Алексей обиделся на Командира, обида росла, крепла. Пока летели, пока выгружались, как-то сдерживал себя, потом наговорил несусветной чепухи… Какой дорогой ценой он заплатил за свои заблуждения! И вот только начинает сознавать, что в той жизни, которую он прежде вел, не было ничего, кроме медленной подготовки к сегодняшнему дню…
"Глупец, глупец, – продолжал ругать себя Алексей, – твоя работа – единственная из всех земных дел – находится вне планеты. Ты похож на чудака, который пытается взлететь на реактивном истребителе, не зная неба, его норова, характера. Ведь говорил же Саня: пробелы в наземной подготовке могут стоить космонавту жизни. И он прав, тысячу раз прав… Дима подтрунивал над тобой и призывал вытереть слюни – он тоже прав. Свалился и лежишь, рассуждаешь о бренности бытия… Ты должен подняться!.. Обязан!.. Тебе уже лучше… Совсем хорошо… Ты очень-очень хочешь подняться!.. Сейчас!.. Немедленно!.." – собрав всю волю, Леша перевернулся на живот, встал на четвереньки; руки дрожали, перед глазами вспыхнули отблески невидимого костра, горло сдавило; он подождал немного и, цепляясь за стены, начал выпрямляться.
Саня и Дима, приподнявшись на локтях, молча наблюдали за ним напряженными взглядами, готовые мгновенно перехватить падающего.
– Я сам… ребята… Самочувствие… нормальное… Остаточные явления… Легкая слабость… Устроим на закате… королевский пир… С водопоем… Как идейка?..
– Отличная идейка! – выдохнул Саня.
– А ты, Дим? – встав на ноги, Леша посмотрел в темноту.
– Я тебя хочу облобызать, – голос товарища звучал хрипло и тихо, словно сорванный. – Слушай. Твоему мужеству посвящается:
Не хочу неприкаянно плыть по теченью,
Жить хочу, как и прежде, –
взахлеб.
Этих звездных ночей золотое свеченье,
Этих дней небывалых галоп!
На плечах –
повседневности тяжкая глыба,
а слова мои
в небе парят!..
"По теченью плывет только дохлая рыба", –
Так в народе у нас говорят.
– Хорошо, – сказал Саня. – Но главное – к месту.
– Между прочим, ваш брат написал. Бывший авиатор, а теперь известный поэт Вячеслав Кузнецов… После посещения Звездного городка.
– Спасибо, Димыч, – горечь теснила Лешину грудь. – За ужином почитаешь еще что-нибудь?
– Наши познания в поэзии неограниченны.
– Болтун – находка для шпиона, – улыбнулся Саня. – Вставай.
– Даю справку. – Дима продолжал лежать. – Склонность к музам у меня наследственная. Моя мама – преподаватель русского языка и литературы. В средней школе. И большой любитель поэзии. Для шпионов это не находка, а западня. А вы, кстати, чьи дети?
– Мы из народа. – Саня, придерживаясь за стену, встал рядом с Лешей. – Из самой гущи.
– Ну, про тебя мы наслышаны с госпиталя. А вот у Леши, видно, предки – ба-льшие люди!
– Большие, – с гордостью подтвердил Леша. – Батя – механизатор. Комбайнер. Мама – доярка в совхозе.
– Ле… ша! – оживился Дима. – Ты же скоро станешь первым парнем на деревне! Космонавт из глубинки!
– В отряде почти все из глубинки.
– Интересно, – Дима сделался серьезным, но говорил по-прежнему с хрипотцой. – Интересно… Никогда не задумывался над этим: все казалось очевидным… Сергей Павлович Королев начинал в профтехшколе, Гагарин – в ФЗУ… И вдруг – звезды… Братцы, это понять нужно, прочувствовать!..
– Мы понимаем, – ответил Саня, кося внимательным взглядом в глубину норы, где лежал Дима. – Только наша страна может позволить любому деревенскому пареньку стать академиком, космонавтом, поэтом…
– И здорово, что работяги, летчики, пахари обживают космос. Ты только вдумайся!
– Ладно, – кивнул Саня, принимая какое-то решение. – У меня контридея. Предлагаю начать пир прямо сейчас, не вылезая на поверхность.
– Наполним бокалы, – согласился Леша, оценив обстановку. – Начинай, Димыч.
– Может, подождем.?
– Имеем право, – твердо сказал Саня. – Алексей поднялся, экипаж в полном составе.
– Ну, если так… – зашевелился Дима, поднося к губам флягу. – За твое возвращение в строй, Леша!
Он пил медленно, не спеша, казалось, пробуя воду на вкус. Саня и Леша, прислонившись сгорбленными спинами к стене, явственно, будто соединенные с другом незримой нитью, чувствовали, как Дима сделал первый глоток… второй… третий… Холодная жидкость размягчила твердую, сухую гортань, разлилась по телу, сердце радостно застучало, каждая клеточка обретала силы. Испытывая блаженство, Дима поднялся, молча передал бесценный сосуд Алексею; теперь они стояли плечом к плечу в своем тесном убежище и без всяких слов понимали друг друга, точно переплавленные пустыней, стали единым существом.
Глава пятая
ПРЕОДОЛЕНИЕ
Раскаленный шар Солнца коснулся бархана и медленно покатился вниз, все глубже и глубже зарываясь в песок; по мере погружения цвет светила плавно менялся, в ослепительно лимонном сиянии проступили красные полутона, диск сделался желтым, затем оранжевым, наконец темно-багровым. Тяжелое, низкое небо побледнело, стало высоким, прозрачным. Печальную монотонность пейзажа прорезали длинные, глубокие тени, легкий ветерок поплыл к алой полоске горизонта. Безмолвие песков вдруг преобразилось. Пустыня ожила.
Выбравшись из подземного грота, Саня с удивлением прислушался к незнакомым звукам, осмотрелся. Упрямо перебирая лапами, тащила по склону холма свой горбатый панцирь черепаха… Оставляя на песке пунктирный след, презрительная ко всему на свете, прошествовала куда-то фаланга… Кругом появлялись, исчезали, сталкивались, расходились какие-то неясные тени, в озаренном последними лучами пространстве что-то шуршало, тоненько попискивало, шелестело, и такая огромная, безграничная жажда жизни скрывалась за всем этим таинственным движением, что Саня, ощущая ее могучее живительное действие, обернулся к товарищам, которые уже несколько минут стояли рядом и также очарованно глядели по сторонам. Он хотел что-то сказать, что-то важное, значительное, но слова были не нужны, слова были бы фальшивы, и Саня, вздохнув, перевел взгляд на горизонт, где зарождались сиреневые сумерки.
– Надо же, – первым нарушил молчание Дима. – Я считал эти вечные пески чужой планетой. А, оказывается, она наша, родная. Самая настоящая Земля, – он пришел в полный восторг. – Земля, братцы! И температурка тут подходящая, градусов двадцать пять – двадцать семь… Ужин! Требую немедленно подать ужин! Я голоден, как тамбовский волк!
– Ты страшный хищник, – сказал Саня.
– Да! – зарычал Дима. – Хочу много мяса с луком. Телятину маренго, фазана в красном вине. Куропатку на вертеле…
– Будут, – улыбнулся Саня. – Только давайте еще немного посидим, посмотрим. Мне кажется, этот сказочный мир – награда за наши испытания. Чревоугодие все испортит.
– А,- не унимался голодный Димыч. – В тебе проснулись голоса далеких предков. Всматриваясь в пустыню, ты начинаешь понимать, что вон тот миленький варанчик или та симпатичная черепаха наделены экологическим сознанием, а мы, всемогущие, растеряли его в технологических битвах… Наблюдая в Африке за миграцией копытных животных, Гржимеки установили: гну и зебры испокон веков делают то, что современные скотоводы догадались ввести в практику только два десятилетия назад – животные все время пасутся на молодой, самой питательной траве, не стаптывая ее при этом под корень…
– Нет, – покачал головой Саня. – Я не думал сейчас об этом. Просто любовался закатом, пустыней. Но я понимаю тебя.
– Бескрайние пространства рождают великие мысли.
– Ну мысли самые тривиальные. Даже заученные, – возразил Саня. – На эту тему много говорят, пишут. Но знаешь, Димыч, по-настоящему я прочувствовал это лишь тут, в пустыне. Будто все вошло в меня вместе с болью. А выполз наружу, увидел испуганного варанчика и вспомнил Экзюпери. Он тоже однажды оказался в песках. И замечательно описал поведение лисицы-фенека. Ушастый зверек слизывал на рассвете с камней росу, а когда напивался – бежал в свою столовую. К маленьким кустикам, унизанным золотистыми улитками. И вот загадка природы: ни один кустик не объедал начисто. Словно понимал: если поленится обойти несколько километров, начнет лакомиться с первого кустика, за два-три приема на ветвях не останется ни одной улитки. А без улиток не станет и фенеков. Ушастик как бы заранее знал, где подстерегает опасность, и действовал очень мудро… Интересно, правда? Когда готовились к экзаменам на выживаемость, я перечитал десятка три разных книжек. У Кольера, прекрасного знатока природы, встретил любопытный эпизод: бобры – без всякой видимой причины – свалили могучие, затеняющие берег тополя. Точно косилкой прошлись. Действия животных Кольеру долго казались бессмысленными. И лишь через пять лет он понял: эта титаническая работа была частью грандиозного плана! Берега преобразились, появились буйные травы, кустарники, в заросли потянулись животные, птицы, насекомые. Возник новый, более сложный и богатый, а значит, более устойчивый биоценоз… Когда прочитал это, прямо подпрыгнул: бобры так преобразовали часть ландшафта, будто владели самыми новейшими экологическими знаниями!.. Стал разбираться. Оказалось, животным вполне присуща способность к планомерным, преднамеренным действиям. Планомерный образ действия существует уже в зародыше!
Дима после столь необычной для Командира речи не стал шутливо утверждать, как обычно, что Саня – настоящий Цицерон. Дима задумчиво смотрел на темно-вишневый серпик Солнца и будто заново открывал для себя ожившее, сбросившее груз тысячелетий пространство. Он знал: никогда не забыть ему этот день, доставивший столько жестоких страданий, тихий закат, легкое дуновение ветерка, прозрачно-родниковое небо, вечерние тени – незнакомое ощущение вечной нерасторжимости с планетой.
Леша, по-прежнему испытывая дурманящую слабость, в то же время с радостным просветлением все больше и больше укреплялся в мысли, что Санины слова как бы дополняли его собственные размышления, приоткрывали новую грань истины в процессе бесконечных преодолений – невидимое прежде делается видимым, неизвестное – постижимым, сами они становятся другими. "Другими? – удивленно переспросил он себя. – Какими другими? Хуже? Лучше? Надежнее?.. Нет, не то, не то… Природа не знает таких понятий, это все из области человеческой морали, нравственности… Просто, постигая смысл вещей, мы изменяемся, уходим в будущее…" – он окончательно запутался и взглянул на Саню.
Отчаянный небожитель отрешенно улыбнулся в ответ. Калейдоскоп случайных фактов, воспоминаний, историй складывался в его сознании в какую-то важную, давно тревожащую идею, Саня, казалось, без всякой логики извлекал из забвения, из невообразимой дали прошлого незначительные детали, фразы. И вдруг, словно прозрев, он ясно, отчетливо понял: Земля – космический корабль, да, огромный космический корабль, несущийся со своими пассажирами в просторах Вселенной. В корабле все необходимо и целесообразно, все неповторимо, начиная от журчания ручейка и кончая сменой времен года, все гармонично и совершенно. Несовершенны сами пассажиры. Человечество – на данном этапе развития – дисгармонично, грубо, бездумно уничтожает природу, частью которой является. Не познав самих себя, не открыв загадки собственного происхождения, не установив, есть ли жизнь на других планетах, плутая в потемках непознанных законов, бряцает смертоносным оружием, угрожает кораблю и всему живому на нем. Зло, как никогда, воинственно, оснащено ядовитыми газами, атомными, водородными, нейтронными бомбами, ракетами…
– У меня такое ощущение, ребята, – задумчиво сказал Саня, – будто повзрослел лет на двадцать. И мне уже под пятьдесят.
– Все мы стали чуточку старше, – согласился Дима.
– Но почему? Почему познание оплачивается такой ценой? – спросил Леша.
– Кто знает? Тут все. И работа. И ее требования к человеку. И переход количества в качество. И наше отношение к делу, к самим себе. И пустыня. И этот закат, – вздохнул Дима. – Я тоже чувствую себя значительно старше своих тридцати двух. Вы-то по сравнению со мной – мальчишки.
– Ладно, старики, – подвел черту Командир. – Пора ужинать и думать о ночлеге.
– О ночлеге? – растерянно протянул Дима. – У меня совсем из головы вылетело.
– Наверное, придется спать в корабле.
– В корабле?
– Ты можешь предложить что-нибудь лучше?
– Нет, но… В наших спортивных костюмчиках…
– Было испытание жарой, теперь предстоит испытание холодом, – неопределенно произнес Саня.
– Можно попробовать натянуть скафандры.
– Аккумуляторов на ночь не хватит.
– Да, в скафандрах без вентиляции задохнешься.
– Это я виноват, – сказал Леша. – Было бы полотнище…
– А, – усмехнулся Дима, – шатер превратили бы в гамак, приняли меры против "ползучих"… Сказка!
– Ничего. – Не глядя на товарищей, Саня взял курс к вершине бархана. – Прорвемся.
– У нас слишком долго все хорошо складывалось, – вздохнул Леша. – Очень хорошо.
– Будет еще лучше, – обернулся Саня. – Как аппетит?
– Волчий… по Димычу.
– Прелестно, – засмеялся Саня, извлекая из памяти ознакомительную лекцию по национальной и зарубежной кухне, которую им читали в Центре. – Отдавая дань уважения этой священной земле, а также учитывая традиционное гостеприимство местных жителей, с которыми нам предстоит познакомиться после полета, предлагаю остановиться на казахской кухне. Характерной особенностью казахской кухни является широкое использование мяса, молока, мучных продуктов. Несомненно, вы оцените айран – кислое молоко, разбавленное водой. Или кумыс – особым способом заквашенное кобылье молоко. Или шубат из верблюжьего молока. Предлагаю в качестве прохладительных и целебных напитков. От всех ран и недугов, как говорит моя Наташка… На первое рекомендую бешбармак с крепким бульоном. Замечательным блюдом из мяса будут палау казахский, бастурма по-казахски, но лучше – манты с бараниной… Выбор холодных закусок неограничен: печенка с салом, турли еттер, кабырга с гарниром…
– Остановись, – застонал Дима, игнорировавший в свое время "кулинарную" лекцию. – Глаза разбегаются. Слюнки текут.
– Нет, – поднявшись на вершину бархана, Саня уселся, скрестив ноги, перед НАЗом. – Когда к нам приезжали из кулинарного техникума и вдохновенно, с любовью рассказывали о многонациональной кухне огромной Советской страны, ты нахально читал под столом "И дольше века длится день". И никого, кроме Айтматова, не слышал. Стыдно… Я продолжаю…
– Да зачем нам, космонавтам, кулинарная информация? Остановись! – взмолился Дима.
– Ты есть хочешь?
– О-чень!
– Представь: мы первый день в невесомости. Что бы ты выбрал на обед?
– Какая разница? Доставай скорее мясо!
– А разница, Димыч, та, что в невесомости нужно есть больше кислого. И самые вкусные блюда кажутся недосоленными – кальций вымывается из организма. Если ты, как тамбовский волк, не будешь восполнять естественные потери, а перейдешь на одно мясо, твой скелет со временем станет очень хрупким. На участке приземления кости не выдержат перегрузок и начнут ломаться, точно спички. Ты станешь инвалидом, Дима. Ты хочешь стать инвалидом?
– Черт возьми, – непритворно охнул товарищ. – Это… это… явный пробел в моем образовании. Один ноль в пользу экипажа. Признаю: кулинария есть величайшее достижение человеческого гения.
– То-то, – улыбнулся Саня, раскладывая на контейнере НАЗа герметичные тубы с пищей. – А ты думал, я зря намекал на фазана в красном вине? Не-ет, таким образом я ликвидировал дремучую неграмотность некоторых вполне грамотных товарищей.
– Кстати, где же фазан? – осведомился Леша, подсаживаясь к импровизированному столу. – Где бастурма по-казахски, манты с бараниной?
– Не трави душу, – вздохнул Саня. – Ты же отлично знаешь аварийное меню: сублимированный творог, галеты, кекс, шоколад, вода. От шоколада меня воротит, разыграем на морского.
– А ты в аптечке смотрел?
– Где?
– В аптечке, – невозмутимо повторил Леша. – Посмотри. Может, учитывая наше бедственное положение, чего-нибудь добавили сверх нормы. Или по ошибке положили.
Саня, придерживая пакетики с галетами и кексом, нехотя расстегнул молнию НАЗа и запустил руку в контейнер. Лицо его неожиданно преобразилось.
– Контрабандисты, – засмеялся он, извлекая яркие металлические баночки и тубы. – Даже не предупредили.
– Ты же не сказал, что заменил в НАЗе бачок с водой на фляги.
– Фляги в пустыне удобнее. Стал бы ты таскать по жаре двадцатикилограммовый бидон?
– О-о! – пришел в восторг Дима, впиваясь глазами в красочные этикетки. – Что это?
– Пустяки, – смутился Леша. – Настоящая французская кухня. Паста из крабов, лангусты по-бретонски, рагу из зайца по-эльзасски, паштет с зеленым перцем. Основное назначение данных блюд, помимо снабжения организма пластическими и энергетическими материалами, состоит в создании у экипажа положительного эмоционального настроя. Калорийность – три тысячи усвояемых калорий… Не стесняйтесь, приступайте.
– Да откуда все это? – Дима растерянно вертел в руках баночку с лангустами по-бретонски, точно она свалилась к нему с Луны.
– Ах, это? – Леша достал из бокового кармана контейнера консервный нож. – Это презент от Патрика Бодри и Жан-Лу Кретьена, наших французских коллег. Жан-Лу очень нравились песни Окуджавы, я помогал разучивать… Перед отъездом на родину французы мило простились с друзьями из Звездного.
– И ты молчал!
– Всему свой миг, свой час, своя пора. Хранил до лучших времен. Сейчас пора попробовать.
– Ну, Алексей, ну, Алексей… – умиротворенно повторял Дима, открывая баночки и подавая товарищам. – Ну, конспиратор…
– Приятно ощущать плоды международного сотрудничества даже в малом, – улыбнулся Саня, с удовольствием пробуя рагу из зайца. – Очень вкусно. Кстати, Леша, – будто мимоходом спросил он, – как ты себя чувствуешь? Только честно, не темни.
– Вполне.
– На все сто?
– Нет, конечно… Легкая слабость, слегка побаливает голова. А так – почти акклиматизировался.
– Снимаю все свои прежние возражения и замечания. – Дима занялся лангустами. – Делаю официальное заявление: хорошо сидим, мужики. Замечательно.
– Хорошо, – подтвердил Саня. – Хотя за нарушение режима питания нам обязательно намылят шею.
– Скептическая струя на королевском банкете неуместна, Командир. Попробуй это блюдо. Сказка. Волшебство. Магия!
– Думаю, все будет в порядке, – сказал Леша. – У нас железная позиция: самум разрушил лагерь, лишил крова – раз; жара, строительство укрытия доконали окончательно – два. Применительно к местным условиям и по ситуации требовались положительные эмоции, какие в изобилии дает французская кухня. Логично?
– Неотразимо, – согласился Дима. – А главное, жизненно. И слезу вышибает. Предлагаю тост за наших французских друзей! За Патрика Бодри и Жан-Лу Кретьена!
– Черти вы, – проворчал для порядка Саня, доставая флягу с водой. – Проходимцы. Но мне нравятся лангусты. Их вкус удивительно сочетается с ландшафтом.
– Рекомендую паштет с зеленым перцем, – Дима протянул баночку. – Возвращает чувство юмора. Всему командному составу, независимо от должностей и званий.