– Ты это чего удумал, батя? – удивилась она, повернув к нему голову и прекратив нарезать болгарский перец. – Оно нам надо? Да еще днем?
– Надо, Петровна, надо! – продолжал тискать свою нехуденькую жену, шумно дыша, Анатолий Сергеевич. Петровна, вероятно, что-то, наконец, почувствовала.
– Ого! – изумленно сказала она, пытаясь отстраниться от наседавшего на нее сзади супруга. – Да у тебя сегодня, никак, не только усы торчком?
– Ага! – радостно поперхнулся Анатолий Сергеевич. – Ну, пошли же скорее в кроватку, лапусенька моя.
Нетерпение мужа, явно вернувшаяся к нему каким-то чудом прежняя, если не лучшая, форма, и то, что она назвал ее почти забытым ласкательным именем, тоже подействовали на Полину Петровну возбуждающе. Но она еще колебалась.
– Ну что ты, до вечера потерпеть не можешь, котик? – увещевающе проворковала Полина Петровна. – Давай стол сначала накроем, посидим, может, кто в гости к нам придет… А уж потом и в постельку можно…
– Какой потом, какой потом! – заартачился Анатолий Сергеевич, чувствуя себя именно в данный момент во всеоружии, а что будет потом – кто его знает? Он ведь уже давно не мальчик, а вдруг таблетка прекратит свое действие в его уже далеко не молодом организме раньше времени? Нет, сейчас, только сейчас!
– Ну, ладно, – сдалась Полина Петровна. – Иди и жди меня в спальне. Я быстренько в душ, и к тебе. Котяра ты мой!
Анатолий Сергеевич с готовностью отправился в спальню, все время прислушиваясь к себе: все ли в порядке? Да, пока все было так, как он давно мечтал; как в ожидании первого свидания, брюки почти лопались в том месте, где и положено у сильно возбужденного мужчины.
Он быстро разделся и юркнул под одеяло. Одеяло радовало глаз взбугрившимся холмиком. А вот стало слышно, как его пусинька-лапусенька вышла из душевой и, что-то негромко напевая, направилась к спальне. Анатолий Сергеевич лежал с сильно бьющимся сердцем и предвкушал, как он сейчас…
Зазвонил телефон, да так громко, что Анатолий Сергеевич подпрыгнул в кровати. Шаги Полины Петровны тут же зашлепали в обратном направлении, к прихожей, где у них на стене висел телефон. Сколько раз Анатолий Сергеевич хотел перетащить его в гостиную, да все забывал. Кто же это может быть, кто мог подкинуть ему такую подлость в такой ответственный момент?
– Доча, здравствуй! – обрадованно закричала в прихожей Полина. Ага, это Маринка решила их поздравить с днем свадьбы. Нашла же время! И в детстве была такая же вредная: только они ее уложат спать и приступят к зачатию второго ребенка, так эта маленькая зараза тут же начинает орать. Так и осталась единственным ребенком в их семье.
А Полина дрындит и дрындит по телефону. И бугорок на одеяле начал как будто спадать.
Анатолий Сергеевич натянул трусы, прошел босиком в ванную и на всякий случай проглотил и вторую половинку таблетки. Пошел обратно, негодующе покосившись на спину жены, счастливо смеющейся в телефон. Улегся, накрылся одеялом.
В ушах опять зашумело, одеяло зашевелилось и припухло там, где ожидалось. А Полины все не было. Но вот она крикнула от телефона:
– Толя, доча хочет тебя поздравить! Возьми трубку!
– Скажи ей, я приболел! – зарычал Анатолий Сергеевич. – И передай мое большое человеческое спасибо!
Наконец, Полина появилась в спальне. Она была в накинутом на голое тело халате, в разрезе мелькали ее еще крепкие белые ноги. Анатолий Сергеевич молодецким жестом откинул с себя одеяло в сторону.
– Боже мой! – ахнула Полина, и щеки ее стали пунцовыми. – Это что с тобой случилось такое, а?
– Сейчас узнаешь! – сдавленным голосом сказал Анатолий Сергеевич. – Иди же скорее ко мне, моя лапусенька…
Но сегодня был явно не его день. Когда Полина Петровна с застенчивым видом присела на краешек кровати, в дверь настойчиво позвонили. И раз, и два, и три. А потом еще стали стучать кулаками.
– Не ходи! – пытался удержать жену не на шутку раззадорившийся Анатолий Сергеевич.
– Да дверь же сломают, – с досадой сказала Полина Петровна, отводя жадные руки супруга в сторону. – Сейчас узнаю, что там случилось, и тут же вернусь.
Анатолий Сергеевич скрипнул зубами и от бессилия ударил кулаком в стену. Это что ж такое сегодня, а? Все так удачно складывалось, и вот облом за обломом. Как в той поговорке – "Как бедному жениться, так и ночь коротка".
Одно утешало: он по прежнему находился в железобетонной готовности! Да, таблетка стоила таких денег, которые он сегодня на нее потратил. А если все будет нормально, и Полинка останется довольной, так он потом еще купит. Уже легально.
Слышно было, как Полина отперла дверь, и тотчас же громко зазвучал высокий женский голос. Да это же их соседка, Варвара, для них – просто Варька. Она давно уже прогнала своего мужа-алкаша и жила одна, с кошкой. Так, и чего же этой дуре надо? Анатолий Сергеевич прислушался.
– Полиночка Петровна, голубушка, выручай! – хныкала Варька в прихожей. – Муська помирает, родить не может. Кричит так, что у меня аж сердце заходится.
Анатолий Сергеевич вспомнил – у Полинки основное-то образование – зоотехническое, но в совхозе она почти не работала, а перебралась в их городок и до пенсии просидела в регистратуре районной больницы. Варька об этом знала.
– Так неси ее к ветеринарам, – сказала Полина Петровна. – Я-то тебе чем помогу?
– Ты же зоотехник! – взвыла Варька. – Ты же про животных все должна знать! Я не донесу Муську до клиники, да и закрылись они уже. Помоги, Полинушка Петровна! Хочешь, я на колени перед тобой встану!
Слышно было, как она и в самом деле хлопнулась на колени, и как чертыхнулась Полина.
– Ну, иди домой, воду горячую и чистые тряпки готовь, я сейчас приду.
– Золотое у тебя сердце, Полина Петровна! – радостно забормотала Варька, выметаясь из прихожей. – Только ты быстрее, ладно?
– Все слышал? – спросила Полина Петровна мужа, войдя в спальню и косясь на упрямый бугорок на поверхности покрывавшего его одеяла. – Потерпи еще минут пятнадцать, не могу я дать умереть бедной скотинке…
– А если я умру за это время? – плаксиво сказал Анатолий Сергеевич, ловя жену за руку.
– Не помрешь! – засмеялась Полина Петровна. – И не лежи ты тут, как тюлень! Знаешь что, пойди-ка лучше на кухню и помоги мне, поколи для салата десятка полтора грецких орехов! А там и я подойду.
И игриво вильнув пышной попой, она, как была в халате, так и пошла в нем к соседке.
Анатолий Сергеевич скинул с себя одеяло и во всей своей красе прошлепал на кухню. Вскоре оттуда послышались увесистые удары и хруст разбиваемой скорлупы.
Полина Петровна вернулась не через пятнадцать, а через десять минут – с этой ленивой дурой Мусей она разобралась очень быстро. И оторопело смотрела на мужа, лихо расправлявшегося с орехами.
– Толик, – тонким голосом сказала она мужу. – Зачем ты так-то… Там же был молоток!.. Ну пошли, милый, пошли, а то ты тут все у меня сокрушишь…
Мозоль
1
В тот день рядовой Антон Бельский получил освобождение от военфельдшера ВСО (военно-строительного отряда) Куклина. В этом батальоне, прятавшемся в глухом лесу и строившем там ракетную площадку, Бельский оказался после окончания Нижнетагильской учебки.
Здесь его за полгода выучили ходить строем, козырять всем старше его по званию, начиная с ефрейтора, а еще на электросварщика третьего разряда. После чего посадили в поезд и отправили в эту часть под Костромой, чтобы военный строитель Антон Бельский мог вносить свою дальнейшую лепту в укрепление обороноспособности страны путем ведения сварных работ на сверхсекретном объекте. Но работы, соответствующей его квалификации электросварщика третьего разряда, сразу не нашлось.
Основные объемы в двадцатипятиметровой ракетной шахте осваивались вольнонаемными гражданскими специалистами высочайшей квалификации, с личными клеймами сварщиков шестого разряда. Ну и с десяток солдат трудились у них на подхвате. А почти весь оставшийся состав ВСО копал в лесу длиннющую траншею метровой глубины, чтобы затем уложить в нее толстый, с кисть руки, бронированный силовой кабель, соединяющий командный пункт с ракетным стволом.
Работа эта была крайне увлекательной. У каждого солдата была норма – прокопать за день не то шесть, не то восемь метров этой траншеи (на безлесных участках все десять). Земля была влажной, глинистой, липла к лопате. То и дело встречались мешающие копать корни, их безжалостно подсекали и выкидывали наверх.
Над парнями с мокрыми от пота гимнастерками вились тучи комаров, а вдоль траншеи прохаживался командир взвода, загоняющий обратно тех, кто решил без команды перекурить. Ну, чисто галеры.
Вот туда Антон Бельский и попал. И в первый же день с непривычки, даже в голицах, натер себе такую мозоль, что она к вечеру вздулась на ладони огромным чудовищным пузырем, на который даже смотреть было страшно.
Утром Антон радостно показал этот жуткий пузырь своему командиру взвода, и старший сержант Кадыргалиев с большой неохотой отпустил его в санчасть.
– Ого! – сказал пахнущий шипром и медицинским спиртом военфельдшер сержант Куклин, увидев у Бельского на ладони этот распираемый изнутри мозольной жидкостью кожаный полупрозачный купол. – Это ж надо так суметь!
А затем взял обыкновенное бритвенное лезвие "Нева", протер его ваткой со спиртом, и аккуратно, но больно срезал этот вздувшийся лоскут кожи с Антоновой ладони.
Сморщившись, Бельский смотрел в сторону, но краем глаза все равно видел, как Куклин промокнул багровую ладонь ваткой, смазал ее чем-то сильно щиплющим и перебинтовал.
– Все, иди! – сказал он Антону. – Завтра в это же время на перевязку придешь.
– А освобождение? – взвыл Бельский. Куклин вздохнул, буркнул: "А, ну да!", и вписав имя и подразделение Антона в готовую, машинописную форму, подписал бумажку и протянул ему.
Антон неловко затолкал ее левой рукой в карман гимнастерки и, радостный, потопал к себе в роту.
В казарме было пусто – пацанов уже увезли на объект. Антон подмигнул скучающему у тумбочки дневальному и направился к своей кровати, надеясь вздремнуть часок-другой – заветное освобождение давало право на заслуженное безделье.
2
Но зараза старшина Павлюченко как будто только и дожидался Бельского. Когда Антон, стараясь не топать сапогами, проходил мимо каптерки, дверь ее распахнулась.
– Вот ты-то мне и нужен! – гнусно улыбаясь, сказал Павлюченко. – Окна умеешь заклеивать?
– Товарищ старшина, у меня освобождение, рука вот болит.
Бельский полез в карман за заветной бумажкой, хотя Павлюченко и так видел его забинтованную кисть.
– А ну!
Старшина внимательно изучил освобождение и вернул его Антону.
– Я ж тебя, рядовой, не на траншею послать хочу, – сбавил он тон. – Ну-ка пошевели пальцами… Да не этой, больной руки.
Антон нехотя пошевелил торчащими из-под повязки пальцами.
– Ну вот! – обрадовался старшина. – Этой рукой будешь придерживать, а той наклеивать. Так что иди в штаб, найдешь там бухгалтерию, доложишься, что я тебя послал.
Антон Бельский вздохнул: вот тебе и освобождение. Но вслух ответил:
– Есть!
Козырнул и потопал в штаб.
3
Штаб находился в таком же одноэтажном щито-сборном помещении, как и казарма их третьей роты. Только крыльцо было поаккуратнее, да под окнами разбито несколько клумб, огороженных выложенных углами кверху белеными кирпичами.
У входа за столом с телефоном скучал дежурный по штабу, худой сержант с унылым прыщавым лицом.
– А ну стой! Ты куда? – встав из-за стола, преградил он дорогу Антону.
– Мне в бухгалтерию, – важно сказал Бельский. – За расчетом. Увольняюсь, на фиг, из этого бардака! Где тут у них касса?
Сержант заржал и показал длинной рукой вглубь сумрачного прохладного коридора.
Антон нашел дверь с надписью "Бухгалтерия", пошоркал сапогами по брошенному на пол резиновому коврику, и стукнул пару раз по филенке кулаком здоровой левой руки.
– Да входите, входите! – тут же отозвался женский голос.
Антон толкнул дверь и очутился в просторной комнате с несколькими стоящими друг против друга столами. Солнце освещало комнату сразу через два окна, и Антон хорошо разглядел всех ее обитателей. Вернее, обитательниц. На него с любопытством уставились четыре пары женских глаз – голубых, серых, карих, зеленых.
Самые красивые были зеленые, принадлежали они симпатичной рыжеволосой особе, сидящей ближе к выходу. Ее тонкое лицо с правильным носиком и пухлыми капризными губками, нежным румянцем на щеках не портила даже густая россыпь веснушек на этом самом носике и около него.
А еще Бельский разглядел, что один глаз у нее явно подбит, и синяк не может скрыть даже густой слой грима или чем там мажутся женщины.
Рыженькая явно смущалась своего вида и то и дело опускала глаза, хотя молниеносные их уколы Антон на себе чувствовал постоянно – похоже, он ей тоже глянулся. Надо, наконец, заметить, что Бельский был парнем довольно симпатичным и на гражданке пользовался повышенным вниманием у противоположного пола, хотя так и не научился толком пользоваться этим своим преимуществом и в армию ушел девственником.
Остальные тетки смотрелись так себе, да и были они куда старше Антона – ему на тот момент было девятнадцать, ненамного старше, кстати, выглядела и приглянувшаяся ему зеленоглазая наяда.
4
– Рядовой Бельский по приказанию старшины третьей роты явился! – громко отрапортовал Антон, обращаясь к самой старшей из женского коллектива, полной тетеньке лет сорока пяти с гладко зачесанными назад темно-русыми волосами, с пухлым подбородком и большой грудью, которая чуть ли не лежала перед ней на столе.
Она была старшей не только по возрасту: за ее спиной на стене красовалась табличка с наименованием ее должности "Гл. бухгалтер". Почему она не сидела в отдельном кабинете – этот вопрос как-то и не занимал Бельского. Места, наверное, было мало в штабе.
– Вольно, вольно солдат! – замахала полными руками и заколыхала своей необъятной грудью матрона. – Вы знаете, зачем вас сюда послали?
– Чего-то приклеить, или кого-то склеить!
Раздался дружный женский смех. "О, да я пользуюсь успехом!" – оживленно подумал Антон.
– Ишь, какой: "склеить"! – хмыкнула тетенька. – Вот отслужишь, вернешься домой, там и будешь "склеивать" (Антон при этих словах тяжело вздохнул – до дембеля ему было еще далеко). А здесь тебе надо заклеить окна. Понял?
– Так точно! – гаркнул Бельский, продолжая изображать из себя бравого солдата Швейка.
– А как же он будет клеить, у него же вон рука забинтована? – сказала вдруг мелодичным таким голоском зеленоглазая рыжуха.
– А действительно – как? – сочувственно подхватила вдруг возникшую проблему и ее соседка, черноволосая дама лет тридцати пяти со слегка раскосыми темными глазами.
Антон пожал плечами:
– Ну, как-нибудь.
И подняв забинтованную руку, пошевелил торчащими из повязки кончиками пальцев.
– Ага, значит, сможешь, – облегченно вздохнула старшая в этом женском коллективе, куда краткосрочно был откомандирован Антон.
Конечно, эти бабы, наверное, и сами могли бы заклеить два несчастных окна, причем – одинарных. Но они работали в ВСО, в котором было полных дармовых рабочих рук, и поэтому всю без исключения работу, требующую хоть малейшего приложения физических усилий, здесь выполняли солдаты.
5
– Ну, ты тогда трудись, а мы пойдем обедать, – заявила главная бухгалтерша таким тоном, как будто они только и ждали появления Антона, чтобы под предлогом проводимых им здесь масштабных работ свалить пораньше – на висящих на стене часах время было только полдвенадцатого. – Двух часов тебе, надеюсь, хватит? Да, и не вздумай по столам шарить!
– Очень мне надо было, – оскорбленно пробормотал Антон.
– Вот тебе бумага, ножницы, клей, – порывшись в тумбе стола, главбух выложила пачку обыкновенной писчей бумаги, тускло блеснувшие ножницы и пластиковую полупрозрачную бутылочку с мутной жидкостью.
– На полу постели вот газетку, нарежь и промазывай полоски клеем, и вперед. Все понял, боец?
– Да понять-то понял, – помявшись, сказал Антон оценив обстановку. – Да только нарезать полоски я не смогу – у меня же вон, видите, что с рукой. Клеить – это одно. А вот с ножницами у меня ничего не получится. Был бы я левша – запросто. А так нет.
– Ну и зачем нам такого раненого прислали? – раздосадовано сказала главбухша.
Антон уже обрадовался – сейчас отошлет обратно, да он хоть вернется в роту, почитает – у него под матрасом лежал припрятанный томик Паустовского. Поспать-то уже вряд ли получится, обед на носу.
– Я ему помогу. Все равно есть пока не хочу.
Этот знакомый уже мелодичный голосок прозвучал для Антона одновременно как гром среди ясного неба и как желанная музыка для меломана. В его богатом юношеском воображении, как в калейдоскопе, тут же замелькали картины одна заманчивей и краше другой.
Вот они касаются друг друга сначала кончиками пальцев, потом он заключает рыженькую в свои объятия, и она не особенно этому сопротивляется. Вот их губы медленно и неуклонно сближаются и сливаются в долгом страстном поцелуе.
Вот они торопливо раздевают друг друга, как в заграничном кино до восемнадцати лет, опускаются на расстеленную Антоном газетку…
Антон вдруг почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, и не только в голову, поскольку его ушитые солдатские шаровары цвета хаки стали вдруг набухать в причинном месте, и он инстинктивно передвинул кисти рук в это место и слегка надавил, чтобы утихомирить свое не в меру разбушевавшееся воображение.
– Ты? – с удивлением переспросила главбухша рыженькую. – Мало тебе было от твоего обормота, так еще хочешь?
6
– Я, – упрямо и с вызовом сказала рыженькая.
Все женщины как по команде повернулись и кто с интересом, а кто с осуждением посмотрели на нее. А она сидела за своим столом, потупив глазки и тесно сжав под столом круглые нежно-розовые коленки, на которые Антон то и дело посматривал краем глаза.
Становилось все интереснее и интереснее – выходит, эта Юля накануне схлопотала от кого-то за что-то, и скорее всего, от своего мужа – почти все работницы штаба были офицерскими женами. Так, а чья же жена эта симпатулечка с подбитым глазом, и как ее зовут? И за что ей – в глаз?
– Ладно, Юля, как знаешь, оставайся, – улыбнувшись, разрешила главбухша. – Парню в самом деле надо помочь, иначе он будет торчать здесь целый день. Пошли, девочки. На вот тебе на всякий случай ключ от кабинета, если раньше закончите.
Она положила ключ на край своего стола. И "девочки", недвусмысленно подхихикивая, одна за одной вышли из кабинета. Последней ушла темноволосая соседка Юли и, по-свойски подмигнув Антону, захлопнула за собой дверь. При этом Антону показалось, что затем в замке осторожно провернулся ключ. А следом послышался сдавленный смешок и удаляющийся стук каблуков.
– Ну что, за дело? – сказала Юля, переходя за стол галвбухши (Антон при этом с удовольствием отметил ладность ее фигурки). – Я нарезаю полоски, а ты их тут же промазываешь клеем и наклеиваешь на окно. Ты вообще когда-нибудь занимался такой работой? Да, и как тебя зовут, наконец? Ну что ты молчишь, как истукан?
– Антоном меня зовут, – смущенно сказал Бельский, тут же забыв про дверь. – А вас – Юля, да?