- Ну как, папа? - сразу спросила Даша, когда я вошел.
- Нормально,- небрежно ответил я.
- А насчет учебников не спросил?
- А что? Нету? - Я перевел взгляд на жену.
- А я откуда знала? - пожала плечами она.
- Понимаешь, в той школе мне не дали, потому что знали, что я уйду. А в этой, наверно, меня не было еще в списках,- объяснила Даша.
- Ясно! - сказал я.- Ну, это ничего. С учебниками уладим как-нибудь, без учебников не останешься!
- Надеюсь! - улыбнулась Даша.
- А я тоже тут сделала одно дело,- смущенно-хитро улыбаясь, промолвила жена, прикрывая кончиком языка верхние порченые зубы.
- Какое, интересно?
- Денег достала! - Она высунула язык.
- Ну? Где? - обрадовался я.
- Дяде Симе книги она продала,- сказала Даша.
- Та-ак…- Я бросился в кабинет.- Ты что… совсем уже? Половину библиотеки, самых любимых поэтов моих!
- Да? - вздохнув, сказала жена.- А я думала, ты их не любишь…
- Так вот. Быстро звони этому твоему Симе, пусть тащит книги назад, пока он не загнал их по спекулятивной цене!
- Нет.
- Что нет?
- Он обидится.
- А мне-то что? Десять минут назад я не знал ни о каком Симе, ни о каких его обидах… Это все твое творчество! Мне надо только одно - чтобы книги мои снова на полках стояли, а эмоции меня не волнуют.
Скорбно кивнув, жена вышла. Потом я слышал, как она в той комнате набирает номер, потом очень тихий - специально, чтоб я не мог разобрать - долгий разговор.
- Ну, все! - появляясь, сказала жена.
- Что все?
- Все улажено. Сейчас Сима приедет. Непонятно, чего было так психовать?
- Непонятно? - в ярости спросил я.
Минут через сорок появился Сима. Сухо поздоровавшись, он стал обиженно смотреть в сторону.
- Ну… принес книги?
- Какие книги?
- Которые ты сегодня купил вот у нее.
- А? Так их уже нет.
- Так. А где они?
- Я не для себя их покупал,- глядя в сторону, обиженно проговорил он.- Для брата… вернее, для его жены.
- Ну, и у нее, уже, конечно, нельзя их забрать?
- Ну, почему же? Можно,- пожав плечами, произнес Сима.- Только она в Индию улетела полчаса назад,- добавил он, глянув на часы.
- Та-ак. Уже и Индия показалась на горизонте! - Я глянул на жену.- Значит, элементарно,- весело сказал я.- Надо просто съездить мне в Индию и взять там у нее мои книги. Я правильно понял?
- Ну, почему же так все оглуплять! - дернув плечом, произнес он.- Достаточно будет просто выслать ей деньги, и она вышлет ваши книги. Только там не рубли, в Индии. Там рупии, кажется. Можете рупии достать?
- Ну, конечно же! - сказал я.- Значит, я достаю рупии, отдаю их тебе, ты отсылаешь их своей сестре, она присылает тебе мои книги, и ты приносишь их мне?
Сима кивнул.
- Видишь, как все, оказывается, просто! - повернулся я к жене.- Значит, все? - спросил я у Симы.
- Ну, почему же все? - снова обиженно отворачиваясь к окну, проговорил он.
- Так… а что еще? - спросил я, глядя на жену.
- Не знаю… Мне Лора сказала, вы еще какие-то книги хотите продать. Я схватил такси, примчался…- Он пожал плечами.
Жена мне усиленно подмигивала, хотя вроде бы она должна была подмигивать ему.
- Иначе он приехать не соглашался! - наконец сказала мне она.- Ты уж, Симка, вообще! Столько замечательных книг взял практически за бесценок, а теперь и остальные хочешь забрать!
- Не знаю. Ты мне сказала. Я взял такси, приехал.- Сима смотрел в сторону.
- Ну, видишь? - сказал я жене.- Человек на такси приехал! Ясно тебе? Чего, Сима, тебе нравится еще из моего добра?
Забрав вторую половину библиотеки, Сима, обиженный и недовольный, уехал.
- Зачем ты эти-то книги ему отдал?! - как бы выговаривая абсолютному несмышленышу, спросила жена.
- Вали отсюда! - Я затрясся.
Через час я подошел к ней. Она лежала ничком на кровати, уткнувшись в подушку.
- Слушай меня внимательно и запоминай: никогда, нигде и ни за что ничего не делай! Так будет значительно легче и тебе и мне!
- Вот это мне нравится! - Она радостно подскочила.
Быстро же улетучилось ее расстройство!
Но главные неприятности этого дня, оказывается, были впереди. Часа примерно в три раздался звонок. В дверях стоял хмурый человек с мешком.
- О! Приехали наконец-то,- проговорил он.- А то мы дверь у вас хотели ломать.
- Зачем же дверь-то ломать? - растерялся я.
- Сейчас увидите! - ответил он. И, подойдя к телефонной розетке, вырвал ее из стены и положил вместе с телефоном в мешок.
- В чем, собственно, дело? - дрожащим голосом произнес я.
- Вовремя надо платить! - ответил он и хлопнул дверью.
Я посмотрел на моих домочадцев.
- Наверное, это из-за того счета,- очаровательно смутившись, проговорила жена.
- Какого того?
- Вот,- потупясь, она протянула мятый листок.
- Симферополь? Это зачем?
- Это я Дийке звонила. Они тогда с Лешкой поругались, и она к матери уехала. Могу я поддержать свою подругу? - нахально пытаясь перейти в наступление, сказала жена.
- Да… но не за пятнадцать же рублей!
- Это я согласна,- кивнула она.
- И это ведь в марте еще было, чего ж ты раньше-то не сказала?
- Я боялась, ты ругаться будешь,- потупилась она.
- Да? А теперь не боишься? Странно.
- Боюсь.
- Но ведь, наверное, и повторные напоминания присылали?
- Присылали. А я их прятала,- с некоторым упрямством, упрямством отчаяния, повторила она.
- Ну, и чего ты добилась? - я кивнул на то место, где была раньше телефонная розетка.
- Добилась! - повторила она.
Я махнул рукой.
- Так что же теперь делать? - через некоторое время спросил я.
- Надо на телефонную станцию обратиться,- рассудительно сказала дочка.
- Ну, и кто пойдет? - Я посмотрел на жену.
О! Трет уже кулачками под глазками! Надо же, как трогательно! Картина Пикассо "Любительница абсурда".
- Мне, видимо, выпадет это счастье?
- А хочешь, мы тебя проводим? - сразу же развеселившись, проговорила жена.
Вместе с собачкой они отправились провожать меня до автобуса. Солнце сверкало в лужах, глаза от блеска и ветра слезились.
- Кто последний? - входя на телефонный узел, задал я привычный вопрос.
- Я! - кокетливо поворачиваясь, ответила старушка в панамке и, обратившись к своей собеседнице, продолжала: - Нет, телефон у нас есть. Ни одного дня без телефона я не жила! И до войны, когда мы у отца жили, он концертмейстером был Мариинского театра, имелся у нас телефон, и после того, как он скончался, телефон остался. В блокаду, правда, ненадолго отключили, но после снятия ее сразу же восстановили. Только я заявление подала, буквально в тот же день поставили телефон.- Она произнесла "тэлефон".
"Чего же она делает тут, если телефон есть у нее?" - отвлекшись от своих тяжких мыслей, подумал я.
- Правда, четыре года назад, когда мы от коммунальной квартиры отгородились, телефон в той половине оставили жильцам. Как они устроили эту мерзость - их дело. Но муж в тот же день, он техник был крупного завода, надел все свои награды, пошел в исполком - и нам буквально через месяц установили телефонный аппарат!
"Ясно,- вдруг понял я.- Просто надыбала старушка место, где она счастливей, удачливей других, и хвастается. Все правильно!"
- Ладно,- повернулся к ней,- так уж и быть, давайте ваш телефон.
- В каком смысле? - надменно проговорила она.
- Ну, в смысле - номер ваш. А то телефон-то у вас есть, да никто, видимо, вам не звонит?
- Ну, почему же? То брат, то племянник!
- Ну, тогда хорошо.
Все остальные в очереди молча сидят, с нетерпением глядя на дверь в кабинет. Надеются, что с катушкой оттуда выскочат, помчатся, на ходу разматывая телефонный шнур. Но получается, скорее, наоборот. Красные выходят оттуда, расстроенные, бумаги свои, на которые такие надежды возлагали, в портфель обратно суют, не попадают.
Скоро и мне. Мандраж некоторый бьет, не скрою. Это когда-то я считал, что все на свете могу. А теперь… кислота жизни всех разъедает. Жи-зень!
- Нет,- снова старушкин голос прорезался,- я без телефона ни одного дня не жила!
Молодец!
Лампочка загорелась над кабинетом. Я пошел.
Чего только я не делал перед тем начальником! И бумаги предъявлял, что я являюсь несусветным гением и красавцем, и генеалогическим деревом своим тряс, и чуть не плясал!
- Ничего не могу поделать,- только повторял он,- такое положение: через неделю после последнего уведомления телефон отключается.
- Ничего, значит?
- Я уже говорил.
И кнопку нажал.
- Сейчас как дам по лбу! - трясясь от ярости, выговорил я.
В коридоре, как и все, я пытался засунуть свои бумаги в портфель.
За что я ненавижу свою жену - за то, что она меня все время в ситуации такие толкает, где я так остро несостоятельность свою чувствую! И главное, чувство это останется на всю жизнь, на другие мои дела распространится! Вот так.
Вернулся домой, стал из кувшинчика цветы поливать. Даже такие вещи, про которые принято говорить: "Да это так, жена балуется",- и те целиком на мне!
- Какие у тебя дальнейшие планы? - спрашивает жена.
- Побриться,- отвечаю,- постричься, сфотографироваться и удавиться!
О-о! Заморгала уже…
- А белье кто в прачечную отнесет?
- Никто!
И все! Кулачками глазенки свои трет. Поглядел я на крохотные ее кулачки с синенькими прожилками и вдруг подумал: "А ведь загонит она меня этими вот самыми кулачками в могилу!"
Впервые ясно так это почувствовал!
…В прачечной такая же юркая старушка обнаружилась, как на телефонном узле. Стояла поначалу за мной, потом заметила женщину впереди, к ней перекинулась… Вот чем теперь загружен мой мозг!
- …училище закончил, устроился. Форму носить не надо, оклад двести тридцать, как у научного работника. Говорю ему: "Зачем ты тогда училище-то кончал?" - "Мама! - говорит.- Не учите меня, как жить!" Теперь женился. Бабу свою к нам привел. Техникум у нее кончен, на фабрике "Светоч" работает. И с первого дня у них - симоны-гулимоны, дома и не увидишь. Дочка растет - им хоть бы что. "Посмотрите, мама, за Викочкой!" - и хвост трубой. Но дочка, правду сказать, такая уж умница да красавица! В первый класс в прошлый год пошла, одни пятерки только домой приносит…
Гляжу потом - к другой уже бабе, поближе к цели перебралась.
- …но зато,- слышу оттуда,- такая умница да красавица, в четвертый класс осенью пошла!
Вот оно как! Уже в четвертый!
Сунула в окошко свой узелок и, резко смолкнув, ушла.
Потом самодовольный без очереди сдал. Вошел важно в помещение - женщины льстиво заговорили, повернувшись к нему:
- Вот это, сразу видно, мужчина, мне бы такого! И дела, чувствуется, идут у него - будь-будь! И вот жене помогает, не дает ей в квартирное помело превращаться, как другие мужья. И курточка-то какая славная у вас, всю жизнь себе мечтала такую достать…
Самодовольный выслушал важно, потом говорит:
- Все мечтают. Не продам. Бензином пахнет?
- Есть немножко,- загомонили женщины.
- Правильно! - кивнул.- Сейчас заправлялся. Разрешите без очереди сдать, мотор остывает!
- Пожалуйста, пожалуйста! Настоящего хозяина сразу видать!
А я, по-ихнему, получаюсь - кто?!
Потом я долго мыкался по двору, ждал, когда телефонная будка освободится - позвонить.
Теперь в любую погоду - и в дождь, и в холод - надо на улицу выходить, чтобы позвонить!
В одной будке молоденькая девушка, в другой усталая женщина лет сорока. Но голоса их переплетаются то и дело.
- Ну, Боб! Ты один! - захлебываясь восторгом.
- …Позавчера на бровях пришел, вчера на бровях…
- Ладно! - смеется молодая.- Меня эти прихваты не колышут!
- Я ему говорю: "Николай! Что ты делаешь? Погляди на ребенка!"
- Ладно! Не надо меня за дурочку считать! - счастливо смеется.
Целая жизнь, как прочерк, между будками этими вместилась.
Окна зажигаются, освещают двор.
Обе женщины одновременно из будок выходят.
Сунулся в ту, где молодая была, запах вдохнул.
Лехин номер набрал.
Дийка в отъезде оказалась - пошел к нему поговорить по душам.
- Все! - я сказал.- Пора поднять семью на недосягаемую для себя высоту, иначе смерть.
- Точно! - Леха горячо подхватил.
- А баба-то у тебя есть хоть какая-нибудь сейчас?
- Есть вообще-то,- довольно-таки вяло Леха ответил.- Но так, в основном, для отчетности. Для самообмана.
- Но хоть хорошая она? Душевная?
- А-а! - махнул рукой Леха.- Такая же стерва, как и Дийка! И даже хуже!
Вот именно. То-то и оно!
Я уже уходил однажды от жены, но как-то странно все получилось: ушел я к известной балерине, а вернулся от дворничихи. Искусство балерины меня покоряло, да и просто как человек она меня искренне восхищала. "Да,- думал я.- Это женщина четкая, деловая, с такой не пропадешь". Но именно с ней я чуть было и не пропал… Непрерывное напряжение, жизнь, рассчитанная по секундам, функциональность каждого движения и интонации. Я убежал от нее во двор и там был подобран жалостливой дворничихой. Она привела меня в свой флигель, облезлый и старый, с воротами, окованными железом (когда-то он, видимо, был каретной).
- С женкою, что ли, поругался? - с присущей простым людям проницательностью спросила она.
Я стыдливо кивнул.
- Так ты и жрать, наверное, хочешь? - догадалась она.
Я снова кивнул.
- На, жри! Небось и самогоночки заглотнешь?
"Вот так! - в сладком алкогольном дурмане думал я.- Злобная, глупая жена и эта вторая, бездушная карьеристка, никогда так душевно не поинтересуются, что у тебя болит. А эта!.. И главное, бескорыстно!"
- А это кто? - испуганно спросил я, увидев вдруг за пологом на кровати спящего старичка.
- А-а, муж мой! - злобно сказала дворничиха.- В летаргическом сне, восьмой год уже!
Однако, когда она скрылась на кухню, старичок открыл один глаз, хитро подмигнул мне и снова закрыл.
Я был потрясен! Неужто я был предназначен вместо него?
- Чего не жрешь-то совсем? - возвращаясь, спросила дворничиха.
- Я ем.
Растрогавшись, я быстро, как молнию, открыл перед нею душу, стал подробно рассказывать, что и как… Лицо ее приблизилось к моему… и вдруг я почувствовал, как сильные руки поднимают меня и несут.
- Э-э! - закричал я, но было поздно…
Я прожил в каретной десять дней, подружился с летаргиком, который уговаривал меня тоже погрузиться в летаргию, но, подумав, я все-таки не решился.
Через неделю я вернулся домой и решил никуда больше не уходить.
Поэтому, изливаясь перед Лехой, я знал уже, что это бессмысленно, что никуда я не денусь, да и некуда деться!
Тридцать первого августа я вернулся с работы и застал дома только дочь, жены не было.
- А где мама-то? - спросил я.
- Не знаю,- расстроенно усмехнулась Даша.- Какая-то подружка к ней заглянула, и они убежали. Сказала, что скоро вернется…
- А сколько прошло уже?
- Четыре часа.
"Та-ак! - подумал я.- А что муж с работы вернулся, ей на это наплевать".
- Баба Аля приехала! - сказала дочь.
- Как? А где же она?
- Пошла в собес.
Так! Приехала мать, что делает она два раза в год, а жены, как будто специально, нет дома, и когда она вернется…
Я долго сидел на кухне, пил чай, посматривал в зеркало на стене, отражающее улицу. На остановке скапливалась жиденькая толпа, потом в зеркало вползал длинный троллейбус и, стерев отражение очереди на остановке, уползал за другой край зеркала.
Потом показался еще троллейбус, остановился. И я увидел, как мать обходит троллейбус сзади, торопливо двигая головой влево-вправо, переходит дорогу… Спешит!
Я почувствовал, как внутри все сжалось… Хоть мать-то меня любит, торопится, почти бежит!
Я открыл дверь и, улыбаясь, стоял сбоку, ожидая… Мать быстро вышла из лифта, увидев меня, улыбнулась, чмокнула в щеку.
- Началось? - тревожно спросила она меня, устремляясь в комнату.
- Что? - удивился я.
Оказывается, спешила она на премьеру многосерийного телевизионного фильма, боясь опоздать!
Потом мы сидели с нею рядом, молча и неподвижно, глядя по телевизору многосерийку, которая, честно говоря, веселила очень мало.
- А это что за новости? - Разочарованно отвернувшись от телевизора, мать кивнула на оборванный телефонный провод.
- Ничего! - сумел бодро выговорить я.- Без телефона как-то даже спокойней.
- А! - Мать расстроенно махнула рукой.- Нельзя квартиру на вас оставить!
Ну, когда-нибудь я уж отомщу за это жене - за то, что приходится сейчас улыбаться, изображать перед матерью этакого супермена-весельчака, которому все нипочем, даже утрата телефона.
- А что Лорка, совсем, что ли, дома не бывает? - спросила, нахмурившись, мать.- Все-таки завтра первое сентября, дочь в новую школу идет, могла бы появиться хотя бы на час!
"Да,- улыбаясь, но внутри задыхаясь от ярости, думал я.- Умеет жена моя закрутить ситуацию! Первое сентября, приезд матери, вырванный телефон - не слабый наборчик!"
Резко поднявшись, мать ушла к себе в комнату, и долго ее не было. Потом она вернулась: в очках, добродушно щурясь, разглядывая какой-то помятый листок.
- Давно это, не помнишь?
- Что это?
- Да вот, на флюорографию вызывают! - озабоченно, но и не без гордости сказала она.
Улыбаясь, я обнял ее, и так мы некоторое время стояли посреди комнаты.
Потом, высвободившись, мать с озабоченным лицом направилась к себе в комнату.
Я собирал дочку в школу, с наслаждением чинил гладкие пахучие карандаши из набора "Кохинор".
Я понял вдруг, откуда это: "Все для ребеночка!" Просто притупляется с годами острота ощущений, и лихорадочно пытаешься почувствовать все с прежней силой через ребенка.
Даша легла, уснула мать. Я некоторое время прислушивался к завыванию лифта, потом заснул сам. Начался сон, который часто посещает меня при тяжелом настроении,- сон документальный, но все равно страшный. Мне снилось, как мы с женой в первый год нашей совместной жизни ездили в Ригу.
Женились мы как-то по инерции и легкомысленно и вдруг почувствовали, что сделали что-то серьезное. Веселые друзья, задушевные подруги, компании - все исчезло, как волшебство. Мы оказались совершенно в другом мире и большую часть времени - предоставленными самим себе.
И вот наступил первый в нашей совместной жизни Новый год. В Новый год без людей быть не годится. Мы стали звонить по прежним компаниям, но нас нигде уже не хотели.
С полного отчаяния мы решили поехать на Новый год в Ригу, тогда это было очень престижно: "Нет, мы Новый год справляли в Риге… Чудесно, чудесно!"
Стояли дикие морозы - пришлось перебежкой добираться от метро до автобусного вокзала, то и дело заскакивать в парадные, прижиматься там к батареям, хоть чуть-чуть отогреваясь для следующей перебежки.