Руна жизни - Перин Роман Людвигович 2 стр.


Я - тоже слуга безумия! И ладно если бы своего. Я всю жизнь напрягался ради этих расслабленных пожирателей чужих жизней. И что к сорока годам? Благодарность? Уважение? Друзья? Друзья есть, но тоже из племени напряжённых. Хотя некоторые от безысходности пытаются имитировать расслабленных. И я тоже пытаюсь. Об этом надо писать, об этом должны знать и те, кто вступает в жизнь, и те, кто уже в ней запутался. Об этом должны читать лекции в школах и институтах. Боже, скольких трагедий избежим, мир спасём! Мы ведь, спасаясь от безумства, спасая безумных, впадаем в безумство…

Как всё-таки мерзко устроена человечеством жизнь на планете, как тупо и жестоко, как несправедливо и безнравственно! Поэтому и нет в ближайшем космическом приближении ни одной планеты с жизнью - мы уже раньше тысячи тысяч лет тому назад всё изгадили и уничтожили. Земля последняя планета с Жизнью! Это наш последний шанс на искупление, последняя спичка перед вечным мраком. Это…, перед Творцом-то как стыдно! Господи!

Пикин встал, посмотрел в зеркало, в нём сидело его отражение и курило.

- Ну и кури, а я не буду, - сказал он своему зазеркальному слушателю и побрёл к кровати. Излившись, Пикин почувствовал пустоту и сильную усталость. Он подошёл к кровати, бросил взгляд на тоску неизмятой постели, взял подушку и, обхватив её, свернулся калачиком. Его опьянённый и измотанный мозг начинал галлюцинировать, рождать отвлечённые образы и проваливаться в сон.

Господь Бог был похож на дедушку Пикина с большой сияющей лысиной и белой бородой до пупа. Он висел в ночном небе, освещённый огромной горящей спичкой, которую протягивал Пикину:

- Прикуривай, - грозно изрёк Бог. - Это последняя спичка во всей вселенной!

- Может, прибережём на всякий случай! - взволнованно крикнул наверх Пикин.

- Уже поздно, она горит!

- Боженька, а может, зажжём чего-нибудь от этой спички, она вон какая большая, костёр, например, и будем постоянно дров подкладывать, так сказать, вечный огонь хранить. А?

- Нечего поджигать, дров нет!

- А газ, нефть? Из них такой факел получается, сам видел, горит не перегорит.

- Нет ничего: ни газа, ни нефти. Всё кончилось! Лавочка закрывается! И хватит юродивым прикидываться. Вон как смело философствовал, уважение вызвал. Прикуривай! Или я сейчас тебя запалю и дам прикурить другому!

Пикин только сейчас увидел, что в руках Боженьки не спичка, а горящий человек. Его голова горела, как головка спички.

- Ты что, людями даёшь прикуривать?!

- Это никчемные люди, от них хоть так будет польза.

- Так это ж твои твари, ты же их сам создал!

- Я их не создавал, вы их сами наплодили, к тому же этот сам в своё время умышленно спалил человека.

- Так это, значит, сейчас начался Божий суд! Каждому по заслугам! Око за око! Неужели я до этого дожил!

- Дожил, дожил. Давай прикуривай, а потом на укольчик не забудь зайти.

- Какой ещё укольчик, Боженька?

- Лечиться будем, грешный. Лечиться!!!

- Так я ж здоровый, Боженька.

- Ну, разве здоровый будет с Богом спорить?! А, Пикин?

- "Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где то безумие, что надо бы привить вам? Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он - эта молния, он - это безумие!".

- Я читал Ницше, Пикин. Его "Бог умер" меня изрядно повеселил. А сверхчеловеки - в прошлом. Забудь!

- А ты какой бог? Новый или старый?

- Поясни!

- Ну ты христианский или дохристианский.

- А какой у вас настоящий?

- Ну тот, который всё это сотворил, тот и настоящий.

- Ну а при чём тут христианский, если он был после "до"?

- Ну, а Христос твой сын?

- Какие сыновья могут быть у Творца? Я ВСЁ! Мне никто не нужен.

- Ну нам же нужен твой представитель на земле?!

- Это вы себе сами придумывайте. Тут я "умываю руки"…

Бог вдруг вспыхнул необъяснимо ярким светом и растворился в нём.

В мозгу Пикина наступил мрак бездны. Без дна…

ШЕСТОЙ ПАЛЕЦ
Глава вторая

Напротив Пикина сидел человек неземного вида. Он был с огромной брахицефальной лысой головой фантомаса, скошенным ртом и маленькими, широко расставленными глазками. Определить его возраст было очень сложно. По одним признакам ему можно было дать лет двадцать, по другим - лет пятьдесят. Неземной человек заметил изучающий взгляд Пикина, быстро встал и протянул свою руку.

- Аркадий Макушенко! - произнёс он голосом недавно родившей женщины. Его рука тоже была аномальной: сбоку кисти, возле мизинца, неуклюже торчал недоразвитый шестой палец.

- Андрей Романович! - Пикин с внутренним отвращением пожал его влажную и пухлую кисть. Неземной Семён тяжело сел, спрятав за стол своё грузное и короткое тело.

"Наверное, педераст", - мелькнуло в голове Пикина.

В конце длинного стола, за которым с обеих сторон разместилось человек тридцать, раздался мужской голос с сильными нотками волнения:

- Друзья! Мы открываем первое заседание Северо-Западного отделения партии "Демократический Союз". Центр нашей организации находится в Москве под руководством известной диссидентки Валерии Новодворской. Нам предоставлена полная свобода действий в рамках устава и программы партии. Для начала - познакомимся, поэтому каждый должен представиться и сказать несколько слов о себе. Что его привело в нашу организацию? Начнём по очереди слева от меня.

На знакомство ушло около двух часов. Публика была разная, в основном техническая и творческая интеллигенция, человек пять студентов и пара рабочих. Все волновались, чувствуя историческую ответственность первой полулегальной антикоммунистической организации. Пикин тоже нервничал и размышлял:

"Господи, что меня сюда занесло. С точки зрения логики, это абсурд. Я вступаю в антикоммунистическую организацию в стране, где уже семьдесят лет правит одна партия. Где невозможно сделать лишний шаг, высказать свободную мысль, чтобы не попасть под колпак КГБ. Ещё вчера можно было "сесть" за прочтение "не той" книги или "антисоветского" стихотворения. Горбачёв объявил "гласность" и "перестройку", но никто не знает границ этих понятий. Я, наверное, тоже с какой-то аномалией, как этот с шестью пальцами, только моей аномалии не видно - она в голове. А может, я человек, который способен на жертву, на подвиг ради идеи?…

Мне двадцать шесть, я ещё не испытал в своей жизни настоящей любви. До окончания института рукой подать. Ведь выпрут меня оттуда. Как ни как, а институт-то имени Крупской - жены коммуниста с партбилетом номер один.

Может, это судьба? Может, она пытается вывести меня на мой единственный путь? Может, именно здесь мне суждено встретить и свою любовь, и свою идею…".

Мысли в голове Пикина бежали длинной строкой без знаков препинания и с опечатками.

Через неделю Пикин уже участвовал в неразрешённом властями митинге у Казанского Собора. Народу было около двух тысяч, толпа не помещалась на небольшой площади и выдалась аппендиксом на проезжую часть Невского проспекта, парализовав движение. Пикин раздавал листовки с резкой критикой коммунистического режима. Когда он увидел приближающихся к нему милиционеров с резиновыми дубинками, которые народ успел окрестить "демократизаторами", то поспешил бросить листовки вверх над толпой и скрыться в плотной массе опьянённых глотком свободы ленинградцев. Но этот момент был для него не самым запоминающимся. Запомнилось другое.

Недалеко от него стояла Екатерина Подолина, член координационного совета и один из лидеров ДС, симпатичная тридцатилетняя женщина, на чей высокий бюст заглядывались многие партийцы. Когда к ней подошёл щупленький лейтенант милиции и попросил прекратить агитацию, она лёгким движением руки сбила с головы лейтенанта фуражку, которая тут же была затоптана толпой. Лейтенант обречёно посмотрел на утраченную часть мундира. Казалось, он хотел заплакать, но вдруг вспомнил, что он офицер, и, схватив оборзевшую демократку за руку выше локтя, повел её в омоновский автобус. В автобусе уже скучало человек десять дээсовцев. Подолина не сопротивлялась, на её лице читалось удовлетворение от случившегося обстоятельства. Пока Пикин глазел на поразившую его сцену оскорбления стража порядка новой демократкой, его подхватили два крепких омоновца и потащили в другой автобус с решётками и зашторенными окнами. Сильный удар по рёбрам он перенёс стойко…

Через двадцать минут почти весь состав питерского ДС сидел в ленинской комнате ближайшего отделения милиции. Всем оформили штрафы "за хулиганство" и выпустили. В протоколе на Пикина была идиотская фраза: "вырывал куски асфальта и бросал в сотрудников милиции".

Вечером этого же дня зарубежные радиостанции "Би-би-си" и "Радио Свобода" бодро вещали о прошедшем митинге. Были обозначены и фамилии трёх лидеров питерского ДС: Подолиной, Рыбкина, Тереховича. Пикин выключил радиоприёмник, испытывая прилив торжества и волнующего чувства - ведь о нём тоже было сказано: "Было задержано двадцать пять человек". Он был один из этих двадцати пяти - "Тоже посчитали!..".

Фамилии лидеров ДС всё чаще стали мелькать в местной прессе и на зарубежных радиоголосах. Пикина удивляло, как это всего тридцать человек способны устроить шум на весь мир.

На одно из очередных заседаний пришли новые кандидаты в партию. Это была группа из двух ребят лет семнадцати и девушки лет шестнадцати, влюблёно глядевшей на обоих своих друзей. Лидером группы был Эдуард Гадосик, очень похожий на молодого Маркса. Его длинные, чёрные, вьющиеся волосы очумело торчали из небольшой головы, а не по годам густая растительность на лице переходила в бороду, закрывавшую тонкую шею. Было видно, что моется он редко и ведёт образ жизни хиппи. Его спутники отличались относительной опрятностью. Гадосик заявил, что на вступление в питерский ДС их благословила сама Новодворская. Несмотря на это, их приняли только кандидатами, учитывая их молодость и, наверное, весьма анархический вид. Эта анархическая тройка очень скоро сделала "бомбу". Она была в виде самиздатского журнальчика "Демократическая оппозиция", в котором авторы, не стесняясь в выражениях, опубликовали пошлое стихотворение, посвящённое Ленину. Осознавая последствия таких выходок, "анархистов" вызвали на собрание и отчитали. Они по-детски радовались тому, что стали центром внимания, и не по-детски резко и цинично хамили возмущенным однопартийцам, при этом записывали полемику на магнитофон.

Всё это не стоило бы нервной энергии, если бы эта тройка выпустила журнальчик не под "шапкой" ДС. Партийцы не зря волновались - через два дня начались вызовы на допросы в КГБ, а Гадосик и его спутники бесследно исчезли. Говорили, что их исчезновению способствовали "Бедные родственники" - организация евреев-отказников, добивающихся легального выезда из СССР в Израиль.

4 сентября 1988 года резолюцией собрания журнал перестал являться печатным органом Северо-Западного отделения ДС. Для создания нового печатного органа была создана редколлегия, в которую включили и Пикина.

Партийная жизнь кипела. 30 сентября Ленгорисполком разрешил проведение митинга на стадионе "Локомотив" на тему: "Какой должна быть реформа политической системы?". Под листовкой, приглашающей на митинг, подписывается ряд организаций и групп: "Вахта мира", "Движение за многопартийность", "Доверие", "Закон и справедливость", "Инициативный комитет народного фронта Ленинграда", "Клуб психической культуры", "Оптималист", "Ленинградская группа Международного общества прав человека", "Рабочая группа клуба демократизации профсоюзов", "Свобода передвижения", "Социал-демократический союз", "Христианско-демократическое объединение "Человек".

Митинг проходил 7 октября в день Конституции СССР под бело-сине-красным флагом при многотысячном скоплении народа. Пестрели плакаты: "От неприкаянности - к России", "Демократизация - через многопартийность", "Плюрализм - да, тоталитаризм - нет!". Прошёл сбор подписей под требованием снять имя Жданова с карты города. Пикин, отвечавший за поднятие флага "царской России" на флагштоке стадиона, впервые почувствовал, что коммунисты сдают свои позиции, и годы их правления на излёте.

9 октября вышла "Ленинградская Правда" с критическим репортажем о митинге "Игра в одни ворота", заканчивающимся словами: "Перестройка - тоже революция. И для того, чтобы не дать захлебнуться ей в потоке слов, нужно идти к людям, в гущу народных масс. Чтобы научить их отличать демагогию от истины".

Коммунисты не пошли в массы, они предпочли сползти с политической арены тихо и подло.

Генерал-полковник КГБ Чернин Юрий Нилович, быстро бегая глазами по машинописному тексту, читал докладную записку аналитического отдела, составленную на основе агентурных донесений и видеозаписи:

"…Общий настрой выступавших был оппозиционным и враждебным к советской власти. Наиболее радикальные и экстремистские заявления с явной антисоветской и антикоммунистической направленностью одобрительно поддерживались подавляющей частью толпы". Чернин поднял голову, устало провёл ладонью по лицу.

- Ну что вы думаете, Валерий Альбертович, по этому поводу, по этому бар-рдаку! - прорычал Чернин, обращаясь к своему коллеги, подполковнику КГБ Маканину.

- Я, товарищ генерал, в политическом отделе недавно, и мне сложно разобраться в происходящем.

- Ты, Валера, не юли. Представление на присвоение тебе звания полковника уже ушло в Москву, и судьба его зависит от твоих успехов на политическом фронте борьбы. Что Москва скажет о нашей работе после этого антисоветского шабаша? Мы ещё не успели расхлебать антисоветские выходки демсоюза. Кстати, у них в программе роспуск КГБ - не боитесь остаться без работы?

- В Москве, товарищ генерал, митинги покруче наших.

- С этим они у себя сами разберутся, а вот за наш митинг, который освещают уже все враждебные радиоголоса, спросят с нас.

- У нас, товарищ генерал, почти во всех оппозиционных организациях есть свои люди, мы контролируем процесс.

- Какой процесс мы контролируем? Нам надо управлять процессом, а не ждать, когда эта бомба взорвётся. У вас для этого всё есть. Скажите, чего не хватает, чтобы развалить это осиное гнездо?

- Партия объявила "перестройку" и "гласность", товарищ генерал, появление пены неизбежно. Если мы пойдём на радикальные меры, начнём горлопанов сажать в тюрьмы, то мы сделаем из них мучеников и разозлим народ. Экономическое положение в стране плохое, народ недоволен. Мы пожнём социальный взрыв. Так думают и в Москве, - отчеканил подполковник и смахнул пот со лба.

- Эх, Валерий Альбертович, я пережил смерть Сталина, снятие Хрущёва, но всегда была хоть какая-то ясность, вплоть до Андропова. Сейчас я теряюсь и многое не понимаю.

- Горбачёв, товарищ генерал, человек Андропова.

- Да знаю я, что он человек Андропова. Это меня и удивляет.

- Юрий Владимирович не мог ошибиться в выборе. За всю историю СССР у нас сейчас самое русское Политбюро, и это заслуга Горбачёва.

- Молоды вы ещё, Валерий Альбертович. Я ничего хорошего от такой национальной политики не жду. Что мы будем делать с национализмом и сепаратизмом в республиках?

- Не понимаю, товарищ генерал…

- Не читали вы лучшего специалиста по национальному вопросу. А он говорил, что русским неудобно бороться против национализма, потому что эта борьба будет воспринята как русский шовинизм. Противостоять националистам лучше нерусскими руководителями, а вот теперь кроме Шеварднадзе у нас представителей республик в Политбюро и нет. Политика вещь тонкая, Валерий Альбертович, особенно в многонациональной стране.

- Извините, товарищ генерал, а кто этот лучший специалист по национальному вопросу?

- Сталин, Валерий Альбертович, - тяжело вздыхая, произнёс седой генерал, - Сталин.

- Когда я учился, товарищ генерал, нам Сталина не цитировали и вообще редко упоминали.

- Я знаю. Скажите-ка, товарищ подполковник, насколько просматривается влияние зарубежных спецслужб на эти антисоветские организации?

- Прямых контактов с агентурой не установлено. Частые контакты есть только с так называемыми правозащитными организациями, которых курируют ЦРУ и "Моссад".

- Я слышал, что среди этих "оппозиционеров" много евреев. Поработайте с антисионистским отделом, может, там что-то прояснится.

- Среди них действительно много евреев, но эту тему лучше не поднимать и не указывать в отчётах для Москвы.

- А что так? - прищурившись, бросил Чернин, набивая трубку табаком.

- Видите ли, товарищ генерал, сейчас идёт активная борьба с проявлениями антисемитизма в силовых структурах. Просто мой приятель в курсе этих дел и предупреждал меня быть поосторожнее с еврейским вопросом.

- Это что новая линия партии?

- Пока вы были в отпуске, пришло распоряжение сократить штат антисионистского отдела и все дела этого отдела передать Москве без копирования.

- То есть это означает ликвидацию отдела, - Чернин сделал глубокую затяжку и медленно выпустил струю дыма на портрет Горбачёва, стоящий на его столе в позолоченной рамке, который подарил ему сын в день рождения.

- Всё идёт к этому.

- А вы говорите "самое русское Политбюро". Теперь мне ситуация стала понятней. Идите, Валерий Альбертович и работайте, как вам подсказывает долг и политическая интуиция. Вам служить при новом режиме, а мне пора проситься на пенсию, - в голосе генерала проскочили нотки смертельной усталости и разочарования. - Идите.

Назад Дальше