Когда он взял биту, все началось снова, так что первый мяч пришлось принимать Алеку. Его стиль изменился. Отбросив осторожность, он с силой послал мяч в папоротник. Подняв глаза, он встретил взгляд Мориса и улыбнулся. Потерянный мяч. В следующий раз он попал в границу. Он был нетренирован, но имел строение крикетиста, и игра начала походить на дело. Морис тоже разыгрался. Его разум прояснился, и он чувствовал, что они против целого света, что не только мистер Борениус и полевые игроки, но и публика под навесом, и вся Англия тесно окружили игровые воротца. Они играли ради друг друга, ради их хрупких отношений - если один падал, бежал другой. Они не замышляли миру никакого вреда, но, поскольку тот атаковал, они должны были отвечать, они должны были стоять на страже, а затем громить со всей силой, они должны были доказать, что когда двое соберутся вместе, большинство не восторжествует. И постепенно игра соединилась с той ночью и растолковала ее. Клайв довольно легко положил этому конец. Когда он пришел на поле, они перестали быть главной силой; все повернули голову, игра захирела и прекратилась. Алек снял с себя полномочия. Было единственно правильно и естественно, что сквайр сразу же должен взять в руки биту. Не оглянувшись на Мориса, Скаддер отошел в сторону. Он тоже был в белом фланелевом костюме, свободный покрой которого придавал ему вид джентльмена и все такое прочее. Он с достоинством стал перед навесом, и когда Клайв закончил разговор, протянул ему биту, которую тот принял как должное, после чего Алек сел на землю рядом со старым Айрсом.
Морис встретил своего друга, переполненный поддельной нежностью.
- Клайв… Дорогой мой, ты уже вернулся? Наверно, страшно устал?
- До полуночи - сплошные собрания. Сегодня еще одно. Должен хоть минутку помахать битой, чтобы сделать людям приятное.
- Как? Опять меня покидаешь? Это ужасно!
- Ты имеешь полное право так говорить, но сегодня вечером я вернусь окончательно, тогда-то твой визит по-настоящему и начнется. Мне надо тебя о многом расспросить, Морис.
- Эй, джентльмены, - послышался голос. То был школьный учитель-социалист, которому надоела долгая пауза в игре.
- Виноват, - сказал Клайв, но торопиться не стал. - Анна отбрыкалась от сегодняшнего собрания, поэтому ты сможешь наслаждаться ее обществом. Ой, посмотри, они и вправду залатали ее любимую дырочку в крыше над гостиной. Морис! Нет, забыл, что хотел сказать. Давай поучаствуем в этих олимпийских играх.
Морис выбыл с первым мячом.
- Подожди меня! - крикнул Клайв, но Морис пошел прямиком к дому, ибо он ясно чувствовал, что близок полный упадок сил. Когда он проходил мимо слуг, большинство вскочили на ноги и начали ему неистово хлопать, и то, что Скаддер не хлопал, его встревожило. Отчего он так, от излишней наглости? Наморщенный лоб… Рот… Видимо, жестокий рот. Голова непропорционально мала… И почему у него так низко расстегнута на груди рубаха?
В передней он встретил Анну.
- Мистер Холл, собрания не будет. - Затем она увидела его зеленовато-белое лицо и вскричала: - О, да вам нездоровится!
- Знаю, - сказал он, весь дрожа.
Мужчинам не нравится, когда вокруг них суетятся, поэтому она лишь промолвила:
- Страшно сожалею. Я пришлю вам в комнату льда.
- Вы так добры ко мне…
- Послушайте, а что, если доктора?
- Больше никаких докторов! - взвизгнул Морис.
- Мы искренне желаем вам добра, искренне. Когда кто-то счастлив, он хочет такого же счастья другим.
- Напрасно.
- Мистер Холл!
- Напрасно желать всем похожего счастья. Вот почему жизнь - это ад. Если ты делаешь что-то, ты проклят, и если не делаешь - проклят тоже. - Он помолчал и добавил: - Солнце слишком горячее… Неплохо бы и правда немного льда.
Она побежала за льдом, а он, освободясь, взлетел в коричневую комнату. Там до него дошло ясное осознание ситуации: он был жестоко болен.
XL
Сразу же ему стало лучше, но он понимал, что должен покинуть Пендж. Он переоделся в шерстяной костюм, собрал вещи и вскоре был внизу с отточенной ложью.
- Перегрелся на солнце, - объяснил он Анне, - но, кроме того, я получил тревожное письмо. Думаю, мне лучше быть в городе.
- Много, много лучше, - вскричала она, само сочувствие.
- Да, много лучше, - эхом отозвался Клайв, который вернулся с матча. - Мы надеялись, что ты все уладил вчера, но мы вполне тебя понимаем, Морис, и если ты должен ехать - значит, езжай.
Старая миссис Дарем тоже оказалась тут как тут. Видимо, здесь пахло смешным и уже раскрытым секретом о той городской девушке, которая почти приняла его предложение, да не совсем. Не играло роли, как нездорово он выглядел и как странно себя вел. Он был официальный влюбленный, и они истолковывали все к своему удовлетворению и находили, что он восхитителен.
Клайв подвез его на машине до станции, так как это было ему по пути. Дорога, прежде чем уйти в лес, шла по краю площадки для крикета. Скаддер теперь был полевым игроком. Он был ловок и смел. Когда машина проезжала рядом с ним, он притопывал ногой, точно требуя исполнения чего-то. То был прощальный взгляд, но на дьявола или на товарища - Морис не знал. Да, ситуация отвратительная - в этом он был уверен, притом непоколебимо до скончания века. Но увериться в ситуации - еще не значит увериться в человеке. Оказавшись вдали от Пенджа, он, может быть, ясно во всем разберется. Во всяком случае, там есть мистер Ласкер Джонс.
- А что за человек этот твой егерь, который был капитаном нашей команды? - поинтересовался он у Клайва, проговорив сначала этот вопрос про себя, чтобы убедиться, что он не прозвучит странно.
- В этом месяце он отсюда уедет, - сказал Клайв, полагая, что это ответ. К счастью, в тот момент их тряхнуло на сточной канаве, и он добавил: - Нам будет его недоставать, во всяком случае, по части псарни.
- И только?
- Думаю, нам будет хуже. Всегда так бывает. Во всяком случае, он прилежен и решительно смышлен, тогда как человек, которого я беру на его место… - и, радуясь, что Морис проявляет интерес, он вкратце обрисовал экономику Пенджа.
- А он порядочен? - Морис трепетал, задавая этот драматический вопрос.
- Скаддер-то? Слишком себе на уме, чтобы быть порядочным. Однако, Анна сказала бы, что я несправедлив. От слуг нельзя ожидать нашего стандарта чести. Ничего сверх лояльности и благодарности.
- Я не смог бы управляться с такой махиной, как Пендж, - резюмировал Морис после паузы. - Наверно, я так никогда и не научился бы, какой тип слуг подобрать. Возьмем, к примеру, Скаддера. Что у него за семья? Я не имею ни малейшего понятия.
- По-моему, его отец - мясник из Осмингтона. Да, кажется, так.
Морис в сердцах швырнул шляпу на пол машины. "Это уж слишком", - подумал он и запустил обе ладони в волосы.
- Что, опять стало плохо?
- Отвратительно.
Клайв сохранял сочувственное молчание, которое так и не нарушалось, пока они не расстались. Остаток поездки Морис просидел согнувшись, не отнимая ладоней от глаз. Всю свою жизнь он что-то понимал, да так ничего и не понял - и это было главным недостатком его характера. Он понимал, что в Пендж возвращаться небезопасно, поскольку из леса могло выскочить и овладеть им некое безумие, и все-таки он вернулся. Его заколотило, когда Анна сказала: "Правда, у нее красивые карие глаза?" И, конечно, он понимал, что благоразумнее не высовываться раз за разом из окна спальни с криками "Приди!" Как у большинства мужчин, его внутреннее начало чутко отзывалось на побуждения, но он не умел их истолковывать. Ум его не прояснился, пока не наступил кризис. И эта история, так не похожая на кембриджскую, напоминала ее настолько, что Морис слишком поздно распознал затруднительное положение. Комната Рисли приобрела дубликат в лице вчерашнего шиповника и вечерних примул, бросок мотоцикла с коляской сквозь папоротники предвосхитил его игру в крикет.
Но Кембридж он покидал героем, а Пендж - предателем. Он злоупотребил доверием хозяина и осквернил его дом в его отсутствие, он оскорбил миссис Дарем и Анну. И когда он приехал домой, его ждал удар пострашнее: ведь он совершил грех против своей семьи. До этих пор они вообще не принимались в расчет. Дуры, с которыми надо по-доброму. Они и остались дурами, но он не смел приблизиться к ним. Между этими ограниченными женщинами и им самим пролегла пропасть, которая делала их святыми. Их болтовня, их споры из-за первенства, их жалобы на шофера казались еще большей фальшью. Когда мать сказала ему: "Морри, давай-ка поговорим", у него застыло сердце. Они прохаживались по саду, как делали это десять лет тому назад, и она перечисляла названия овощей. Но тогда он смотрел на нее снизу вверх, а теперь - сверху вниз; теперь он очень хорошо понимал, чего он хотел тогда от мальчика-садовника. И тут Китти, вечная письмоносица, выбежала из дому. В руке у нее была телеграмма.
Морис задрожал от страха и гнева. "Возвращайся, жду ночью в лодочном сарае. Пендж. Алек". Прелестное послание для местной почты! Вероятно, кто-то из домашних слуг снабдил его адресом, поскольку телеграмма была направлена точно. Прелестная ситуация! Тут вовсю пахнет шантажом. В лучшем случае - это неслыханная наглость. Разумеется, он не станет отвечать, и теперь не может быть и речи о каком-либо подарке. Скаддер, ты нарушил классовую границу, и это будет тебе хорошим уроком.
Но всю ту ночь его тело вопреки всему томилось по Алеку. Он звал это похотью, словом легко произносимым, и противопоставлял этому свою работу, семью, друзей, свое положение в обществе. В сию коалицию непременно должна быть включена его воля. Ибо если воля могла бы перепрыгивать классовые барьеры, от цивилизации в том виде, в каком мы ее имеем, не осталось бы камня на камне. Но его тело ничем нельзя было убедить. Случай стал ему удачным союзником. Ни аргументы, ни угрозы не могли его утихомирить, поэтому утром, чувствуя стыд и изнеможение, Морис телефонировал мистеру Ласкеру Джонсу и договорился о второй встрече. Прежде чем он успел туда отправиться, пришло письмо. Письмо подоспело к завтраку, и он читал его пред очами матери. Вот оно, это письмо:
"Мистер Морис. Дорогой сэр. Я ждал обе ночи в лодочном сарае. Я сказал в лодочном сарае, потому что лестницу забрали, а в лесу сыро чтобы лежать. Поэтому прошу вас приезжайте в лодочный сарай завтра ночью или послезавтра, скажите всем что мол идете прогуляться, легко притворитеся, а сами ступайте в лодочный сарай. Дорогой сэр, позвольте мне быть с вами еще раз перед отъездом из старушки Англии, если это я не прошу о слишком многом. У меня есть ключ, я вас впущу. Я отплываю на пароходе "Норманния" 29 августа. С того самого матча я все мечтаю пообниматься с вами, поболтать, вышеназванное сейчас кажется мне милее, чем могут сказать слова. Я отлично помню, что я только слуга, который никогда не злоупотребит вашей любезной добротой и не допустит вольностей или чего еще.
С уважением, ваш А. Скаддер
(егерь К. Дарема, эсквайра)
Морис, ты правда уехал, потому что заболел, как сказали слуги в доме? Надеюсь, теперь ты чувствуешь себя как обычно. Не забудь же и напиши, если не сможешь, ведь я не сплю которую ночь, так приходи обязательно в лодочный сарай в Пендже завтра ночью, а если нет то послезавтра".
Итак, что бы все это значило? Фразой, зацепившей его внимание в ущерб всем остальным, была: "У меня есть ключ". Да, ключ у него имеется, но еще есть хранящийся в доме дубликат, с которым сообщник, вероятно, Симкокс… В таком духе он истолковал все письмо. Его матушка и тетка, кофе, который он пил, чашки из сервиза, стоявшие в буфете - все на свой манер говорило: "Если ты туда поедешь - ты погиб, если ответишь - твое письмо будет использовано против тебя. Ты в мерзопакостном положении, но у тебя есть одно преимущество: у него нет ни строчки, написанной твоей рукой, и через десять дней он покидает Англию. Надо затаиться и ждать лучшего исхода". Он сделал кислую мину. Сыновья мясников и иже с ними могут делать вид, что они невинны и нежны, однако они читают полицейские новости, им известно, что… Если он от него не отвяжется, надо посоветоваться с надежным адвокатом, подобно тому, как сейчас он собирается к мистеру Ласкеру Джонсу по причине эмоционального фиаско. Он вел себя крайне глупо, но если разыграть свою карту аккуратно, то в ближайшие десять дней он должен выкрутиться.
XLI
- Доброе утро, доктор. Как вы думаете, разделаетесь вы со мной на этот раз? - начал он в весьма развязной манере; затем плюхнулся в кресло, полуприкрыл глаза и сказал: - Ну что ж, валяйте.
Он бешено хотел излечиться. Мысль об этой встрече помогала ему стойко держаться против вампира. Став нормальным, он сумеет его осадить. Он мечтал о трансе, во время которого его личность расплавят и начнут искусно формовать. Наконец он получил пять минут забытья, когда воля доктора силилась проникнуть в его собственную волю.
- Через минуту продолжим, мистер Холл. А вы сначала скажите мне, как вы жили-поживали?
- Все как всегда. Свежий воздух и физические упражнения, как вы мне велели. Никаких волнений.
- Вы с удовольствием проводили время в женском обществе?
- В Пендже было несколько дам. Но я там ночевал только одну ночь. На следующий день после нашей встречи, в пятницу, я возвратился в Лондон. Домой, так сказать.
- А вы ведь намеревались погостить у ваших друзей подольше, так я думал.
- Я тоже так думал.
После чего Ласкер Джонс присел на подлокотник его кресла.
- А теперь расслабьтесь, - спокойно сказал он.
- Пожалуйста.
Он повторил свои пассы. Морис смотрел на каминные щипцы, как в прошлый раз.
- Мистер Холл, вы чувствуете, что впадаете в транс?
Последовало продолжительное молчание, нарушенное угрюмым голосом Мориса:
- Не уверен.
Они попробовали опять.
- В комнате темно, мистер Холл?
Морис ответил:
- Немного, - в надежде, что так оно и будет. И правда - стало чуть-чуть темнее.
- Что вы видите?
- Позвольте, раз в комнате темно, что я могу видеть?
- А что вы видели в прошлый раз?
- Картину.
- Совершенно верно, что еще?
- Что еще?
- Да, что еще? Ды… Ну, ды…
- Дырку в ковре.
- А дальше?
Морис изменил позу и ответил:
- Я через нее перепрыгнул.
- Ну, а дальше? Морис молчал.
- А дальше? - вновь прозвучал настойчивый голос.
- Я вас прекрасно слышу, - сказал Морис. - Проблема в том, что я не могу отключиться. Сначала я и правда почувствовал какой-то легкий дурман, но теперь я столь же бодр, как и вы. Сделайте еще одну попытку.
Они попробовали опять, но безуспешно.
- Что, черт возьми, могло случиться? На прошлой неделе вы справились со мной без труда. Как вы это объясняете?
- Вы не должны мне сопротивляться.
- Да не сопротивляюсь я, чтоб ему пусто было!
- Сегодня вы менее внушаемы, нежели в прошлый раз.
- Я не знаю, что бы это значило, поскольку не специалист в вашем жаргоне, но клянусь от всего сердца - я хочу вылечиться. Я хочу быть, как все остальные мужчины, а не как эти отщепенцы, с которыми никто не желает…
Они попробовали опять.
- Выходит, я один из тех двадцати пяти процентов ваших неудач?
- На прошлой неделе мне кое-что удалось с вами сделать, но у нас действительно случаются неожиданные разочарования.
- Неожиданное разочарование, вот я, выходит, кто? Ну же, не скисайте, не сдавайтесь, - загоготал Морис, наигранно подначивая доктора.
- Я не собираюсь сдаваться, мистер Холл.
И снова их ждала неудача.
- Что со мной стряслось? - спросил Морис внезапно упавшим голосом. Он говорил как отчаявшийся человек, но у мистера Ласкера Джонса имелись ответы на любые вопросы.
- Боюсь, я могу посоветовать вам только переехать жить в страну, которая приняла Кодекс Наполеона, - сказал он.
- Не понимаю.
- Например, во Францию или Италию. Там гомосексуализм не считается преступлением.
- Вы хотите сказать, что француз может быть с другом, не боясь угодить в тюрьму?
- Быть? Вы имеете в виду, совокупляться? Если оба они совершеннолетние и не делают это в вызывающей для общества форме, то несомненно.
- А будет когда-нибудь в Англии такой закон?
- Сомневаюсь. В Англии всегда с неохотой принимали человеческое естество.
Морис понял. Он сам был англичанин, и его самого волновали только собственные беды. Он грустно улыбнулся.
- Тогда получается вот что: всегда были и всегда будут люди вроде меня, и всегда они подвергались гонениям.
- Это так, мистер Холл; или, как предпочитает утверждать психиатрия, всегда были, есть и будут все мыслимые типы личности. И вы должны запомнить, что в Англии ваш тип когда-то приговаривали к смертной казни.
- Неужели это было? С другой стороны, они могли спрятаться. Англия не сплошь заселена, и не везде есть полиция. Люди моего сорта могли бы убежать в леса.
- Да что вы! Не уверен.
- Да нет, это только мое предположение, - сказал Морис, положив гонорар. - Мне вдруг пришло на ум, что это, скорее, могло быть у греков. Фиванские воины, и прочее. Это вполне вероятно. Иначе непонятно, как они могли уживаться вместе, особенно если происходили из столь разных классов.
- Любопытная теория.
Слова так и рвались из него, и он сказал:
- Я не был с вами откровенен.
- По всей видимости, мистер Холл.
Как спокойно было с этим человеком! Наука лучше, чем сочувствие, если только это наука.
- После нашей встречи я согрешил с одним человеком. Он простой егерь. Я не знаю, что мне делать.
- Едва ли я могу дать вам совет на этот счет.
- Знаю, что не можете. Но вы можете сказать, не он ли был причиной, помешавшей мне погрузиться в сон. Мне это очень интересно.
- Никому нельзя помешать против его воли, мистер Холл.
- Мне показалось, что это он не дает мне впасть в транс, и я дорого бы дал - как это глупо - если бы у меня в кармане сейчас не лежало от него письмо. Прочтите, раз уж я вам все рассказал. Я чувствую себя словно на вулкане. Он необразованный человек, он окружил меня своей властью. Может это письмо стать поводом для судебного преследования?
- Я не юрист, - промолвил невозмутимый голос, - однако не думаю, что оно может быть истолковано как содержащее угрозу. Впрочем, посоветуйтесь по этому поводу с вашим адвокатом, а не со мной.
- Извините, и все-таки вы меня успокоили. Не могли бы вы оказать такую любезность - погипнотизируйте меня еще разок. Я чувствую, что теперь, когда я вам все рассказал, я смогу отключиться. Я надеялся исцелиться, не выворачиваясь наизнанку. А бывает так, что чья-то власть сохраняется над людьми даже во сне?
- Попробую, при условии, что ваше признание на сей раз будет исчерпывающим. В противном случае вы зря потратите свое и мое время.