Впрочем, Ирина объяснила мне потом, что на самом деле почти все они абсолютно нормальные люди, склонные даже к здоровому образу жизни; они, как правило, очень практичны и рассудительны; в этом мире лучше быть крепким и незамысловатым, как дубовый пень: больше шансов добиться успеха, лишние мозги не только не приветствуются, но могут быть приняты другими как обида и оскорбление. Надо просто понимать, что это их работа. Они наряжаются, визжат и целуются, позируют перед камерами - это все их работа, они торгуют собой не в каком-то метафорическом смысле, а в самом прямом. Главный их продукт не песни, не клипы, не концертные программы, шоу и т. д., и т. п., а - они сами. Чем больше интереса к персоне, чем больше вокруг шума, тем успешней сбыт и вторичного продукта, то есть песен, видео, шоу и т. п. Именно поэтому, к примеру, певец такой-то является на каблуках, в дамском платье с декольте, поэтому он закатывает глаза и капризно надувает губы; но когда однажды, рассказывала Ирина, он подлетел к Беклеяеву, намереваясь ударить его по плечу веером и сказать: ах, какой противный, где ты пропадал, несносный мужчина, сейчас ударю больно! - Беклеяев так посмотрел на него, сказав негромко: "Уйди, урод!", что певец сейчас же опустил свои шаловливые ручки чуть ли не по швам и извинился четко и внятно, как провинившийся клерк перед строгим начальником.
Особая тема: кто с кем явился. (Примеры.)
Размещение за столами - еще одна тема. (Примеры.)
Следующий этап: поздравления. Тосты, выступления и подарки. Без задушевных и искренних слов не обходится: они же тоже люди. Но на 99 % это все-таки шоу. Стоимость и оригинальность подарка, очередность и длительность выступлений - все имеет значение. (Примеры.)
……………………..
Но есть имя, которым они и торгуют, не имея ничего другого.
Обязательно, для демонстрации широты интересов виновников торжества, присутствуют и как бы не попсовые, а как бы серьезные, но вполне светские художники, музыканты, актеры, писатели и прочая, как говорили в советское время, творческая интеллигенция; эти творцы раньше своих гордых, но нерасторопных коллег смикитили, что товаром своим надо делать не картины, скульптуры, музыку, книги, не свои оригинальные телодвижения, если ты танцор или артистка балета, а - самих себя в комплексе. Обязательно тут бывают также спортсмены из тех, что покрасивее, помоложе и познаменитее, и политики из тех, что поскандальнее.
На Ирину в тот вечер обращали особое внимание. Во-первых, не забытый еще скандал в прессе. Во-вторых, она, оказывается (я этого почему-то не знал), недавно попала в список, озаглавленный: "100 самых красивых женщин Москвы", опубликованный в каком-то очень модном журнале и распространившийся оттуда по другим изданиям и Интернету.
Конечно, глазели и на меня. Ирина улыбалась за двоих, Ирина отвергала просьбы об интервью (канал еще не дал на это разрешения), Ирина держала меня под руку и говорила мне негромко, с улыбкой:
- Надеюсь, вы поняли, что одеты нелепей всех?
- Нормальный костюм, в чем дело?
- На какой распродаже вы купили свой нормальный костюм? А туфли свои вы давно видели? И носки полосатые, вы с ума сошли!
- Даже это заметила?
- А как не заметить? Я же просила нормально одеться, я Ане сказала…
- Какая еще Аня?
- Она будет вашим пиар-менеджером. И имиджмейкером заодно. Вообще-то это совершенно разные профессии, но канал у нас бедноватый пока, на двух специалистов расщедриться не может.
- А меня спросили? Вспомнил, звонила какая-то. Я сказал, чтобы не волновалась, я сам себе пиар-менеджер и имиджмейкер.
- Это ее работа! Нет, и ваша теперь тоже. Вы работаете за свои книги, я за свою передачу. Думайте об этом - и все встанет на свои места.
Тут я и рассказал Ирине о том, как меня пытаются облапошить в издательстве.
Она встревожилась. Не откладывая, нашла в зале адвоката Черемницына (тоже из светских, всей стране известных), подвела меня к нему.
- Здравствуйте, Лев Ираклиевич! У нас тут небольшая проблема! - бодро начала она, вся светясь улыбкой.
- Я, Иришенька, бесплатных консультаций не даю, - доброжелательно сказал Черемницын. - И очень много дел, очень. Позвони в офис, - дал он ей визитку, - и тебе тут же выделят одного из моих лучших помощников. Я предупрежу.
- Спасибо.
Когда мы отошли, я спросил:
- Ты и с ним знакома?
- Сегодня первый раз говорили.
- Занятно! Ты его - запросто, он тебя - Иришенька…
- Тут так принято. Я знаю, кто он и как зовут, он сто раз видел меня и тоже, естественно, знает, как меня зовут. Поэтому считается: знакомы.
- И на "ты". Пора бы и тебе со мной окончательно перейти, а то все сбиваешься.
- Да ладно, не проблема, на "ты" так на "ты".
Еще не было знака садиться за столы, но для особо жаждущих и голодных организовали в углу зала фуршет. Принесли и поставили поднос с жюльенами, я, выпив рюмку водки, взял один жюльен, зацепил ложкой, он оказался огненно-горячим, я обжегся, сплюнул в чашку и поставил. Тут подошел режиссер Ь. Поцеловал руку Ирине, взял мой жюльен, у которого был вид неначатого, и принялся с аппетитом кушать.
- Мне тут посоветовали, - благосклонно задрал и скособочил он голову, будучи малого роста, - почитать один из ваших романов на предмет экранизации. Где бы взять?
- Еще не написаны, - ответил я.
- Да? А мне сказали…
- Саша шутит! - улыбнулась Ирина. - Все написано. Просто некоторые вещи под псевдонимами. Он гениальный, но страшно скромный.
И Ирина прижалась ко мне.
- Завидую, - сказал режиссер, и было непонятно, чему он завидует: моей ли гениальной скромности или тому, что меня обнимает и любит красавица Виленская.
- Ты сама-то читала? - спросил я потом Ирину.
- Есть у меня время всякую ерунду читать!
И еще был один смешной разговор: к Ирине подлетела с поцелуями и визгом тетенька лет пятидесяти со странно прищуренными глазами: казалось, она никак не может, подобно Вию, поднять ресницы.
- Вот, - сказала ей Ирина, - Асимов. Писатель.
- Конечно! Тот самый! - закричала тетенька. - Я читала!
- Газеты? - уточнил я.
- Какие газеты? Я книги ваши читала! Это фантастика! Маркес отдыхает, я вам серьезно говорю. У меня безукоризненный вкус, это все знают! Я всем говорю: Асимов - это абсолютно новое слово! Абсолютно!
- А что вам больше понравилось? - спросил я, и Ирина тут же предостерегающе сжала ладонь, которой держала мою руку.
- Все! - воскликнула тетенька. - Все! Вы чудо!
И исчезла.
- Кто такая? - спросил я.
- Дура, - кратко ответила Ирина. - Но даже дур не надо дразнить. Вернее, их-то в первую очередь не надо дразнить. Ее муж купил для их дочки телекомпанию. Целую телекомпанию, представляешь?
- Ты хотела бы тоже иметь телекомпанию?
- Не отказалась бы.
- А что у нее с глазами, я не понял?
- Неудачно пластическую операцию сделали, хоть и в Англии. Глаза еле открываются. А тебе, между прочим, волосы надо привести в порядок. К счастью, ты не лысый, но седина у тебя, извини, не благородная. Может, покрасишься?
- Ради тебя - что угодно.
- Перестань. Хватит отлынивать, пусть Аня тобой займется.
- Улыбнись мне, радость моя, на нас смотрят!
Несмотря на ее явно недоброжелательный тон, настроение у меня было превосходное. Я наслаждался возможностью быть рядом с ней, прикосновениями ее руки, я вдруг почувствовал, что окружающие монстры симпатичны мне, я им прощал все, ибо они явно ценили Ирину, явно любовались ею, явно завидовали мне. Был момент, когда я вдруг поверил, что мы все тут действительно избранные: талантливые, знаменитые, богатые, легкие, веселые, искрометные, красивые… Я усугубил свое блаженное состояние изрядным количеством крепких напитков, в изобилии стоявших на столе. И, улучив момент, довольно-таки нагло обнял Ирину за плечи и поцеловал в шею.
- Что вы делаете? - прошипела она, продолжая улыбаться.
- Мы на "ты"!
- Прекрати!
- Нам надо составить контракт. Что это такое вообще? Меня уговорили изображать твоего жениха, тебя уговорили изображать мою невесту, но это все на словах. Надо заключить контракты с ними и друг с другом! Чтобы я точно знал: обнять, например, имею право, а поцеловать не имею права. А если все-таки не удержался - штраф. За поцелуй в шею столько-то, за поцелуй в щеку столько-то, ну, а…
- Прекратите! Вы напились, что ли?
- Отнюдь! Я пьян от счастья!
Ирина сочла за самое благоразумное дождаться первого же момента, когда будет прилично уйти. И не преминула этим моментом воспользоваться.
- Все, успокойся! - сказала она на улице.
- Да успокоился уже, - сказал я с горечью. - Знаешь, не нравится мне эта чепуха. Будь здорова.
И пошел, махнув ей на прощанье рукой. Она тут же догнала меня.
- Ты куда?
- На метро. Где здесь ближайшее метро?
- Постой!
Улыбаясь окружающим и глазеющим (милые бранятся - только тешатся!), Ирина взяла меня под руку.
- Ты с ума сошел? Отсюда никто не уезжает на метро. Где твоя машина?
- Опять двадцать пять: нет у меня машины! У Валеры есть машина, не путай. Помнишь Валеру? Такой симпатичный молодой человек. Кажется, у вас были какие-то отношения?
- Господи, морока! Садись в мою машину!
И она усадила меня в машину, которую как раз ей подали. В машине она сняла не только улыбку, показалось, она сняла лицо.
Стала злой, раздраженной и даже, трудно поверить, некрасивой.
У ближайшей станции метро остановилась. Огляделась, словно проверяя, нет ли слежки. И сказала:
- Выходите. Вы правы, это страшная чепуха. Я постараюсь сделать все, чтобы мы больше никогда не увиделись.
26
Старания ее не увенчались успехом. Не потому, конечно, что Кичину настолько уж понравился сюжет о любви молодой знаменитой женщины к пожилому, безвестному, но якобы гениальному писателю. Причина была в Беклеяеве, который действительно затеял поход во власть или на власть, что одно и то же. Беклеяеву нужно было насолить, требовалось вывести его из равновесия.
Ко мне явилась пиар-менеджер и имиджмейкер Аня, девочка лет двадцати пяти, высокая, с большими руками и ногами, белесыми волосами, бровями и ресницами, прозрачно голубоглазая и веснушчатая.
- Анна Ликина, - протянула она мне свою могучую руку.
- Ликина? - переспросил я, чувствуя мощное пожатие жестких пальцев.
- Ну. А что?
- Писательница есть такая.
- Может быть. Не читала.
- Но вы же должны заниматься всеми моими делами, в том числе и литературными, я правильно понимаю?
- Ну. А при чем тут писательница какая-то?
- Она - это я. То есть я - это она. Почитали бы.
- А. Это успеется.
- Вы однофамилица, это замечательно, я ведь был уверен, что выдумал эту фамилию, что фамилия искусственная.
- Ничего не искусственная. Это мамина вообще-то. Так, - оглядела она меня, - чего будем с имиджем-то придумывать?
- А так, как есть, я не гожусь?
- Годитесь. Но все-таки можно харизмы добавить. Почему, думаете, тот же политолог П. все время в черных очках?
- Харизмы добавляет?
- А то. Или: актер Б. все время в черной шляпе. Можно, конечно, и без этого. Но лучше, когда фенечка какая-нибудь. Фишка. Простая, но эффектная.
Сама Аня была одета без затей и без фишек. Джинсы до того затертые, что казались грязными, впрочем, возможно, они такими и были. Застиранная футболка с какой-то надписью, буквы наполовину стерлись и слиняли. Из босоножек высовываются большие ногти с облупившимся лаком.
И мы поехали на ее небольшом, юрком джипе искать для меня фенечки или фишки.
Прибыли в фирменный магазин, где Аня повела меня смотреть рубашки, брюки (точнее сказать: штаны) и блузы; такую одежду я видел однажды в костюмерной театра, куда попал давным-давно по журналистским делам, и, помнится, простодушно удивлялся: то, что из зала виделось красивым, элегантным, крепко и искусно сшитым, вблизи оказалось засаленной рванью, мешковиной без подкладки, с грубыми швами, с висящими и торчащими отовсюду нитками.
- Сейчас будем мерить, - сказала Аня, выбрав несколько тряпок.
- Вы уверены, что мне пойдет?
- Это всем идет. Это - …, - Аня назвала имя всемирно известного портного, то бишь кутюрье.
- Вообще-то это уже носили, вам не кажется?
- Бросьте. Идите меряйте!
В кабинке я напялил мятые штаны цвета кофе с молоком (да еще и в каких-то пятнах, будто на них пролили кофе без молока) и такого же колера блузу с костяными пуговицами. Еще бы драную соломенную шляпу, думал я, рассматривая себя в зеркале, и - готовое пугало.
- Как вы там? - нетерпеливо спросила Аня.
- Сами смотрите.
Аня отдернула занавеску и критически оглядела меня. Я ждал, что она расхохочется или хотя бы наконец улыбнется. Но она деловито сказала:
- Я так и думала. Очень идет. Сразу лет на десять моложе, между прочим.
- Да?
Я осмотрел себя еще раз и склонен был с нею согласиться. Слегка нелепо, но есть какая-то в этом свобода и великолепная небрежность.
- Вы не думайте, - сказала Аня, - это повседневная одежда. Нормальную, на выход, мы в другом месте будем смотреть.
- Я надеюсь.
Войдя во вкус, я решил прихватить еще несколько вещей. Аня с помощью продавщиц подносила, я примеривал.
Две продавщицы, молоденькие девушки, о чем-то переговаривались, поглядывая на меня. Наверное, решают, кто мне эта девица, дочь или любовница, думал я. И ошибся. Приблизившись ко мне, пока Аня что-то сосредоточенно рассматривала, одна из девушек, смущаясь, сказала:
- Извините, мы вот тут поспорили, вы Асимов или Анисимов? Извините.
- Мы в газетах фотографию видели, - объяснила вторая. - Но у нас газет этих нет сейчас, вот мы и поспорили.
- А на что? - поинтересовался я.
- Да так, просто на интерес.
- Что ж, вы обе выиграли. Я Анисимов и Асимов одновременно.
- Ой, - сказала одна из девушек, - а вы, правда, муж Виленской?
- Пока нет.
- А правда, что ей на самом деле сорок два года? - спросила вторая.
- Вранье. Двадцать семь.
- Вот так! Я же говорила! - торжествующе воскликнула первая. - А, извините, у вас с собой книг ваших нету? Мы не в подарок просим, мы бы купили. Мы тут заходили в книжный, говорят: скоро будут.
- Да, скоро будут. Придется потерпеть. Специально потом зайду и подарю по книжке. С автографом.
- Спасибо! - хором воскликнули счастливые девушки.
Подошла Аня и, недоброжелательно посмотрев на девушек, сказала:
- Все, больше тут делать нечего, едем дальше.
Мы потратили весь день на покупки. Но фишка или фенечка все не находились. Аня и шейный платок мне повязывала, и что-то вроде амулета с камешками навешивала, и пестрые галстуки нацепляла - все не то.
- Ладно, - сказала она. - Это мы еще подумаем, а пока едем голову в порядок приводить.
- Вы уверены, что надо?
- Конечно. Ирина сказала: обязательно.
- Ну, если Ирина сказала…
Она привезла меня в куафюрное заведение, где над моею головой стали виться сразу две мастерицы.
- В какой цвет? - спросили они Аню, сидящую в сторонке с журналом.
- Меня бы тоже спросить, - подал я голос.
Аня кивком согласилась: клиент сам решит.
Я решил, что мне нужен прежний мой цвет - светло-русый, почти пепельный. Девушки пообещали и выкрасили меня в соломенный цвет с паскудным цыплячьим оттенком.
- Нормально! - оценила Аня.
- Какого черта! - не согласился я. - Я же сказал: светло-русый с пепельным оттенком. Вот такой! - ткнул я в большой картонный лист, на котором, как листья в гербарии, были прикреплены прядки волос самых разных цветов и оттенков.
- Такого по вашему волосу трудно добиться. У вас волос неоднородный, оправдывалась одна из девушек.
А я вспомнил, как Нина всегда не любила вот это вот: "волос" в устах парикмахерш, да и в других устах. Она жаловалась, что, когда говорят не "волосы", а "волос", она почему-то представляет себе большую и абсолютно лысую голову, из темени которой вьется толстый, жирный и черный единственный волос.
- А вы добивайтесь! У вас цены вон какие - за что? - сердился я.
Девушки переглянулись и стали добиваться.
В результате я получился того цвета, который когда-то называли "шантрет". Не шатен, а именно "шантрет", нечто игривое, лихое, ловеласистое.
- Вы нарочно? - поинтересовался я.
- Мы предупреждали! - оправдывались девушки.
- Красьте еще раз!
- Нельзя, вы что! Волос же не железный, приезжайте через пару дней.
- Волосы, а не волос! - сказал я.
В машине Аня начала меня утешать, говорить, что все замечательно. Но не выдержала и, глянув на меня, вдруг по-девчоночьи прыснула, крутанув при этом рулем и проехав в миллиметре от обгоняемого автобуса.
- Что?! - раздраженно спросил я.
- Извините. Нет, все нормально, правда!
И тут я увидел вывеску: "Парикмахерская". Не "Салон красоты", как везде, а просто и без затей - "Парикмахерская", как в мое время. Я велел Ане остановиться.
- Вы куда? Тут с вами знаете что сделают?
- Знаю. Подождите меня.
Парикмахерская оказалась родной до теплой и сладкой боли. Никакой тебе записи, живая очередь, как всегда это и было, сидят несколько пенсионеров, пенсионерш и заблудший подросток с наушниками на лысой голове (что он стричь собрался, интересно?), вдоль стены узкого коридора - стулья, скрепленные по четыре, на металлических ножках, с дерматиновыми сиденьями, которые были порваны еще десять лет назад, в дырах виден ветхий желтый поролон. Из двери высовывается парихмахерша (так хочется ее назвать) и кричит в пространство: "Кто следующий?", а в зале орудуют пять или шесть блондинок в синих фартучках, одинаковыми приемами подстригая и мужчин, и женщин, поет радио, блондинки перекрикивают его, обсуждая семейные дела и прочее свое, интимное, ворочая головы клиентов, будто болванки, а уборщица шурует по ногам щеткой, сметая волосы… хорошо!
Там я остригся наголо. Парикмахерша уточнила:
- Совсем?
- Совсем.
- Что же, брить, что ли?
Я подумал:
- Нет, брить не надо. Но очень коротко. Чтобы не ущипнуть.
- Это можно.
Аня, когда я сел в машину, дико посмотрела на меня.
Она смеялась не меньше пяти минут.
Я подождал, а потом свойски толкнул ее в плечо:
- Ну, ну, хватит… Поехали.
- Нет… Нет… Извините… Нет, даже классно… Мне нравится… Но жить с такой прической нельзя! - досмеивалась Аня. И, выскочив у какого-то магазинчика, принесла мне бейсболку. Я напялил ее и посмотрел в зеркало. Вид странный, но какой-то… лихой. Мне понравилось.
- Слушайте, - сказала Аня, задумчиво глядя на меня. - Так оно это самое и есть!
- Что?
- Фишка. Фенечка. Опознавательный знак. Харизматический аксессуар!
- Бейсболка?
- Ну! Серьезный писатель - и все время в бейсболке. Это прикол, это интересно!
- Что интересного, не понимаю! И почему всегда в ней?