Потом вдруг звонки пошли в дверь, ворвался мой друг Дзыня - давно не виделись, радостно обнялись.
- Это ты, что ли? Надо же, какой уродливый стал!
- А ты-то какой уродливый!
- А ты-то какой некрасивый!
- А я зато был красивый.
Засмеялись.
Отец Дзыни вообще довольно известным дирижером был. Дирижировал всю дорогу, жили они неплохо: породистая собака, рояль. Теперь уже, конечно, не то. Серебро продали. Бисер уронили в кашу. Рояль разбит. Собака умирает. Минор.
Правда, Дзыня сам дирижирует теперь, но пока без особого успеха.
Сели на кухне, я быстро перед ним, как на молнии, всю душу открыл. Дзыня говорит:
- Ты неверно все делаешь! Стихи надо по заказу писать, к случаю, тогда и деньги и известность - все будет!
- А думаешь, удастся мне: стихи сочетать и научную деятельность?
- Уда-астся! - Дзыня говорит.
- А давай,- говорю,- я буду писать стихи, а ты будешь их пробивать. А считаться будет, что мы вместе пишем.
Дзыня подумал одну секунду.
- Давай!
- Только ты все же,- говорю,- серьезной музыкой занимаешься, я - наукой. А для стихов, мне кажется, нам псевдонимы придумать надо.
Долго думали, напряженно, придумали наконец: Жилин и Костылин.
Дзыня говорит:
- Я немного вздремну, а ты работай! На карнизе лягу, чтобы тебе не мешать.
Лег Дзыня на карнизе спать - я голову обвязал мокрым полотенцем, стал сочинять.
Час просидел - два стихотворения сочинил, но каких-то странных.
Первое:
Жали руки до хруста
И дарили им Пруста.
С какой это стати, интересно, я должен кому-то дарить Пруста?
Второе:
С праздником Восьмого марта
Поздравляем Бонапарта!
При чем тут Бонапарт - убей меня бог, не понял! Да-а. Видно, краткость - сестра таланта, но не его мать!
Дзыня просыпается, влезает в окно - бодрый уже такой, отдохнувший. Смотрит мои стихи.
- Годится!
Особенно готовиться не стали, выгладили только шнурки. Вышли на улицу, пошли. Первым учреждением на нашем пути Госконцерт был. Заходим в кабинет к главному редактору - женщина оказалась, Лада Гвидоновна.
- Вы поэты? - спрашивает.
- Поэты!
С подозрением косится на мой пахучий портфель - не хочу ли я тут подбросить ей труп?
- Ну что ж,- говорит.- Давайте попробуем! Тут заказ поступил от ГАИ - ОРУДа - песню для них написать… Сможете?
- Сможем!
Сел я за столик у дивана, карандаш взял. Дзыня, верный товарищ, рядом стоял, кулаками посторонние звуки отбивал.
Минут двадцать прошло - готово!
Я пошел служить в ОРУД,
Это, братцы, тяжкий труд:
Столько лошадиных сил
А я один их подкосил!
Посади своих друзей,
Мчись в театр и в музей,
Но - забудешь про ОРУД
Тут права и отберут!
Где орудует ОРУД,
Там сигналы не орут,
Не бывает катастроф
И любой всегда здоров!
Прочла Лада Гвидоновна. Говорит:
- Но вы-то понимаете, что это бред?
- Понимаем!
- Впрочем,- плечами пожала,- если композитор напишет приличную музыку, может, песня и пойдет. Тема нужная.
- А какой композитор?
- Ну, маститый, надо думать, сотрудничать с вами пока не будет?
- Все ясно!
Вышли мы на улицу. Дзыня говорит:
- Знаю я одного композитора! На последнем конкурсе я симфонией его дирижировал… Полный провал! Думаю, он нам подойдет.
Приехали к нему, какая-то женщина - то ли жена, то ли мать, а может, дочь? - говорит:
- Он в Пупышеве сейчас, там у них творческий семина-ар!
- Ясно!
Стали спорить с Дзынею, кому ехать.
- Ты Жилин,- говорю.- Ты и поезжай!
- Ты перепутал все! - говорит.- Ты Жилин!
На спичках в конце концов загадали - выпало, конечно, мне ехать!
Сначала я не хотел пахучий портфель свой брать, потом вдруг жалко как-то стало его - пусть хоть воздухом свежим подышит, погуляет!
Пока ехал я туда, волновался: все-таки Пупышево, элегантное место, Дом творчества!
Но к счастью, все значительно проще оказалось: домик стоит на краю болота, поднимается холодный туман.
И все.
Зашел я внутрь, по тускло освещенным коридорам походил… никого!
Потом вдруг запахи почуял… Столовая.
Вхожу - официантка мне грубо говорит:
- Ну что? Долго еще по одному будете тащиться? Через десять минут ухожу, кто не успел - пусть голодный ходит… Вы что заказывали?
Что я заказывал? Довольно трудный вообще вопрос.
- Сырники или морковную запеканку?
Прям даже и не знаю, что предпочесть!
- А мяса нельзя?
Посмотрела на меня.
- Ишь! Мяса!.. Один хоть нормальным человеком оказался!
Приволокла мне мяса. Большая удача! Подходит ко мне распорядитель с блокнотом.
- Сердыбаев? - говорит.
- …Сердыбаев!
- Только что приехал?
- Да.
- Ну - как там у вас в Туркмении с погодой?
- Чудесно.
- С кем будете жить?
Прям, думаю, даже так?
Определился в шестой номер, где как раз нужный мне композитор жил. Вхожу - довольно молодой еще парень, сидит, кипятит кипятильничком в кружке кипяток.
- Ты что? - говорю.- Ужин же как раз идет! В темпе!.. Ну, пойдем!
Привел я его в столовую, говорю:
- Уж накормите его, прошу!
После ужина композитор мне говорит:
- Может быть, сходим тут неподалеку в театральный Дом творчества?
- Давай!
- Только у меня будет к вам одна просьба…
- Так.
- Если увидите там японок - не приставать!
- …К японкам? Ну, хорошо.
И пока шли мы с ним в темноте, я все хотел спросить у него: "А есть они там?"
Но не спросил.
А там вообще оказалось пусто! Только в столовой двое - явно не японского вида - стояли, раскачиваясь, по очереди пытаясь вложить замороженную коровью ногу за пазуху, нога со стуком падала,- и это все.
Когда мы вернулись, композитор сказал:
- Не возражаете, если я открою окно?
- Пожалуйста!
Всю ночь я мерз. Ну, ничего! Не так уж это много: не приставать к японкам и спать при открытом окне. Ничего страшного.
Для моего скоропортящегося портфеля это даже хорошо!
Всю ночь я мерз - и с благодарностью почувствовал, как на рассвете композитор покрыл меня своим одеялом.
Во время завтрака подошел ко мне один из проживающих, сказал жалостливо:
- Вас, наверное, послушаются. Скажите коменданту, чтобы не запирал бильярдную на замок.
Неожиданно я уже самым главным здесь оказался! И всюду так: издалека только кажется - дикая конкуренция, чуть ближе подходишь - никого!
После завтрака композитор мне говорит:
- Может быть, прогуляемся немного?
- Можно!
- Только единственная просьба! - Он сморщился…
- Не приставать к японкам! - сказал я. Он с удивлением посмотрел на меня.
- Откуда вы знаете?
- Но вы же сами вчера говорили!
- И вы запомнили?! - В глазах его даже слезы сверкнули!
"Да! - думаю.- Что же за сволочи его окружают, неспособные единственную запомнить, такую скромную просьбу?"
Неужто действительно - я самый хороший человек в его жизни?
На прогулке мы разговорились, я рассказал ему о своих делах, он - о своих… Выяснилось, кстати, что связано у него с японками: во время учебы в консерватории влюбился он в одну из японок, с тех пор не может ее забыть. Все ясно!
После прогулки он сидел за роялем, что-то наигрывая, потом пригласил меня и заиграл вдруг прекрасную мелодию!
- Годится? - резко вдруг обрывая, спросил он.
- Для чего?
- Для твоего текста?
Мы обнялись. Обратно ехал я в полном уже ликовании! Здорово я все сделал! И главное - честно! И человеку приятно, и все счастливы!
Иной раз хочется, конечно, приволокнуться за хорошенькой японкой, но можно же удержаться, тем более если человек просит!
Утром зашел я за Дзыней, понесли Ладе Гвидоновне песню.
Лада Гвидоновна наиграла, напела.
- Что ж,- говорит.- Для начала неплохо! Хотите кофе?
- Не знаем,- говорим.
- Учтите: мы только хорошим авторам кофе предлагаем.
- Тогда хотим!
Жадно выпили по две чашки. Лада Гвидоновна в какой-то справочник посмотрела:
- Вам за ваш текст полагается двадцать рублей.
- А за подтекст?
- А разве есть он у вас?
- Конечно.
- Тогда двадцать пять.
Стоим в кассу, подходит к нам Эммануил Питонцев, руководитель знаменитого ансамбля "Романтики".
- Парни,- говорит,- такую песню мне напишите, чтобы английские слова в ней были.
- А зачем?
- Ну, молодежь попсовая - длинноволосая эта, в джинсах - любит, когда английский текст идет.
Приехал я домой, написал - самую знаменитую нашу впоследствии песню:
Поручите соловью -
Пусть он скажет: "Ай лав ю!"
Утром думаю: все, хватит! Пусть Дзыня теперь в Пупышево едет! А то текстов не пишет, с композитором не контактирует, а получает половину гонорара в качестве Костылина.
Вызываю его:
- Поезжай в Пупышево! Все я сделал уже - на готовое, что ли, не можешь съездить? Подселишься к композитору в шестой номер и сразу же скажешь: что любишь тех, что при открытом окне любят спать, а ненавидишь тех, которые к японкам пристают. Запомнил? Или тебе записать?
- Запо-омнил! - Дзыня басит. Уехал он, а я все волновался, ведь перепутает все, наоборот скажет!
Так и есть! Появляется, без каких-либо нот.
- Перепутал! - говорит.- Все наоборот ему сказал! Эх, записать надо было - ты прав.
- Ну и что он сказал?
- Сказал, что никакого дела иметь не будет.
- Ну, все ясно с тобой. Иди отдыхай.
Ушел он - жена подходит.
- Звонил,- говорит,- Фуфлович Вовка. В гости просился.
- Так… А еще кто?
- А еще Приклонские.
- Так… А из еще более бессмысленных людей никто не звонил?
- Нет.
- Все ясно. Позвонишь Фуфловичу - скажешь, что мы с Приклонскими договорились уже. Приклонским позвонишь, что Вовка Фуфлович к нам в гости напросился. Они как в позапрошлом году подрались, так отказываются вместе находиться.
- А кто же из них придет? - растерянно жена спрашивает.
- Никто! - говорю.- Взаимно уничтожатся!
- Жалко! - печально вздохнула.- Я люблю, когда гости приходят!
Ушла она спать, а я все думал: что же теперь с нашей музыкой будет?
Лег приблизительно около полуночи спать - просыпаюсь под утро от дикого холода!
Гляжу, на диване композитор сидит.
- Извини,- говорит,- дверь у тебя не заперта оказалась. Я и окно открыл - ты же любишь!
Вышли мы в кухню с ним.
- Извини,- композитор говорит.- Приехал, не смог удержаться. Только ты меня один понимаешь!
Вот это здорово!
- …Напишешь что-нибудь сложное,- композитор продолжает,- сразу все в один голос: "Формальные ухищрения!" Что-нибудь новое - сразу: "Алхимия!" Простое что-нибудь - "Дешевая популярность!" Только тупость почему-то никого не пугает!
- Ну, что же,- говорю ему.- Чайку?
- А покрепче ничего нельзя?
- Можно! - говорю.- Только жену спроважу куда-нибудь.
Иду в спальню, бужу жену:
- Вставай и убирайся!
- В доме? - испуганно говорит.
- Нет. Из дома. Не видишь, что ли, композитор пришел, работать с ним будем над новой песней.
Собралась она, на работу ушла. А может, и осталась она - считалось, во всяком случае, что ее нет.
Поговорили мы с композитором обо всем. Выпили. Потом вдруг мне гениальная мысль в голову пришла.
- А может, и действительно,- говорю,- песню напишем?! Я вообще-то жене для отмазки сказал, что мы песню с тобой будем писать. А может, мы и действительно напишем ее?
- Ну давай,- кивнул композитор.- Только ведь рояля у тебя нет!
- А балалайка вот. Балалайка не годится?
Сели мы с ним - и за полчаса написали самую знаменитую нашу песню: "Поручите соловью - пусть он скажет: "Ай лав ю!""
- Здорово! - композитору говорю.- Сначала только чтобы жену увести сказали, что над новой песней будем работать, а потом и действительно написали ее. То есть сразу двух зайцев убили! Понимаешь?
Но он не понял.
Эту песню многие потом исполняли, но первым исполнителем ансамбль "Романтики" был. Сначала, когда я увидел их, слегка испугался. Что ж это за "Романтики", думаю, фактически уже зачесывают на голову бороду! Но потом оказалось - все нормально! Выйдет Питонцев к микрофону, затрясет переливчатой своей гитарой:
- Па-аручите са-лавью…
Весь зал хором уже подхватывает:
- …пусть он скажет: "Ай лав ю!"
Полное счастье!
Крутые ребята "Романтики" эти оказались. Первый раз потрясли они меня в одном Доме культуры: зашли на минутку за бархатную портьеру на окне - и тут же вышли все в пиджаках из этого бархата!
Конечно, какой-нибудь сноб надутый скажет: ""Романтики"? Фи!" Но кто знает его? А "Романтиков" знают все!
После каждого концерта буквально подруливают на машинах поклонники: директора магазинов, все такое… В общем, "торговцы пряностями", как я их называл. И везут в какой-нибудь загородный ресторан, где давно уже уплачено за все вперед, даже за битую посуду, или в баню какую-нибудь закрытого типа!
Особенно верными "Романтикам" поклонники с живорыбной базы оказались: везут после концерта к себе на базу - ловят рыбу в мутной воде, мечут икру! Портфели форели! Сига до фига!
Надо же, какая жизнь у "Романтиков" оказалась!
И чуть было все это не рухнуло.
Однажды мчусь я на встречу с ними, слышу вдруг: "Эй!"
Гляжу, друг мой Леха стоит. Вместе с ним работали, потом он, на что-то обидевшись, на ЗНИ перешел - Завод Неточных Изделий. Неважно вообще выглядит, надо сказать. Одет рубля так на четыре. Но гордый.
- Ну, как живешь? - многозначительно так спрашивает меня.
- Нормально! - говорю.- Жизнь удалась. Хата богата. Супруга упруга.
- А я понял,- говорит,- что все не важно это! Считаю, что другое главное в жизни!
И замолк. Что же, думаю, он назовет? Охрану среды? Положение на Востоке? Но он вместо этого вдруг говорит:
- Столько подлецов развелось вокруг - рук не хватает! Вот, думаю - пощечину этим запомнит любой подлец!
Вынимает из-за пазухи странное устройство, вроде мухобойки: к палочке приколочена старая подошва.
- Вот,- говорит.
Честно говоря, это меня потрясло!
- Да брось ты это, Леха! - говорю.- Давай лучше поехали со мной, отдохнем!
По дороге Леха мне говорит:
- А помнишь, у тебя ведь была мечта: поехать в глухую деревеньку, ребятишкам там математику преподавать, физику!
- Не было у меня такой мечты!
- Ну посмотри мне в глаза!
- Еще чего! - говорю.- Отказываюсь!
Приехали мы с ним на концерт, после концерта повезли нас живорыбщики на охоту. Все там схвачено уже было: утки, павлины. Вместо дроби стреляли черной икрой.
И только начался там нормальный разворот, слышу вдруг с ужасом: "Шлеп! Шлеп!" - Леха мухобойкой своей пощечины двум живорыбщикам дал.
- Леха! - кричу.- Ты что?!
С огромным трудом, с помощью шуток, прибауток и скороговорок отмазал его.
Вспомнил я, когда домой его вез: ведь давно уже клялся не иметь с ним никаких дел!
…Однажды уговорил он меня поехать с ним в туристский поход. Взяли две одноместные палатки, надувную лодку, забрались на дикий остров на Ладоге. Днем там ничего еще было, но ночью житья не было от холода и комаров. Леха каждую ночь вылезал, просил, чтоб я палатку его песком обкопал, чтобы щелей не оставалось для комаров. Днем намаешься как Бог, да еще ночью просыпаешься вдруг от голоса:
- Эй!.. Закопай меня!
Слегка устал я от такой жизни. Сел однажды вечером в лодку, на берег уплыл - там какая-то турбаза была. Никого не нашел там - все в походе были,- только увидел на скамеечке возле кухни молодую повариху.
- Привет! - обрадованно говорю.- Ты что делаешь-то? Работаешь?
- Не! - отвечает.- Я отдежурила уже!
- А чего не идешь никуда?
- А куда идти?
- А поплыли на остров ко мне?
- Не!
- Думаешь, приставать к тебе буду?
- Ага.
- Да нет. Невозможно это. Знаешь, как холодно там? В двух ватниках приходится спать!
Нормальный человек, послушав нашу беседу, подумал бы: странно он ее уговаривает!
Но именно такие доводы, я знал, только и действуют.
- А люди там,- канючила она.- Что скажут?
- Да нет там никого. Я один.
- Честно?
- Ей-богу, один!
Долго плыли мы с ней по темной, разбушевавшейся вдруг воде, в полной уже темноте приплыли на остров. С диким трудом, напялив на нее два ватника, уговорил я ее залезть в палатку - и тут появился Леха, с обычным своим ночным репертуаром:
- Эй! Закопай меня!
В ужасе выскочила она из палатки, увидела Леху и с криком "О-о-о!" умчалась куда-то в глубь острова. Всю ночь я ее проискал, утром только нашел на кочке посреди болота.
И поклялся я, когда обратно мы плыли: с Лехой больше никаких дел не иметь!
И вот надо же - снова появился, притулился ко мне. Жена моя почему-то с горячей симпатией к нему отнеслась.
Только приходил (а он теперь часто стал приходить) - усаживались друг против друга на кухне и начинали горячо обсуждать заведомую чушь!
Но это еще не все, что произошло.
Однажды - прихожу поздно вечером домой, вижу: сидит на кухне какой-то старичок.
- Кто это? - тихо жену спрашиваю.
- Не знаю! - плечами пожала.
- А кто же впустил его?
- Я.
- А зачем?
- А он приехал к родственникам, а их нет. Что уж я, не могу старичка пустить?!
Всегда так, с повышенной надменностью держится, когда чувствует, что совершила очередную глупость.
- Здесь сараюшка-а стаяла,- старичок повторяет.
Какая такая сараюшка, так и не добился я от него.
Ну ладно уж, положили его на нашу тахту, сами в кухне на раскладушке легли. Жена лежит в темноте, вздыхает. Потом говорит:
- …Сегодня над церковью у нас журавли весь день кружились, кричали. Наверно, вожака потеряли!
- Ну и что ты предлагаешь… К нам, что ли?!
Потом заснула она, а я долго лежал в темноте, руки кусал, чтобы не закричать!
Когда же это кончится, ее дурость?!
Потом заснул все-таки.
Просыпаюсь, иду посмотреть на старичка - и падаю. Старичка нет, и так же нет многого другого! Причем взято самое ценное - диссертацию мою так и не взял, хотя она на самом видном месте лежала!
- Вот это да! - почему-то чуть ли не обрадованно жена говорит.
- Ну, довольна? - говорю.- Кого в следующий раз пригласишь? Думаю, прямо уже убийцу надо - чего тянуть?
Обиделась, гордо отвернулась. Слезы потекли. Бедная!
И тут впервые у меня мысль появилась: а ведь погубит меня эта хвороба!