- Три ночи назад было совершено вооруженное нападение на Фонд Кардена. Некая банда похитила коллекцию мехов, которую снимали для японской рекламы.
- Верно. Я читал об этом в "Нис-Матен". Экономический терроризм или войны местных гангстеров. Вы это видели своими глазами?
- Как вас. Началось это около половины девятого, а закончилось шестьдесят секунд спустя. Банда действовала очень профессионально.
- Возможно, латвийское КГБ. У них большой опыт по ценным мехам. А вы прямо там и были? В Фонде Кардена?
- Я был в доме по соседству. Франсес Баринг осматривала его. Мы все прекрасно видели.
- Франсес Баринг? Она ужасно напориста - чем и привлекательна… Старая пассия Гринвуда… - Потерявшись на мгновение, Пенроуз принялся разглядывать потолок. - Представляю, что вы пережили. Но с чего вы взяли, что эта банда связана с "Эдем-Олимпией"?
- Домой меня везла Франсес. Она заскочила по дороге показать кое-какие брошюры Цандеру. Вы знаете виллу Гримальди?
- В Суперканнах? Она принадлежит "Эдем-Олимпии". Мы там проводим приемы и конференции. Оттуда открывается превосходный вид. В ясную погоду можно чуть ли не Африку увидеть, лучше этого вида разве что…
- Я забрел в библиотеку, и там меня ждал сюрприз. На бильярдном столе валялась груда украденных мехов.
- Почему украденных? - Пенроуз помассировал свое лицо, словно пытаясь соединить разрозненную мозаику событий в одно целое. - Там же была вечеринка, я и сам туда собирался. Меха принадлежат женам. Ночь была прохладная, идеальная для таких солидных туалетов.
- Это был мальчишник - без женщин. На мехах были бирки японских дизайнеров. На подкладках осталась пудра и прочая косметика - вероятно, модели были голыми.
- Голыми? Не совсем то, что принято у жен начальства в "Эдем-Олимпии". К вящему огорчению. Но вот меха…
- Уайльдер, я их видел.
- Вам показалось, что вы их видели. На вилле Гримальди темновато, возможно, вы видели какую-нибудь картину trompe-l'oeil, какого-нибудь второсортного Мейсонье. - Он поднял руку, не давая мне возразить. - Пол, у вас была масса свободного времени. Может быть, чересчур много. Если человек ничем не занят, то очень скоро может наступить этакая чувственная депривация. Вас посещают всевозможные химеры, реальность становится чем-то вроде теста Роршаха, когда бабочки превращаются в слонов.
- Нет, - гнул я свое. - Меха были там. Я трогал их. Я видел ограбление своими глазами. Одним из гостей, которые смотрели видео, снятое во время ограбления, был Ален Делаж.
Пенроуз откинулся на спинку кресла, его голая левая ступня в каком-то странно интимном жесте почти касалась моего колена.
- Вы хотите сказать, что они снимали собственное преступление? Вам это не кажется немного странным?
- Я думал об этом. Но на самом деле ограбление на террасе Фонда Кардена было своего рода спортивным приключением. Эти съемки зафиксировали удачную охоту. И вообще, любое преступление это еще и… забава.
- Ну что ж, это хорошие новости, - хохотнул Пенроуз. - Я не знал, что в "Эдем-Олимпии" кто-то забавляется. А преступления на расовой почве?
- Это рейды - обычно против арабов и черных. Гальдер называет это "ратиссаж". Специальные отряды отправляются в Ла-Боку и Манделье. Они любят наезжать на арабов и сбрасывать их с дороги. Несколько человек погибли, но каннская полиция замяла эти дела.
- Пол, - попытался успокоить меня Пенроуз, - пораскиньте немного мозгами. В иммигрантских районах люди обычно ездят быстрее. Они боятся, что их остановят и ограбят. Там действительно больше дорожных происшествий, хотя ненависть к арабам ничуть не улучшает ситуацию. И тем не менее я вижу, вы собрали целое досье. С кем-нибудь еще говорили об этом?
- Ни с кем. Даже с Джейн.
- А с Гальдером? Я слышал, он потерял сознание на крыше парковки "Сименса".
- Он говорит, что это он застрелил Гринвуда. Возможно, так оно и было - там в парапете пулевые отверстия, а в водостоке кровяная корка. Гальдер никак не может смириться с мыслью о том, что убил Гринвуда.
- Значит, он жаждет мести - это способ переноса вины. - Пенроуз приподнялся, под его мощными руками кожаное плетение кресла растянулось. - Все эти преступления… как вы думаете, почему они были совершены?
- Понятия не имею. Меня удивляет, что у здешнего народа хватает на это времени и энергии. Они работают по двадцать четыре часа в сутки, а когда добираются до дома, то просто валятся с ног. И тем не менее они собираются с силами и организуют вооруженные ограбления или лупят арабов.
- Из любви к искусству?
- Нет. Вот это и есть самое любопытное. Глядя на них, не скажешь, что они получают удовольствие. Этому есть только одно объяснение.
- Какое же?
- У них временное помешательство. В "Эдем-Олимпии" есть что-то такое, что вызывает у них краткие приступы безумия. Вы же психиатр. У вас должно быть для этого объяснение.
- Оно у меня есть. - Пенроуз встал, затянул на себе пояс змеиной кожи и весело сказал: - Вообще-то говоря, я это прекрасно понимаю.
- Тогда идемте вместе к французским властям. Добьемся приема у префекта.
- Не стоит.
- Почему? Ведь преступления не прекратятся. Будут и убийства.
- Вполне вероятно. Но я должен думать о людях, которые здесь живут. Большинство из них - мои пациенты.
- Вы поэтому их защищаете?
- Дело не в этом, Пол.
- А в чем? Вы мне можете это объяснить, Уайльдер?
- Это происходило у вас под носом в течение нескольких месяцев. - Пенроуз подошел ко мне сзади и положил руки мне на плечи; будто он - школьный учитель, а я пока еще только подающий надежды, но серьезный ученик. - Вы проделали немалый путь. На всех нас это произвело впечатление.
- Уайльдер, - я сбросил с себя его руки. - Если на то пошло, я могу поговорить с префектом и сам.
- Это будет неблагоразумно. - Он прошелся к двери, шлепая голыми подошвами. - Я вам все объясню в два счета. У нас есть передовая программа лечения. Она будет вам интересна. Может быть, вы даже захотите присоединиться к нам…
- Уайльдер, я сделаю, что говорю.
- Хорошо. Я не хочу, чтобы вы волновались. - Он остановился у зеркала Алисы и улыбнулся с искренней теплотой, словно только-только появился из парадоксального мира Кэрролла. - Люди в "Эдем-Олимпии" не сумасшедшие. Проблема в том, что они слишком нормальны…
Глава 29
Программа лечения
У меня на коленях лежал аккуратно завернутый в рисовую бумагу сверток; если прислушаться, можно было различить исходящее от него тончайшее меховое шуршание.
- Там что-то живое? - Я прикоснулся к бумаге с рисунком из хризантем. - Уайльдер?..
- Это подарок для Джейн. Знак благодарности вам обоим. Откройте. Оно не кусается.
Я развернул сверток, в котором оказалась роскошная накидка, мех какого-то сонного существа с голландских жанровых картин - каждый волосок подрагивал, как трек электрона в диффузионной камере.
- Это палантин. Говорят, лучший норковый мех. Мы решили, что Джейн это понравится.
От меха поднимался слабый аромат, запахи японских моделей, которых вогнала в дрожь ночь Ривьеры. Я положил сверток на кофейный столик.
- Спасибо, но она это не будет носить. И все же вы, по крайней мере, дали понять, с кем вы.
- Что вы имеете в виду?
- Я говорю о налете на Фонд Кардена. Этот палантин - один из трофеев. Так вы по-своему, намеками, даете мне понять, что знали об этом ограблении.
Пенроуз сел лицом ко мне, уперев локти в свои тяжелые колени. Он поднял руки, словно для того чтобы отразить удар.
- Пол, вы дрожите. Не от гнева, я надеюсь.
- Это сейчас пройдет. У меня возникло искушение треснуть вас по физиономии.
- Понимаю. Не знаю, как бы я ответил. Вы, вероятно, чувствуете себя так, будто вас…
- Использовали? Есть немного. - Сверток лежал у меня на коленях, и я сбросил его на пол. - Вы заранее знали об ограблении в Фонде Кардена.
- Думаю, знал.
- И обо всех других ограблениях и специальных акциях. А мне понадобились месяцы, чтобы это выяснить. Ведь для вас это никакая не неожиданность?
- Верно.
- "Ратиссаж" на Рю-Валентин? Все эти дорожные происшествия в Ла-Боке? Наркоторговля, организованная профессором Берту, и малолетние проститутки Ольги Карлотти. Вы все о них знали?
- Пол, это моя работа. Я должен знать все о здешних людях. Иначе как я буду о них заботиться?
- Это распространяется и на Дэвида Гринвуда? Из чистого любопытства - почему он взбесился?
- Нет… - Пенроуз потянулся и ухватил мои дрожащие руки. Я откинулся к спинке, и он их отпустил. - Это я не могу объяснить. Мы рассчитывали, что вы нам скажете.
- Вы все знали об "Эдем-Олимпии" и ничего не предприняли? - Я повел рукой в сторону старинного зеркала. - Еще одна страна Алисы - прибыли корпораций выше, чем где-либо в Европе, а люди, которые их зарабатывают, впадают в групповое безумие.
- Но только особого рода… - Пенроуз повысил голос, восстанавливая между нами профессиональную дистанцию. Я впервые понял, что он всегда видел во мне пациента. - Это не безумие. Хотя среди них действительно один или два человека со странностями.
- Со странностями? Да для них избить до полусмерти какого-нибудь сутенера-араба - одно удовольствие.
- Ну и что в этом страшного? Поймите: все эти нападения - спланированные задания, которые они получили по ходу программы психотерапии.
- От кого получили?
- От лечащего врача. Так уж вышло, что это я.
- Вы спланировали ограбление в Фонде Кардена? Все эти дорожные происшествия, "ратиссажи" - это все ваша идея?
- Я ничего не планирую. Я всего лишь лечащий врач. - Глаза Пенроуза почти сомкнулись, когда он говорил о своих обязанностях, - Пациенты сами решают, какую форму примут их лечебные проекты. К счастью, все они демонстрируют высокую творческую активность. Это признак того, что мы на пути к выздоровлению. Вы этого не понимаете, Пол, но здоровье "Эдем-Олимпии" каждую минуту находится под угрозой.
- И лечение назначаете вы?
- Именно. Пока оно было весьма эффективно.
- И что же это за лечение?
- Если одним словом, то это называется психопатия.
- Вы, психиатр, прописываете безумие как форму терапии?
- Это не совсем то, что вы подразумеваете. - Пенроуз изучал свое изображение в зеркале. - Я говорю о контролируемом и наблюдаемом безумии. Психопатия является наиболее действенным лекарством против самой себя - так оно было на протяжении всей истории. Временами она в мощнейшем терапевтическом приступе охватывает целые нации. Ни одно лекарство не обладает такой силой.
- В гомеопатических дозах? Как же могло дойти до того, что творится здесь?
- Пол, вы упускаете главное. В "Эдем-Олимпии" безумие - это лекарство, а не болезнь. Наша проблема не в том, что здесь слишком много сумасшедших, а в том, что их слишком мало.
- И вы восполняете это грабежами, изнасилованиями и педофилией?
- В ограниченном объеме. Лекарство может показаться жутковатым, но болезнь еще ужаснее. Неспособность дать отдых сознанию, найти время, чтобы расслабиться и поразмыслить. Единственное решение проблемы - дозированные дозы безумия. Этих людей может спасти только их собственная психопатия.
Я слушал мечтательный голос Пенроуза, адресованный не столько мне, сколько зеркалу. Сдерживая себя, я сказал:
- И все же одна проблема остается. Все это абсолютно преступно. Кому еще об этом известно?
- Никому. О таких открытиях не пишут в психиатрических журналах. Такая форма терапии может показаться экстремальной, но она действует. Общий уровень здоровья, сопротивление инфекциям - все это значительно улучшилось ценой всего лишь нескольких царапин и случайного венерического заболевания.
- Не могу поверить… - Я смотрел на Пенроуза, который улыбался самой зловредной из своих улыбок - он явно был рад случаю выложить мне правду. Он прошелся пальцами по зубам, пробуя на вкус огрызки своих ногтей, в его манерах сквозила смесь самоуверенности и опаски. Я подумал о Дэвиде Гринвуде, идеалисте с его детским приютом, и наконец-то понял, почему он хотел убить Пенроуза. Я спросил: - Гринвуд знал об этом?
- В общих чертах. Он частенько сидел в этом кресле, а я тем временем разбирал наши шахматные партии.
- И он одобрял это?
- Надеюсь. Бедняга. У него были свои проблемы. - Пенроуз наклонился ко мне и коснулся моей руки, пытаясь поколебать мою решимость. - Пол, вы твердо решили сделать это?
- Конечно. Я посоветуюсь с британским консулом в Ницце. Французские власти должны знать, что происходит.
- Понимаю… - Казалось, Пенроуз разочарован мной. - Но позвольте мне дополнить картину кое-какими деталями. Если вы и после этого не передумаете, я не буду стоять у вас на дороге. Это справедливо?
- Продолжайте.
- Во-первых, мне жаль, что вы с такого близкого расстояния наблюдали наши занятия в Фонде Кардена. Для Франсес Баринг никакие законы не писаны. - Пенроуз говорил мягким голосом, и наконец-то вроде бы исчезла рассогласованность на его лице - безвольный рот и настороженные глаза. - Судя по этим ограблениям и вспышкам насилия, вы можете решить, что управленческая верхушка "Эдем-Олимпии" охвачена глубоким умственным вырождением.
- Конечно. В этом нет сомнений.
- На самом же деле это не так. По любому объективному критерию физическое и умственное состояние пяти сотен высших управленцев "Эдем-Олимпии" в сравнении со здоровьем администраторов, обитающих на Манхэттене, в Цюрихе и Токио, просто великолепно. Загляните в клинику - она пуста. Почти никто не болеет, хотя они и проводят сотни часов в год в пассажирских самолетах, где плохая вентиляция и опасность бог знает каких инфекций. Это заслуга создателей "Эдем-Олимпии".
- Я читал рекламные брошюрки.
- Все, что в них сказано, - правда. Но ведь так было не всегда. Когда я четыре года назад приехал в "Эдем-Олимпию", она находилась в состоянии кризиса. Внешне все было великолепно. Сюда успешно передислоцировались огромные компании, и все были довольны и жильем, и возможностями для досуга. Но внутри существовали весьма серьезные проблемы. Почти у всей управленческой верхушки не проходили респираторные заболевания. Их преследовали инфекции мочевого пузыря и воспаления десен. Здоровый администратор после посещения Нью-Йорка валялся неделю в кровати с какой-нибудь перемежающейся лихорадкой. Мы провели тщательные исследования уровней сопротивляемости и были поражены тем, насколько они низки. Но при этом все утверждали, что им нравится в "Эдем-Олимпии" и они с удовольствием здесь живут.
- Они говорили это искренне?
- Абсолютно. Никаких вам симуляций, никакого недовольства. И тем не менее ведущие управленцы и председатели советов директоров постоянно приходили на работу с инфекциями. Хуже того, они все время жаловались на потерю умственной энергии. На принятие решений требовалось больше времени, чем обычно, а кроме того, их мучили тревоги неясного происхождения. Все здесь было поражено синдромом хронической усталости. Мы проверили системы вентиляции и водоснабжения, мы исследовали радоновые выбросы, возникающие при проведении подземных работ. Ничего.
- Болезнь не была физической? Она носила душевный характер?
- Да… Хотя, если говорить точнее, речь нужно вести о взаимодействии этих факторов.
Пенроуз развалился в кресле, расслабленно погрузив свое крупное тело в его кожаную пращу. Я видел - ему нравится быть со мной откровенным и он не сомневается, что сможет склонить меня на свою сторону. В его взгляде не знающего колебаний человека впервые вспыхнул идеалистический огонек, преданность пациентам, заходящая гораздо дальше профессиональных обязанностей. Наблюдая за его ухмылочками и вкрадчивыми гримасками, я понял, что ничего не добьюсь, если буду ему возражать. Чем раскованнее он говорил, тем больше выдавал себя.
Он улыбнулся солнцу и заговорил почти скорбным тоном:
- Когда я приехал сюда, мне показалось, что "Эдем-Олимпия" - преддверие рая. Прекрасный город-сад - архитекторы поработали так, что все здесь на века опережает свое время. Все урбанистические кошмары были сметены одним ударом.
- Уличная преступность, дорожные пробки?..
- Ну, это мелочи. Создатели просто упустили из виду настоящие проблемы. И это немного настораживает. Нравится нам это или нет, но "Эдем-Олимпия" - это лицо будущего. В мире уже существуют сотни бизнес- и техно-парков. Большинство из нас - по крайней мере, большинство людей с университетским образованием - проведут в них всю жизнь. Но у всех этих учреждений есть один общий дефект.
- Слишком много досуга?
- Нет. Слишком много работы. - Пенроуз согнул руки в локтях, а потом уронил их. - В "Эдем-Олимпии" доминирует работа, которая вытесняет все остальное. Мечта о праздном обществе была величайшим заблуждением двадцатого века. Работа стала новым досугом. Талантливые и честолюбивые люди работают интенсивнее и больше, чем прежде. Только в работе видят они смысл жизни. Мужчинам и женщинам, которые возглавляют процветающие фирмы, приходится сосредоточивать все свои силы на решении встающих перед ними задач - каждую минуту в течение дня. Меньше всего они стремятся расслабиться.
- Активный разум не требует отдыха? С этим трудно согласиться.
- Ну и не соглашайтесь. Но творческая работа - сама себе отдых. Если вы получаете патент на новый ген или проектируете собор в Сан-Паулу, то зачем попусту тратить время, стуча резиновым мячом о сетку.
- За вас это могут делать ваши дети?..
- Если они у вас есть. Увы, современный корпоративный город необыкновенно талантлив, населен взрослыми и практически бездетен. Оглядитесь в "Эдем-Олимпии". Никакого отдыха, никакой общественной жизни или вечеринок. Сколько раз вас приглашали в гости за последние четыре месяца?
- Трудно припомнить. Очень немного.
- Если хорошенько подумать, то практически ни разу. Обитателям "Эдем-Олимпии" некогда напиваться вместе, некогда изменять женам и мужьям или ссориться с подружками; у них нет времени на романы, они не домогаются соседских жен, даже друзьями не могут обзавестись. Они не могут себе позволить расходовать энергию на гнев, ревность, расовые предрассудки и те более серьезные мысли, на которые все эти вещи нас наталкивают. Здесь нет социального напряжения, которое вынуждает нас признавать слабые и сильные стороны других людей, наши обязательства перед ними или чувство зависимости от них. В "Эдем-Олимпии" нет никаких взаимосвязей, никаких эмоциональных уступок, благодаря которым мы чувствуем, кто мы такие.
- Но вам же здесь нравится. - Я пытался говорить шутливым тоном. - В конечном счете, "Эдем-Олимпия" и в самом деле - рай. Это имеет какое-нибудь значение?
- Надеюсь. - Подхватывая мою интонацию, Пенроуз обнажил в улыбке зубы. - Социальный порядок необходимо поддерживать, в особенности если речь идет об элитах. Самое большое достижение "Эдем-Олимпии" в том, что здесь нет необходимости в личной нравственности. Здесь живут и работают тысячи людей, которым не приходится принимать ни одного решения, связанного с понятиями "плохо" или "хорошо". Нравственный порядок встроен в их жизни вместе с ограничениями скорости и системами безопасности.
- Вы говорите, как Паскаль Цандер. Это жалоба шефа полиции.