Он вручил мне книжицу.
Почему ты и почему сейчас?
Потому что ты сам попросил, чтобы было так.
Нынешнее бедствие - тот шанс, о котором ты молился и трепетно ждал, что он сбудется.
Я молился об этом? О том, чтобы оказаться на пороге гибели?! Не помню, чтобы я молился о крушении самолета. И зачем бы мне молиться о таком событии? Почему я?
А потому, что все это - на грани невозможного, вот почему. Потому что это потребует от меня абсолютной решимости, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем - и при этом придется преодолевать уйму препятствий. Мне нужно было узнать, сможет ли моя вера преодолеть любые проблемы.
Врачи обязаны беседовать со мной о возможных последствиях - о том, что моя жизнь может никогда не стать такой, как прежде. Я же обязан сокрушить все их верования своими собственными - верованиями, которые считаю истинными я.
Они могут апеллировать ко всем знаниям материалистической западной медицины, я же стану опираться на то, что я называю духом, и на том стоять, даже если это не согласуется с моими собственными ощущениями.
Я - совершенное проявление совершенной Любви, здесь и сейчас.
И это имеет для меня большее значение, чем жизнь в этом мире, в этом теле. Прежде я об этом не знал.
Я встряхнул головой и перевернул страницу.
* * *
Бесперспективные изобретения животных:
Волки на ходулях.
* * *
- "Волки на ходулях"? И как это связано с моей жизнью, Дон?
- Это одна из Малых Истин. Вполне возможно, она вовсе никак и не связана с твоей жизнью.
- Ух. И кто же написал эту книгу? Ты носишь ее в своем кармане…
- Ты.
- М-м?!
- Ты мне не веришь, да?
- Не-а.
- Открой последнюю страницу.
Действительно, я. Я написал предисловие, где рассказал о своей озабоченности судьбами овец-идей, которые нигде и никогда не были опубликованы. Под текстом стоит моя подпись.
- Волки на ходулях?
- Добрый ты, - сказал Дон. - Представляешь, сколько овец было бы спасено, если бы волки переключили свое внимание на такого рода упражнения?
- И то верно, - я улыбнулся. - Никогда не были опубликованы? Я и забыл.
- Может быть, ты изменишь свое отношение к утерянным воспоминаниям, а возможно, и нет.
- Я хочу помнить то, что произошло со мной и с Пафф на самом деле, Дон, а не то, чем подменил эти события мой разум!
- Любопытно… - сказал он. - Хочешь ли ты увидеть все заново - то приземление, которое произошло в соответствии с твоей верой и твоими молитвами, а не то, которое ты помнишь сейчас?
- Да!
- Знаешь ли ты, что все, что тебе явится, не реально?
- Я - совершенное проявление совершенной Любви.
Он улыбнулся и коротко кивнул.
…Тотчас же утро исчезло, как не бывало, а я оказался в кабине своего самолета в свете ясного полуденного солнца. Это не сон - я снова лечу, заворачивая свою Пафф в сторону фермерского поля. Все мысли только о приземлении. Шасси выпущены, закрылки опущены. Я знаю, что до земли четверть мили - мне даже на приборы смотреть не нужно.
Фонарь открыт - я ощущаю скорость лицом. Судя по звуку, летим несколько быстрее, чем следовало бы, поэтому я немного передвигаю рычаг газа, чтобы скинуть обороты. Настроение приподнятое. Хочется безупречно мягкой посадки на травку - до чего же красивый день! Не жизнь - картинка, верно, Пафф?
Она не отвечает. Просто слушает меня и говорит лишь на языке ветра, и шума мотора, и силуэтов деревьев, высящихся слева и справа от нас с просветом прямо по курсу.
На высоте в шестьдесят футов верхушки деревьев слева и справа оказались на одном уровне с нами, и мы мягко скользнули в сторону земли. Трава на посадочной полосе перед нами аккуратно пострижена, а по сторонам буйствует в полный рост. Сухая трава цвета заката.
Я услышал негромкий звук удара со стороны правого колеса, и в следующий миг, словно в замедленной съемке, самолет потерял управление. Пафф больше мне не подчиняется. Никогда такого не случалось в моей жизни. Теперь я уже не пилот, а пассажир - а Пафф… Пафф валится вниз.
Действительно ли я хочу прожить это? Возможно, все-таки лучше забыть…
Провода проскрежетали по стальной стойке правого шасси, разбрасывая искры - самый настоящий фейерверк раскаленного высоковольтного снега. Он обильно сыпанул справа, на миг брызнул вверх, затем постепенно стал фонтанчиком опадать - раскаленные добела искры, треща, как электросварка, посыпались на траву.
Пафф заваливается вперед, словно кто-то дал ей подножку на бегу. Я падаю вместе с ней - внезапное обратное ускорение ослепляет меня, как ударом кнута: и вот уже перед глазами только пелена кровавого цвета. Пафф перевернулась почти вверх колесами. Через две сотых доли секунды она под действием собственного веса высвобождается из проводов. Два столба позади нас рушатся, рисуя на траве дорожки из искр.
Следующий миг проходит в свободном падении - Пафф переворачивается на лету. Будь под нами пару сот футов, она смогла бы выровнять свой полет. Пусть немного опаленная, но она летела бы вперед.
Но она освободилась всего в тридцати футах от поверхности. Пафф изо всех сил заваливается на правую сторону в надежде спасти жизнь хотя бы мне.
Правое крыло ударяется оземь. И земля, словно гигантский точильный камень, мгновенно слизывает часть крыла.
Ремни безопасности врезаются в грудь, ломая ребра, - но благодаря им я не выпал из кабины.
Падая вниз головой, я приближаюсь к точильному камню футов на десять, затем, на высоте пяти футов, меня отшвыривает в сторону. На высоте трех футов камень останавливает пропеллер, сминает мотор позади меня - и мы тяжело оседаем на поле колесами вверх. От плечевого ремня что-то хрустнуло в позвоночнике.
Не вытекает ли бензин теперь, когда бак оказался надо мной? Если топливо брызнет на раскаленный мотор, здесь будет яркий фейерверк.
Но огня в кабине нет. Внезапно все замерло. Стоп-кадр. Никто не шелохнется - ни Пафф, ни я, висящий вверх тормашками в ее кабине.
Спасибо, милая Пафф…
И в этот момент перед моими глазами закрылось черное пластиковое забрало. Вот такие события. Кажущиеся события. В пространстве-времени ничто не реально.
Затем, чуть погодя, картинка сменилась - я уже не рядом с Шимодой, но парю в дирижабле над иным миром. И он тоже не подлинный.
В пространстве-времени всё - лишь сон.
- Вперед, - сказал Шимода.
Он знает, что один сон завершился и настала пора для следующего. Ни звука от стартера, ни ощущения взлета - один миг, и мы просто летим. Я - ведомый, справа и чуть позади него.
Дон посмотрел на промежуток между нашими аэропланами - ни словом не прокомментировав мой сон о крушении, - затем пристально взглянул на меня.
- Приблизься, - сказал он.
Я всю жизнь посвятил полетам, и полет для меня - главное. Ничто другое не имеет значения - ни воспоминания о снах, ни что бы то ни было еще. Я лечу. Мне кажется, что я и так достаточно близко - его крыло в каких-то пяти футах впереди моего. Я приблизился так, чтобы между нашими крыльями осталось два фута. Это вполне допустимо, ибо воздух безупречно тих. И для меня это почти предел. Я никогда ни с кем не соприкасался крыльями в полете.
- Еще ближе, - велел он.
Я в шоке. Ближе?
- Ты хочешь, чтобы мое крыло коснулось твоего?
- Подтверждаю. Касайся.
На миг замешкавшись, я предположил, что это иной мир, не похожий на земное пространство-время. Мне подумалось, что здесь два объекта наверняка могут пребывать в одном и том же пространстве. Дон никогда не предложил бы мне соприкоснуться крыльями, если бы это могло привести к крушению.
Я кивнул. Вперед. Если я не прав, то уже через секунду от нас останутся только обломки в воздухе.
Я стал медленно приближаться - переднюю кромку моего крыла от его элерона отделяют уже считаные дюймы.
Когда расстояние между нами сократилось до минимума, воздушные потоки, обтекающие наши крылья, подтолкнули нас друг к другу и мои крылья словно втянуло в крылья Тревл Эйра. Теперь мы как будто срослись - участок длиной приблизительно фут, где поверхности взаимно накладываются друг на друга, пульсирует разными цветами.
- Хорошо, - сказал Дон. - Итак, в этом мире невозможно такое явление, как столкновение в воздухе. Можешь двигаться как хочешь - здесь есть только дух и разум, а законов пространства-времени нет. Во всяком случае, таких, которые нельзя было бы нарушить. - Дон улыбнулся. - Но не пытайся повторить это на Земле, ладно?
Ни секунды не думая и не говоря ни слова, я подлетел еще ближе. Мой пропеллер нырнул в его крыло - никакого радужного водоворота из ткани и дерева. И ни малейшей потери управляемости моего аэроплана. Два отдельных самолета - но они наполовину слились.
Когда я снова ушел подальше в открытое небо, ни на моих крыльях, ни на его не осталось ни следа. Эго не два аэроплана, но идея о двух аэропланах, причем каждый совершенен и не подвержен разрушению - которое неизбежно ждет нас в мире смертных, когда два самолета цепляют друг друга в полете, или врезаются в здания, или обрушиваются на землю. При желании в этом потустороннем мире можно пролететь сквозь скалу.
Относится ли то же самое и к нам самим? Если мы являемся идеями о совершенном проявлении совершенной Любви, то неуязвимы ли мы для крушений, и катастроф, и болезней?
- Ой, - сказал я, - так ведь здесь и больниц нет.
Дон мог бы сказать: "Нет", - но он ответил иначе:
- Есть. Больницы - это мыслеформы, сновидения для тех людей, которые верят в смерть-от-болезни.
"Что за странная идея", - подумал я.
Мне казалось, что каждый человек, умерший от болезни, должен сразу же почувствовать облегчение после ухода из мира смертных. Именно так сделал я сам в своей коме.
Оба аэроплана остались невредимы. Я слишком привык, что так не бывает: если бы я решился прикоснуться к другой машине в полете - мы трупы! А вот и нет. Абсолютно никакого вреда - мы просто накладываемся друг на друга.
Дон повернул влево и заложил крутой вираж. Я поддал газу и повторил маневр.
- Идея проявления любви неподвластна разрушению, - сказал он. - Почему Пафф осталась невредима? Ты сам увидишь. Ее дух остался не затронут несмотря на то, что тело в земном времени превратилось в груду обломков.
Я это увижу? В моем будущем? Отличная весть! Думая об этом, я повторял маневры Дона: вывел Флита из виража и полетел прямо, несколько сбросив газ. Какое же это удовольствие - летать с ним!
- Ты совершенное проявление совершенной Любви, здесь и сейчас, - сказал Дон. - Вначале поверь в это, затем пойми это, и твое материальное тело исцелено.
- А врачи говорят, что исцеление станет результатом их мастерства, - заметил я, - их хирургического вмешательства, их лекарств!
- Иногда они действительно спасают. Иногда им удается реализовать свою любовь - исцеляет их собственная вера.
Мое тело приковано к постели в сером бетонном здании в том пространстве-времени, в которое я верил всю жизнь. И в то же время мы летим над дивными ландшафтами, столь же прекрасными, как земные.
Шимода - потрясающий учитель. Изменить мое сознание, научить меня летать духом над прекрасными землями духовного мира… я уже исцелен.
- Я не твой учитель, - сказал он.
- Да? Тогда скажи, кто он.
Его аэроплан устремился вниз, к полям, и стал парить над красочными склонами.
- Сам скажи. Каждая жизнь, которую ты придумал, все твои персонажи - они ведь не вымышленные. В процессе их создания ты увидел их дух, и вслед за этим они ожили в твоем мире. И эти учителя будут с тобой всегда.
- Все мои персонажи…
- Твои и не только - все, кого ты полюбил.
- Хорьки Бетани, Боа, Шайен, Сторми?
- Не только.
- Чайка Джонатан? Тинк? Моя маленькая Фея Идея?
- Конечно. И Флетчер, и Конни Шак Айн, и Маленький Принц, и Невил Шют, и Антуан де Сент-Экзюпери и Рэй Брэдбери. Подумай о них, пригласи их - и тебе явится представление или образ. При этом они тоже тебя удивят. Ты это знаешь.
Да. В глубине души я беседую со своими любимыми писателями.
- Невил Шют и Сент-Экзюпери, - сказал я, - а также мой друг Рэй Брэдбери - не вымышленные персонажи.
- Позволь предположить, - сказал Дон, - что они живут внутри тебя, верно? Точно так же, как и ты живешь в некоторых своих читателях. Неужели ты думаешь, что у тебя только одна жизнь, привязанная к твоей идее о теле?
- Да ладно тебе. Морочишь мне голову.
- Разве? Ты ведь тоже вымышленный персонаж, Ричард, пусть даже тебе снится сколь угодно реалистичный сон о жизни, - Дон рассмеялся. - То же самое касается - ты уж меня прости - и моей собственной вымышленной жизни.
Я посмотрел на Тревл Эйр, парящий в небе в тридцати футах от меня. Там летит мой учитель, который некогда был Спасителем, а теперь стал моим другом.
- Дональд Шимода, - сказал я, - ты вымышленный, но кажешься очень реальным!
- Как и ты.
Посреди простирающегося под нами ландшафта я увидел широкую травяную взлетно-посадочную полосу. Одним концом она упиралась в большой деревянный ангар, возле которого припаркован биплан J-1 Standard. А ведь мне уже доводилось взлетать с этой полосы!
- Иду на посадку, - сказал я, - это место мне знакомо!
- Желаю хорошо провести время, - сказал он. - Говорят, тут можно приземлиться лишь после того, как твой срок на Земле подойдет к завершению. Не знаю, правда ли это.
Знает, конечно.
- А могу ли я пробраться туда незамеченным? - спросил я.
- Попробуй, если хочешь. Время здесь течет иначе. После приземления ты увидишь своего пса Лаки, встретишь старых друзей, - он провел нас по широкому кругу над аэродромом. - Духи смертных пребывают здесь и не покидают это место даже тогда, когда кто-то решает родиться в качестве смертного.
Какие прекрасные места! Видимо, он много знает обо мне и о моей собаке. Я так скучаю по Лаки. Он прав. Если я снова встречусь с Лаки, то уж здесь и останусь.
Время течет иначе? В момент рождения мы отправляем на Землю только некоторую часть нас? А что делает другая часть, пока мы пребываем среди смертных? Подкидывает нам идеи, чтобы мы могли их обдумывать и излагать на бумаге? Предлагает различные жизненные пути? Эта вторая часть - наш духовный проводник?
- Дональд, а ты?.. - слишком сложно на данный момент. Не хочу пока этого знать. - Ладно, забудь.
- Оставим кое-что на потом, - сказал он.
- Я не стану приземляться, - сказал я. - Мне нужно снова увидеть Сабрину, продолжить свою жизнь на Земле. Это мой долг перед ней. Она не давала согласия, чтобы я погиб в этом крушении. Она постоянно повторяет эту молитвенную аффирмацию:
"Ты - совершенное проявление совершенной Любви, здесь и сейчас".
- Наши наивысшие молитвы и аффирмации, - сказал он. - Они есть Любовь. Ты это знаешь.
Его аэроплан растаял в тумане. Или же это я сам улетел прочь, задумавшись о земной жизни.
Панель приборов Флита замерцала и растаяла, мир наполнился вечерней серостью - цвет больницы. Я размышлял обо всем, что сказал Шимода, - о творческой природе нашей земной жизни, о воплощении наших фантазий, о том, что некоторая часть нас ждет в загробном мире, на небесах. Волки на ходулях.
Вошла медсестра и увидела, что я улыбаюсь.
- Проснулись? - спросила она.
Глава пятая
Пройдет немного времени, мы сможем взглянуть на все со стороны и увидим, зачем нужно было выравнивать эту площадку, - поймем, для чего было расчищено место в нашей жизни.
Я не слишком страдаю от боли тут, в больнице, - во всяком случае, не слишком замечаю ее.
Куча времени, чтобы размышлять и воображать. Зачем администрация приносит в палаты пациентов все эти стерильные телевизоры, когда нам необходимо войти в контакт с воображаемыми жизнями, которые связаны с нашими реальными? Пробуждаются наши духовные друзья - и стены неверия вдруг становятся много ниже именно тогда, когда нам больше всего нужно встретиться с ними!
Шимода сказал, что созданные мною персонажи не прекращают свое существование с остановкой потока слов. Их жизнь продолжается. Я могу увидеться с ними в любой момент их бесконечной жизни и стать свидетелем их приключений, которые не попали на страницы моих книг. Они - все они - мои учителя.
Именно здесь, в больничной палате, в мой мир проскользнула Хорьчиха Бетани - в полусне ярко затрепетал вишнево-лимонный флаг ее спасательной шлюпки, а также форменный шейный платок тех же цветов.
Какое удовольствие видеть ее снова!
Отдавая честь, Бетани прикоснулась лапой к полю своей форменной шляпы:
- Разрешите взойти на борт?
Просьба была произнесена вполне серьезно и торжественно, и все же лицо ее тронула улыбка - она была рада меня видеть.
- Разрешаю, капитан, - ответил я.
Кровать и другие образы палаты растворились, сменившись белоснежными очертаниями ее спасательного катера J-101 "Решительный", который как раз отчалил от пристани и легко понесся по морским волнам в западном направлении.
Я подмигнул Бетани:
- Это я гость на твоем катере! Так что именно я должен бы был просить у тебя позволения взойти на борт.
- Ты не осознавал этого, поскольку тогда еще не покинул больницу, - ответила она. - Взойти на борт разрешаю.
Я смотрел на расходящуюся клином высокую кильватерную волну цвета соли.
- Это тренировочный выезд?
- Нет. Там пара белок терпит бедствие в полумиле от берега. Они потеряли управление своей парусной лодкой в результате обрыва фала. Позвали на помощь. Мы отбуксируем их к берегу, поближе к лесу.
- И много ли белок приходится подбирать в море?
- Не слишком, - ответила она с улыбкой.
- Крысы и мыши, - сказал я, - оказавшиеся в беде после крушения человеческих кораблей.
Я знал это потому, что сам об этом писал.
- Да, таких довольно много, - кивнула Бетани, - а еще сколько-то хорьков. Искатели приключений. Как правило, малыши. Никогда… очень редко приходится спасать взрослое животное.
Из динамика внутренней связи на мостике раздался голос:
- Капитан, впередсмотрящий правого борта видит лодку с белками по правому борту. Пеленг ноль-один-четыре.
Бетани подтвердила прием информации, полученной от Кимико:
- Ноль-один-четыре, - затем повернула штурвал на несколько градусов вправо. - Прошу прощения, - бросила Бетани мне и заговорила в микрофон: - Боа, сбавить ход до малого.
- Есть сбавить до малого.