- А для нас - настоящий Марсель Пруст. Не показывайте это никому. У тех, кто стоит во главе "Эдем-Олимпии", длинные руки.
- Понимаю. - Я обратил внимание на дату передачи. - Двадцать пятое июля? Спустя почти два месяца?
- К нам поступили запоздалые сведения.
- Конфиденциальная информация? Кто-то из "Эдем-Олимпии"?
- Кто знает? Леланд не выдавал своих источников. Не принимайте близко к сердцу, мистер Синклер.
Я пожал ему руку и начал протискиваться в дверь кабинета.
- Вы бываете в "Эдем-Олимпии"?
- Только если нет другого выбора. Народ там замкнутый.
- А как они - популярны на побережье?
- Некоторые - да. А некоторые - явно нет. В прошлый уик-энд одна "олимпийская" компашка устроила потасовку в Манделье. Затеяли ссору с местными арабами на фруктовом рынке.
Он проводил меня до лестницы. Когда я спустился, он помахал мне рукой, а я крикнул ему снизу вверх:
- Эти драчуны из "Эдем-Олимпии" были в черных кожаных куртках?
- Знаете, кажется - да. Они были похожи на команду игроков в кегли…
Я вернулся к Пляс-Насьональ и сел под платаном у ресторана "Оазис", где когда-то капли дождя плясали в моем супе. Охлаждая руки о стакан "вин-бланк", я изучал распечатку. Там было обозначено время выхода программы в эфир 25 июля: 14.34, 15.04, 15.34 - вероятно, репортаж пускали сразу после сводки новостей, передающейся каждые полчаса. То, что репортаж был неожиданно снят с эфира, могло свидетельствовать о давлении, оказанном из "Эдем-Олимпии". Видимо, администрация не хотела, чтобы их сотрудники и клиенты заново переживали этот кошмар.
Роджер Леланд ведет свой репортаж из "Эдем-Олимпии", места крупнейшей трагедии на Лазурном берегу за последние годы. Два месяца прошло с того жуткого дня, когда молодой доктор из Англии, тридцатидвухлетний Дэвид Гринвуд, сошел с ума, вооружился автоматической винтовкой и прикончил десять человек, после чего из той же винтовки выстрелил в себя. Расследовавший дело судья Мишель Терно по-прежнему ничего не может сказать о мотивах, которыми руководствовался Гринвуд, но настойчиво утверждает, что у того не было никаких сообщников, а жертвы выбирались наобум.
Радиостанция "Ривьера ньюс" обнаружила новые факты, свидетельствующие о том, что убийства были тщательно спланированы и у Гринвуда был по меньшей мере один сообщник. Сообщается, что камеры наблюдения бизнес-парка зафиксировали Гринвуда и неопознанного белого мужчину на автомобильной парковке телевизионного центра: из фургона, марка которого не поддается определению, мужчина передавал оружие Гринвуду, находившемуся в своем "рено-эспас". К несчастью, эта видеозапись была случайно уничтожена. Тайна окружает и передвижения Гринвуда в последние минуты жизни. Он попытался проникнуть в здание "Сименс", но был отогнан огнем и вернулся на свою виллу, где тут же расправился с тремя заложниками. Из записей радиообмена между полицейскими выходит, что Гринвуд преодолел 2,8 км пешком за три с небольшим минуты - такое не под силу даже олимпийским рекордсменам. Сообщений об угнанных или похищенных автомашинах не поступало.
Был ли у Гринвуда сообщник, который помог ему добраться до виллы? Возможность того, что второй убийца все еще на свободе и вынашивает планы мести, тревожит обитателей бизнес-парка, который все еще не может прийти в себя после трагических событий 28 мая. Роджер Леланд для "Ривьера ньюс" из "Эдем-Олимпии".
Я перечитал распечатку еще раз, разочарованный тем, что в ней не содержалось описания кровавого пути Гринвуда. Рассуждения о сообщнике были не больше чем спекуляциями, и я обратился к списку источников внизу страницы.
Среди названных важных особ были профессор Кальман, директор клиники, Паскаль Цандер, временно исполняющий обязанности начальника службы безопасности, и Клодин Талант, менеджер пресс-бюро.
Внизу страницы от руки были приписаны еще четыре фамилии, каждая - с телефонным номером.
Мадемуазель Изабель Дюваль, секретарь доктора Гринвуда.
Мадам Кордье и мадам Менар, жены убитых заложников.
Филипп Бурже, брат убитого заложника.
Как это ни удивительно, все они - судя по телефонным номерам - так и проживали в Каннах и ближайших окрестностях, словно это жуткое преступление держало их крепкой хваткой: часть пагубного притяжения бизнес-парка, от которого никогда не уйти тем, кого однажды затянуло на его орбиту.
Глава 15
Фешенебельная тюрьма
Пожилые игроки в boules на Пляс-Делоне застыли в позах дзенских мудрецов, ожидая, когда удар металлического шара изменит геометрию их игры. Восхищаясь их выдержкой, я оставил свой "ягуар" на Рю-Ловер. На другой стороне шоссе "эр-эн-семь" располагались многоквартирные дома Антиб-Ле-Пен - огромного жилого комплекса, который занимал тридцать акров между Пляс-Делоне и морем; это был еще один из множества сверхохраняемых анклавов, которые изменяли географию и характер Лазурного берега.
Я приближался к похожей на крепостную башню будке, а камеры наблюдения, сидевшие, как горгульи, на карнизах, следили за мной. Я назвал себя охраннику, и, когда приглашение было подтверждено, он указал мне на Резиденс-де-ля-Паж - ближайшую к берегу группу из нескольких семиэтажных зданий. По обе стороны дорожки был высажен строгий декоративный сад во французском стиле, и, хотя ирригационная система постоянно подпитывалась из кирпичного сооружения, кустарники и цветы выглядели блеклыми и поникшими, а земля под ними была так нашпигована электронными трубочками-водоводами, что корни в таких условиях просто не могли прижиться. Все вместе они ожидали своей безвременной кончины и замены в конце месяца.
Высокие колонны с канелюрами поддерживали покатую крышу - неудачная попытка с помощью национальных архитектурных традиций выдать эту тюрьму для правящего класса за что-то другое. Беря пример с "Эдем-Олимпии" и Антиб-Ле-Пен, учредители тоталитарных систем завтрашнего дня будут делать их полезными и привлекательными, но замки их от этого не станут менее прочными.
Если эта современная утопия требовала от человека научиться выживать в новых условиях, то Изабель Дюваль с головы до пят - от бледно-серой косметики до шерстяного костюма ручной вязки - являла собой такой приспособившийся образец. Это была видная собой женщина лет под сорок с приятным, но невыразительным лицом, на котором отсутствовали любые эмоции. Приглашая меня зайти в свою квартиру, она походила на заместительницу директрисы в частной школе для девочек - почтенную матрону, которую обходили бессчетное число раз, назначая на директорскую должность других. Всякое чувство обиды тщательно подавлялось, заворачивалось в стерильную марлю и помещалось на безопасную дальнюю полку памяти.
- Мсье Синклер?.. - Улыбка ее мелькнула, как затвор объектива, - такое же мимолетное движение губ приветствовало администраторов "Эдем-Олимпии", приглашая их на анализ холестерина или обследование простаты. Я представился ей по телефону, объяснив, что Джейн заняла место Гринвуда, которого я посмертно произвел в близкого друга семейства.
Но, кажется, это не слишком убедило Изабель Дюваль. Ноздри ее подрагивали; возможно, виной тому был какой-то неприятный запах, исходящий от моей одежды (запах вонючей сигары из кабинета Мелдрама?). Она отодвинулась, дав мне, неуклюже ступающему, дорогу; к присутствию в своем кабинете посторонних мужчин она явно не привыкла.
- Мадам Дюваль, спасибо, что согласились встретиться со мной. Я, вероятно, кажусь призраком из прошлого.
- Да что вы! Разве я могла отказать старому другу Дэвида Гринвуда?
Она показала мне стул в гостиной. Балконная дверь выходила не на берег и море, а в маленький внутренний дворик, и отсюда были превосходно видны камеры наблюдения, притулившиеся под свесом крыши.
- Столько камер, - сказал я. - Вы снимаетесь в необычном фильме, который никогда не будет показан зрителям.
- Надеюсь, что не будет. Это значило бы, что система охраны дала сбой. К сожалению, на Лазурном берегу много воров. Говорят, что здесь у нас безопаснее, чем в сейфах Банка Франции.
- Я рад. Служба безопасности - она воров не впускает или вас не выпускает?
Я надеялся немного расшевелить ее этой безобидной шуткой, но она взглянула на меня так, будто я процитировал ей строки из Камасутры. Я понимал, что говорить о Гринвуде она будет неохотно. В то же время она, кажется, была заинтригована тем, почему я ввязался в эту историю: ее глаза не упустили ни одной морщинки на моих измятых брюках и скользнули по коряво остриженным ногтям, торчащим сквозь отверстия в плетеных сандалиях.
- Страшная трагедия, - сказала она. - Когда вы в последний раз видели Дэвида?
- Приблизительно год назад, в Лондоне. Я до сих пор не могу поверить в случившееся…
- Мы здесь тоже были потрясены. А некоторые - самым роковым образом. Позвольте спросить, откуда вы узнали мой телефон.
- Сказал кто-то в клинике. Кажется, секретарша Пенроуза. Точно не помню.
- Доктора Пенроуза? Меня это не удивляет. - Она скользнула взглядом по ближайшей камере наблюдения, словно давая ей знать, что нагловатый психиатр рыщет где-то поблизости. - Доктор Пенроуз сделал карьеру своей несдержанностью.
Я наклонился вперед, стараясь завладеть ее вниманием, которое блуждало где-то в отдаленных закоулках ее памяти.
- Мадам Дюваль, я хочу понять, что случилось двадцать восьмого мая. В Лондоне мы знали Дэвида таким трезвомыслящим.
- Он и был таким. Я его хорошо знала - ведь я служила у него секретарем. Конечно, в его благотворительной работе в Ла-Боке я не участвовала, - резко сказала она, словно выказывая свое неодобрительное отношение к этому приюту. - Теперь уже поздно об этом говорить, но я себя корю.
- Вы каждый день проводили с ним по несколько часов. Как вы думаете, что стало причиной его безумия?
Она разглядывала свой безукоризненно чистый ковер, на котором отчетливо виднелся случайный седой волос.
- Не могу сказать. Он никогда не делился со мной своими сомнениями.
- У него были сомнения?
- Как у всех. Жаль, меня не было с ним в последние дни. Кто знает, может быть, я бы ему помогла.
- Вас не было?
- Он попросил меня взять недельный отпуск. Это было в апреле - за месяц до случившегося. Он сказал, что собирается на медицинскую конференцию в Женеве.
- Вы, наверно, и билеты видели?
- И факс о бронировании номера в гостинице. Но профессор Кальман сказал мне, что Дэвид во время конференции был в клинике. По каким-то причинам он решил не ездить в Женеву.
Она говорила так, будто Гринвуд совершил по отношению к ней предательство, и я подумал, уж не считает ли она эти убийства проявлением некой неверности.
- Целый месяц… - повторил я. - Он планировал далеко вперед. Мадам Дюваль, он пытался вас защитить. Все, о чем вы говорите, свидетельствует: никакого помешательства не было. Он не сошел неожиданно с ума, вовсе нет.
- Он никогда не был сумасшедшим.
Говорила она спокойным, но твердым голосом.
Я представил себе, как она лежит ночью без сна в этом наэлектризованном, но стерильном мире и думает, что если бы она отказалась уходить в отпуск, то, может быть, достучалась бы до Гринвуда и избавила бы его от гибельных мечтаний.
- Может быть, он слишком много работал? - спросил я.
- Тут дело не в работе. Дэвид слишком большую часть себя отдавал другим людям, их нуждам. У него было слишком много забот, это-то и объясняет его… легкомыслие.
- Что вы имеете в виду?
Мадам Дюваль обвела взглядом гостиную, проведя на скорую руку ревизию своего имущества и подтвердив право владения в данном отрезке пространства и времени этими настольными лампами, столом и стульями.
- Он постоянно думал о своих пациентах и их нуждах. Иногда он брал что-нибудь в магазинах на Рю-д'Антиб и забывал заплатить. Однажды его задержали у дверей "Грей д'Альбион". Вызвали полицию, но профессор Кальман разъяснил это недоразумение.
- И полиция не предъявила ему обвинений?
- Дело было слишком пустяшное. Дезодорант - мы дарили друг другу подарки на дни рождения. Его мысли витали где-то далеко.
- Он думал о приюте в Ла-Боке? Если думаешь о вещах поважнее, можно очень просто…
- О вещах поважнее? - Она рассмеялась моей наивности. - Эти девчонки пользовались им. Уличные дети абсолютно безжалостны. У него были деньги, а они считали его дурачком. В другой раз он взял без разрешения машину.
- А разве нельзя? Ведь в клинике есть несколько машин для срочных выездов.
- Это произошло в Каннах, неподалеку от вокзала. Владелец вышел поцеловать жену на прощание и не выключил двигатель.
- И Дэвид угнал эту машину?
- Полиция остановила его на Круазетт. Он сказал, что едет по срочному вызову.
- Может быть, так оно и было. А профессор Кальман и на этот раз замял дело?
- Он уладил эту ситуацию с комиссаром. Полиция очень считается с "Эдем-Олимпией". Они получают надбавки, специальные выплаты и всякое такое. - Мадам Дюваль встала и подошла к окну, словно надеясь, что ее взгляду предстанут "Эдем-Олимпия" и счастливые часы, которые она провела в качестве секретарши Гринвуда. - Я знала Дэвида. Он бы никогда не стал воровать. Он был совершенно безразличен к деньгам и половину своей зарплаты тратил на других.
- Но у него было слишком много забот?
- Он всем готов был помогать - бедным арабам, ищущим работу, студентам, старухам. Он брал в аптеке наркотики для наркоманов, которые лечились в бесплатной клинике в Манделье. Когда его ограбили, возникли осложнения с полицией.
- Ограбили? Вы уверены?
- Он был весь исцарапан. Ла-Бока - это вам не Круазетт. Он пытался стабилизировать состояние наркоманов, прежде чем начинать лечение. А они продавали эти наркотики на улице перед клиникой. Дэвид этого не понимал, но он стал чем-то вроде наркодилера.
- Доктор Серру работала с ним. О ней все хорошо отзываются. Почему Дэвид ее убил?
- Кто знает? - Мадам Дюваль повернулась ко мне в профиль, пытаясь скрыть румянец, появившийся на ее щеках. - Она на него не слишком хорошо влияла.
Я ждал продолжения, но она сочла разговор законченным. Когда мы встали, я сказал:
- Вы здорово помогли мне. Вы о чем-нибудь из этого говорили судье, который проводил расследование?
- Нет. - Она поджала губы, хмуро взглянув с воображаемого свидетельского места. Она яростно обвиняла себя саму: - Нужно было кричать во весь голос, но я предала Дэвида. Я хотела защитить его имя. Поверьте, другие виноваты не меньше.
- Мадам Дюваль, скажите, Дэвид и в самом деле убил все этих людей?
- Убил? Конечно.
Удивленная моим дурацким вопросом, она открыла входную дверь. Тембр голоса у нее изменился, пока она ждала, когда же я выйду на улицу.
- Здесь у вас очень мило, - сказал я ей. - Но почему вы ушли из клиники?
- Они предложили мне заманчивый увольнительный план. "Эдем-Олимпия" - очень щедрая организация. Они поняли, какое это было для меня потрясение. В то время многие опасались еще одного нападения.
- Вы хотели уволиться?
- Я понимала, что необходима реорганизация. Мое присутствие…
- Обременяло их? Жаль, что вы уволились, моя жена с удовольствием работала бы с вами. Вероятно, о нашем с вами разговоре лучше никому не рассказывать. Вы общаетесь с профессором Кальманом?
- Нет. Но каждый месяц ко мне приходит кто-нибудь из финансового отдела - узнать, не нужно ли мне чего. Существует система накопительных выплат для таких, как я, - работавших на фирму со дня основания.
- Но это - пока бизнес-парк процветает?
- Конечно. - Изабель Дюваль впервые улыбнулась естественной своей улыбкой - легкий изгиб губ свидетельствовал о горьком знании. - "Эдем-Олимпия" - организация очень цивилизованная… и насквозь коррумпированная. Если вы хоть раз к ним попали, они будут вечно за вами приглядывать…
Глава 16
Вдовы и воспоминания
Идея вечности плохо согласовывалась с этой постоянно изменяющейся береговой линией. Пор-ле-Галер, где теперь жили вдовы шоферов, находился между Теулем и Мариаром, в пяти милях к западу от Канн. Я отправился в путь по дороге вдоль моря из Вью-Пор к Ле-Напуль. Ночной шторм вынес на песчаный берег всякий деревянный хлам, принесенный с Иль-де-Леран, где, согласно легенде, в мрачной крепости Святой Маргериты десять лет содержался человек в железной маске.
По контрасту с ее зловещими камерами и тройными решетками, Антиб-ле-Пен представлял собой вполне цивилизованный застенок. Ведь, в конечном счете, Изабель Дюваль вольна была в любое время уехать на все четыре стороны. Я представил себе, как эта довольно гордая и закрытая женщина, погруженная в свои воспоминания о Дэвиде Гринвуде, двигается в толпе туристов улицами Жуан-ле-Пена, поглядывая на витрины бутиков. Ее квартира в Антиб-ле-Пене была барокамерой, где медленно снижалось до нормы давление, подскочившее 28 мая.
Изабель Дюваль все еще страдала кессонной болезнью. Ее рассказ о докторе, который ворует в магазинах и угоняет машины, чьей добротой пользуются сироты и наркоманы, ничуть не был похож на те ходульные портреты ангелов в образе человеческом, что создают скорбящие вдовы. Ее душераздирающий список малых грехов Гринвуда являл собой попытку зафиксировать в памяти его настоящий образ, прежде чем тот сотрется навсегда. Воровство в "Грей д'Альбионе" было, вероятно, проявлением той же бесшабашности, какую продемонстрировала Джейн в табачной лавке у отеля "Мажестик". Присвоение чужой машины - в отличие от моей легкомысленной проделки - вполне могло быть инстинктивной реакцией переутомленного доктора, которого по мобильному телефону срочно вызвали к пациенту.
В Ле-Напуле я миновал виадук над застройкой прибрежной эспланады и поехал дальше - в глубь Эстереля. Несколько пробковых деревьев и зонтичных сосен уцелели после лесных пожаров, но в основном горы были оголены и бесстыдно подставляли солнцу свои красно-порфировые склоны; древние скалы были так пористы, что сошли бы за огромные ржавые потеки - верхушки исполинских терриконов отвальной породы былых времен.
Я решил для себя, что Пор-ле-Галер, наверно, будет поскромнее - частичка старого Лазурного берега с его сохранившимся в неприкосновенности рыбным портом, мощеными набережными и пристанями, увешанными сетями. Здесь шоферские вдовы получают прибавку к своему скромному пособию, потроша корифен и варя раков, и помалкивают о времени, проведенном их мужьями в "Эдем-Олимпии".
Я должен был убедить их быть со мной откровенными. Не забывал я и об ампуле петидина в кармане моего пиджака - я взял ее из саквояжа Джейн, собираясь показать Уайльдеру Пенроузу как возможный ключ к душевному состоянию Гринвуда. Вдовы, возможно, не откажутся от этого успокаивающего средства, они-то готовы принять что угодно, чтобы хоть на время забыть о вони, которая стоит над причалами рыбного порта.