- Тебе нужно переодеться, - сказал я, закрыв дверь библиотечки. - Кальман ждет тебя через час. Прежде чем ты уедешь, распечатай мне то расписание приемов…
- Дэвида? Зачем оно тебе? - Джейн подняла свой белый халат. - Может, не стоит?..
- Никто не узнает. Ты можешь загрузить этот файл с компьютера внизу?
- Могу, но… зачем он тебе?
- Есть одна мысль. Я должен ее проверить - и тогда оставлю Дэвида в покое.
- Ладно… Только держи это при себе. Начальство не любит, когда разглашаются медицинские сведения.
- Но ведь это всего лишь список. Я мог его переписать из телефонной книги. - Я остановился у лестницы. - Тебе удалось узнать, зачем они приходили к Дэвиду? Они чем-нибудь больны?
- Мелкие спортивные травмы. Ерунда. Царапины. Один-два перелома. В "Эдем-Олимпии" очень жестко играют в регби.
Направляясь к машине, я все еще чувствовал вкус губ Джейн. Вспоминал, как она сидела в кабинете перед компьютером, просматривая файлы Гринвуда и настороженно поглядывая на меня. Может быть, она испытывала меня, когда подняла этот разговор о продлении контракта? Еще через шесть месяцев она вообще будет чувствовать себя здесь как дома - словно преступник, приговоренный к длительному заключению, запертый в виртуальной камере, которую она называет своим кабинетом. В "Эдем-Олимпии" требовались люди, имеющие особый темперамент, преданные больше работе, чем удовольствиям, предпочитающие гроссбух и чертежную доску борделям и игорным столам Старой Ривьеры. Мне нужно было каким-то образом напомнить Джейн о ее истинном "я". В этом смысле кража журнала из табачной лавки была для меня слабым лучиком надежды.
Я сунул список назначений в нагрудный карман и стал искать ключи. За "ягуаром" на пандусе был припаркован спортивный автомобиль Уайльдера Пенроуза - японская низко посаженная штучка с огромными обтекаемыми зеркалами, чудовищным спойлером и воздухозаборниками, которые вполне сгодились бы для реактивного самолета. На мой пуританский взгляд, этот автомобиль был просто коллекцией рекламных трюков, и я даже не попытался идентифицировать изготовителя.
Я решил, что Пенроуз наносит визит Симоне Делаж - снимает у этой весьма впечатлительной дамы последствия ночного кошмара или консультирует ее по проблемам импотенции у бухгалтеров высшего ранга. Он намеренно припарковал свою машину не у пандуса Делажей, а в нескольких дюймах от "ягуара", чтобы мне пришлось делать крутой поворот, демонстрируя тем самым слабости "ягуаровского" рулевого управления.
Я завел двигатель, с удовольствием прислушиваясь к голодному посапыванию соперничающих карбюраторов, которые хоть на этот раз были готовы обратить свои различия против общего врага. Крутанув баранку, я подал "ягуар" чуть вперед, но обнаружил, что так непременно зацеплю постамент скульптурного дельфинчика. Осторожно, чтобы не задеть японскую машину, я стал подавать назад, но в последний момент, подчиняясь какому-то внезапному порыву, оторвал ногу от педали тормоза. Я почувствовал, как тяжелый хромированный бампер "ягуара" глубоко врезался в мягкий стеклопластик, корежа пассажирскую дверь спортивного автомобиля. От удара машина закачалась, ее гидравлика испустила многоголосый невротический вздох.
Стараясь не замечать содеянного, но чувствуя, как полегчало на сердце, я по пандусу скатился на проезжую часть.
Глава 9
Стеклянные полы и прозрачные стены
- Мистер Синклер, в "Эдем-Олимпии" нет преступности. Совсем нет. - Паскаль Цандер, новый глава службы безопасности, вздохнул, и в этом вздохе слышалось больше чем разочарование. - Я даже могу вам сказать, что здесь нет почвы для преступности. Разве это преувеличение?
- Нет, - ответил я. - Мы здесь уже два месяца, а я не увидел ни одного окурка или выплюнутой жвачки.
- Жвачки? Это немыслимо. Здесь вам на голову не упадет сосновая шишка, а птичка не накакает на вашу машину. В "Эдем-Олимпии" даже природа знает свое место.
Цандер улыбался во весь рот, всем своим видом показывая, как он рад моему приходу. Этот любезный и упитанный франко-ливанец стоял за своим столом, набросив на плечи куртку верблюжьей шерсти, - скорее пресс-атташе, чем шеф безопасности. Преступность в "Эдем-Олимпии", может, и отсутствовала, зато в других удовольствиях недостатка не было.
Когда его секретарша, красивая швейцарка лет за сорок, принесла какое-то срочное письмо ему на подпись, он уставился на нее, как ребенок, которому дали целую ложку крема.
- Хорошо, хорошо… - Он проводил ее глазами, а потом тот же похотливый взгляд перевел на меня и без всякого смущения задержал его на несколько секунд. Он сел, не снимая куртки, и поерзал на своем кожаном кресле. Когда он с отсутствующим видом пощелкал по ониксовой подставке для авторучки, стало понятно, что и кресло, и стол унаследованы им от Ги Башле, его убитого предшественника, и слишком малы для него. Мой визит уже его утомил, и он уставился на далекие крыши домов в Каннах, в старой части Лазурного берега, где все еще процветали священные традиции преступности и социальной патологии.
Паскаль Цандер удивительно располагал к себе, при том что был несносным типом. В "Эдем-Олимпии" такие личности, не скрывавшие своих порочных наклонностей, были наперечет, и я обнаружил, что чувствую к нему симпатию. Я собирался было рассказать ему об избиении на парковке клиники, но передо мной был начальник полиции, искренне убежденный, что он вывел преступность с корнем. Он демонстрировал участие, когда я рассказывал о незваном русском, сбившем меня с ног, но для него это явно была всего лишь стычка двух иностранцев - может быть, из-за моей жены.
- В "Эдем-Олимпии" мы сами себе полиция, - объяснил он. - Честность у нас заложена в саму структуру - так же, как бесплатная парковка и чистый воздух. Наши охранники - это бутафория, как гиды в Диснейленде.
- Значит, их форма - на самом деле просто сценические костюмы?
- Фактически - да. Если вам нужны настоящие преступления, поезжайте в Ниццу или в Ла-Боку. Для нас грабежи, проституция, торговля наркотиками - понятия почти фольклорные, субсидируемые муниципалитетом для привлечения туристов.
- Да, в "Эдем-Олимпии" такое просто немыслимо, - согласился я. - И тем не менее один трагический прокол все же случился.
- Доктор Гринвуд? Да, трагический… - Цандер приложил надушенную ладонь к груди. - Сидя в этом кресле, я ни на минуту не забываю о случившемся. Он вел себя, как преступник, но из тех, что вне пределов досягаемости закона или полиции.
- А что случилось с Гринвудом? Никто, кажется, толком не знает.
- Поговорите с Уайльдером Пенроузом. В больном мозгу вдруг происходит замыкание. Всего несколько минут - и семь моих коллег мертвы. Люди, которые все отдали "Эдем-Олимпии". Смерть в то утро кралась за всеми нами - с винтовкой в одной руке, а в другой - с игральными костями.
- Так убийства были случайными?
- Нет никаких сомнений. Ничто не связывало жертв с их убийцей.
- Кроме одного: они были его пациентами. Может быть, Гринвуд решил, что у них какая-то неизлечимая болезнь.
- Болезнь была. Но только в голове у Гринвуда. - Цандер доверительно перегнулся ко мне над столом, уложив свой животик на столешницу, и понизил голос: - Нас, службу безопасности, очень критиковали. Но разве мы могли предсказать поведение человека, чье безумие зашло так далеко? Вы его знали, мистер Синклер?
- В Лондоне он был коллегой моей жены. Он казался таким… идеалистом.
- Вот это-то и есть лучшая маскировка. В "Эдем-Олимпии" много блестящих талантов. У некоторых в голове - безлюдные места, холодные вершины, где гениям любо гулять. Ну а в горах бывают ущелья, расселины….
- Значит, это может случиться еще раз?
- Мы надеемся, что нет. "Эдем Олимпия" так или иначе обречена. Но это может случиться раньше, а может - позже. Мы слишком доверчивы, мистер Синклер. Отсюда много стеклянных полов и прозрачных стен. Среда для нравственного разложения самая подходящая. Власть, деньги, возможности. Люди могут совершать преступления и даже не знать об этом. В некоторым смысле Ницца или Ла-Бока даже лучше - там флажки расставлены, и мы знаем, когда пересекаем их. Здесь же - игра без правил. Один решительный человек может… - Казалось, он на мгновение погрузился в себя, потом, сделав неприличный жест, он обратился ко мне: - Вам требуется моя помощь, мистер Синклер?
- Меня интересует, что в точности произошло двадцать восьмого мая. Маршрут, которым шел доктор Гринвуд, количество сделанных выстрелов. Это поможет мне понять его душевное состояние в то время. Как англичанин, я чувствую ответственность.
- Ну, не знаю… - Руки Цандера нервно прикасались к безвкусным безделушкам на его столе. - Убийцы-маньяки не имеют национальности.
- А с родственниками я могу поговорить?
- С женами убитых? Они вернулись к себе на родину. Им теперь остается только скорбеть.
- А персонал? Секретарши, помощники?
- Им и без того досталось. И что они смогут еще сказать? Какого цвета галстук был на Гринвуде? Черные он надел туфли или коричневые?
- Справедливо. Мне бы помог общий отчет о том происшествии. Ведь вы его составляли?
- Отчет? Да мы их сотню составили. Для следователя, для префекта полиции, для министра внутренних дел, для шести иностранных посольств, для юристов компаний…
- Значит, вы мне дадите какой-нибудь?
- Они еще засекречены. Ведь тут замешаны интересы международных корпораций. Против "Эдем-Олимпии" могут быть выдвинуты обвинения в небрежении, но мы их, конечно же, отрицаем.
- Ну, тогда…
- Я не смогу вам помочь, мистер Синклер. - Впервые Цандер говорил как полицейский. Он разглядывал шрам у меня на лбу и все еще незажившее ухо. - Вас занимает насилие, мистер Синклер?
- Вовсе нет. Я пытаюсь избегать его.
- А ваша жена? Некоторые женщины…
- Она врач. Несколько лет проработала на отделении скорой помощи.
- Тем не менее. Некоторые видят в насилии подспорье браку. Этакое возбуждающее средство. Вы так увлечены этими убийствами Гринвуда, но я думаю, что ваши побуждения искренни. Жаль, что вы попусту тратите свое время. Все мыслимые и немыслимые свидетельства уже собраны.
- Не все… - Я вытащил из кармана три стреляные пули и бросил их на стол. - Это винтовочные пули. Я нашел их в саду нашей виллы. Одна лежала на дне бассейна. Понять, как она туда попала, довольно затруднительно. И у меня есть все основания полагать, что заложники были убиты не в гараже.
Цандер вытащил шелковый платок и помахал им у рта, прогоняя дурной запах. Он бросил взгляд на пули, но не сделал ни малейшей попытки осмотреть их.
- Вы здорово поработали, чтобы их найти, мистер Синклер. Мои люди доложили, что осмотрели все.
- Вы могли бы выяснить - они из винтовки Гринвуда или нет.
- Эта винтовка в полицейском управлении в Каннах. Лучше уж нам не втягивать их в это еще раз. Следы Гринвуда еще будут появляться. Чем опаснее преступление, тем дольше его последствия будут отравлять воздух. Еще что-нибудь нашли?
- Не на вилле. В "Эдем-Олимпии" творятся странные вещи.
- Рад это слышать. - Цандер открыл окно и принялся жадно, короткими глотками вдыхать теплый воздух, потом взял себя в руки и повернулся, чтобы проводить меня к двери. - "Странные вещи"… А я уже почти списал наш бизнес-парк со счетов. Хорошие новости, мистер Синклер. Продолжайте ваши наблюдения для меня…
- Непременно. Что касается заложников…
- Мистер Синклер, прошу вас… - Цандер водрузил руку на мои плечи, напомнив мне о том, что в грузном теле может скрываться сила. - Мертвецу уже все равно - откуда в него стреляли. Расскажите мне о вашей молодой жене. Ей здесь у нас нравится?
- Очень. - Я шагнул через порог боковой двери в приемную, где ждала помощница Цандера. - Она слишком много работает.
- Здесь все так работают. Это наш тайный порок. Ей бы нужно немного поиграть. Нашли бы вы для нее какое-нибудь новое развлечение. В "Эдем-Олимпии" столько всего интересного…
Он снова сложил губы трубочкой - снаружи они у него были черные, а внутри розоватые. А глаза он не сводил с трех пуль, лежавших на столе.
Глава 10
Список приговоренных
Воздух, который плыл над озером, был как дурман - беглое облако, спустившееся по склону холма, несло запах изготовляемых на фабрике в Грасе освежителей для офиса. Я прошел вдоль кромки воды, обратив на себя внимание двух охранников в "рейндж-ровере", припаркованном среди сосен. Один принялся изучать меня в бинокль, явно недоумевая, откуда среди белого дня в "Эдем-Олимпии" взялся кто-то праздношатающийся.
Между зданиями службы безопасности и исследовательских лабораторий "Эльф-Маритайм" находился кафетерий под открытым небом - заведение, призванное смягчить общественное лицо бизнес-парка и придать ему мимолетное сходство с альпийским курортом. Вымотанный встречей с Цандером, я сел за столик и заказал бокал белого вина - обслуживала меня молодая официантка-француженка в джинсах и белой маечке с цитатой из Бодрийяра.
Как я и предполагал, Цандер не сказал мне ничего. Даже из его молчания ничего не удалось извлечь. Теперь, почти шесть месяцев спустя после того события, "Эдем-Олимпия" с облегчением стерла Дэвида Гринвуда из своей коллективной памяти, а ту трагедию запрятала подальше в архив, где хранятся сведения о землетрясениях и цареубийствах.
Я уже составил себе мнение о Цандере: продажный головорез-бисексуал - качества, обязательные для удачливых полицейских начальников. Моя правая рука до сих пор пахла его лосьоном, и я с трудом подавлял в себе желание подойти к кромке воды и смыть этот запах: если я потревожу поверхность озера - не объявят ли в "Эдем-Олимпии" полномасштабную тревогу? И все же Цандера можно было рассматривать как потенциального сторонника: он, единственный из всех, кого я здесь встретил, видел порок, разъедающий бизнес-парк изнутри. При отсутствии четких нравственных критериев, когда выводы о том, что плохо, а что хорошо, встраиваются в общественное сознание вместе с инструкциями по противопожарной безопасности и правилами парковки, работа Цандера становится невозможной. Преступность в "Эдем-Олимпии" может процветать, а обитатели бизнес-парка при этом даже не догадаются, что стали ее носителями, и не оставят ни малейших намеков на то, какими мотивами руководствуются.
Цандер, если верить Джейн, временно исполнял обязанности главы службы безопасности и в то же время ждал официального назначения на эту должность. В период междуцарствия, пока он там в куртке верблюжьей шерсти сидит за своим столом и мучится неизвестностью, из него вполне может получиться полезный союзник. Я вспомнил иллюстрации к "Алисе", которые нашел в детской.
Мне уже не в первый раз приходило в голову, что Дэвид Гринвуд, возможно, и не совершал тех убийств 28 мая, а видеозаписи камер наблюдения, на которых он входит в кабинеты своих жертв и выходит оттуда, сфальсифицированы.
За соседний столик уселась блондинка лет тридцати пяти, одетая в темный деловой костюм. Она заказала капуччино и обменялась несколькими шутливыми словами с официанткой, но глаза ее были устремлены на верхний этаж здания службы безопасности, где находился кабинет Паскаля Цандера. Она открыла свой лэптоп и застучала по клавиатуре; на экран выплыли рекламные объявления о продаже дорогих вилл - в комплекте с лужайками цвета "электрик" и изумрудными небесами - на склонах гор в Суперканнах и Калифорнии. Некоторое время она с мрачным видом рассматривала брызжущие светом фотографии, а потом начала сама с собой письменный диалог; по всей видимости, она составляла свое расписание на день: задавала вопросы и отвечала на них вслух ироническим английским голосом. Я вообразил, как она, завернув голову полотенцем, выходит из душевой кабины и готовит себя к чувствам, которые ей предстоит сегодня пережить, к воспоминаниям, которые на нее нахлынут, к мечтам, которым она уделит несколько минут своего драгоценного времени, ко всей дневной программе, оплетенной кружевами сардонических замечаний.
Когда наступило время для творческой паузы, она посмотрела на меня, и я увидел ее привлекательное, но переменчивое лицо. Я почувствовал, что она из породы профессиональных бунтарей, отвергающих соблазны служебного успеха, удобства бизнес-класса и корпоративные кредитные карточки - эти фальшивые монеты, позволяющие приобрести все блага цивилизации, но не дающие скидки за идеализм и цельность души; и мне понравились ее темные глаза, которые она устремляла на бизнес-парк. Она оценивающе взглянула на мою рубашку с открытым воротом, твидовый спортивный пиджак и плетеные сандалии - так в "Эдем-Олимпии" никто не одевался ни для работы, ни для отдыха, но я носил эту одежду в свободное время, когда году в семьдесят восьмом служил на кипрской базе Королевских ВВС, и наивно полагал, что для меня этот наряд - гарантия своего рода честности.
Она посмотрела, как я стряхнул листик с лацкана, и на ее лице появилась улыбка, похожая на какой-то замедленный нервный тик. Она отхлебнула кофе, поднесла к губам салфетку - и на столе остался лежать отпечаток смятого поцелуя. Она вернулась к своему лэптопу и, может статься, затеяла просчитывать экономическую целесообразность нового романчика - затраты включают небольшую косметическую операцию, профилактические посещения ВИЧ-клиники…
Словно желая разогреть воображение сидящего поблизости незнакомца, она скинула свои туфли на высоких каблуках, подтянула юбку и, наклонившись, почесала обтянутый колготками подъем ноги; ее белое бедро соблазнительно обнажилось. Чуть растрепанные светлые волосы контрастировали с элегантным костюмом, придавая ей вид развязной и умной уличной девки. Может, она и была девушкой по вызову, хотя и компьютеризованной, как и все в "Эдем-Олимпии". Судя по скептическому взгляду, каким она окидывала здание "Эльфа", вряд ли она была образцовым членом какой-нибудь команды.
Над озером курсировал патрульный вертолет, мягкий рокот его двигателя был едва слышен над безмятежной гладью воды. Я вдруг представил себе, что, после того как я долбанул машину Уайльдера Пенроуза, за мной ведут наблюдение.
Я помял ему дверь намеренно, отомстив за то, что он убеждал Джейн остаться в "Эдем-Олимпии"; а еще мною владело некое извращенное желание увидеть, как треснет и расколется стекловолокно. Это напомнило мне о приступе вандализма, который случился со мной в семилетнем возрасте. Мои родители, помня, что самые счастливые дни они проводили за пределами Англии, отправились во Францию, пытаясь снова поймать ветер в паруса своей любви, попавшей в полосу штиля. Я остался с сестрой матери - бывшей характерной актрисой с ханжеской жилкой. Она меня любила, но становилась настоящим тираном, когда речь заходила о том, что мне можно и чего нельзя смотреть по телевизору. Почти все, что мне нравилось, похоже, напоминало ей о ее несостоявшейся карьере. Однажды днем, когда она запретила мне посмотреть научно-фантастический сериал, в котором она играла марсианского психиатра, я улизнул на улицу с баллончиком аэрозольной краски. За несколько восхитительных минут я изуродовал ее машину, разукрасив двери и лобовое стекло иероглифами межпланетного языка, как уж я их там себе представлял.