Этот упрямец Бэньон считал обвинения, выдвинутые против Бет Макманн, необоснованными. Президент Макманн, писал он, стал случайной жертвой "половой проблемы" - каламбур с намеком на пол в ванной. Бэньон решительно настаивал на том, что президент пошел ночью в ванную, поскользнулся, упал, дополз до кровати и умер. Странные отметины у него на лбу можно объяснить "дерматологической аномалией". Первую леди обвинили несправедливо. В конце минувшей недели, выступая в своей новой телепередаче "Публичный Капитолий", Бэньон с присущим ему самомнением заявил, что правительство ведет "даже более неприличную охоту на ведьм, чем та, что велась в девяностых годах семнадцатого века в Сейлеме, штат Массачусетс".
Президент Гарольд Фаркли читал колонку Бэньона в бессильной ярости второразрядного ума и пылкой надежде на то, что выраженное в ней мнение так и останется мнением меньшинства. Пока всё шло хорошо. Его личная социологическая служба, проводившая опрос общественного мнения, подтвердила вывод, сделанный средствами массовой информации: большинство американцев считают Бет виновной.
Первая леди с самого начала принялась спорить по любому поводу. Едва переступив порог Белого дома, она недвусмысленно дала понять, что не собирается "целыми днями изучать меню". Это как небо от земли отличалось от поведения Хиллари Клинтон, которая довольствовалась тем, что заботилась о муже и время от времени устраивала чаепитие для жен конгрессменов.
Заявление Бет о том, что она будет самостоятельной первой леди, было встречено ропотом и ворчанием: "А ее-то кто избирал?" Она присутствовала на заседаниях кабинета, где не только бесстрашно высказывала свою точку зрения, но подчас и делала замечания министру обороны или торговли по тому или иному вопросу.
Через несколько месяцев после начала работы макманновской администрации в газете "Вашингтон пост" появилось сообщение о том, что президентская чета якобы замешана в "инциденте с толканием". Представитель Белого дома опроверг это сообщение, назвав его "сущим вздором". Несколько недель спустя президент появился на приеме в Розарии с повязкой на носу. Представитель заявил, что президент поранился, "ударившись о дверь". Весь Вашингтон шепотом заговорил о том, что скорее это дверь ударилась о президента. За два с половиной года макманновского президентства представитель Белого дома в общей сложности семь раз опровергал сообщения об инцидентах - с возмущением, колебавшимся между выражениями "чистейшая ложь" и "мне нечего добавить по этому поводу".
Поэтому в то утро, когда страна, проснувшись, узнала, что ее лидер внезапно скончался в своей спальне в обществе первой леди, народ уже к полудню сопоставил факты. Даже сторонникам первой леди было трудно что-либо сказать в ее оправдание. Не помогло Бет и то, что одна из самых верных ее союзниц, глава Национальной организации в поддержку женщин, выступая в тот день по телевидению в ее защиту, заявила: "Если она и прибегла к насилию, я уверена, что оно было спровоцировано". Большое спасибо!
Три дня спустя, когда был проведен первый опрос общественного мнения, по телевидению передали срочное сообщение о том, что семьдесят процентов американцев считают Бет "причастной" к смерти президента.
Это стало лишь слабым утешением для Гарольда Фаркли. Он был полон решимости - на свой скромный, вторичный лад - сделать всё возможное, чтобы войти в историю как человек, косвенным образом извлекший выгоду из убийства, а не просто из мокрого пола в ванной. Ночами он лежал не смыкая глаз и мучился, представляя себе, как через сто лет учителя начальной школы будут спрашивать у детей: "Ну, так какой же вице-президент стал президентом благодаря куску мыла?"
И еще одно: Гарольд Фаркли терпеть не мог Бет Макманн. В человеке второразрядного темперамента она умудрилась пробудить поистине первоклассное страстное чувство. Он ее ненавидел.
В ходе предвыборной борьбы между ним и губернатором Макманном за выдвижение кандидатом в президенты наступил момент, когда казалось, будто Гарольд Фаркли вот-вот сумеет разорвать путы заурядности, так долго мешавшие ему воспарить в своих устремлениях и занять первое место. Он лидировал, хотя и с минимальным отрывом. Его консультанты советовали: Не сдавайтесь сэр! Смелее! Ни перед чем не останавливайтесь! Сделайте все, что нужно, и вы наконец-то станете великим человеком!
Почувствовав вкус победы, напомнивший ему тающую во рту карамельку в шоколаде, Гарольд Фаркли уступил настойчивым уговорам своих тренеров. А вот, сказали они, и ахиллесова пята Макманна: его нахальная жена. Проведенный ими опрос показал, что если те мужчины, избиратели Макманна, которые относятся к ней настороженно, переметнутся на сторону Фаркли, их голосов будет как раз достаточно, чтобы обеспечить ему необходимый перевес. Поэтому Гарольд Фаркли, набравшись храбрости, но позабыв о благоразумии, переступил незримую черту и… подверг критике жену соперника.
- Это не он меня беспокоит, - заявил Фаркли в ходе своего незабываемого и грамматически корявого рокового выступления перед рабочими автозавода в Мичигане. - Это она. Думаю, американский народ имеет право знать, если президент будет под башмаком у бабы.
Не прошло и двух часов, как феминистки, футболистки и даже еще, к счастью, не добившиеся освобождения домохозяйки потребовали, чтобы Гарольд Фаркли снял свою кандидатуру. Не трожь чужую жену! Это антиамериканский поступок!
И тут кармическая парабола Гарольда Фаркли, соблазнительно изогнувшаяся по направлению к стратосфере величия, повернула обратно и круто спустилась с небес на грешную землю. Лишь резко пойдя на попятный и дав в последнюю минуту добро на массированный подкуп прессы, он все-таки сумел сохранить свой второстепенный статус. На съезде партии Бет одобрила включение Фаркли в список кандидатов только после того, как советники мужа убедили ее, что этого требует неумолимая логика подсчета голосов. Для победы в ноябре им понадобятся те пятьдесят четыре голоса, которые отдали за Гарольда Фаркли члены коллегии выборщиков. В любом случае, сказали советники, этот поступок сочтут великодушным. А американские избиратели любят великодушие, какой бы смысл в это слово ни вкладывался. Вплоть до окончания выборов Бет была просто воплощением великодушия. А потом взяла острый нож и отрезала Гарольду Фаркли яйца.
Она постоянно пыталась от него избавиться. А когда это не представлялось возможным, отправляла его куда-нибудь поближе к кухне. Во время официальных обедов Гарольд вынужден был сидеть рядом с не знающей английского женой министра финансов, сопровождавшего главу иностранного государства. "Как вы проводите время в Вашингтоне?" После бесконечно долгого перевода следовал ответ: "Она говорить, летом в Вашингтон очень жарко". Гарольда то и дело посылали за границу в качестве представителя Соединенных Штатов на похоронах иностранных сановников - порой даже раньше, чем те успевали умереть. Его назначали членом комиссий по "повышению изобретательности руководства". В Вашингтоне и окрестностях он стал известен как вице-президент Как-его-там. И в самом деле, рейтинг популярности его имени упал ниже двадцати трех процентов. Большинство американцев знали фамилию премьер-министра Канады, но понятия не имели, как зовут их собственного вице-президента. В центральных газетах опять стали появляться редакционные статьи, в которых задавался вопрос, так ли уж необходим стране этот пост. За полтора года до следующих выборов почти ни у кого не осталось сомнений в том, что Гарольда бесцеремонно вышвырнут за борт, чтобы освободить пост вице-президента для нового кандидата. А на капитанском мостике стояла именно Бет.
И вдруг - это.
Боги, которые так долго смеялись Гарольду в лицо, неожиданно за него заступились. Ему дали, преподнесли на блюдечке, шанс добиться того, чего в глубине души жаждет каждый политик: отмщения.
Но действовать следовало умело. Катастрофические последствия нападок на Бет послужили Гарольду Фаркли хорошим уроком. На сей раз он будет хитрее.
То, что он на ножах с Бет Макманн, ни для кого не было секретом. Пресса готова была наброситься на президента Гарольда Фаркли при первых же признаках того, что он использует произошедший инцидент в качестве предлога для злобных выпадов против первой леди. Лицемерие - прерогатива журналистов, и ни в коем случае нельзя допускать, чтобы оно было свойственно политикам.
Поэтому, когда директор ФБР лично доложил только что приведенному к присяге президенту Фаркли, что в показаниях Бет имеются противоречия, когда начальник Секретной службы сообщил ему, что в ту ночь один из агентов слышал перебранку, Гарольд Фаркли понял, что должен смело проявлять осмотрительность. В тот день, когда Бет предъявили официальное обвинение, он находился за границей.
Вернувшись, он выступил по телевидению с обращением к народу. Только так он мог сдержаться и не пуститься в пляс. Перед выступлением, прежде чем появиться на экране, он отрепетировал будущую речь перед зеркалом в ванной, придав своим второразрядным чертам лица преувеличенно серьезное выражение - водевильный актеришка, замахнувшийся на Шекспира.
Он сказал народу, что "настал действительно тяжелый час, причем не только для страны как нации, но и лично для меня как человека". По его словам, он был "совершенно уверен, что справедливость восторжествует и с миссис Макманн снимут это ужасное - более того, чудовищное - обвинение". Спасибо, Гарольд.
После того как дело Бет передали в суд, Гарольд Фаркли пребывал в состоянии тайного блаженства. Он с удовольствием уделял внимание государственным делам - делам государства, которое теперь целиком принадлежало ему. В спокойные минуты он дразнил себя грёзами о том, как Бет заливается слезами, моля о президентском помиловании. Как Бет поджаривают на электрическом стуле, как она проваливается в люк с петлей на шее и мешком на голове, как стоит, привязанная к столбу, а пламя костра поднимается всё выше, и выше, и выше…
- Господин президент!
Какого черта они входят без доклада?
- В чем дело?
- Только что передали сообщение. Миссис Макманн наняла Бойса Бейлора.
Приятные мысленные образы внезапно разбились вдребезги, как стекло от удара кувалдой. Гарольд Фаркли услышал голос, произносящий ужасные слова: "Мы признаём подсудимую невиновной".
Глава 4
При других обстоятельствах Бойс прилетел бы в Вашингтон на своем личном самолете, "Фальконетте-55", с достаточной дальностью полета, чтобы доставить его к ужину в Париж. Но поскольку вскоре ему предстояло отбирать жюри присяжных из жителей Вашингтона, округ Колумбия, считавших телевидение первоисточником всех новостей, он не только летел обычным пассажирским рейсом, но и сам нес кейс и саквояж с одеждой. Служащие его конторы позвонили журналистам и сообщили им номер рейса. Когда он спускался по трапу, они уже поджидали его при свете прожекторов, которого вполне хватило бы, чтобы устроить иллюминацию на двадцати голливудских премьерах.
- Бойс!
- Мистер Бейлор!
- Как вы…
- Вы будете добиваться…
- Возможно ли…
- Эй, Наглец, сюда!
Бойс стоял с соответствующим случаю важным видом, стараясь не щуриться от ослепительного света - и не тушеваться под градом вопросов и насмешек, - и ждал, когда фотографы перестанут щелкать затворами и оставят в покое свои жужжащие, как насекомые, фотоаппараты. Видит Бог, ему было не привыкать к общению с репортерами, но тут их собралась целая толпа. Наверно, больше сотни.
- Я прилетел, - сказал он, - чтобы помочь старой подруге. Что касается обвинений, должен заявить следующее. Лично я отношусь к генеральному прокурору с восхищением и уважением. Тем большее сожаление вызывает тот факт, что, несмотря на неопровержимые доказательства обратного, он решил принести невинную вдову в жертву на алтарь своего непомерного честолюбия.
Генеральный прокурор Соединенных Штатов, смотревший телевизор в своем кабинете в Министерстве юстиции, сказал своей заместительнице:
- Ну и засранец. Чертов засранец.
- Похоже, битва предстоит нешуточная, - сказала его заместительница.
- В заключение, - сказал Бойс, - мне бы хотелось попросить вас не забывать кое о чем в ближайшие дни. Да, страна потеряла президента. Но горячо любимая первая леди потеряла мужа.
Бет, смотревшая телевизор в своей новой временной штаб-квартире в Кливленд-Парке, в нескольких милях от аэропорта, пробормотала вслух, обращаясь к экрану:
- "Горячо любимая"?
- По существу, это пока всё, что я хотел сказать. - Он всегда говорил это, прежде чем перейти, к ответам на вопросы.
- Бойс! Вы с Бет Макманн были любовниками?
- Боже мой, - сказал главный продюсер Перри Петтенгилл, - эти двое?! Были когда-то близки?
Перри хмыкнула и кивнула, продолжая смотреть.
- Превосходно!
- Они вместе учились на юридическом. Она дала ему отлуп.
- Почему же он тогда ей помогает?
Перри посмотрела на него:
- Гарри, это же процесс тысячелетия. Кому же, как не ему, представлять ее интересы?
- Ты должна затащить его на сегодняшнюю передачу. Надо взять его тепленьким.
Бойс уже сказал Перри, что не будет выступать в ее передаче, по крайней мере некоторое время. "Это могут истолковать превратно". В ответ она сказала: отлично, никакого секса. Они согласились на компромисс: секс и чудовищная утечка информации.
- Лучше приберечь его до тех пор, пока не произойдет что-нибудь важное, - попробовала увильнуть Перри.
- Самое важное уже началось, - сказал Гарри. - Над Вашингтоном скопились горячие воздушные массы пустой болтовни, из Нью-Йорка сюда движется холодный юридический фронт, наблюдается конвергенция журналистов со всего света. Того и гляди, снова грянет "Идеальный шторм", как в кино. "Идеальный шторм"! Мы могли бы им воспользоваться.
- Да, Гарри. Хорошая мысль. Воспользуйся.
- Я превращу его в телешедевр.
К этому вопросу Бойс был готов. Он помедлил, сделав вид, будто его застигли врасплох.
- Мы с первой леди вместе учились на юридическом. Это было давно, - сказал он. И скромно, якобы самокритично, добавил: - Наверно, чтобы понять, как давно это было, достаточно взглянуть на меня. Но только не на первую леди.
Из здания аэропорта, где стоял Бойс, сквозь зеркальное стекло окна он видел вдали башни Джорджтаунского университета. Однажды вечером, четверть века назад, они с Бет Тайлер, студенткой того же третьего курса юридического факультета, оказались в аудитории, где должен был начаться их первый учебный судебный процесс. Они нервничали до дрожи в коленках - тогда еще не было таких современных успокоительных средств как бета-блокаторы.
Уже несколько дней ходили слухи, что председательствовать на процессе будет какая-то важная шишка. Когда в тот вечер отворилась дверь и вошел председательствующий - Генри Адольфус Уиггинз, бывший член Верховного суда Соединенных Штатов, студенты, заполнившие все места, даже стоячие, разинули рты от изумления. За месяц до этого Уиггинз приказал президенту Соединенных Штатов передать суду секретные магнитофонные записи, сделанные им в Овальном кабинете. Дело быстро кончилось исторической отставкой судьи. Декан юридического факультета Джорджтаунского университета - много лет назад работавший в канцелярии Уиггинза, - сделал очень удачный ход, уговорив его приехать.
Бет со стоном шепнула Бойсу, сидевшему рядом:
- Нам крышка.
Она должна была выступать в роли заместителя министра юстиции США, представляющего интересы правительства в Верховном суде. Бойс был ее помощником. Он прошептал в ответ:
- У него недовольный вид.
Председатель суда Уиггинз и вправду был недоволен, очень недоволен. Уиггинза одурачил декан, его бывший секретарь, лишь в последнюю минуту сообщивший судье, что на сегодняшнем учебном процессе ему предстоит рассматривать то же самое дело, историческое решение по которому он вынес несколько месяцев назад. Это граничило с наглостью.
Бет с Бойсом готовились круглые сутки и не спали две ночи подряд. Они были похожи на актеров массовки из фильма "Ночь живых мертвецов". Свой довод в пользу того, чтобы позволить президенту не отдавать записи, Бет основывала на отсутствии у судей Верховного суда надлежащего допуска к секретным материалам. Они вооружились прецедентами, но теперь, когда властный, измученный с виду Уиггинз занял свое место напротив, их начали одолевать мрачные предчувствия. В сущности, в тот вечер они должны были убедить Уиггинза в его неправоте. А председатели суда, как правило, не любят, когда им указывают на их ошибки.
- Слушайте, слушайте, слушайте! - нараспев произнес декан, расплывшись в торжествующей улыбке. "Вашингтон пост" и "Нью-Йорк таймс" прислали репортеров. - Все лица, обязанные выступить перед достопочтенным судьей Верховного суда Соединенных Штатов, приготовьтесь.
Бойс принялся негромко напевать "Похоронный марш" Шопена. "Пам-пам-па-рам - пам - парам-парам-парам".
- Заткнись, - прошипела Бет.
Она встала. Судья Уиггинз не ответил на ее улыбку. В своей мантии, в очках, с посиневшими бескровными губами судья Уиггинз выглядел так, словно ему не терпелось приговорить всех присутствующих к смертной казни через повешение, а еще лучше - каким-нибудь средневековым способом, чтобы подольше мучились.
Бет стояла за пюпитром, не в силах вымолвить ни слова. Прошло пять секунд, десять. Пятнадцать. Уиггинз, привыкший к бойким и подобострастным вступительным речам, нахмурился - устрашающее зрелище.
Студенты начали переглядываться. С лица декана исчезла улыбка. В тишине, воцарившейся в аудитории, было нечто ветхозаветное: казалось, вот-вот поднимется вихрь и раздастся Глас Божий: Я всемогущий Господь Бог, и Я очень, очень разгневан.
- Ваша верховная честь…
Лиха беда - начало.
- При всем уважении, я… Мы, то есть правительство Соединенных Штатов… полагаем, что этот вопрос не подпадает под вашу… под юрисдикцию данного суда.
Уиггинз, только что заслуживший отдельную главу в истории права в Соединенных Штатах за судебное решение, которое провозгласили самым логичным правовым документом со времен маймонидов, уставился на Бет, как злобный сыч на маленькую мышку. При Уиггинзе Верховный суд считал, что под его юрисдикцию подпадает всё, включая то, в котором часу разрешается восход солнца.
Бойс почувствовал слабость в желудке, а также то холодное покалывание кожи черепа, которое предвещает катастрофу.
Уиггинз позволил Бет произнести еще две с половиной фразы, после чего принялся по привычке изображать из себя Великого инквизитора. Безжалостно. Язвительно. С такой злостью, что всем было тяжело на это смотреть. Четыреста человек потупили взоры. Никто еще до той поры не разглядывал так внимательно пол аудитории. Всё это было просто невыносимо, и Бойс в конце концов решил, что терять больше нечего. Он быстро написал несколько слов на картотечной карточке и незаметно положил ее перед Бет. А судья всё продолжал втаптывать ее в грязь за отвратительное - нет, хуже того, никуда не годное! - толкование Одиннадцатой поправки. Записка гласила: