И тут еще, пока я стоял в очереди к окошку, ввезли на тележке груду посылочных деревянных ящичков: больших, средних, мелких и совсем маленьких, крохотных, размером почти со спичечный коробок. Я посмотрел на них и вдруг почувствовал, что с трудом сдерживаю слезы. Тот, кто якобы хорошо знает меня, конечно, не поверит: "Как же, амбал чертов, ящичков ему стало жалко!" Но тем не менее все было именно так. Я предъявил в окошечко паспорт.
Кассирша незаметно, как ей показалось, глянула в лежащую на ее столе записку: "При предъявлении паспорта на имя Елоховцева Виктора Максимовича срочно сообщить в милицию".
Сердце заколотилось, перед глазами поплыли огненные круги. Гигантским усилием воли я взял себя в руки, заставил вспомнить, что моя-то фамилия не Елоховцев! Совсем что-то слабые стали нервы!
Кассирша взяла мой паспорт. Перевода, как и следовало ожидать, не оказалось, и это еще больше усилило мою грусть. Но что-то в ней было приятное. Уходить с почты было неохота. Гулкие неясные звуки под высокими сводами, горячий запах расплавленного сургуча, едкий запах мохнатого шпагата - все это создавало настроение грустное и приятное, как в осеннем лесу. И вдруг моя грусть получила вполне конкретное наполнение: сегодня Лехин ведь день рождения, а я и забыл!
Год уже ему не звонил, и сегодня, в день рождения его, особенно это грустно. Как это постепенно мы разошлись?
Нет, но телеграмму-то уж я могу ему отправить, телеграмма - это уж, как говорится, святой долг!
Сунулся снова к окошечку, посмотрел художественные бланки с цветочками. Да, Леха будет поражен, получив от меня поздравление с цветочком… Совсем, подумает, ослабел человек! Нет, лучше простой честный бланк с простыми душевными словами! Я взял бланк, деревянную ручку и написал цепляющимся, брызгающим пером: "С днем рождения поздравляю, в жизни счастия желаю!" - и подписался.
Приемщица посмотрела на бланк, что-то в нем почиркала и говорит:
- С вас восемь копеек!
- Почему так мало-то?
Составил поздравление своему лучшему другу, и чувств набралось всего на восемь копеек!
- У вас номерная телеграмма,- сказала приемщица,- плата взимается только за номер.
- Как номерная? - уязвленно спросил я.
- Так, номерная. Ваш текст номер четыре. Разве вы не из списка его брали?
- Нет, представьте!
Я был уязвлен еще больше. Написал другу, с которым у меня столько связано, поздравление, и оно из самых банальных, которые сведены даже в список, существующий для людей умственно отсталых.
Восемь копеек - цена моего излияния!
- Так даете вы деньги или нет? - агрессивно проговорила приемщица.- Вы же видите, мы перешли на полуавтомат, всяческие задержки вредно сказываются на его работе!
- Полуавтомат,- сказал я.- Извините… Можно телеграмму мою назад?
С недовольным видом она вернула мне бланк, уже поднесенный ею к щели полуавтомата. Я взял его, порвал в мелкие клочки и кинул разлетевшиеся голубые бумажки по направлению к урне. Нет… Автомат, полуавтомат - это не то. От такого полуавтоматического общения результат обычно получается самый поганый.
- А скажите, а свой какой-нибудь текст передать по полуавтомату можно?
- Можно. Но это значительно дороже! - сухо ответила приемщица.- И потом, надо еще его сочинить, а это не каждому дано! - с прозрачным намеком закончила она.
Я взял снова ручку, новый бланк.
- А можно такой текст передать: "Поздравляю тебя, морда, с установлением рекорда!"?
- Какого рекорда?
- Это уж мы знаем с ним…
- Нет. Такие тексты мы не передаем! Тексты, допускающие двусмысленные толкования, мы не передаем.
- Да это не двусмысленный вовсе - трехсмысленный!
- Тем более! - отвечает.
- Но я прошу вас. Друг, потерянный почти!
- Гражданин, я же вам объяснила - у нас полуавтомат…
Заплакала вдруг, утираясь шалью.
Ну, вот! Так у нас кончаются все принципиальные споры.
Я быстро вошел к ней за барьер, погладил по голове.
- Уйдите, гражданин! - всхлипывая, проговорила приемщица.- Здесь у нас материальные ценности. Уйдите!
Она вдруг вынула револьвер…
Я вышел в большой гулкий зал.
Хотел душевность по телеграфу проявить, а в результате лишь бедную женщину расстроил!
Как-то у нас мучительно все переплетено! Все вроде одного и того же хотят - счастья, но так все постепенно запутывается, что и запах-то счастья забывается!
Неизвестно кем, неизвестно где, неизвестно зачем проживаем день за днем, и не вспомнить уже, когда последнее действие было, которое хоть немножко бы к счастью подвигало!
Ведь все не важно сейчас: зачем я в командировку приехал,- через год никто про это и помнить не будет, не важно, что полуавтоматы на почте стоят,- думаю, месяца через два уберут их как нерентабельные… Не важно это все! Другое важно - с Лехой связаться, сказать ему, как я его люблю, и во все эпохи, при любых полуавтоматах важнее этого не будет ничего!
И вот теперь Дзыня позвонил мне, сказал, что Леха погиб. Что же - как это ни ужасно, а к этому и шла Лехина жизнь.
Я вышел из электрички на платформу. Со всех сторон подступала тьма.
Когда-то я был здесь, в том самом доме отдыха, где "отдохнул" Леха сейчас… Я побрел по тропинке между высокими плавными сугробами. Вот и пруд, окруженный ивами, почти горизонтально склонившимися ко льду. А вон и домик, видимо, бывшая часовня, где размещалась сейчас спасательная станция…
Внутри ее были своды, тускло освещенные керосиновой лампой. За служебным столом сидели спасатель, высокий горбоносый старик, и Дзыня.
Я протянул руку.
Потом мы пошли по берегу пруда, спасатель показал мне следы на снегу и дальше, на середине пруда, черный зияющий провал.
- С дома отдыха ко мне только час как пришли. А он давно уже там,- сказал спасатель.- А ночью без пользы шарить там, да и провалишься - лишние жертвы.
- Как раз навестить его приехал,- Дзыня говорит,- а он тут такое дело учудил!
- Так что - все! - горбоносый говорит.- Готовьте вашему другу могилку. Место-то припасено у вас на кладбище али нет? А то сейчас подхоранивать стало модно: в имеющуюся уже могилку опускается второй гроб.
- А может, подхаронивать? - Дзыня его спрашивает.- Ваше имя, случайно, не Харон?
Тот долго глядел на него подозрительно.
- Угадал! Харитон.
Вернулись мы под хмурые своды часовни.
Харитон говорит:
- У меня часто тут подобные дела случаются, так что продумано все уже до мелочей. Может, выпьете?
Сходил за печь, вынес два валенка вина.
- В одном,- говорит,- у меня на ореховых перегородках настоянно, в другом - на ореховых промежутках… Не брезгуете, что в валенках у меня?
- Не-ет! - Дзыня говорит.- С перегородовки, я считаю, начнем?
Посмотрел на меня. Я кивнул.
- А помнишь,- Дзыня мне говорит,- как перекликались мы через весь город?
Еще бы не помнить! Телефонов у нас тогда ни у кого не было, а общаться друг с другом хотелось непрерывно. Нам, конечно, обидно было - все только и делают, что звякают друг другу да брякают. Хотели себя телефонизировать, бумаги разные доставали про то, какие мы несусветные умники и красавцы. Но нам в ответ неизменно из самых разных инстанций: комиссия такая-то, рассмотрев, нашла нецелесообразным…
Однажды вышел ранним утречком на балкон. Туман густой… А Леха тогда на совершенно другом конце города жил. Постоял я. Как грустно-то без товарища! Сложил я ладони рупором, как закричу:
- Леха! Слышишь-то хоть меня?
Долгая пауза, минут, наверное, пятьдесят, и вдруг доносится ясный ответ:
- Слышу… Чего орешь-то?
- Да ведь иначе бы ты не услышал меня.
- А-а-а…
…Пока вспоминали мы, рассвело. Красное солнце появилось на льду. Лед тонкий, гибкий, бросишь по нему камень - зачирикает, запоет!
- Ну, давай,- Дзыня говорит.- Выпьем промежутовки: за нас, за нашу дружбу, за Леху!
И только он это произнес, из-подо льда вдруг раздался громкий стук! Выбежали мы из часовни и оцепенели. Из пролома во льду вылетел, трепыхаясь, огромный лещ, затем ладонь появилась, потом локоть… И вылез Леха: живой и, что самое поразительное, абсолютно сухой!
- Ты чего там делал-то? - изумленно Дзыня спросил.
- Спал, чего же еще? - сварливо Леха ответил.- Отлично, надо сказать, спал…
- Леха! - заорал я.
Вернулись мы в часовню. Леха обиженно стал бормотать, что перегородовки с промежутовкой ему не оставили.
- Что такое? - Харитон озадаченно говорит, удивленно Леху ощупывает.- Не порядок!
Трубку снял, начал звонить.
- Эх, повезло вам! - зло говорит.- Воду с пруда спустили еще позавчера!
Потом лето настало. Однажды пили мы чай в кухне у меня, у открытого окна. Вдруг появляется в открытом окне голова!
- Здравствуйте! - говорю.- В чем дело?
- Да вот любуюсь,- бойко вдруг голова заговорила.- Как здорово у вас цветочек разросся. У меня и сорт тот же, и сторона вроде бы солнечная, а не то!
- Так, может, вам отросточек дать?
Отломил я отросточек, человек долго благодарил, потом спустился по водосточной трубе, как и влез.
- Ты, что ли, думаешь,- Леха спрашивает,- что тип этот просто так сюда прилезал?
- А нет? - говорю.- Отросточек хотел!
- Да-а…- Леха на меня посмотрел.- Видно, жизнь тебя ничему не учит!
- Да, видно, нет! Видно, я - как мой дедушка, который первый жизненный урок получил в девяносто шесть лет!
Потом пили чай долго. Оса залетит в банку на одно гулкое, звонкое мгновение - и снова беззвучно улетает по ветру.
2. Отдых в горах
Наконец-то, вырвавшись из засасывающих, унылых дел, мы - Дзыня, Леха и я - сидели в знаменитом горнолыжном кафе "Ай", из которого открывается такой вид, что действительно хочется сказать: "Ай!"
Солнце жарит через стекло, в чашечках знаменитый местный глинтвейн - кофе с портвейном. Шапки сняты с упарившихся голов, брошены на пол.
- А помнишь,- Леха мне говорит,- как в Приюте Одиннадцати мы зуб тебе вырывали?
- Конечно! - говорю я.
С самого начала нашей дружбы мы спортом занимались. Сначала греблей… Только тот, кто жил в Ленинграде, может представить, как это прекрасно: ранним утром пройти на байдарке по широкой дымящейся Невке. Или на закате, в штиль, выйти в розовый зеркальный залив.
Потом новое увлечение - альпинизм! И вот делали траверс вершины, заночевали в Приюте Одиннадцати. Вымотался я уже совершенно, спускался к приюту, как сомнамбула, все в глазах расплывалось. Склон крутой, заросший рододендронами. Листья у рододендрона мясистые, скользкие. Ноги уезжают вперед - падаешь в полный рост, плюс еще добавляется тяжесть рюкзака. Встанешь, потрясешь головой, сделаешь шаг - снова бац! Причем каждое падение равносильно нокауту… Уже в темноте подошли к приюту, расположились. И тут почувствовал я, что у меня дико болит зуб - голова раскалывается!
- Ну, это ерунда! - Дзыня сказал.- Сейчас мы тебе его вырвем!
Пошарили в темноте под нарами, нашли шлямбур и огромный ржавый замок. Посадили меня на табурете посреди комнаты. Говорят:
- Открой рот!
Приставили шлямбур к зубу, стали бить по шлямбуру замком. От боли в глазах потемнело, дужка брякает, прямо перед носом. Потом какой-то особенно удачный удар, я падаю, теряю сознание.
Прихожу в себя - ребята, согнувшись, стоят надо мной.
- Эх ты,- говорят,- как следует на табурете не умеешь сидеть, а еще хочешь, чтоб мы зуб вырывали у тебя!..
- …Да… замечательно было! - вспомнил я.
Я встал, пошел по горячей террасе, взял еще по чашечке глинтвейна.
- Ну, расскажи нам, Дзыня, как ты так в гору пошел? - в это время спрашивал Леха.
- Просто повезло ему, что он в контору эту попал! - возвращаясь с чашечками, сказал я.
- Как же! - усмехнулся Дзыня.- Многие не хуже меня попали, а до сих пор мелкими клерками трубят. Дело не в этом. Главное - с шефом наладить творческий контакт!
- Ну и как же ты наладил его?
- Обычно! - Дзыня плечами пожал.- Прикинулся для начала, что так же без ума от рыбалки, как и он. Договорились вместе поехать. "Только смотри,- умные люди меня предупреждали.- Ни в коем случае выпивки не бери! Он к этому очень болезненно относится, недавно завязал!" - "Ясно!" - говорю. Но взял на всякий случай одиннадцать маленьких. Утром проверили с ним донки, справили уху. Он говорит: "Пить, конечно, омерзительно, но сейчас, под уху, сам бог велел!" - "Я сплаваю!" - говорю. А до деревни ближайшей четыре километра! - Дзыня со вкусом прихлебнул глинтвейна.- Полез в палатку я, якобы куртку надеть, и незаметно одну маленькую сунул в карман. "Серьезно, что ли, поплывешь?" - шеф меня спрашивает. "Раз надо!" - скромно потупившись, отвечаю. Спустился к лодке, поплыл. "Только маленькую бери, и все!" - вслед мне кричит. Заплыл я за ближайший мыс, лодку остановил, часок поспал - обратно гребу. "Ну, ты человек!" - потирая руки, шеф говорит. Выпили, насладились ухой. Поплыли по огромному тому озеру. Продрогли насквозь, но рыбы, надо сказать, поймали немало. "Да,- говорит он,- так и застудиться недолго! Сейчас маленькую для согрева просто необходимо!" - "Я сплаваю!" - говорю… И так, по его понятиям, я одиннадцать раз мотался туда-сюда. В конце уже не удивляло его, что весь маршрут у меня в оба конца не больше пяти минут занимал! Потом он обнял меня и сказал: "Я думал, среди молодежи теперешней нет людей, теперь вижу - ошибся я!" И все. Остальное, как говорится, дело техники!..- высокомерно подытожил Дзыня.- Ну и пошло-поехало! Делегации. Симпозиумы. Конференции. В Греции. В Югославии. В Швеции. Везде одно и то же: гостиницы, залы для заседаний! - Дзыня устало махнул рукой.- В Швеции, правда, удалось довольно приличное лыжное снаряжение купить.
- А где же оно? - спросил я.
- Завтра увидите,- ответил Дзыня.- Сегодня лень распаковывать.
- Да-а! - с завистью глядя на Дзыню, сказал Леха.- Здорово ты!
- Да нет! - заговорил я.- Карьеры подобного рода меня не волнуют. Как правильно сказал один поэт: "Позорно, ничего не знача, быть прытчей!"
Дзыня и Леха незаметно переглянулись за моей спиной. С некоторых пор у них почему-то считается, что я несмышленыш какой-то, за которым нужен глаз да глаз, иначе забредет он неизвестно куда. Почему это установилось, трудно сказать, но многократно я это уже замечал.
- Все! Напился наш герой! - Дзыня усмехнулся, демонстративно повернулся ко мне спиной, и они с Лехой минут еще сорок умные разговоры вели.
Ночью я не спал, все думал: может, действительно как-то не так я живу? Рано утром поднялся, зашел за Лехой. Много раз я уже такой эффект замечал: находишься с каким-то человеком вдвоем - он абсолютно нормально с тобой разговаривает, появляется третий - этот же человек вдруг начинает тебя страшно лажать!
- Вот, герой наш! - подталкивая меня в номер Дзыни, усмехнулся, сразу меняя тон, Алексей.
Но, к счастью, и Дзыня оказался в разобранном состоянии - мятое лицо, сеточка на волосах.
- О! - застонал он.- Уже вставать?
- Подъем! - сказал я.- А то побьем!
- Нет, ну, я так не могу! - заговорил он.- Я должен чисто выбриться, выпить кофе, сделать массаж… Джем, джус. Нет, не раньше чем через час!
- Может, мы пока очередь на подъемник займем? - подобострастно предложил я.
- Умоля-яю! - протянул Дзыня.
Мы покинули номер, направились к подъемнику. Очередь была метров на триста. Ну, что ж, первый раз ждать - это еще ничего. Можно постоять. Это потом, когда уже спустишься несколько раз, охватывает такой азарт, что драки то и дело вспыхивают в очереди. Но первый раз - это еще куда ни шло. Тем более великолепного нашего лидера еще не видать…
Когда Дзыня появился возле подъемника, все сразу умолкли, наступила тишина… Какой-то невиданный еще в наших краях комбинезон: заостренный спереди, как рыцарские доспехи (для обтекания воздухом), огромные темно-фиолетовые окуляры, шлем (все это с названиями фирм). Какие-то уникальные черно-сизые крепления. Палки - такие пока доводилось видеть только в специальных журналах: изогнутые на концах во избежание флаттера (вибрации). Очередь молча расступилась. Конечно, можно было пока и подраться, время коротая, но когда появляется специалист такого класса - об чем речь?!
Дзыня расстегнул молнию на рукаве, швырнул в рот какую-то тонизирующую таблетку и, махнув нам рукой, унесся на креслице подъемника. Мы видели в дальномер, как Дзыня соскочил с креслица. Дальше был только бугельный подъем. Дзыня зацепил себя сзади штангой и стал подниматься еще выше, уже на лыжах, превращаясь в невидимую почти точку. Вскоре он исчез. Затаив дыхание, очередь стала ждать. Минуты через две на склоне появилось снежное облачко. Оно приближалось стремительно и прямо. Гул восхищения прошел по толпе… Когда же он собирается тормозить… Оказалось, он и не собирался тормозить! С ходу он налетел на очередь, повалил всех подряд, как кегли, и, взлетев на небольшом пригорке, застрял в кустах. Потирая ушибленные места, все бросились топтать бывшего своего кумира, но мы с Лехой отстояли его.
За долгим завтраком был произведен анализ случившегося, разобраны ошибки, решено было с завтрашнего дня приступить к тщательнейшим, жесточайшим, изматывающим тренировкам!
- Может… не стоит пока? - робко вставил я.
Дзыня и Леха снова переглянулись за моей спиной.
- Все! - жестко произнес Дзыня.- Хватит дурочку валять! Завтра спускаемся с самого верха.
Весь день меня преследовали кошмары. Я уже спускался один раз, и не сверху причем, а всего-навсего с середины, и то вылетел на лавиноопасный склон, по которому в тот же самый момент лавинщики выстрелили из пушки. И вот покатился я - и следом за мной сдвинулась лавина… Весь день я представлял, как лавина меня настигает, хотя в тот конкретный раз удалось уйти.
Вечером, когда я ложился спать, кто-то требовательно постучал.
- Опять не в ту сторону головой ложитесь - строго произнесла дежурная по этажу, появляясь.
- Ну, я ж объяснял вам - в ту сторону головой мне душно!
- Не имеет значения,- произнесла она - у меня на этаже все должны спать головой в одну сторону.
Дежурная с достоинством удалилась и через минуту снова раздался стук. Я с досадой распахнул дверь. За дверью в тонком пеньюаре салатного цвета стояла очаровательная рыжая соседка, на которую я давно уже пялил косенькие свои глаза.
- В электричестве что-нибудь понимаете? - улыбаясь, спросила она меня.
- Разумеется,- ответил я.- А что?
- Да вот кипятильничек сломался.- Соседка протянула мне никелированную спиральку с ручкой.- Чаю хотела попить, и не получается.
- Ясно,- сказал я.
Мы поглядели друг на друга.
- Когда можно зайти? - улыбаясь, спросила она.
- Можно через десять минут. Можно через пять.
- Ясно.- Она твердо выдержала мой взгляд.
Как только дверь за нею закрылась, я, ликуя, подпрыгнул, коснулся рукой потолка.
За секунду я починил кипятильник, проводок был просто оборван - она даже не пыталась этого скрыть!