Датэ понимал, что до Юдзо ему как до луны. Вот уж кто по-настоящему крутой. Юдзо рассказывал, что повзрослел рано, а как иначе - в войну он остался сиротой. А Датэ, когда ему было столько же, сколько "старшему брату" в то время, доучивался в начальной школе. На память пришёл один эпизод из детства, и лицо залила краска стыда. Играя в классе с приятелями, он упал, сильно разбил коленку и расплакался. Да ещё по привычке стал звать маму. Одноклассники поначалу испугались за него, собрались вокруг, но услышав: "Мама, мама!" - тут же подняли его на смех. Ситуация была - и больно, и смешно, и Датэ сквозь слёзы засмеялся вместе со всеми. Но потом ему стало ужасно стыдно, а на смену стыду пришла ярость, неизвестно на кого направленная. От этой ярости он не избавился до сих пор.
В средних классах Датэ совсем испортился. Попался на краже в магазине, часто ссорился с другими мальчишками, которым подчас от него крепко доставалось. В учительской только и слышно было: "Опять этот Датэ хулиганит!" У Датэ сохранилась выпускная фотография. Место ему определили в третьем ряду, и поскольку любовью он у учителей не пользовался, ему выделили шаткий стульчик, на который ещё надо было забраться. Во второй ряд прямо перед Датэ посадили долговязого парня, справа и слева наседали плотные здоровяки. В результате на снимке запечатлелась только часть - несколько квадратных миллиметров - его скривившегося в страдальческой гримасе лица, вызывавшего ассоциацию с хватающей ртом воздух золотой рыбкой. Каким-то образом он сумел выдавить из себя улыбку, и на лице его читалось такое отчаянное желание хоть как-то заявить о своём существовании, что Датэ становилось тошно всякий раз, когда он глядел на снимок. Он сохранил его только потому, что там была девчонка из его класса, которая ему нравилась. Других её фотографий у Датэ не было. Он умел здорово драться, но стеснялся заговорить со своей симпатией. "Какой же я был сопляк тогда!" - думал Датэ, оглядываясь назад.
Датэ вспомнил, что Юдзо как-то рассказывал про сон, который видел, когда остался сиротой и скитался по улицам. Ему страшно хотелось есть, и он думал о "преисподней, где обитают голодные духи", о которой слышал от бабушки. Наверное, поэтому Юдзо и перенёсся во сне в ад, где его ожидал невиданный пир. И подумал, что даже в аду может быть лучше, чем в жизни, которая выпала на его долю.
"Слышь, братан! Ты рассказал мне об этом, когда я спросил, что ты записал на последней странице тетрадки. Той самой, которую ты всегда таскал с собой, с детства, когда ещё не было войны. Наверное, то была твоя последняя запись. Смешная, вроде стихов. Я всё ещё помню её, братан!"
Во сне попал я в ад,
Где был гигантский пир.
- Я собирался написать стихи про тот сон, - рассмеялся Юдзо. - Да вот только две строчки получилось. Хреновый из меня поэт.
Юдзо и Такэси сидели на скамейке на крыше универсального магазина. Там были качели, другие детские аттракционы, но детей в этом мире мёртвых было мало, здесь обитали в основном старики, и аттракционы стояли пустыми. Было сухо, в небе ни облачка.
- А не было в твоём сне парочки щёголей? Они привели тебя в ресторан, - спросил. Такэси. - Или, лучше сказать, типов, смахивающих на щёголей?
- Было такое дело. А откуда ты знаешь?
- Сидел рядом с вами, за соседним столиком.
Юдзо изумлённо отпрянул.
- Выходит, я и в самом деле прямо из сна в ад попал? Ну и дела! Мне всегда казалось, что между адом и миром снов есть переход. - Он посмотрел на Такэси, и в его глазах мелькнула чертовинка, напомнившая о прошлой, реальной жизни. - Тогда ты видел, каким убогим шкетом я был.
- Видел. Но ты повёл себя так, как и должен был вести. Я пережил голод, и со мной наверняка было бы примерно то же самое, - убеждал его Такэси. - Те двое - нашего же поколения. Уверен, им тоже в своё время досталось. И они так обращались с тобой! Даже не пытались как-то пригреть. Они ещё где-то здесь, точно. Так что можешь на них отыграться, если хочешь. Давай заглянем вместе в этот ресторан. Может, они опять там сидят.
- Плевать я на них хотел, - сказал Юдзо со смешком. - Теперь мне такие дела по фигу. И потом, я для таких заведений не подхожу.
Юдзо рассказал Такэси, как его убили. Он как бы подсмеивался над собой: "Глупая смерть получилась". "А какая смерть не глупая?" - подумал Такэси. Разве каждый человек не думает о своей смерти так же? Те, кто сумел многого добиться при жизни, на смертном одре, наверное, думают, что всем этим достижениям грош цена. Очень богатые люди, умирая, обычно оставляют кучу долгов, а те, кто прожил долгую жизнь, бывает, с какого-то момента начинают думать, что тянуть дальше этот воз - несусветная глупость. Такэси утешал себя этими мыслями, потому что не хотел думать о собственной нелепой кончине. Сейчас ему не было никакого дела до того, какие мысли у него были при жизни. Теперь, когда он умер, всё равно, как это произошло.
Такэси пользовался популярностью у женщин, ему признавались в любви не раз и не два. Поначалу дамы ему сочувствовали - калека, ковыляет на костылях. Затем замечали, как элегантно он себя ведёт и выражает свои мысли, и убеждали себя, что обнаружили в нём некие положительные качества, которые у других мужчин отсутствуют. И наконец, их сердца начинали таять под его ласковым взглядом. А как же иначе? Ведь таких мужчин больше нет, и полюбить исключительного человека - это что-то особенное.
Среди партнёрш Такэси было немало замужних. Этот тип неискушённых дамочек особенно его привлекал. Возможно, за этим выбором стояло подсознательное желание отомстить физически полноценным мужьям, а заодно и тем забиякам, которые издевались над ним в школе. Умение купить сочувствие, приёмы обольщения и отпущения греха супружеской измены - Такэси быстро овладел всем этим арсеналом средств после относительно раннего наступления пубертатного возраста. И то, что любовные отношения с калекой действительно имели свою специфику, лишь повышало его шансы, доводило женщин до экстаза.
Как-то вечером после делового совещания Такэси шёл к выходу из отеля, и в этот момент в него на полном ходу врезался носившийся по вестибюлю мальчишка. Костыли полетели в разные стороны, за ними на пол рухнул Такэси, здорово приложившись спиной к кадке с пальмой. Ему на помощь бросилась женщина. Оказалось, она вовсе не мать виновника столкновения, а просто домохозяйка, которая случайно проходила мимо. Её звали Мотоко Симада. Такэси вручил ей визитную карточку, продемонстрировав своё социальное положение и завоевав доверие, и выпросил телефончик. Новая знакомая оказалась особой симпатичной и чувственной и имела мужа, у которого была транспортная фирма. Когда ушибленная спина зажила, Такэси пригласил Мотоко в ресторан, сказав, что хотел бы поблагодарить её за доброе отношение. К словам благодарности присовокупил пустяковый подарок. Сердце Мотоко было быстро завоёвано, каждая новая встреча приносила ей какой-нибудь дорогой аксессуар. Не прошло и двух недель после их знакомства, как они оказались в постели.
- Я рассказала о тебе мужу, - сообщила Мотоко во время очередного свидания, с надеждой глядя на Такэси. Ей хотелось посоветоваться, как жить дальше.
У маленькой фирмы Дайсабуро Симады дела шли неважно уже давно. Ему даже пришлось самому сесть за руль самосвала. Увидев у жены дорогие вещицы, которые он не смог бы купить никогда, он понял, что дело неладно. Стал следить за женой и, убедившись, что она ему изменяет, устроил скандал. И Мотоко призналась, что у неё роман с Такэси.
- Расстаться? Я и помыслить о таком не могу, - заявила она, имея в виду, как выяснилось, отнюдь не мужа, а любовника. Как только до Такэси дошло, куда ветер дует, у него сразу пропал к ней всякий интерес. Теперь он смотрел на Мотоко как на источник проблем. Она названивала ему, а он избегал встреч, и тогда она сбежала из дома. Дайсабуро стал её искать и позвонил Такэси в офис.
- Она сказала, что втюрилась в тебя по уши и хочет со мной разойтись. Где ты её прячешь?
- Понятия не имею, где она. Если позвонит, скажу, чтобы ехала домой.
На какое-то время вопрос закрылся, но через несколько дней снова раздался звонок. Это была Мотоко.
- Я жила у подруги, - сообщила она. - Дайсабуро докопался, где я, и увёз с собой. - Мотоко больше не называла его мужем.
- Где ты сейчас?
- Дома. Сижу, как в тюрьме. Я люблю тебя по-прежнему, говорю ему: "Давай разойдёмся", а он: "Развода не дам!"
В тот день Такэси направлялся в банк на служебном автомобиле. Через несколько минут после того как водитель выехал на скоростную трассу, он увидел сзади самосвал, который мчался в крайнем ряду, стремительно нагоняя их. Такэси успел сказать водителю, чтобы он был осторожнее, и в тот же миг самосвал врезался в их машину и, смяв её, прижал к дорожному ограждению.
Такэси должен был умереть мгновенно, но вдруг обнаружил, что стоит без костылей прямо на месте аварии и наблюдает за происходящим. Его водитель серьёзно пострадал, но остался жив, и "Скорая помощь" помчала его в больницу. Такэси смотрел на своё изувеченное тело, лежащее на носилках. Конечно, в такой аварии смерть наступила мгновенно, рассеянно размышлял он, будто это его совершенно не касалось. Полиция допрашивала водителя грузовика, очень похожего на Дайсабуро, Такэси этот человек был совершенно безразличен. Теперь его наверняка арестуют за убийство, только и подумал он. Решив, что больше ему здесь делать нечего, Такэси легко спрыгнул с восьмиметровой высоты хайвея.
Считается, что смерть от руки убийцы - не самый удачный вариант перехода в мир иной. А какой вариант лучше? Какой смысл сожалеть по поводу кончины - пусть даже нелепой, если со смертью обрываются все нити, связывающие человека с реальной жизнью? У Такэси осталось только два ощущения - удивление от того, как стремительно и гладко произошёл переход из одного состояния в другое, и радость от обладания бессмертным телом, больше не нуждавшимся в костылях. Хотя и эти ощущения тут же рассеялись словно туман.
Наверное, из-за того что ему на роду было написано умереть от холода, Сасаки было интересно, что это за штука такая - инферно. Почему встречаются люди, которые, как ни странно, не прочь оказаться в этом самом месте? И дело не в том, что они натворили что-то такое, за что их полагается сжечь заживо. Преисподняя похожа на реальный мир, и "огнедышащий ад" вполне может оказаться не таким уж жутким местом. Может, там всего лишь навязывают тёплое пиво. Если так, Сасаки, принявший смерть от холода, хотел бы взглянуть на такую Преисподнюю.
Сасаки шёл по улице и увидел у тротуара такси. Интересно, куда можно доехать на такси в аду?
- Прокатиться не желаете? - окликнул его через опущенное стекло довольно упитанный водитель средних лет.
- А куда поедем?
- Да так. Просто прокатимся. Надо отметить - виды каждый раз меняются. Думаю, это от пассажиров зависит. Забавно, правда?
Сасаки уселся на заднее сиденье. Что-то ему подсказывало, что водитель погиб в аварии. Интересно, как он здесь оказался?
- Вы в реальном мире тоже были таксистом? - спросил Сасаки, как только они отъехали. - Что там с вами случилось?
- Все об этом спрашивают, - рассмеялся таксист. - История идиотская, но расскажу, раз спросили.
Таксист оказался разговорчивым, и Сасаки решил послушать.
- Так вот. Села ко мне в машину худосочная дамочка в кимоно. Жарища была на улице, я вам доложу! Лето. Посмотрите на меня. Наверное, понятно, как я чувствую себя в жару. Кондиционер работал на полную. Дамочка и говорит: "Водитель! Я не переношу кондиционеров. Не могли бы вы выключить?" Ну есть такие люди. Что делать? Выключил. Едем дальше. Скоро в машине стало как в бане. Попробовал окно открыть. Она мне: "Закройте, пожалуйста". Скоро у меня пот потёк в глаза, да так, что ничего не видно. Не хватало ещё в кого-нибудь врезаться! Я прижался к тротуару, остановился. "Извините, уважаемая! Но я истекаю потом, не вижу дороги. Не хочу, чтобы с нами авария случилась. Может, вы выйдите и поймаете другую машину?" "Что вы? - отвечает. - Где же я тут машину поймаю! Давайте ещё немного проедем". Что делать? Поехали дальше. Перед самым перекрёстком глаза так защипало, что я зажмурился. Говорю: "Прошу прощения, не видите ли вы, какой светофор горит - красный или зелёный?" Она засуетилась, заёрзала: "Что? Светофор? Э-э… у-у… Красный. Нет, зелёный". Ну, я её послушал, выехал на перекрёсток, и тут ба-бам!!! Нам в бочину врезается самосвал и сминает в лепёшку. Мы с дамочкой, понятное дело, всмятку. Сразу дух вон.
- А как вы сюда попали? Почему? А пассажирка ваша тоже здесь?
- Не видал. Может, её ещё куда определили.
Кто же решает, кого отправлять в Преисподнюю, а кого нет? Не может же такое дело быть отдано на волю случая? Этот вопрос будет волновать Сасаки ещё не раз.
Хотя Юдзо и уверял Такэси, что не собирается в тот ресторан, он всё-таки туда пошёл. Один. Решил проверить, всё ли там так, как было во сне, но идти вместе с Такэси не хотелось. Да, Юдзо помнил это место. Он вошёл и сел за тот самый столик. Пока озирался, стараясь побороть чувство стыда, которое он испытывал за прошлый визит сюда, появился тот самый благопристойный бесстрастный официант.
- Ты меня помнишь? - спросил Юдзо.
Официант пристально посмотрел на него и еле заметно улыбнулся.
- Маленький бродяга… Это вы?
- Это был голодный дух. Не пацан, а голодный дух.
- Понимаю. - Официант низко наклонил голову. - И вы не очень стыдитесь за…
- Нет. Поэтому я снова здесь.
- Тогда добро пожаловать.
Казалось, официант говорил искренне, но раскрывать перед ним душу Юдзо не собирался.
- Нет, правда. Мы очень рады, что вы нас снова посетили, - повторил официант.
- Те двое часто здесь бывают?
- Ну как сказать… - замялся официант. - Тут со временем как-то не очень понятно. Думаю, вы уже сами заметили. - И торопливо добавил: - Я знаю, вы сюда слишком рано перебрались.
Видимо, он имел в виду, что Юдзо умер совсем молодым. Юдзо догадывался, что Такэси на самом деле гораздо старше, чем кажется. То есть его вечное тело должно быть старше, но в зависимости от собеседника, от того, кто находится рядом в тот или иной момент, оно может как-то трансформироваться. А возможно, только в глазах Юдзо было так. Вечное тело самого Юдзо, похоже, имело одну-единственную форму. "Раз так, - думал он, - братва, очутившись здесь, сразу меня узнает. Где сейчас Датэ и Хаттори? Эти двое, когда умрут, точно попадут сюда, а раз их нет - значит, ещё не убили. Эх! Братаны всё-таки. Через столько вместе прошли".
На открытии сезона в Кабуки-дза Кондзо Итикава перед самым выходом на "дорогу цветов" заблудился в цокольном этаже собственного театра. По проходу, устроенному под самой "дорогой цветов", он должен был добраться до лестницы, где за шторой находилась гримёрная, - там ему предстояло дожидаться своего выхода, но по чьей-то указке на пути навалили плетёные ширмы и прочий реквизит. Кроме того, в подвале теперь располагались аппаратные с системами электрообеспечения и кондиционирования воздуха, чего в прежние времена, разумеется, не было. Между аппаратными сложили декорации, пробираясь через которые Кондзо сбился с пути. И не мудрено - пространство под сценой превратилось в настоящий лабиринт.
Это всё Яматоя! Его работа! Несмотря на охватившее Кондзо нервозное замешательство, он сразу сообразил, кто за всем этим стоит. Роль Исо-но Тоята в пьесе "Сакура в императорском дворце, или Визит Бэнкэя", которая шла в тот день, была коронным номером Яматоя. Кондзо, хотя и считался одним из ведущих актёров труппы, не принадлежал к знаменитой актёрской династии, и то, что такую роль дали ему, было исключительной удачей для него и страшным ударом для Яматоя, числившегося в том же составе. Администрация театра предпочла Кондзо, который пользовался огромной популярностью и обладал потрясающим талантом.
Кондзо ударился коленом о бутафорский валун и застонал. Через звукоусилители он слышал, что происходит на сцене. Нарикомая, игравший леди Сидзука, и сын Яматоя - Мондзабуро, исполнявший роли Кё-но Кими и служанки Синобу, которая по сюжету должна была умереть вместо своей хозяйки, вели диалог. Судя по их репликам, Кондзо следовало появиться на сцене через несколько минут. Положение было критическое.
- Разве я обладаю правом просить у Синобу жизнь, даже во имя спасения собственной?
Мысленно возвращаясь назад, Кондзо вспомнил, что Нарикомая вёл себя на репетициях вызывающе, отпуская ехидные замечания по поводу тех, кто мелькает на телевидении. Плевать! Надо срочно выбираться отсюда! Кондзо был одет в хаори, на голове замысловатый, напоминающий формой улитку, парик, сложный, с разными оттенками коричневого, грим вокруг глаз. На плече палка из вишни, на которой болтается выдолбленная тыква. Этакий беззаботный франтоватый повеса. Каждому было ясно, что эта роль сделала бы Кондзо ещё более популярным. Он не мог позволить, чтобы Яматоя своими кознями помешал этому. Оказалось, однако, что, потеряв ориентировку, очень трудно снова отыскать верное направление. Приходилось блуждать в полумраке - единственным источником света под сценой были лампы аварийного освещения - и двигаться на ощупь, выставляя перед собой то руку, то ногу. Кондзо пробовал идти быстрее и тут же обо что-то спотыкался, поворачивал обратно и снова наталкивался на какое-то препятствие.
- Ты должна позаботиться о своём положении и о жизни ещё не рождённого ребёнка, которого носишь под сердцем.
- Разве это может быть оправданием? - отвечал пронзительным фальцетом Мондзабуро. - Если бы не сострадание Бэнкэя, меня бы уже не было в этом мире. Увы! Чтобы я жила, должна умереть Синобу…