Один из боссов прыгнул в воду и теперь, стоя в костюме по пояс в воде и держа в одной руке бутылку водки, а в другой рюмку, радушно приглашал брать с него пример. Присмотревшись, я узнал гостя из Киева, его высокий ранг заразительно повлиял на остальных партийцев, и скоро в воду начали прыгать и остальные гости. Все они через время собрались в круг и принялись причащаться. Я попробовал воду рукой. Вода была теплая, видно, бассейн подогревали. Но купаться в костюме как-то не хотелось. Додик прыгнул последним. Он визжал больше всех, громко фыркал и бил руками по воде, очевидно, чтобы его заметили. Но начальство ни малейшего внимания на его подвиги не обращало. Вряд ли обратило бы и на мой.
Девушки носили и бросали своим кавалерам бутерброды, а одна даже швырнула пригоршню раков. Кавалеры делали вид, что не могут поймать закуску, и она, плюхнув, оседала на дно. Толстые, лысые и мордатые, они походили на обычных мальчишек, решивших малость попроказничать.
Мыкола приволок откуда-то фанеру и, наложив на нее закусок, пустил этот плотик в воду. Видимо, он не ожидал того, что произошло через несколько секунд. Кто-то закричал:
– Вражеский корабль!
И все сразу, словно какое-то регулярное войско, начали бешеную артподготовку. Всё, что было в руках, полетело во вражеский корабль. Когда руки опустели, в ход пошли мешты. Пока на фанере не осталось и следа от горы бутербродов и салатов, артиллеристы не успокоились. Вот это было зрелище!
А затем аристократы республиканского и областного масштаба повылезали из воды и, взяв панночек под руки, побрели к столам. Первая рюмка после купели прошла организованно и без пауз. Но тут какой-то шутник, скинув носки, выжал их в пустую рюмку. Вслед за ним все повторили этот пикантный поступок, и уже вторая стопка пилась с таким громким хохотом, что в общем шуме невозможно было что-либо понять.
Пили все, кроме Додика. Он в это время героически нырял на дно в поисках потопленных "снарядов" и "торпед", сиречь туфель. Мокрую обувь он сложил на бережку, а сам метнулся в дом, откуда вернулся с охапкой разноцветных халатов. За ним приплелся и бармен с пижамами и большим набором тапок. Боссы, гогоча и ухая, нырнули за кусты и там переоделись в сухое.
Когда они расселись в халатах за стол, то уже ничего не отличало их от развращенных панков, которых якобы должна была смести с лица земли Октябрьская революция. Когда подали горячее, все были уже хорошенько пьяные, и никто не церемонился с этикетом. Девушки заботливо подливали и подливали, все время провоцируя новые тосты. Дзвинка тоже пыталась не бить баклуши, но Додик хмелел слишком медленно. Но вот один из динамиков грохнул "Отель Калифорния", и все вдруг замельтешили и бросились тащить друг друга на танцплощадку. Какие-то вуйки были такие пьяные, что девушкам приходилось их вести, а в танце они повисли девушкам на шеи, и только топали, как медведи, на месте.
Я наслаждался грузинскими винами и не спускал глаз с Дзвинки. Я чувствовал к ней что-то большее, чем симпатию, а наблюдая, как прижимает ее Додик, даже нервничал, и мне казалось, что это достаточно заметно, поэтому я пытался поскорее напиться. Но распивание на природе имеет то подлое свойство, что опьянения не чувствуешь до тех пор, пока не попадешь в помещение. После "Калифорнии" прозвучало "Вот кен ай ду", и мне стало ужасно грустно, что это не я качаюсь сейчас в танце с Дзвинкой, а этот тупорылый чекист с толстым задом. А тут еще и Дзвинка в те моменты, когда поворачивалась лицом к столам, то смеялась мне, то показывала язык, делая комические мины и всем своим видом демонстрируя, как достал ее этот Додик. Из-за этого я должен был все время ловить ее взгляды, потому что когда я один раз отвернулся, то потом она погрозила мне кулачком.
Было около часа ночи, когда господа в сопровождении милых девочек поплелись спать.
– Пойдем и мы, – зевнул Мыкола, шатаясь.
Я был почти трезвым. Это меня угнетало. Поэтому я утащил со стола бутылку чинзано.
Когда все мы оказались в холле, я вдруг громко чертыхнулся: я ведь забыл передать записку Дзвинке!
Тем временем пары уже поднимались по лестнице.
– Ваша комната – там! – ткнул толстым пальцем Додик, когда я уже поставил ногу на ступеньку.
Наша комната находилась в правом крыле нижнего этажа. Ведь мы к ответственным товарищам не принадлежали. Ну и плевать! Но как же передать записку?
Тут в поле моего зрения попал какой-то чмурик, который нес на вытянутых руках целую гору полотенец. В один момент я, ткнув Мыколе бутылку и шикнув: "Иди, я сейчас", как будто ненароком споткнувшись, налетел на чмурика так, что гора полотенец накренилась и должна была вот-вот рухнуть на пол, если бы я вовремя не перехватил ее. Таким образом, у меня в руках оказалась половина этих полотенец. Тот ошарашенно заморгал маленькими глазками.
– Ничего, – сказал я. – Идем, я помогу.
– Ну что вы, спасибо… я сам… – пробормотал он растерянно.
– Идем, идем, – бросил я уже с лестницы, и ему ничего не оставалось, как поплестись за мной.
Наверху я никого уже не застал, пары были в своих комнатах.
– Полотенца! Полотенца! – воскликнул я, несмотря на перепуганное шипение чмурика.
Расчет был прост: за полотенцами должны выглянуть девушки. А если сам будешь стучать в двери, то обязательно на кого-нибудь наткнешься.
– По три полотенца на человека! – услышал я за спиной.
"Весело живут!" – подумал я. Аж по три! Если выглянет Додик, то можно будет передать записку через любую из девушек. Но выглянула все-таки Дзвинка. Я молча избавился от записки и шести полотенец, подмигнул ей и, крутанувшись на каблуках, свалил остаток полотенец чмурику на руки.
– Что-то у меня живот разболелся, – ляпнул я первое, что пришло на ум, и исчез.
В нашей комнате было два больших топчана. Мыкола уже блаженно храпел, даже не раздевшись. Я распахнул окно, налил себе в стакан чинзано и, умостившись на топчане, принялся представлять, что происходит в комнатах наверху. Но моя фантазия была еще слишком убогой в этой отрасли. Спать почему-то не хотелось. Должно быть, из-за полного желудка. Но, как назло, в комнате не было ни одной книги. Только на прикроватной тумбочке лежала стопка "Советского агитатора" и несколько газет. Я развернул одну. И увидел фото Леонида Ильича. Генсек стоял за трибуной. А ниже публиковали очередную программу о том, как высоко поднялся наш жизненный уровень. Со скуки я уткнулся в нее и начал читать. Под чинзано это дело шло резво. Через несколько минут я уже не читал, а вполголоса напевал "речь любимого вождя", словно арию модерной оперы "Кремлевский цирюльник". За этим милым занятием я и заснул.
Проснулся я от громкого стука в дверь. Пока Мыкола шел открывать, я глянул на часы – без пятнадцати одиннадцать.
В дверях вырос бармен:
– Вы не видели Додика? – спросил он испуганным голосом.
– Еще не хватало, чтобы мы его во сне видели, – буркнул я.
– В комнате его нет. Уже который час, а я не знаю, какой распорядок. Накрывать стол или нет? Нужно ведь еще машины для гостей вызвать. Что он себе думает?
– Вот ты об этом у него и спроси.
– Но там нет никого.
– И Дзвинки нет? – удивился я, и неясная тревога вдруг подняла меня с кровати и заставила одеться.
– Нет никого.
– А остальные гости?
– Там везде тихо. Видно, спят еще.
– Вот история! – почесался Мыкола. – Может, они где-нибудь под пальмой залегли?.. И такое случается.
– Конечно, любовь творит чудеса, – сказал я и пошел на второй этаж.
В комнате было все вверх дном. Постель лежала скомканная на полу, валялись перевернутые кресла, битые фужеры и цветочный горшок, на ковре темнело большое мокрое пятно. Я наклонился, неизвестно зачем ткнул в него пальцем и понюхал. Вино.
Что за комедия? Куда они могли деваться? Может, в парке?
Когда я спустился, там уже рыскали бармен с Мыколой. Они заглядывали под кусты и звали:
– Додик! Додик!
Я свернул за дом. Там росли кусты смородины и крыжовника. Это было как раз то, чего требовала моя душа после пьянки, но смородина застряла у меня в глотке, когда я узрел босые ноги, торчащие из-под кустов. Ноги были в синих спортивных штанах. По пятке ползала муха. Это не предвещало ничего хорошего. Исследование трупов не принадлежало к моим любимым занятиям. Но прежде чем устроить переполох, стоило все-таки взглянуть на тело целиком.
Проглотив смородину, я с холодеющим сердцем приблизился к упомянутым ногам и увидел труп Додика. Он лежал лицом вверх, голый до пояса, на разбитом черепе запеклась кровь.
Только тут я почувствовал, что меня бросает в дрожь, а смородина, которую я глотнул, пытается снова вырваться на свободу.
Что же теперь делать? Если есть труп, то где-то должен быть и убийца. Логично, что им является не кто иной, как Дзвинка. Но чем она его стукнула? О, орудие убийства я должен немедленно найти и уничтожить. Однако вокруг не было видно ни одной увесистой вещи. Я пошел назад, внимательно оглядываясь по сторонам. Тем временем голоса Мыколы и бармена звучали уже по эту сторону парка. Скоро они окажутся за домом и наткнутся на труп. У меня в запасе считаные минуты.
К моему удивлению, место преступления оказалось не где-нибудь в кустах, а у бассейна. Тут валялось несколько пустых бутылок. Одна из-под шампанского была абсолютно целой – с пробкой и проволокой. На самой бутылке крови я не заметил, зато она краснела в траве.
Полной бутылкой шампанского можно и хряка уложить. Странно, что она не разлетелась на осколки. Должно быть, удар пришелся на ободок.
Я опустил бутылку в воду и старательно ее выполоскал. Потом, откупорив, запрокинул себе в рот. Вино оскорбленно зашипело в ответ на такое хамское обхождение, и густая пена заклубилась у меня во рту. Я полил шампанским кровь на траве и затер ее ногой. Больше крови я нигде не видел. Очевидно, Додик упал сначала здесь, может, немного полежал, потом встал и поплелся к дому, но был таким обалдевшим, что сбился с пути и забрел в кусты. А там, как это бывает при сотрясении мозга, грохнулся на траву и отдал черту душу. Некого жалеть. Но куда же девалась Дзвинка?
За пределы виллы она никак не могла выбраться. Ворота заперты, стены высокие, еще и с колючей проволокой наверху.
– Коля-я-я!!! – раздался неистовый крик бармена.
Все, труп найден. Я помчался на крик. Официант блевал на мою любимую смородину.
Мыкола, как истинный милиционер, упал на колени и, взяв в руки голову Додика, легонько тряхнул. Голова не зазвенела и не загремела. Тогда Мыкола нащупал пальцами пульс, а ухо приложил к груди.
Я смотрел на эти процедуры недоверчиво, но молчал, следя за в меру печальным выражением своей физиономии. Вдруг Мыкола гаркнул:
– Живой!
Официант мигом прекратил блевать.
– Что? Живой? – заблеял он.
– Ну да! Такого бугая нелегко угробить. Дай сюда!
В первую секунду я не понял, к кому обращены эти слова, но когда проследил за его указательным пальцем, то увидел, что он показывает на бутылку шампанского, которую я совершенно бессознательно держал в руке.
Мыкола взял бутылку и принялся поливать Додика. Второй рукой смыл кровь с его лица, и недавний труп обрел приличный вид, насколько это было возможно при такой бульдожьей морде.
Далее прозвучало несколько громких ударов по щекам, и Додик открыл один глаз. Он скользнул по Мыколе и бармену, и когда остановился на мне, меня снова начало знобить. А стоило раскрыться и второму глазу и вытаращиться в том же направлении, я понял, что мне сейчас лучше слинять.
Отступая, я услышал за спиной шипение бедолаги Додика:
– Где эта с-с-сука?!
Интересно, кого он имел в виду: меня или Дзвинку?
Тем временем дом начал оживать – захлопали окна, раздались голоса.
Я брел по коридору второго этажа и прислушивался у каждых дверей. Дзвинка могла запереться в каком-нибудь покое.
– Дзвинка! – позвал я.
Когда я повторил оклик, открылась дверь одной из комнат и я увидел перепуганную Дзвинку.
– Чего орешь?! – зашептала она и, схватив меня за руку, потащила внутрь. Там были еще две девушки – Галя и Марта.
– Ну что, ты его видел? – спросила Дзвинка дрожащим голосом.
– Кого?
– Труп!
– Видел.
– Я пропала!
Дзвинка хлопнулась в кресло и спрятала лицо в ладонях. Я взял из бара бутылку шампанского, разлил по фужерам и предложил Дзвинке:
– На, выпей. Может, полегчает.
– Что это? Шампанское? Бррр! Я теперь на него даже смотреть не смогу.
Я не выдержал и расхохотался.
– Он сошел с ума! – охнула Марта и закатила глаза. – Вместо того, чтобы помочь нам выпутаться из этой истории, он еще и развлекается!
– Между прочим, – сказал я Дзвинке, – когда тебе придет в голову еще кого-нибудь убить, постарайся уничтожить орудие убийства. Это святое правило, которое ты должна помнить так же, как собственное имя.
– Ох, Боже! Я же эту бутылку оставила около бассейна!
– Зато я ее нашел и вымыл.
– А… а труп?
– Труп обмыл Мыкола. Шампанским. Из этой самой бутылки. Но во время обмывания Додик ненароком раскрыл глаза и спросил: "Где эта с-с-сука?"
Не успел я договорить, как девушки бросились меня обнимать и выцеловывать. Радовались, как малые дети. Мне еле удалось их утихомирить.
– Он жив! Жив! – прыгала, хлопая в ладоши, Марта. – За это не грех и выпить!
– Ну, как, – спросил я Дзвинку, – уже можешь смотреть на шампанское?
– Иди в баню! – отмахнулась она, деланно обижаясь. – Вместо того, чтобы сразу сообщить радостную новость, ты на нервах играл. Бессовестный!
– Ну что ты, зозулька! Я держу руку на пульсе и все время только и думаю, как тебе помочь. Главное сейчас – найти выход из положения. Тебе необходимо выпорхнуть отсюда так, чтоб Додику на глаза не попасться…
– Он меня убьет, – вздохнула Дзвинка.
– Он ее точно убьет, – подтвердила Марта.
Вдруг в комнату влетела пухленькая Рома, девушка Анатоль Палыча:
– Все люкс! Я все устроила! Анатоль Палыч сказал: "Раз он дурак, то так ему и надо! И нечего сюда такую красивую девушку впутывать!" И еще сказал, что все замнет. Сейчас он послал за Мыколой, и они вместе обсудят это дело. У него такие связи!..
– Так ведь он ожил! – перебила ее Марта. – Вот он сам видел.
– К-к-как ожил?.. Совсем ожил?.. – оторопела Рома. – Так ты его не убила? А чего ж ты переполоху столько наделала?
– Так, понятно, – сказал я. – Пойду, перехвачу Мыколу. А ты катай к своему Анатоль Палычу и объяви новость.
С Мыколой я столкнулся на лестнице. Внизу в кресле, раскорячив босые ноги, сидел Додик и хлестал водку. Увидев меня, закричал:
– Эй, ты! Трах-тарарах! Ты кого сюда привел, трах-тарарах! Что ты мне за шалаву подсунул?! А?! Сейчас я тебе, падла, зубы вправлю!
Я отвел Мыколу в сторонку и объяснил, что идти к Анатоль Палычу потребность уже отпала, вместо этого пора убираться с девушками, а то от этого Додика неизвестно чего можно ожидать.
– Когда должен приехать автобус?
– Может уже и есть, – ответил Мыкола.
– Нужно забрать отсюда этого придурка.
– Попробуй забери его.
– Хорошо, тогда все-таки иди к Анатоль Палычу и объясни ему ситуацию. Додик только его и послушает. А я скажу девушкам, чтобы собирались.
Минут через пятнадцать Додик уже сидел запертый в комнате Анатоль Палыча, а девушки высыпали во двор. У каждой была немалая сумочка, по очертаниям которой можно было догадаться, что туда перекочевали заморские сокровища баров. Что же, стоит и мне подумать о себе. К тому же у меня еще и маковой росинки во рту не было. И я пошел на кухню.
– Сухой паек на двадцать человек! – гаркнул я.
– Кто сказал? – поинтересовался шеф-повар.
– Анатоль Палыч сказали!
– Одну минутку.
Повар приволок большую картонную коробку и принялся паковать консервы, банки и всякую всячину.
– Говорили Анатоль Палыч, чтобы поросенка не забыли! – напомнил я. – Вчера его не подавали.
– А-а… да-да… – засуетился растерянный повар. – Вчера… хе-хе… так вышло… вы уж не обижайтесь… Слишком скоро разошлись… Всего поросенка класть?
– Конечно всего! Сколько там того поросенка!
– Ну да, ну да… молочный он еще… тут вот… ушко… извините, э-э-э…
– Мышка отгрызла?
– Нет-нет! Что вы?! Боже сохрани! Какая мышка?! У нас ту мышек ни-ни… Это я, знаете ли, попробовал, готово ли… и это, э-э-э, слабость такая… ушко…
– Ну, если слабость… Тогда для симметрии и я ушко наверну.
С этими словами я оторвал второе ушко и захрустел на глазах у оторопелого повара. Он покраснел и принялся перевязывать коробку шнуром. Младшие повара вынесли ее за мной, а по дороге я перехватил еще и бармена:
– Сказали Анатоль Палыч, к сухому пайку еще чего-то горячительного!
– А что именно?
– По бутылочке каждого напитка.
– Ого!
– Анатоль Палычу огокнешь!
– А я ничего не сказал.
– Ну так пакуй и неси в автобус.
Автобус как раз въезжал во двор. Ответственные товарищи в это время нежно прощались с девушками. У большинства партийцев был виноватый вид, который свидетельствовал о ночи, напоенной художественным храпеньем.
Проклятый шеф-повар вышел вслед за мной.
– Анатоль Палыч! Можно вас? – спросил он.
– В чем дело? – не оборачиваясь, откликнулся Анатоль Палыч, которому перебили признания в любви.
– Тут вот паечек… э-э… сухой…
– Ну и что?
– Паечек, говорю, сухой понесли.
Вот чертов повар! Перестраховывается!
– Ну и правильно понесли! Ты давай, дарагой, на стол накрывай! Щас машины за нами приедут!
Как только повар отошел, тут же выскочил бармен, неся на плече еще одну коробку. На этот раз с бутылками. Та-ак, сейчас и он будет проверять, не соврал ли я. Так и есть, остановился и вылупился на Анатоль Палыча, ожидая, пока тот отвернет голову от лебединой шейки.
– Ну, чего застрял?! – рявкнул я во весь голос.
Бармен яростно сверкнул глазами, но не двинулся с места. Через полминуты Анатоль Палыч наконец заметил его присутствие.
– Ты еще тут, дарагой?! Я кому сказал стол накрывать?!
– А… а это куда?
– Как куда? – переспросил Анатоль Палыч.
И, заприметив в нем еле уловимое намерение задуматься, я тоже встрял:
– Сухой паечек!
Бармен затряс головой и уже раскрыл рот, чтобы что-то объяснить, но Рома, быстро сориентировавшись, кинулась целовать Анатоль Палычу ушко:
– Это ням-ням для твоей кошечки, мр-мяу-у!
– Ясно?! – рявкнул Анатоль Палыч через плечо. – Давай, чеши атсюда!
Бармена сдуло, а начальство с горячими поцелуями и объятиями повело девушек к автобусу. Дзвинка уже сидела внутри и следила из окна за дверью особняка, не выскочит ли вдруг Додик. Она не отвела глаз до тех пор, пока автобус не выехал на шоссе. Только тогда перевела дух и прижалась ко мне. Я обнял ее и почувствовал, как меня начинает слегка бить дрожь – очевидно, я простыл.
– Ну, теперь ты мне наконец расскажешь, как прошла незабываемая ночь? – спросил я.