Через несколько минут прыткий иностранец явился в сопровождении веселой девушки из бюро обслуживания. Девицу эту Олечка знала, звали ее Сусанной, армяночка бойкая такая, глазки как ртуть, но ростиком подкачала - кнопочка. Вела она себя несколько официально, но до того как начать переводить быстрое, как у лодочного мотора, тарахтенье Джельсомино, успела Олечке шепнуть: "Ну, Ольга, ты даешь…," - "Что случилось?" - "Произвела впечатление на иностранного "пиджака". Удар молнии! Сейчас узнаешь. Тише, девочки! - Сусанна-кнопочка перешла на официальный тон: - В общем, так: господин Джельсомино приветствует вас всех как своих коллег. Он тоже парикмахер-художник, в Риме ему принадлежит салон на центральной улице. Он удивлен, даже восхищен качеством работы, которую он увидел в вашей парикмахерской. Он понял, что в вашем коллективе, - Сусанна-кнопочка на мгновение опять перешла на интонацию попроще, - он сказал: "В вашей компании" работают мастера европейского класса. Он сам мастер мужских причесок и понимает, как трудно добиться выдающегося эффекта, понимает, что такое талант. Синьор Джельсомино считает, что Ольга - это большой, настоящий талант. А талант, мастерство вызревают в профессиональном общении со своими товарищами по: работе. И синьор Джельсомино хотел бы отпраздновать появление в его поле зрения еще одного выдающегося мастера. Поэтому он приглашает всех вас, дорогие дамы, и в первую очередь госпожу Ольгу, сегодня в ресторан на товарищеский ужин. Это будет веселая встреча коллег, Ольга, - Сусанна-кнопочка опять затрещала скороговорочкой, - не вздумай отказываться. Без тебя товарищеская встреча не состоится, ты ему приглянулась, а мне тоже хочется гульнуть". - "Ой, девочки, я не могу, - выпалила Олечка. - У нас с Володей собрание в клубе туристов". - "Ольга, - нажимала Сусанна, - не дури, коллектив хочет гулять". - "Мы с Володей решили проехать от Закарпатья до Прибалтики. Едут еще пять машин. Сегодня собрание". - "На бензин уйма денег уйдет", - критически от неслась к идее Клава-маникюрщица. Нонна Владимировна выставила свою аргументацию - "У нас в санаторий под Ленинградом горят две профсоюзные путевки. Всего сорок рублей. Звони Володе, что вы едете в санаторий". - "Я позвоню, чтобы он в клуб шел один", - сказала Олечка. "Вот и умница, будем перенимать опыт у зарубежного коллеги. Бригадой".
В тот вечер зарубежный коллега не поскупился. Девушки успели создать немыслимые прически и явились к восьми часам в отдельный кабинет гостиничного ресторана. Все были оживленные, будто и не отстояли на ногах семичасовой рабочий день. Веселье закружилось - дым, коромыслом. Здесь сам бог велел хорошо есть и пить - поддерживать международные связи и торговлю. Девушки раскраснелись, лица у них пошли яркими пятнами, они даже спели зарубежному гостю советские эстрадные песни, а Клава-маникюрщица - украинскую: из-за близости к итальянской напевности. Гость тоже оказался парнем веселым, исполнил, совершенно не чинясь, "Вернись в Сорренто", много рассказал о своей заграничной жизни. А под конец вечеринки, уже около одиннадцати, показал свое искусство, достал из кармана ножницы и расческу в футляре и подстриг Клаве челку, сделав ее сердечком, как у Мирей Матье.
После этого вечера синьор Джельсомино несколько дней подряд заглядывал в парикмахерскую, когда работала полюбившаяся ему смена. То цветочков принесет, то торт "Сюрприз" - полакомиться. А потом как-то, когда немножко сдружился с девчатами, эдак невинно предложил Ольге - он и раньше предпочитал разговор с ней, да и Джельсомино выучил, кроме "хорошо", "завтра", "товарищ", еще десятка два слов, в общем, образовалась база для общения, - предложил пойти с ним в картинную галерею посмотреть на портретах старинные прически: надвигалась эпоха ретро.
Очень по-дружески они тогда погуляли по той картинной галерее, где Олечка в свое время встретила Володю и где с тех пор больше не была. Джельсомино сделал несколько комплиментов по поводу ее северной красоты и немыслимых талантов. Ввернул между прочим про две свои машины, квартиру из пяти комнат и ночные римские развлечения. И расстались. Через год Джельсомино приехал снова, подарил - от профессионального подарка отказаться грех! - западногерманский фен, набор щеток и ножницы из золлингеновской стали. Опять немножко побродили по городу, покутили в ресторане, но, как и в первый раз, коллективно. И тут признался Джельсомино в любви к русской красавице. Олечка поцеловать себя, конечно, не дала, а на галантное предложение руки и сердца ответила, что хотя своего мужа и любит, но все-таки подумает. Еще раз приезжал Джельсомино порисовать прически в картинной галерее, снова подтвердил свое предложение. И вот теперь - телефонный звонок.
Первым делом после знакомства с Джельсомино Ольга поломала поездку по Прибалтике. На бензин, на ветер такие деньжищи! Ради того, чтобы что-то помелькало у тебя в глазах?! Поступила Олечка резко, но обдуманно. На скандальную речь Володи отвечала умело: "Сколько ты лет себя гробил, выжимался, переносил такие перегрузки. Отдохни, как все культурные люди. Подлечись, восстанови здоровье, мне ведь муж не только сегодня нужен, но и через двадцать лет". Что на это ответишь? Не склочный по характеру муж подулся, подулся, а потом, наверное, и подумал: "А может, жена и права. Будем каждый день ходить в кино, купаться в Финском заливе". Сэкономленные таким образом деньги привели в дом японский фарфоровый сервиз.
Может быть, с этого сервиза и образовалась трещина в отношениях с Володей. Но разве она тащит в дом для себя? Для семьи. Чтобы ни в чем не имела недостатка, не хуже других. Но почему же ей самой в этом достатке так плохо? Скучно стало жить. Дом, работа, телевизор. Может быть, родить еще одного ребенка? Когда они поженились, каждый день был как открытие. Володя ее к турпоходам приохотил. А сейчас времени нет. То ремонт квартиры, то уборка, то телевизор или холодильник барахлит, то за книжками к перекупщику ехать, то на мебель отмечаться. Куда делось время? Куда исчезли длинные счастливые дни? И они больше никогда не повторятся?
В подсобке парикмахерской длинно и призывно - признак междугородки - звонил телефон.
Вот он, Джельсомино, долгожданный, добрый, хороший, почти любимый…
В трубке страшный шум. Европа фонит в телефонном проводочке. Они почти не понимают друг друга. Олечка кричит, как ждала его звонка все десять дней, а Джельсомино о том, как он любит Олечку и какую купит ей машину:
- Есть ли у тебя международные права? Ты подала на развод?
Олечка молчит. В Европе разрядились все помехи, чтобы это молчание было слышно на другом конце провода.
- Ты согласна, Ольга? - кричит Джельсомино, и Олечка, еще минуту назад фантазировавшая картины роскошной римской жизни, вдруг неожиданно для себя кричит:
- Нет, нет, никогда! Не звони мне больше никогда, слышишь? - и швыряет трубку на рычаг… Шанс упущен.
Пока она говорила по телефону, все ее товарки по смене побросали свои дела и клиентов и собрались в подсобке. Первой молчание нарушает бригадирша.
- Ну и правильно, - говорит Нонна Владимировна, - жить-то тебе не с машиной, а с мужиком.
- А Джельсомино какой мужик, одна видимость, - вторит ей Клава-маникюрша. - Правильно поступила, подруга. Молодец! У нас своя гордость. Он чего тебе говорил-то?
- Говорил, говорил, что… - начала объяснять Олечка и вдруг разрыдалась.
3
"Ну что ж, - подумал Володя, - еще раз окидывая взглядом свое набитое всякой всячиной жилище, - сегодня мы тряханем этих чувствительных, этих богатеньких. Они, наверное, еще не знают, что значит свободное время, что значит "жизненное пространство". Они, не считаясь с возрастом, подгребают и подгребают к себе все, что свободно лежит, что блестит, сверкает мишурным блеском. Они торопятся, как и Олечка, не опоздать. Куда? Чтобы захватить что-нибудь для себя? Но что ценнее человеческой жизни? А ведь на нее так мало отпущено времени. Кто тебе дал право на любимую жену злиться, обижаться, винить ее в чем-либо? Сам виноват. И какой она теперь ни стала, без нее жизни тебе нет. С того первого раза, как она появилась на твоем рубеже, ты не можешь без нее жить и дышать".
…Когда они только что познакомились, вышли из картинной галереи, он прямо спросил Олечку:
- Ты что, приняла меня за фирмового "пиджака"?
- Ага. Ты подлетел с иностранными словами, да и упаковка на тебе соответствующая.
- Справедливо. Ничего отечественного - вплоть до трусиков. Я только что из Италии приехал.
- Ты бы поскромней одевался, не пугал неопытных городских девушек.
- А я сегодня к себе в деревню собирался, к родне. А туда надо ехать по полному параду, чтоб товар лицом. Я у нас в деревне знаменитость.
- А ты кто по специальности?
- Я спортсмен.
- Чемпион?
- Чемпион.
- Тогда понятно.
- Что понятно?
- Почему везде разъезжаешь. А где ты бывал?
- Везде, кроме Африки и Австралии. Там на лыжах не катаются.
- Интересно?
- Интересно.
- Бары там, наверное, разные, мюзик-холлы?
- Мюзик-холлы везде одинаковые. А как люди живут - посмотреть интересно!
- Вот бы мне, хоть одним глазком…
- Я тебе говорю, что везде одинаково. У нас мюзик-холл даже лучше. Только стриптиз не показывают.
- А что это?
- Голые женщины на сцене.
- Ой!
- У меня предложение есть. Давай, Олечка, смитингуемся, сядем в мою тачку и повеселимся.
- А у тебя, Володя, и тачка есть?
- Есть.
Во время этого разговора Володя к Олечке особенно серьезно не относился. Конечно, девочка она была яркая, даже дух захватывало. А вот сколько лет исполнилось этому юному созданию, Володя не спросил. И хотя Володя в это время строго держал режим, не курил, почти не пил спиртного, но веселая, здоровая молодость брала свое. А что? Деньги были, сила, здоровье имелись, молодые женщины бросали приманчивые взоры на ладненького, одетого в импортные курточки, батнички, ботиночки спортсмена. И хотя в отношениях с ними Володя был по-крестьянски строговат, но ведь он живой человек. И вот теперь решено: отдохнуть с юной блондинкой.
Сразу около картинной галереи сели они в зелененькие "Жигули"-фургончик и отправились веселиться. Как всегда, Володя не пил, так, разве немножко шампанского, но, по обыкновению, даме по части напитков ни в чем не отказывал. А у нее тогда было представление, что пить - это по-взрослому, по-западному и по-современному. Обосновались они сначала в ресторане при интуристовской гостинице (Ольга здесь стала работать позже), поели, выпили: Олечка - водочки и шампанского, а Володя - только шампанского. У него был хитрый прием с двумя бокалами: в одном водка, а в другом минеральная вода, водку он всегда "путал" с минералкой, делая вид, что запивает ею. А Олечка этим приемом еще не владела, поэтому морщилась, но выглядела современной и раскованной.
А потом состоялся у них разговор, доставивший Володе много удовольствия.
- Скажи, Володя, - спросила Олечка, - почему ты себя за итальянца выдавал?
- Я выдавал?
- Конечно, выдавал. Ведь был совершенно похож. И говорил по-иностранному. Может быть, у тебя тоже была тайная мысль…
- Какая мысль?
- Ну, такая "подвижная"…
- Я же тебе говорил, - Володя так сразу ничего и не понял про "подвижную" мысль, поэтому отвечал только на первую половину вопроса, - я с соревнований, из Италии. Там купил себе разного шмотья. А у нас знаешь как в спорте: аэродром, стадион, магазин, если есть несколько часов, и обратно. А ведь несмотря ни на что, все говорят: Италия, Италия! Живопись, культура, скульптура! Я ведь в этом ничего не понимаю. Но дураком показаться не хочется, а потом - любопытно. Вот после возвращения из Италии мне и захотелось посмотреть на итальянские картины, о которых столько говорят. Ну, а теперь давай, Олечка, выпьем еще понемножку.
Выпили. И теперь уже Володя задал вопрос:
- Олечка, а ты, наверное, в спецшколе итальянский язык учила?
Олечка решила поважничать:
- Нет, я частным образом занимаюсь.
- Готовишься куда-нибудь поступать?
Очень хотелось ей, чтобы чемпион принял ее за девушку культурную, и в этом приятном заблуждении оставался. Но вранье - вещь сложная, надо все запоминать, а держать в голове всякую чушь для Олечки было, очевидно, утомительно. И она - была не была, красоты от этого у нее не убавится - махнула всю правду:
- Я ПТУ заканчиваю: буду парикмахером. У меня, как говорится, принципиальная установка: не соваться туда, где не соображаешь. С учением у меня были трудности.
- А зачем же тебе итальянский?
- Была у меня веселая "подвижная" идейка, - сказала Олечка, - но видно, не очень получается.
- Может, я тебе помогу?
- Ты, Володя, - рассмеялась Олечка, - в этом деле не помощник. Здесь нужна самостоятельность.
- Ну а все же?
Олечка, видно, уже и сама была не рада, что так разговор повернулся. Сочинять дело утомительное, да и к парнишке, сидевшему напротив нее, она сразу же почувствовала доверие, с ним ей было удивительно легко и спокойно. Скорее, даже больше того… Ей, конечно, понравились его курточки и свитерки, его машина, его твердые руки на руле, уверенная самостоятельность, которой так не хватало ее сверстникам. Между ними образовалась какая-то внутренняя связь, которую Олечка не смогла бы четко определить, но все-таки чувствовала. Володя так пристально и мягко на нее глядел, в светлых его глазах играли такие удивительные мерцающие фонарики… В ответ и ее глаза глядели на него не просто с интересом и любопытством, а невольно тоже излучали то, что она, наверное, не смогла бы и не сумела высказать. Володя понимал, что ее легкая и слишком откровенная болтливость - хотя вообще она не говорушка - тоже признак нового, непонятного для нее состояния. Ей хотелось сразу все о себе выложить, ей казалось, что Володя ее сразу поймет. Ей хотелось быть перед ним интересной, показать себя с ним с лучшей стороны, но она сомневалась: стоит ли все выкладывать сразу как есть. Володя так ласково и понимающе на нее глядел, а пауза так затянулась, могло показаться, что она неискренна, что-то скрывает. Олечка даже немного испугалась и, продолжив свой прежний небрежный тон, сказала:
- В четверг в картинную галерею всегда водят интуристов. Понятно?
- Нет, непонятно. Ты что, шмотье у них перекупаешь?
- Ты, Володя, прост, как граненый стакан. Такой гадостью я не занимаюсь.
- Тогда при чем здесь четверг?
- Рано или поздно кто-нибудь из иностранцев ко мне подойдет…
- Ну, и?..
- Ну и влюбится. И увезет меня с собой.
- А чем тебе здесь плохо?
- Хочется чего-то другого.
- Мюзик-холла со стриптизом, что ли?
- Точно! - с некоторым вызовом сказала Олечка.
- Ну, ты даешь, Ольга, - Володя даже растерялся. - Та сама это придумала? Вот ты сначала влюбись в нашего, тебе и расхочется за границу, - сказал Володя со значением, а сам подумал: "Теперь главное - проявить настойчивость, но без нахальства".
Начиная с этого места, он старался прокручивать свои воспоминания побыстрее. Но из песни слов не выкинешь.
Они вышли из ресторана. Еще светло, и приступать к главной части программы было рано. Шампанского Володя слегка лишь пригубил, поэтому решил усадить в машину Олечку, махнуть в загородную гостиницу, при которой был бар и дискотека. По дороге он к Олечке не приставал, а вел себя как приятель, хотя и удивлялся той легкости и сердечности, которые у него возникли в общении с новой подружкой, рассказывал разные случаи из своей спортивной жизни и одновременно цепко следил за дорогой.
В дискотеке они славно потанцевали, и, изредка в танцах прижимая Олечку к себе, Володя как-то неожиданно для себя обмирал от ее прикосновений. Как и Олечка, он еще не понимал, что с ним происходит, не отдавал себе в этом отчета и на всякий случай гнул привычную для спортсмена линию - на победу. На этой трассе бар и дискотека были этапами обкатанными, а на пути к городу, километрах в двух от гостиницы, важным местом служил пригодный для машины спуск от шоссе к реке.
Перед отъездом, когда начали крутить на магнитофоне последний танец, они еще раз сходили в бар, и Володя, заказав два коктейля, подмигнул знакомому бармену и получил один коктейль покрепче, а другой без спиртного.
У реки было темно и прохладно. Володя поднял, чтобы было потеплее, окна, выключил свет и мотор и, потянувшись к Олечке в этой темноте, ставшей густой и липучей, сразу встретил ее губы, мягкие, пахнущие вишневым ликером.
- Володя, - выдохнула она, - Володя, Володечка…