"Тебя переполняют отрицательные эмоции. Премьер-министру такое не к лицу. Ты на грани срыва".
"Но это происходит помимо меня, - объясняет Йенс, - я в отчаянии, но не знаю, как удержать это под контролем".
"Сядь на лавку и поматерись".
"Ты думаешь?"
"Да".
"А ты посидишь рядом, послушаешь?"
"Нет".
"Ты намекаешь на сербскую традицию?"
"Естественно".
"Хорошо, она ведь оттачивалась веками ненависти и войн между разными группами людей, населявших страну".
"Это я понял".
"Я говорил тебе, что столько раз, сколько Белград, не был разрушен ни один другой город в мире?"
"Нет".
"Что-то около сорока раз. Теперь представь себе, как это муторно - каждый раз разбирать завалы, и как это тяжело эмоционально, естественно, люди приучаются виртуозно материться, нам, норвежцам, до них очень далеко, Фвонк, нам до них шагать и шагать".
Фвонк строго указывает Йенсу на скамейку. Тот садится, зажмуривается и сидит тихо десять, двадцать, тридцать секунд. Фвонк видит, как ходят у Йенса желваки, слышит, что он скрипит зубами сорок секунд, сорок пять. Наконец Йенс открывает глаза.
"Ой, - выдыхает он, - ты был прав, полегчало".
"Йенс, ты очень плохо выглядишь".
"Это правда, - соглашается Йенс, - только, чур, никому не говори".
163) Фвонк, Йенс и пара-тройка секретарей мчатся в лимузине в аэропорт. Двое из секретарей вылупились на Фвонка с презрительными усмешками. Ты, мол, парень, много о себе не думай, тоже мне, духовный советник, видели мы таких. Внезапно Йенса начала бить дрожь.
"Я не хочу домой, - шепчет он, - пожалуйста, отпустите меня, не везите меня домой".
"Нельзя не ехать домой, - отвечает секретарь, - вечером у нас большая красно-зеленая встреча, посвященная планированию".
"Черт бы ее подрал!" - ругается Йенс.
"Она забита в рабочем плане уже несколько недель".
"Но мы наперед знаем слово в слово все, что они будут нести", - говорит Йенс.
Советники переглядываются.
"Мы об этом много раз говорили", - замечает один из них.
"Ябб, ябб, - передразнивает Йенс диалект одной из коллег по правительственной коалиции, - судовой кабель в Хардангере, ябб, ябб, битуминозные пески, ябб, ябб, Лофотены и Вестеролен, ябб, ябб, Директива ЕЭС о DLD, ябб, ябб, Афганистан, миграционная политика, черт с дьяволом, его мамой и тетей со стороны прабабушки, неужели это в самом деле кому-то нужно? Я хочу иметь большинство, БОЛЬШИНСТВО, я не желаю толочь воду в ступе с этими дамами, меня тошнит, стойте, МЕНЯ ТОШНИТ, остановите машину!"
* * *
164) Пока Фвонка не было, брюхатые успели организоваться гораздо лучше. Сразу видно, что теперь они чаще патрулируют улицы. Свободная радость, коснувшаяся его за границей, немедленно развеивается. Он чувствует себя под домашним арестом, не выходит, заказывает еду на дом, а алкоголь - по почте. Притом ест он от случая к случаю, живот болит, визит к врачу опять откладывается, об Институте физкультуры и думать не приходится.
165) Заехала Хельга. Фвонк мечется по дому, наводя порядок. Наконец сервирует чай и достает жестянку с печеньем. Она сидит, сжав колени и отведя голени в сторону, как королева, точно при первой их встрече.
"Мы очень тревожимся по поводу Йенса", - говорит она.
"Я тоже", - отвечает Фвонк.
"Он тебе что-нибудь говорит?"
"Непрестанно".
"Вы подружились?"
"Да. Нас можно назвать друзьями".
"И что он говорит?"
"Он устал".
"Спасибо, это мне известно".
"Я думаю, вы не представляете себе, до какой степени он устал. Кроме того, ему надо дать возможность злиться. Похоже, он никогда себе этого толком не позволял".
Хельга записывает: "злиться".
"Вы не можете просто отправить его на больничный хотя бы на недельку? Это очень помогло бы".
"Фвонк, остался всего год до выборов, мы не можем себе такого позволить, партии нужен премьер-министр в отличной форме".
"Но он не в отличной форме и вообще ни в какой".
ЖБК берет имбирную печеньку и долго смотрит на Фвонка.
"Все ближайшее окружение Йенса, - говорит она, - внимательно отслеживает происходящее, центральный аппарат нервничает. Когда Йенс в ударе, то лучшего премьера и желать невозможно, но все близкие видят, как он сейчас удручен и подавлен. Притом это более чем понятно, и мы бы с радостью отправили его на юг и на недельку, и на две, будь у нас малейшая возможность. Но ее нет, Фвонк, и Йенс сам это понимает. Жизнь нельзя притормозить потому, что ему трудно. Йонас ждет наизготове, но народ любит постоянство и чтоб все было правильно, у нас есть данные соцопросов, из них видно, что смена премьера сейчас, посреди срока, нанесет партии урон в семь-восемь процентов. Как бы ни любили люди Йонаса, их нервирует сам факт перемен".
Фвонк замечает, что по улице идет брюхатая, и отодвигается поглубже к спинке стула.
"Они так тебя и мучат?"
Фвонк кивает.
"Вот дур-ры", - говорит Хельга.
"Да".
"В общем, нам необходимо, чтобы Йенс продержался на плаву еще по крайней мере год. А после этого хоть потоп, хоть депрессия".
"Хватит болтать, - отвечает Фвонк. - Не пора ли нам лучше раздеться?"
"Давай. Я очень люблю, когда ты говоришь и ведешь себя смело и прямо".
* * *
166) Йенс не приезжал уже пару недель. Фвонк видит его только по телевизору - красные круги под глазами, во время нескольких дебатов что-то мямлил нерешительно. Притом комментаторы в газетах писали об этом куда мягче, чем можно было ожидать. Видимо, жалели ради очевидной всем его усталости. Однажды он возник у Фвонка на пороге с двумя баулами через плечо.
"Знаешь, на меня так давят со всех сторон, что я решил пресечь это решительно и грубо".
"Как тебя понимать?"
"Так, что я приехал к тебе жить. И пошли все они на фиг. Йонас может занять мое место, я так и сказал. Все равно ни о чем другом он не думает. С того момента, как я взял его в министры, он только и мечтает стать калифом на час, на два. Сначала я видел в этом угрозу, особенно когда газетные барометры популярности стали показывать, что его цифры выше. Я прямо в бешенство впадал. В то время случалось иногда, что меня обходила лидер "Хёйре", ну знаешь, такая корпулентная, из Бергена, а это вообще дурдом, нет, правда - дурдом, одно слово".
"Ты прав", - поддакивает Фвонк.
"А помнишь, как я два года назад пробил соглашение с русскими по Баренцеву морю?"
"Что-то слышал, - осторожно отвечает Фвонк, - я был тогда в глубоком помраке".
"Вот и я тоже. Йонас разве что чуточку подсобил мне в самом конце, хотя сам он наверняка уверен, что вообще сделал все сам. У него работа, прямо сказать, проще простого: езди себе по миру, всем улыбайся и давай денег, вряд ли это такой тяжкий труд, да, но у него, как всегда, хватило наглости вылезти на первый план. Выскочил и давай шпарить по-французски, русские, конечно, впали в очарование, в итоге все газеты вышли с ним и русскими на обложке, а я где-то там сбоку припека. Короче, я останусь у тебя, посплю в гостиной, если не возражаешь. А то внизу грустно и уныло. Они даже не спросили меня, в какой цвет там все покрасить, как обустроить, государство само всем распорядилось через мою голову. А я бы сделал все иначе. Здесь у тебя мне гораздо больше нравится. Кстати, хотел спросить, можно я принесу свои диски и смешаю с твоими, поставлю в алфавитном порядке - так надо, иначе я не усну, впрочем, я и так не усну все равно".
Фвонк молчит, не отвечает.
"Хорошо, чтоб тебя это не пугало, я свои диски помечу, приклею к ним стикеры, например, - продолжает Йенс, - вот именно - приклею к ним красные стикеры, у нас в правительстве где-то были".
167) Йенс по-прежнему уходит каждое утро на работу, свои обязанности он выполняет, но ни задора, ни куража у него нет. В основном он сидит и пишет под вымышленными именами письма в "Друга Отечества": "Давно пора завести в зоопарке лигра!" или "Лигры - тоже создания Божьи!" Хельга и прочие секретари прикрывают и маскируют его бездействие как только могут. На практике большая часть управления переходит к Йонасу, но до газет это не доходит. Вся администрация работает в чрезвычайном режиме. Народ ничего не замечает, разве что в телеинтервью и дебатах Йонас и остальные партийные начальники мелькают чаще, чем прежде. Игра идет на грани фола. Однажды в радиодебатах с Фрукточницей Йенс прямо в микрофон назвал ее аферисткой-разводчицей, по счастью, это была запись, а не прямой эфир, так что эти слова успешно стерли. Фрукточнице на все ее жалобы ничего не ответили - доказательств нет, работавшие в тот день в студии ничего не помнят, и все закончилось сетованиями на несносный нрав Фрукточницы.
168) После обеда Йенс с охранниками приезжают к Фвонку, и, пока он готовит еду - макароны, треску, яичницу или что-нибудь столь же несложное, Йенс валяется на диване или строит что-то из "Каплы".
"Слушай, как у тебя дела с брюхатыми?" - однажды вечером спрашивает Йенс.
"Не фонтан, они ничем не брезгуют".
Йенс кивает.
"Раньше я не очень верил, когда ты рассказывал о брюхатых, просто поддакивал. Но теперь и сам стал это замечать. Больно они жесткие".
"Скажи?!" - соглашается Фвонк.
"И на меня они смотрят прямо мрачно".
"И на тебя тоже?"
"По крайней мере, парочка их точно".
"Тогда не сносить головы нам обоим", - говорит Фвонк.
169) Фвонк завел привычку перед сном заходить на мамский сайт в Сети, чтобы проверить, не травят ли его там. Ему пришлось зарегистрироваться как беременной, чтобы получить доступ на форум и в блоги. Он записал себе самую возможно дальнюю дату родов. Пока никаких поношений в свой адрес он тут не обнаружил, но продолжает искать.
"Ищи, ищи дальше, - подзуживает Йенс. - Пусть тебя не успокаивает, что ты пока ничего не нашел. К тому же у брюхатых может быть свой секретный язык. И раз уж ты там все равно торчишь, посмотри заодно, не пишут ли обо мне".
170) Время от времени приезжает Хельга и уговаривает Йенса вернуться домой. "Мы все встревожены, - говорит она, - и жена твоя тоже".
"Я говорил с ней об этом, - возражает Йенс. - Она знает, что мне просто надо немного пожить отдельно".
"Предположим. Но сколько времени ты собираешься так жить? Хоть намекни, когда примерно ты собираешься опять впрячься по полной?"
"Мне лучше с каждым днем. Еще пара недель, и дело в шляпе".
"Отлично, - говорит Хельга. - Так и запишем".
171) Несколько раз в неделю кровные братья гуляют в лесу. Йенс берет отгулы. Он говорит, что несколько лет работал минимум в полтора раза дольше положенного, так что у него скопились тонны неиспользованного отпуска. Осень принарядила лес. Иногда они разводят костер, жарят сосиски, варят кофе и травят байки. Охранники привыкли, что одеваться надо потеплее. Иногда они часами торчат под какой-нибудь елкой, слушая, как Йенс с Фвонком ржут так, что вся лесная живность разбегается в диком страхе. Начинаются заморозки, озера покрываются льдом. Кровные братья ходят на нижнее озеро Бланкшё и палкой проверяют крепость льда. Еще они кидают камешки, и те, если оказываются достаточно легкими, не проваливаются, а скользят по замерзшему озеру, выбивая высокий-высокий звук, который впивается в край льда. "Еще немного, и пора доставать коньки", - говорит Фвонк. "Лед требует к себе уважения, - отвечает Йенс. - Много хороших людей доигрались с тонким льдом до нехорошего". - "Я к хорошим не отношусь, - вздыхает Фвонк. - Раньше был, да весь вышел". - "Ты достаточно хорош, - возражает Йенс, - для личного своего пользования".
172) Начались долгие бюджетные слушания, Йенс на несколько дней пропал в стортинге, а Фвонк проводил время один. В последнее время он взялся за натюрморты, рисовал документы Йенса и разную кухонную утварь, но в отсутствие Йенса его по старой привычке повело на мрачные абстракции. И живот в последние дни донимает его, как никогда прежде, Фвонк почти не ест, очень больно. Он знает, что надо бы сходить к врачу, но первый пункт в его списке неотложных дел - визит в Институт физкультуры, а после него и до врача еще много других пунктов.
173) Отсидев несколько дней под невольным домашним арестом, Фвонк как-то сумел обойти все засады брюхатых и добрался до порога Института физкультуры, он был уже в паре сантиметров от входа в здание, в которое не ступал несколько лет и которое станет трамплином в новую жизнь, если только Фвонк в него войдет, а он войдет непременно, он сжал свою волю в стальной кулак, никто и ничто не остановит меня, подумал он, и тут буквально в дверях встретил главного спортначальника.
"О, привет, - сказал на бегу спортначальник, не притормозив и не остановившись, и понесся дальше, на важную встречу, как все начальники. - Приятно видеть, что ты снова в строю! - крикнул он, удаляясь в сторону блестящего авто, явно подарка спонсоров. - Бывай!" И так походя нанес Фвонку травму, ибо тот успел заметить в глазах начальника, что первая его мысль при виде Фвонка была мысль о падении нравов. От стыда Фвонк едва не провалился сквозь землю.
174) И сбежал. Он мчался, не разбирая дороги, и пришел в себя где-то посреди университетского кампуса, окруженный милыми малышами-студентами, по-прежнему считающими мир достойным местом, где с ними с уважением будут обходиться люди, желающие им только добра. Брюхатых здесь тоже полно, они стоят отрядами и глядят на Фвонка злобно и яростно. Фвонка вытошнило за одной из колонн библиотеки, потом он зашел внутрь, в туалет, ополоснул лицо, выпил воды, сплюнул, затосковал, замерз, вышел. Он брел вдоль полок с книгами, и внезапно ему пришло на ум отыскать свою дипломную работу, ему нужно подтверждение, что и он когда-то что-то собой представлял, внес свой вклад, вносил его. Работа стоит, где ей и положено. "Развитие организованного спорта и вклад Джозефа Стокингера. К вопросу о том, как проявились особенности норвежского менталитета в эволюции Общества спортивной гимнастики Кристиании и поименованного вида спорта от патриотизма и милитаризма к идеалу здорового и гармоничного человека". Это хорошая работа, думает Фвонк, вряд ли превзойденная поныне. В нескольких метрах Фвонк находит и Йенсову работу "Макроэкономическое планирование в условиях неопределенности". Тоненькая - смех один. Фвонк листает страницы: "допустим, прибыль на реальный и денежный капиталы мультинормальна, а нефтяные цены - просто нормальны"; мультинормально, Йенс, это как? "коэффициенты средних значений рисков", "оптимальная кривая потребления при неопределенности" - ну и ну, словесный понос, думает Фвонк, и где тут логика, что некоторых выносит на вершину и они становятся премьер-министрами, а на других падают нравы и их сживают со свету брюхатые. Каждому свое. Но как ни возмущен его дух, он все же видит, что Йенс написал отличное исследование, и в глубине души понимает, что диплом, который рассматривает варианты расходования нефтекрон и ищет среди них оптимальный, дает пропуск к должностям одного типа, а диплом о чисто норвежских особенностях развития спортивной гимнастики во второй половине девятнадцатого века - к должностям другого типа.
175) Фвонк вернулся домой сам не свой и совершенно выбитый из колеи и обнаружил, что Йенс устроил в гостиной южное взморье. Он купил две пальмы, пляжный зонтик и положил на пол цветастый ковер. Поднос со всеми ингредиентами для смешивания коктейлей ждет наготове, в проигрывателе крутится диск с поп-хитами пятнадцатилетней давности. Топится камин, и в доме плюс двадцать пять.
"Привет, banana boy! - кричит Йенс и протягивает Фвонку стакан с бумажным зонтиком сбоку и жидкостью ярко-кислотного цвета внутри. - Нельзя поехать на юг, но юг приходит к нам! Я затарился провизией, так что мы можем жариться здесь целую неделю. Скол!"
Сопротивляться Фвонку не по силам, он дает вовлечь себя. Черт побери, а почему бы и нет? Чего-нибудь такого ему все равно как раз не хватало. Алкоголь приглушит боли в желудке. Так что вперед и с песней!
"Юг! - время от времени вскрикивает Йенс. - Даже не верится!"
"Угу", - поддакивает Фвонк.
"Главное - не забыть начать ругать налоги и разные платежи, как только мы напьемся, - напоминает Йенс. - Мне еще ни разу не выпадал шанс поругать их. У нас в партии это строго запрещено, я никогда не слышал ни одного дурного слова о налогах и уж тем более сам их не ругал, но здесь, на юге, мне не терпится оторваться. Налог на электричество в пиковые часы, на алкоголь, на переработку отходов - тут есть где разгуляться, Фвонк, государство сосет у нас деньги из кошелька как пылесос. У Фрукточницы уже мозоль на языке все время об этом талдычить. Сильная вещь".
Спустя время Фвонк засыпает на полу, потом вдруг приходит в себя, открывает глаза и как в тумане видит, что голый по пояс Йенс стоит на столе и поет в голос: "Дин-дон, распиздон…"
176) Проснувшись в следующий раз, Фвонк обнаружил, что за окном светло, а у окна сидит застегнутая на все пуговицы женщина и мрачно смотрит прямо перед собой на Фвонка и Йенса, который спит лицом на столе, причем нижняя часть тела залита у него чем-то липким. После долгих раздумий Фвонку наконец удалось понять, кто она.
"Так это ты - Фвонк?"
"Да".
"Наслышана о тебе. Мой супруг утверждал, что ты положительно на него влияешь, да ладно, давай говорить откровенно - на его депрессию".
"Мы друзья, - сказал Фвонк осипшим голосом, - не буду отпираться".
"Я приехала сюда, - продолжила женщина, - чтобы внести ясность в пару вопросов. Я хотела попросить вас, во-первых, не спать в одной комнате, а во-вторых - вот уж никогда не думала, что мне придется произносить такое вслух, ну да ладно, - а во-вторых, не рассматривать испражнения друг друга".
Фвонк потер виски.
"Но теперь я вижу, что время ставить такие границы давно упущено. Придется наводить порядок. Просто не знаю, что сказать".
Фвонк почувствовал, что и сам этого не знает.
"Я боялась, не буду скрывать, что ты, будучи повязан с падением нравов, в это трудное для моего супруга время запудришь ему мозги черт-те чем. Он очень тяжело пережил прошлогоднюю трагедию, но, конечно, держал лицо. Но как бы трудно ему ни приходилось, он все же не выпадал из жизни и нормально функционировал до тех пор, пока не стал твоим жильцом".
Она встала со стула.
"В любом случае это дело прошлое. Миссия моего мужа - управлять этой самой протяженной страной Европы, и я должна помочь ему выбраться из твоего бардака".
Она подошла к Йенсу и потянула его, ставя на ноги.
"Вставай. Мы идем домой".
Йенс с трудом выпрямился и побрел за ней прочь из комнаты. Фвонк снова лег на цветастый ковер и стал спать дальше.
177) Ничего.
178) Ничего.
179) Наконец хоть что-то. Фвонк встал и прибрался в гостиной.