ли. Я думаю, папаша его, покойник, привёз, он в Арабии тылы обеспечивал. А кстати… - Олег тоже с легкостью менял предмет разговора. - Кстати, о птичках. Где это ты откопала такую красотку? В твоей общаге я что-то ее не встречал.

- Красотку? - Женя высоко подняла светлые бровки. - Ха-ха-ха. Уж ты скажешь. Из села Перкино она. А в общаге только ночует… раз в месяц. Тоже мне красотка!

Олег обнял ее, притянул к себе, посадил на колени.

- Ну, ну, не злобствуй. Ты для меня краше всех, сестричка моя… неписаная…

Сестричками Олег называл всех своих подруг - в порядке профилактики, чтоб не заносились в мечтаниях.

- Ладно, пусти, - упираясь обеими руками ему в грудь, Женя сердито пыталась вырваться. - Братишка названый…

Олег стиснул ее так, что она пискнула. Некоторое время стояла сосредоточенная тишина, потом Женя как ни в чем не бывало сказала:

- Это ей надо стесняться.

Слово "ей" она произнесла с нажимом, и, не видя всей сцены, выдержанной в сочном фламандском стиле, можно было бы вообразить, что это говорит злонравная добродетельная старушка.

- Кому это ей? - лениво спросил Олег.

- Сам знаешь кому, - отвечала Женя. - Как это жена молодая не умеет собственного мужа удержать? Живут себе вместе, спят под одним одеялом…

- Это верно, - согласился Олег. - С мужем надо обращаться строго по инструкции.

- Ох, я бы на ее месте… - Женя мечтательно сощурила глаза.

- А что бы ты на ее месте? - полюбопытствовал Олег.

- Я бы показала ему козью морду.

- Так покажи, вот тебе и случай, - добродушно сказал Олег. - А я пока твоей пейзанкой займусь.

- Кем-кем? - удивилась Женя.

- Пейзанкой, в смысле колхозницей. И будет у нас бригадный подряд.

- Лапы-то свои тогда подбери, - ласково проговорила Женя. - И где это ты слов таких нахватался?

- Что-то Бобочки не слышно, - заметил Олег.

- Прячется Бобочка, - съязвила Женя, - прячется от твоей красотки.

Но тут Лутовкин, слегка как будто заспанный, вышел из смежной комнаты. У него не складывалось: по-прежнему трубку брала мадам Корнеева. Только теперь она угроз не источала и говорила сладким голосом: "Алло, будьте добры, подержите, пожалуйста, трубочку, мы проверим на станции, почему не соединяют…" Очень ей, должно быть, хотелось отвадить всех драных кошек, докучающих ее сыновьям.

С приходом Лутовкина Женя встала, смиренно оправила платье - без особой, однако, поспешности.

- Молодцы, - желчно сказал Лутовкин и сел на диван рядом с Олегом.

- А ты зачем сюда пришел? - недовольно спросил Олег. - Где твое место?

- Я им не теща, - огрызнулся Лутовкин.

Посидели, прислушались. На кухне шел вполне дружелюбный разговор, слышимость была - как в театре.

- По руке начинают гадать, - ревниво сказала Женя.

- Ну, что ж, - отозвался Олег, - это сближает.

- Но не у меня в доме, - буркнул Лутовкин. - Вон, буераки кругом, пускай туда идут и сближаются, сколько влезет. Нашли себе игорный дом…

- А не кажется ли тебе, Боба, - с насмешкой спросил Олег, - не кажется ли тебе, что ты здесь вообще какой-то необязательный? Шел бы ты, братец, в кино. Хочешь, я дам тебе трёшник?

Лутовкин покраснел, но сдержался.

- Нет, дорогой, - сказал он высокопарно, - плохо ты Бориса Андреича знаешь. Борис Андреич всегда в эпицентре событий. У него всё рассчитано на пять ходов вперёд.

- Хвастунишка, - проворковала Женя. - Ну и что ты скажешь о подруге моей? Хорош товар?

- Да ничего, - ответил Лутовкин. - Итальянистая.

- Боже мой! - изумилась Женя. - Вы все с ума посходили. Из Перкина она, ясно тебе? Из села Перкино.

- А вы сами, сударыня, - добродушно спросил Лутовкин, - извиняюсь, откеле будете?

- Без пяти минут москвичка, - с достоинством ответила Женя. - Из Красногорска.

- О! - Лутовкин встал и раскланялся. - Сударыня, я лишь однажды имел счастие посетить ваши края, и там мне морду распухли.

- Да, мальчики у нас крутые, - признала Женя.

- Не то слово, сударыня, не то слово!

- А, собственно, чего мы ждем? - зевнув и потянувшись, спросил Олег.

- Суверенитета, - внушительно ответил Лутовкин. - В пределах вверенной мне территории.

Он включил свет и пошел к окну задергивать шторы.

9

- А где холодильник? - спросила Аля, стоя посреди крохотной кухоньки и критически разглядывая обстановку: шаткий стол, явно дачного типа, ярко-красные полки и табуретки.

- Холодильника пока нет, - как бы извиняясь, ответил Сева.

- Так что же делать?

Сева медлил с ответом. Стол был девственно чист, на нем стояла одна лишь солонка, приготовлениями даже не пахло.

- Подождем хозяина, - предложила Аля и, тронув табуретку пальцем, села.

Отсюда из окна был лучше виден яблоневый сад, изломанный, истоптанный и захламленный, как душа пропащего человека.

- Курить здесь можно? - спросила Аля.

- Не знаю, наверно, - ответил Сева. - А вообще в этом доме никто не курит.

Аля пожала плечами. Из широкого кармана платья она достала сигареты, решительно опростала солонку, высыпав соль на стол. Сигареты у нее были германские, недешевой оказалась и дамская зажигалка, которую, закурив, она положила на видное место.

- В этом доме, - повторила она, выпуская дым из красивых ноздрей. - Вы здесь часто бываете?

- Да, частенько, - ответил Сева.

Аля посмотрела ему в глаза.

- А почему? - спросила она, стряхивая пепел в солонку.

- Как почему? - удивился Сева. - Дружим.

- Слово-то какое… С женой тоже дружите? - спросила Аля и наморщила нос, что, видимо, означало у нее усмешку.

- Тоже, - коротко ответил Сева и отвернулся к окну.

За окном громыхнуло, небо быстро темнело. Белые стены домов стали яркими и как будто бы вздулись, словно наполненные ветром паруса.

- Вы на меня за что-то сердитесь? - спросила Аля.

Сева не расслышал вопроса: весной он действительно глох.

С подарками Аля была не настолько уж щепетильна (скорее даже наоборот), но "навозный жук" попал в больное место. Дело в том, что Аля и в самом деле была из села Перкино, хотя и пыталась это скрывать. Не было лучшего способа уязвить ее, чем напомнить, что родом она из села Перкино. Красивое среднерусское это село, конечно же, ни в чем не было виновато, но москвичей название Перкино отчего-то смешило. Действительно, в сочетании с царственным именем Альбина Перкино звучало диковато. Альбина пробовала выдавать себя за ленинградку, но находились дотошные люди, знавшие Питер лучше, - и поневоле приходилось выкручиваться. Перкино цеплялось за нее, как репейник, и, куда бы Альбина ни попадала, везде непостижимым образом обнаруживалось, что родом она из села Перкино, а обратить это в достоинство, в предмет даже гордости ("Да, я оттуда, да, я такая") у Альбины не хватало ума. Можно всё сказанное выше назвать пустяками, но это означает лишь, что нас терзают другие пустяки.

Попав в Москву, Альбина, естественно, сделала себя стопроцентной москвичкой и, как это часто бывает с провинциалками в столице, перестаралась. Ей всё казалось, что над выговором ее смеются, и она усвоила презрительные мяукающие модуляции столичных продавщиц. Боязнь оказаться простоватой в одежде заставляла ее искать вычурные "аксессуары", и сегодняшнее платье ее, к примеру, явно портил черный бант. Борясь со скованностью, Альбина приучила себя жестоко курить, напустила на себя злое высокомерие, и результаты не заставили себя ждать: за девочкой из села Перкино закрепилась репутация "оторви да брось". До поры до времени Альбина держала поклонников на отдалении, пока не нашелся один, назвавший себя экономистом: сытый взрослый мужчина, он угадал в Альбине задерганного волчонка, обласкал, захвалил, приручил. За все свои хлопоты экономист был щедро вознагражден - настолько, с его точки зрения, щедро, что несколько ополоумел, оставил семью, отпустил длинную бороду и, когда Альбина, уже уверовавшая в себя, дала ему полную отставку, принялся докучать ей, за что ребята из общежития однажды крепко его проучили. Экономист исчез, оставив у Альбины стойкую привычку к развлечениям: деньги у него водились, и поскольку круга людей, где он мог бы показаться с Альбиной, у него не было, он предпочитал проводить время в ресторанах, гостиницах и иных местах отчуждения. Теперь Альбина ни минуты не могла оставаться без радости: не курить - так балдеть, не балдеть - так целоваться, а если не было ни танцев, ни вина, ни поцелуев (бывало, что и сигарет), ей нужно было немедленно ехать куда-то, где имелось и то, и другое, и третье. Очень тянуло Альбину к "Меркурию", но там имелась своя длинноногая бригада, и туда её не пускали.

Видимо, это было у нее в крови: мать-портниха, наградившая дочку звучным именем, учила Альбину: "Живи, доченька, пока собой хороша, ни в чем себе не отказывай, старухой еще досыта успеешь набыться. Солидными мужиками не брезгуй, но и молодежи не сторонись, а то в чужих слюнях прокиснешь".

Вот так Альбина из села Перкино оказалась в гостях у старшего техника лаборатории оптической связи. То, что хозяин женат, подруга сообщила ей по дороге. Альбина нисколько не огорчилась: с женатыми было проще, от них в любую минуту можно было отделаться. Но так уж устроены женщины, что именно жена Лутовкина интересовала ее больше всего.

- А какая она из себя? - спросила Альбина.

- Кто? - На этот раз Сева расслышал.

- Хозяйка, кто же еще.

- Красивая, - ответил Сева.

- Ну и что? Я тоже красивая.

Сева повернулся, внимательно посмотрел на нее и ничего не сказал.

- Вот тебе и раз! - Альбина изобразила удивление. - Молодой человек, ваше молчание неприлично. В конце концов, у меня сегодня день рождения.

Она коротко засмеялась. Сева молчал. Он напряженно и подавленно думал.

- Ну, скажите хоть что-нибудь о моей внешности, - не унималась Альбина.

- У вас в лице, - неохотно проговорил Сева, - есть что-то неандертальское и вместе монгольское. Вы откуда родом?

- Отсюда, - не задумываясь, ответила Альбина. Она еще не догадывалась, что село Перкино уже явилось с нею в этот дом.

- Ну, значит, я ошибся, - сказал Сева.

- Нет, вы не ошиблись. Вы провидец? - быстро спросила Альбина и протянула ему руку ладонью вверх. - Погадайте.

Сева не шевельнулся. Ему не хотелось прикасаться к этой девушке. Она казалась ему похожей на ящерицу - верткую, жесткую, пусть даже и безобидную, но всё-таки лучше ее не трогать.

Подержав немного руку на весу, Альбина подперла ею подбородок. "Ну, погоди, - мстительно подумала она, - тебе это отольётся".

- Видите ли, - медленно начала она, - я действительно наполовину иностранка. Мой отец… если его можно назвать отцом… представитель одной крупной южнокорейской фирмы. Мама познакомилась с ним при очень странных обстоятельствах… она была еще совсем девчонкой. Я, собственно, и родилась в Сингапуре… правда, почти ничего не помню, всё было как сон…

Это была сказка, имевшая успех - особенно у юнцов. В ней кое-что не сходилось хронологически, но, чтобы это заметить, надо было вникать. Однако она сразу заметила, что Сева конфузливо опустил глаза.

- Вы мне, кажется, не верите? - спросила Альбина, очень задетая.

- Нет, отчего же… - пробормотал Сева, не глядя на нее, и уши его покраснели. - Всякое случается.

"Два ноль, - отметила про себя Альбина. - Счет растет, дорогой товарищ. Чем будете расплачиваться?"

- Смотрите, дождь, - сказал Сева. - Может быть, свет включить?

- Не надо, я так больше люблю.

- Ну что ж, посидим, как в деревне, - сказал Сева.

- Почему как в деревне? - спросила Альбина.

- Мы в городе не видим, как темнеет, - пояснил Сева. - Слишком рано включаем свет.

- А вы жили в деревне? - Альбина взялась за другую сигарету: иного развлечения не предвиделось, и ей оставалось непрерывно курить.

- Полтора года, - ответил Сева. - Учительствовал в северо-западных краях.

- Что ж так мало? - глазами Альбина изобразила интерес, хотя ей было скучно. - Не понравилось, значит?

- Скорее я не понравился, - Сева, похоже, освоился и перестал ёжиться. - Детишки задразнили, с коллегами не поладил. У них там в области свои порядки, феодальный край. Считали меня то ли тайным агентом, то ли ссыльным диссидентом.

- А как вас дразнили?

Сева засмеялся, покрутил головой. Альбина отметила, что смех у него хороший, только зубы, пожалуй, мелки и желтоваты.

- Глажы, - сказал наконец Сева.

- Что-что?

- Глажы, - повторил он, растроганно улыбаясь. По-видимому, это воспоминание доставляло ему удовольствие. - Это по-местному морошка.

- Морошка? - переспросила, морщась, Альбина. - Вы прямо как по-сингапурски разговариваете.

- Вы никогда не слышали о морошке? - оживился Сева. - Ну, это же замечательная ягода, на болотах растет. Румяная такая, а как поспеет - желтеет и светится.

- Уж прямо светится, - насмешливо сказала Альбина.

- Уверяю вас, как фонарик! Ужасно пристрастился я к этой морошке. Там озеро такое замшелое, берега зыблются, и от морошки желтым-желто. Целыми днями хожу и ем, как журавль. Совсем стал дикий… А первого сентября вхожу в класс - на доске написано глажы. Сначала я не обратил внимания, так они принялись везде писать это слово. И на столе, и на сиденье стула, и на портфеле моем, и даже у меня на спине. Заколебали, как теперь говорят.

- А что, оно неприличное?

- Да нет, обычное местное словечко. И очень точное… я бы сказал, даже красивое: их едят, а они глядят.

- Ну, ну, и что же дальше? - быстро спросила Альбина. Она усмотрела здесь намек на свое рязанское прошлое.

- А дальше - стал я потихоньку сходить с ума. Дошло до того, что в глаза ученикам смотреть не могу. А они всё это быстро улавливают. Сидят две девчушки за первой партой, смотрят на меня не мигая и шепчут: глажы, глажы…

- А вы?

- А я дергаюсь.

- Странно, - сказала Альбина и засмеялась. - Очень странно. Но теперь-то прошло?

- Уж если рассказываю - значит, прошло, - ответил Сева. - Другой, наверно, бзик появился: свято место пусто не бывает.

Тут тихо скрипнула дверь, и оба они обернулись. Вспыхнул яркий свет.

- Сумерничаете? - спросил Лутовкин. Он стоял в дверях с суровым оскорбленным лицом. - Сева, а тебя к телефону.

- Кто? - удивился Сева и встал. - Кому я понадобился?

Лутовкин пожал плечами.

10

Когда Сева вышел, Лутовкин тут же подсел к столу и сделал первый заход.

- Три юных пажа покидали, - пропел он вкрадчивым голосом, - навеки свой берег родной, они так ужасно рыдали, стоял оглушительный вой…

Аля потушила вторую сигарету. Держа третью в руке, она внимательно и сосредоточенно слушала Лутовкина.

- Люблю белокурыя косы, - грассируя под Вертинского, пел Лутовкин, - так первый, рыдая, сказал, но я не хочу, чтоб вопросы мне каждый дурак задавал… Аленька, это вы мне испохабили солонку? Отчаянный вы человек. Или ссор не боитесь?

Усмехнувшись, Аля закурила и, вскинув голову, выпустила дым из ноздрей. С этим всё было понятно, с этим она знала, как себя вести.

- А-лень-ка! - ласково продолжал Лутовкин. - Вся така маленька… Я вас буду Аленькой звать, не возражаете?

- Слащавых мужиков не терплю, - сказала Аля.

Лутовкин был несколько обескуражен, но не терял бодрости духа. Он отступил и перегруппировал ряды.

- Второй повторял беспрерывно: я чёрныя косы люблю, смотреть на блондинок противно, за что и муки терплю…

- Жена ваша блондинка? - спросила Аля.

Лутовкин остановился.

- При чем тут жена? - с горечью сказал он. - Ну, при чем тут жена? Я вам такие песни пою, а вы сквернословите…

- Жене своей и пойте, - насмешливо сказала Аля.

- А для жены у меня другие песни, - не сдавался Лутовкин. - И попрошу не лезть со своим маникюром в мои семейные дела.

- Ну, ладно, ладно, - Аля протянула руку и потрепала Лутовкина по голове - снисходительно, как мать великовозрастного баловня-сына. - Ладно, разошелся. За стол скоро сядем?

Лутовкин хотел что-то сказать, но обернулся и увидел стоящего в дверях Севу.

- Да, незадача, - озабоченно проговорил Сева.

- А что такое? - с живостью спросил Лутовкин.

- Да братец мой ключи куда-то подевал, войти не может, из автомата звонил. А мама заснула, наверно. Схожу, посмотрю.

- Надо же! - вздохнул Лутовкин. - Это ж надо!

- Так что вот, - сказал Сева, обращаясь к Альбине. - Прошу меня извинить.

- Жалко, - ответила она. - Только разговорились.

Назад Дальше