Вот на тропинке показался Леха. Видимо, он все-таки уговорил лису укусить его. Сначала он шел по тропинке абсолютно ровно - потом вдруг метнулся в курятник, раздался гвалт. Через минуту санитары повели и его. Он шел с гордо поднятой головой, пытаясь сдуть с верхней губы окровавленную пушинку.
- А ты говоришь - почему седеют рано! - скорбно произнес он, поравнявшись со мной.
Все уехали. А я пошел в степь. И вот вокруг уже не было ничего, только заросший травой колодец. Я заглянул туда - отражение закачалось глубоко внизу.
- Господи! Что же за жизнь такая?! - крикнул я.
- …Все будет нормально! - послышалось оттуда.
В городе Ю.
- А все с того началось, что я Генку Хухреца встретил.- Леха пересел на свободное место на моей полке и, горячо дыша, начал исповедь.- До того, ты знаешь, я всего лишь сменным мастером был, газгольдеры, то-се, и вдруг Геха мне говорит: "Хочешь мюзик-холлом командовать? Какие девочки там - видал?" Говорю: "Только на афишах!" Ржет: "Увидишь вблизи!" А все со школы еще началось: там Геха, по правде говоря, слабовато тянул, никто не водился с ним, один я. И вот результат! "Только усеки,- говорит.- За кордон с ними поедешь - чтобы ни-ни! С этим строго у нас! Но зато - как приедете в какую-нибудь Рязань!.. Любую в номер! Они девочки вышколенные, команды понимают!"
- Это ты говоришь или Геха? - слегка запутавшись и смутившись, пробормотал я, пытаясь увести разговор в сторону, запутать его в филологических тонкостях.
- Он. И я это тебе говорю! Приезжаешь в какую-нибудь Рязань…
- Почему именно в Рязань-то?
- Ну - в Рязань, в Казань…- миролюбиво проговорил Леха.
- А… ясно. И почему ж ты не с ними сейчас?
- Сорвался я! - скорбно воскликнул он.
- В Рязани? - изумился я.
- При чем здесь Рязань? Как в Рязани можно сорваться? В этом гадском Париже все произошло!
- В гадском?
- Ну, а в каком же, по-твоему, еще?! - уязвленно воскликнул он.- Разве ж это город? Бедлам! Легко там, думаешь, коллективом руководить?
- А… тяжело?
- Дурочку изображаешь, да? Днем вместо репетиций по улицам шастают, после спектакля для близиру в гостиницу зайдут и на всю ночь - опять! У меня нервы тоже, понимаешь, не железные - пробегал четыре ночи в квартале Сант-Дени, гадостей всяких насмотрелся, наших никого не нашел - и под утро уже пятой, кажется, ночи, часа в четыре, к одной нашей артисточке в номер зашел - проверить, работает ли у нее отопление. И ведь точно знал - с жонглером нашим живет, а тут фу-ты ну-ты - на дыбы!
- А как - на дыбы?
- Сковородкой жахнула меня!
- Сковородкой?.. А откуда у них в номере сковородки?
- Ты что, с крыши свалился, что ли? - перекривился он.- Известно ведь: хоть и запрещено, а они все равно жратву в номере готовят, чтоб валюту не тратить! Примуса, керосинки - как в коммуналке какой-нибудь! Суп в бидэ кипятильником варят!
- И… что? - по возможности нейтрально спросил я.
- И все! - Леха тяжело вздохнул.- С той сковороды и начался в моей голове какой-то сдвиг! Тут же, этой артистке ни слова не сказав, пошел в номер к себе, вынул из наволочки всю валюту - всей группы, я имею в виду, и рванул в казино (неизвестно еще, откуда я дорогу туда знал!). Не сворачивая, пришел, сел в рулетку играть и с ходу выиграл пятьсот тысяч - не иначе, как специально мне подстроили это! В общем, когда дождливым утром выходили все на авеню Мак-Магон, чтобы в автобусы садиться, на репетицию ехать, вдруг громкие звуки джаза раздались, и с площади Этуаль процессия появилась… Впереди джаз шел… из одного кабака… за ним девушки с Пляс Пигаль маршировали, а за ними,- Леха стыдливо потупился,- четыре нубийца меня на паланкине несли… я в пуховом халате, скрестив ноги, сидел и в чалме! - Леха прерывисто вздохнул.
- Ясно…- сказал я.- И после этого, значит, тебя сюда?
- Да нет, не сразу сюда,- после долгой паузы проговорил Леха.- После этого я еще симфоническим оркестром руководил. Не то, конечно! - с болью выкрикнул он.- И в самолете на Нью-Йорк с гобоистом подрался одним. В океан хотел выкинуть его! - Леха всхлипнул.- И все после той проклятой сковороды - то и дело заскоки случаются у меня! А артистке той - хоть бы что, в Москве уже работает, говорят! - он снова всхлипнул.
"Да-а-а… зря я связал с этим затейником свою судьбу! - в который уже раз подумал я.- Вряд ли получится из этого что-то хорошее. Но так надоела неопределенность, скитания по редакциям, халтура на телевидении, так хотелось чего-то твердого и определенного!"
- А что тебе… Геха обещал? - уже не в первый раз стыдливо поинтересовался я.
- Да уж крупное что-нибудь, не боись! - с ходу приободрившись, ответил Леха.- Раз уж Геха за главного тут - без работы, не боись, не останусь! А где я - там уж и ты! Старый кореш, что ни говори!
Да, действительно, дружим мы с Лехой давно, вместе учились еще в институте… как скромно мы когда-то начинали - и как нескромно заканчиваем!
- Для начала обещал управляющим театрами меня назначить! - веско проговорил он.
- Но ведь в Ю., насколько я знаю, один театр,- засомневался я. - Может - директором театра тебя?
В лице его неожиданно появилась надменность.
- Я, кажется, ясно сказал - управляющий театрами! Ради одного театра, мелочевки такой, я бы не поехал сюда - не тот случай!
- А где тебе остальные театры возьмут? Построят, что ли? - Я все не мог поверить в осмысленность поездки.
- Это пусть тебя не колышет! - высокомерно ответил он.- А уж только заступлю, на первое свободное место - тебя. А не будет - так освободим! Как-никак - опыт руководства есть!
Я хотел было спросить, имеет он в виду случай со сковородой или что-то еще, но вовремя удержался: все-таки теперь я зависел от него, а шуток, насколько мне известно, он не любил.
- Ну ладно… спать давай… утро вечера мудренее! - зевнул он.
- Мудрёнее! - усмехнулся я.
- Ну, ладно. Это твое дело - словами играть! - снисходительно проговорил он и начал раздеваться.
Спал он бурно, метался, хрипло требовал ландышей. С трудом удалось разбудить его за полчаса до вокзала - он дышал прерывисто, по лицу его текли слезы.
- Видел поленницу до неба, старик! - взволнованно проговорил он.- К большой судьбе!
Я хотел осторожно сказать, что поленница - сооружение шаткое, но промолчал. Поезд, притормаживая, стал крупно дрожать, наши щеки затряслись.
Судорожно зевая, размазывая слезы, мы вошли в освещенный голубым призрачным светом вокзал. Прилечь или даже присесть в этом зале, напоминающем диораму Бородинской битвы, было негде… почему такому количеству народа необходимо было находиться на вокзале в четыре утра - было неясно!
Правда, какой-то старичок, оказавшийся рядом, сразу же стал услужливо объяснять мне, что по прихоти купца Харитонова вокзал выстроен в пятидесяти верстах от города, на горе, а с транспортом в городе нынче туго - поэтому все, приехавшие ночью, сидят здесь. Не знаю, чего ждал от меня услужливый старичок,- я сказал ему "спасибо" и пошел дальше. Леха вышел на холод, во тьму, и вернулся торжествуя.
- Ну, ты! Надолго тут расположился? Машина ждет!
"Вот это да! - ликуя, подумал я.- Не зря, действительно, я приехал в этот город!"
Правда, в гостинице оказался абонирован двухместный номер, не два отдельных, как Леха предполагал,- это как-то сразу надломило его, он начал зевать.
- Ладно… поспим малехо,- злобно проговорил он и начал раздеваться.
- Слушай,- не удержался я.- А почему ты все время в ушанке спишь? Ну, в поезде - более-менее понятно еще, мороз был, а здесь-то зачем?
Он оглянулся по сторонам, глаза его блеснули безумным огнем.
- А потому,- прошептал он.- Что в шапке у меня… шестьдесят пять тысяч зашито… заработанных честным, беспробудным трудом! - добавил он.
Я хотел спросить, считает ли он честной работой свои подвиги в Париже, но промолчал.
Поспать так и не удалось. Тут же зазвонил телефон, Леха схватил трубку.
- Геха, ты? - Он радостно захохотал. Дальше он слушал, только крякая и кивая, надуваясь восторгом все больше.- Ну, есть! Ну, все! - проговорил он и повесил трубку.- Управляющий всей культурой, старик! - радостно проговорил он и погляделся в зеркало.
- Поздравляю от души! - сказал я. "А есть тут культура?" - хотел спросить я, но не спросил.
Тут же раздался еще звонок - от каждой фразы второго разговора распирало его еще сильней.
- Тэк… тэк…- только приговаривал он.- Тэк! - Он повесил трубку.- Женщина, старик! - ликующе воскликнул он.- Говорит, полюбила с первого взгляда! Вот так! - Он бросил горделивый взгляд в зеркало.
"А когда ж был этот первый взгляд?" - хотел спросить я, но не спросил.
- Все! Уходи! - Он зашагал по крохотному номеру.- Сейчас во всех церквах заутрени идут - дуй туда!
Я хотел спросить - что, церквами он тоже заведует? - но не спросил.
Я вышел во тьму и мороз. Из темноты на меня волнами шла какая-то энергия. Приглядевшись, я увидел толпы людей, пересыпавшиеся с угла на угол,- но автобусы с прижатыми дверями проходили не останавливаясь.
Я решил пойти пешком. Спешить мне было абсолютно некуда. Дело в том, что в городе Ю. я родился и не был тут уже тридцать лет. Светало. Город производил нехорошее впечатление. Старые дома еще разрушались, новые дома разрушались уже. Чувствовалось, что десятилетиями никто не думал про город, потом недолгое время кто-то думал, воздвигал какой-то дом, характерный для той эпохи, и снова шли десятилетия запустения. Нехорошо для города оказаться не в моде, в стороне от всяческих фестивалей, когда на город наводится свежий - пусть даже и поверхностный - блеск. Здесь этого не было и следа.
"Хорошо, что я отсюда уехал! - мелькнуло ликование.- Но ведь вернулся же!" - придавила тяжелая мысль.
Собираясь сюда лет уже десять (правда, не думая, что навсегда), я с волнением думал, что не узнаю тех мест, где ездил в коляске. И вдруг я словно попал в сон, который периодически снился мне,- я снова оказался в том самом месте, которое помнил только во сне: те же деревянные двухэтажные дома, те же "дровяники" на краю оврага… Ничего не изменилось за тридцать лет! Тяжелый, темный сон про мое детство в чахлом квартале оказался не таким уж далеким - действительность не отличалась от него!
Еще одно обстоятельство - правда, не такое важное - тревожило меня. Ни в поезде, ни в гостинице я не успел зайти в туалет… осквернить родные места я, конечно, не мог… Я схватил такси и помчался в центр - но там все интересующие меня учреждения оказались закрыты - правда, по веским, уважительным причинам: в одном туалете проходила политинформация, в другом - профсоюзное собрание, в третьем - персональное дело. Казалось бы, надо радоваться столь бурной общественной жизни - но что-то удерживало меня.
Номер был закрыт изнутри, а на дверях туалета в коридоре висела малооригинальная табличка: "Закрыто по техническим причинам". Как насыщенно, интересно здесь живут!
- Закрыто по техническим причинам! - горделиво проговорил администратор, сверкая очками.
- Ну, понятно,- пробормотал я.
- Кстати,- продолжил он (что же тут может быть "кстати", подумал я),- вашего друга (он сумел произнести эти слова с презрением и в мой адрес, и в его) дожидается тут какой-то товарищ (снова презрение), однако на стук и телефонные звонки ваш приятель не реагирует. Может быть, он вас устроит? - еще более пренебрежительно кивнул на меня администратор, обращаясь к гостю.
Со скамеечки поднялся мешковатый, бородатый мужик.
- Синякова,- ткнув мне руку, пробормотал он.- Главный режиссер театра драмы и комедии.
- Очень приятно,- пробормотал я. Не скрою, меня изумило, что он назвался женской фамилией. Я подумал, что ослышался, но после оказалось, что нет.
- Разумеется,- заговорил администратор, подходя с ключом,- у нас имеется возможность открыть номер своими средствами, но - раз уж вы пришли…
- Разумеется… извините… подождите здесь! - Я взял у администратора ключ, открыл, просунулся в узкую щель… мало ли что там?
В номере было пусто, на постели были видны следы борьбы… за занавеской - я задрожал - темнел какой-то силуэт.
- Эй… кто там? - выговорил я.
- Это ты, что ли? - прохрипел голос, и высунулась Лехина башка.
- Ну, ты даешь! - с облегчением опускаясь в кресло, проговорил я.- Чего прячешься-то, выходи!
- Не могу! - заикаясь, проговорил он.- Я голый! Эта - дождалась, пока я впал в забытье, и всю одежду увела, даже белье! Неужто Геха ее подослал? Ну, друг! Хорошо, что хоть шапка цела! - Он внезапно захихикал.- Откуда ей знать, что в такой лабуде такие деньги! Умен! - Леха погладил себя по шапке.- Отцепи меня - не могу больше! - свободолюбиво воскликнул Леха.
Я отцепил. Кутаясь в занавеску, как Цезарь в тогу, Леха пошел по номеру.
- Жалко, шмоток больше не захватил! - воскликнул Леха.
- Там тебя главный режиссер театра ждет,- проговорил я.
- Мужик, баба? - испуганно вскрикнул Леха. На всякий случай я уклонился от ответа.
- Сейчас позову.
- Зови! - произнес Леха, перекидывая лишнюю материю через плечо.
Появился режиссер. Набычившись, он смотрел на Леху. Тот, надо сказать, держался неплохо. Можно было подумать, что последняя мода диктует именно такой стиль: тога и ушанка.
- Слушаю вас! - величественно проговорил Леха.
- Синякова,- пробормотал тот.
- Машина, надеюсь, у подъезда? - поинтересовался Леха.
Синякова кивнул. Перекинув конец материи через себя, Леха двинулся из номера - мы последовали за ним.
В машине я спросил режиссера, не японец ли он. Он ответил, что нет. Просто, когда его назначили главным, он решил вместо своей неблагозвучной взять фамилию жены, и написал соответствующее заявление в соответствующие инстанции. Когда он получил паспорт, там было написано: Синякова. "Но ведь вы просили фамилию жены?" - сказали ему. С тех пор он вынужден ходить с этой фамилией. Случай, в общем-то, обычный, но чем-то он растрогал меня.
В театре Леха держался отменно. Прямо с порога завел речь, что всякий истинно интеллигентный человек должен ходить в помещении в ушанке. Всюду замелькали ушанки. Народ тут оказался сообразительный. На площадке второго этажа попался и скромно поклонился молодой человек в шапке с накрепко завязанными ушами. Леха благосклонно подозвал его к себе, расспросил, кто он такой, к чему стремится. Тот скромно отвечал, что фамилия его Ясномордцев, он уже два года после института числится режиссером, но самостоятельной работы пока не получил (Синякова с ненавистью глянул на него).
- Талантливую молодежь надо выдвигать! - строго глянув на главного, проговорил Леха. Синякова молча поклонился. Мы последовали далее.- Кстати - ваш новый заведующий литературной частью! - вдруг вспомнив обо мне, проговорил Леха. Синякова с ненавистью глянул на меня и поклонился также молча.
Когда мы, оглядев буфет, снова спустились в холл, над гардеробом уже появилась молодецкая надпись: "Головных уборов гардероб не принимает!"
- Я думаю, мы сработаемся! - благожелательно глянув на главного, произнес Алексей.
Где все взяли столько ушанок - было неясно, видно, разорили какой-то спектакль о войне. Я, единственный вне шапки, выглядел нонсенсом, но моя близость к Лехе оберегала меня. Синякова тоже надел ушанку, но из пижонистой замши, и уши принципиально не завязал, чтобы выглядеть независимо. Мы проследовали в ложу.
- "Отелло" - наш лучший спектакль! - наклонившись к Лехе, прокричал Синякова. Поскольку все были ушанках, приходилось кричать.
Мне, как новому заведующему литературной частью, было интересно, выйдет ли Отелло в ушанке, но Ясномордцев, назначенный сопостановщиком, нашел оригинальное и тактичное решение - Отелло, разминая пальцы, все время мял ушанку в руках. В минуты душевных потрясений он чуть ли не раздирал ушанку на части. Я, как верный уже царедворец, покосился на Леху: не покажется ли ему это крамолой? - но тот взирал на происходящее благосклонно, и я успокоился.
Перед самым удушением Отелло с треском порвал ушанку, оттуда вывалилась серая вата (режиссерская находка!). Леха, видимо, потрясенный, неподвижно смотрел на сцену, потом вдруг сорвал с себя ушанку и тоже разорвал ее пополам. Окаменев, Отелло стал смотреть в ложу - решив, видимо, что Леха отнял у него главную роль для себя. Сообразительный осветитель перевел луч с Отелло на Леху - но Леха, не обращая внимания ни на кого, в отличие от Отелло, весь белый, терзал свою шапку на куски. Клочки ваты он кидал в изумленный зал - но вот вата кончилась, и премьер, ссутулившись, удалился во тьму. Я нашел его в бархатном закутке. Постаревший лет на сто, он сидел в кресле, держа пустую шапкину кожуру.
- А… деньги где? - выговорил я.
Он, неподвижно глядя в точку, ничего не ответил. Видно, дама, похитившая его одежду, заодно произвела и трепанацию шапки.
- Ну - если это они устроили! - Леха, налившись вдруг ненавистью, рванулся на сцену.
- Ты что - сбрендил? - остановил я его.- Откуда они про содержимое твоей шапки могли знать?
- А почему же они тогда… тоже шапки надели?
Я пожал плечом.
- А эта… откуда могла знать? - обессиленно проговорил он.
- Интуиция… опыт,- предположил я.
Занавес на сцене медленно опустился, действие заглохло само собой, не в силах выдержать соперничества с реальными трагедиями реальной жизни.
Мы побрели из театра. Он нес ненужную уже шапку в ненужной (или нужной?) руке.
- Вот так вот проходит слава! - скорбно произнес он. Я, впрочем, не совсем понял, когда была слава, у кого и какая.
Все понуро шли за нами с шапками на головах - хотя шапки в данном случае, может, уместнее было бы снять? Леху, естественно, это раздражало, Лехе, естественно, мерещилось, что в шапках у них полно денег.
- А ну - геть отсюда! - рявкнул он. Лицедеи отстали.- Гехе звоню - пусть разбирается! - Он рванулся к телефонной будке.
Через четверть часа мы сидели в приемной Хухреца. Прежде я не видел его, поэтому, естественно, волновался. Я старался вспомнить, что слышал от Лехи. Конечно, не только тяжелое школьное детство объединяло их - кроме того, они служили вместе во флоте, а главное, оба занимались спортом, а именно спорт отбирает людей, жаждущих любым путем сделаться первыми.
Мы вошли.
- …А я ее за человека держал! - выслушав бессвязный рассказ Лехи, произнес Хухрец.- Дай, думаю, с корешом познакомлю, чтобы не скучал - а она, значит, за старое! - Хухрец потемнел лицом.- Ну что же, как говорится, будем карать! - Он нажал кнопку на одном из телефонов.- Машину к подъезду! - обронил он.
Поездка эта отпечаталась в моем мозгу крайне неотчетливо - события были настолько странными, что плохо укладывались в голове. Шофер на секунду притормозил перед чугунными воротами какой-то усадьбы - через мгновение ворота были распахнуты. Скрипя тормозами, резко сворачивая, мы мчались среди каких-то бледно-желтых флигелей.
"Какое-то ободранное заведение! - чувствуя себя уже причастным к красивой жизни, пренебрежительно думал я.- Могли бы и отремонтировать!"