– Что это с тобой? Волки что ли гнались? – удивилась мама, пуская взбудораженного сына в дом.
– Нет! – горячо мотнув головой, возразил Иван. – Я был на реке. Слушай, там так здорово! Там так воет! А у нас воет, или не слышно? – спросил он и, скинув снежную куртку, пошёл к окну. Из распахнутой створки хлынул стон и холод. Иван несколько секунд внимал восхищённо и, побоявшись за цветы, прикрыл.
– А вот ещё один с вином! – тем временем крикнула из коридора мама.
– Привет! Вы чего это дверь не запираете? – послышался Костин голос. – Видали, что творится? Я к вам зимовать.
Иван вернулся бегом и увидел в дверях заметённого Костю. Только красные щёки сверкали.
В руке он держал бутылку – за горло, наподобие противотанковой гранаты, а затем перевернул её дном вверх и вручил Ольге Николаевне, как цветы.
Это было выдержанное французское вино, из тех, какими болел Андрей.
– Хорошо живёшь! – заметил Иван, взяв у мамы бутылку и разглядывая этикетку.
– Фолькер подарил, – сказал Костя, устремляясь на кухню, к теплу и хлебу. – Я от них. Я был грустный – он сходил куда-то. На – говорит… Да ты не волнуйся! У них там этого гуталина – ну просто завались! Там целый погреб у них, как положено. Мы сейчас глинтвейн сделаем.
– Мама, как ты считаешь, – строго спросил Иван, – ему можно пить? Он всё время что-нибудь хлещет. Он же маленький!
– Да ладно, – сказал Костя, – не занудствуйте. Я такое пробовал – вам и не снилось! Что мне ваши десять градусов.
В ящичке с ложками Костя поискал механический штопор и, найдя, выдернул пробку. Затем взял с полки гвоздику, корицу, сахар и, насыпав всего понемногу в турку, залил вином.
– И апельсин ещё туда, – велел он Ольге Николаевне.
Она послушно нашла апельсин.
– Ну, кто угадает, за что будем пить? – спросил Костя.
– За трёхдневный снегопад, – сказал Иван.
– К чёрту ваш снегопад! – отмёл Костя. – Мы будем пить за то, что у меня впервые в жизни есть мои собственные деньги. Это непередаваемое ощущение! Но главное, мы будем пить за мою шикарную должность. Всё – я уже не временно, а окончательно вместо Женьки!
– Значит, "вместо Женьки". Звучит неплохо, – заметил Иван. – Предыдущая его должность, мама, называлась "левая рука Фолькера".
– Только не надо снова разводить, как там Женя, и не стыдно ли мне, – предупредил Костя. – Я даже сразу отвечу. Плохо! Не стыдно!
Они развернули стол и сели так, чтобы было удобно наблюдать за обедом развитие снежной атаки. В какой-то миг Ивану подумалось, что в стихии этой, как в коконе, вынашивается зародыш всех грядущих погод. А почему бы нет? Десятки народных примет толкуют, как прочесть по одному дню целое лето. Раньше он и судьбу бы взялся прочесть по такому метельному дню. Но теперь – нет, ни к чему ему это.
Прошло время. Буран не утих, но острота первого впечатления стёрлась. Ольга Николаевна, утомлённая Костиной живостью, ушла к себе. Костя сидел, подавшись вперед, к "экрану", уперев локти в стол.
– Не знаю, как ты, – говорил он Ивану, – а я очень чувствую сокращения планеты. Они буквально стадионные! Под их ритм просто невозможно углубиться во что-нибудь медленное. Вот мы сидим в снегу – но мы и мчимся! Вроде бы человек дома, у него впереди сто вечеров, он мог бы прочитать всего Льва Николаевича, как люди раньше читали. Но теперь нет – планета не даст. Даже если ты отшельник, всё равно – тебя трясёт с ней в такт. Попробуй упрись – расшатает по всем осям!
Костя приоткрыл окно и высунул голову в снег.
– Знаешь, что мне кажется? – сказал он, оборачиваясь. – В современном мире давно уже нет никакого снега. Всё сухо. Сухие магистрали, пригодные для скоростной езды, и чёрная грязь бульваров. Снег – это прошлое. Снег был когда-то в России, как царизм. Но его давно уже свергли. А у тебя, как ни приди, он в подозрительном изобилии!
– Что ж тут подозрительного? – спросил Иван.
– А то, что это выглядит не как жизнь, а как театр! – воскликнул Костя. – Две снежных декорации – берег и кухня! Снегопады между диалогами! Я приношу сюжет к тебе на дом, чтоб задать хоть какой-то ритм, и всё без толку! У Фолькера дуэль на скалах – а у тебя чай с липовым мёдом. У Фолькера полёт на Марс – а у тебя с гречишным! И вот я живу в реальности, гоню по чёрному асфальту – и вдруг бац! – проваливаюсь в твой снег! Опять просыпаюсь, опять гоню – бац! – опять проваливаюсь! Согласно асфальту, я крут! Согласно снегу, мне давно уж надо бы молитву и пост! Как жить человеку в такой раздвоенности?
Иван удивлённо взглянул.
Вдруг тихонечко, затем сильнее, пронеслось по дому космическое ауканье. Костя бросился в коридор и вынул из кармана пальто мобильный.
– Фолькер! – орал он в трубку. – Меня? Ты это серьёзно? Готов! Ну конечно! А давай еще Машку возьмём? Тем более, раз у Женьки пересдача.
Иван встал прикрыть кухонную дверь, чтоб не слушать Костиных разговоров, но тут вошла мама.
– Шли бы вы в комнату! – сказала она. – А я что-нибудь испеку. Ты подумай – такой снег и ничего не испечь?
Ольга Николаевна взяла из буфета книжку рецептов и принялась выбирать.
– Давай сделаем "тирамиссу"! У нас есть сыр "маскарпоне"? – спрашивала она.
– Представь себе, нет! – смеясь, отвечал Иван.
– Так-так… – глядя в книгу, продолжала мама, – Ну, корица-то есть у нас? Значит, будут пряники. Убираем посуду – мне нужен стол!
Иван отнёс тарелки, отнёс бокалы, снял скатерть, вытер стол, но так и не смог истратить радость. Так бывало с ним – она находила на него от событий самых простых. Валит снег. Костя что-то вопит в телефон. Мама будет печь пряники. Обстоятельства эти Иван держал, как огромный свёрток с подарком, и не мог обхватить.
– Машк! – донеслось тем временем из коридора. – Хочешь сюрпрайз? Ты с нами летишь в Иркутск! Давай, собирайся!
Скоро взмыленный, как после кросса, Костя вернулся на кухню.
– Вот они – преимущества асфальтовой жизни! – крикнул он.
– Пойдём-ка, – сказал Иван, разворачивая его за плечи. – Пойдём в комнату. Ты какой-то взбудораженный. Приляг, отдохни!
– Я взбудораженный? – возмутился Костя. – Ты слыхал, что творится? Машка согласна со мной лететь!
В комнате он плюхнулся в кресло и помял ладонями голову.
– Что-то у меня здесь трещит и не укладывается! – произнёс он с удивлением. – Знаешь, как чемодан – не защёлкивается. Слишком много всего!
– Расскажи спокойно, – велел Иван.
– Да, – согласился Костя. – Значит, дела обстоят так. Моя мечта испеклась, её только надо вынуть, как пирожок. Знаешь, как в теннисе, – перелом игры, и тот, кто вёл, начинает сдавать гейм за геймом. На сегодняшний день у меня матч-бол. Осталась крохотная загвоздка. Я так понимаю, Маша ещё не всё знает. Вот если она нормально воспримет нашу с Женькой рокировку, то всё – победа за мной. И, в общем, это честно. С работой – потому что я на голову его талантливее. С Машкой – тоже. Кто мешал Женьке что-нибудь сделать для Машки? Он ведь знал, как ей хотелось завести этот сайт по рукоделью! Сделал он? Нет – сделал я. Я просил Фолькера, я с веб-дизайнером его общался, я потом сам Машкин материал распихивал по местам. Мне что, это просто было? Так что, мой недружеский поступок сполна искуплён трудом. И вот – летим в Иркутск, будем общаться – ну, то же, что и в Нижнем… Не ожидал я! – вдруг воскликнул он и, вскочив, подошёл к окну.
– Я думал, Женька будет биться. Если не за работу, так хоть за Машку. А он – ничего. Никакой реакции. Как будто, так и должно быть. Ну, разве что, загрустил слегка – не более того. Как ты думаешь, – спросил Костя, обернувшись, – может, он что-нибудь замышляет? Может, он вообще возьмёт и меня, так сказать… устранит?
– У тебя паранойя на почве перегрева, – без улыбки произнёс Иван.
– Да, ты уверен? Ты вообще в чём-нибудь уверен? Я – ни в чём! Фолькер – что это? Моя жажда Маши – что это? У меня нет трезвого взгляда!
– На этот случай человеку дан прекрасный инструмент – совесть.
– А-га, шикарный. Компас-невидимка! Где она? Что она мне советует? Показать тебе, что сейчас во мне? Вот! – Костя кивнул на рой снега за стеклом и резко, чуть не сбив с подоконника цветок, задёрнул хаотичное кружение шторами.
– Ты пока отдохни, – сказал Иван. – Поспи до ужина. Я тебя разбужу.
– Да, – затухая, произнёс Костя и вернулся в кресло. – Я устал. И главное, я начал бояться. Наверно, это от бесчестия. Бесчестный человек уязвим. А честный – никогда. Ведь так?
Иван кивнул.
– Слушай! Давай уедем к Бэлке! – вдруг взмолился Костя. – Визы есть. Хоть завтра купим билеты и полетим! У Бэлки там куча знакомых, устроим тебя куда-нибудь на работу. Я пойду учиться! Это выход для всех! Это сразу всем троим будет счастье!
– Да. Только я думаю, не может быть, чтобы так много прибыло – и нигде не убыло, – сказал Иван.
Костя хотел возразить ему множеством слов – у него в голове был товарный поезд сравнений, грузовые лайнеры метафор и притч – но сказал только "Ох!" – и прислонился щекой к спинке кресла.
Иван сходил в комнату и принёс ему подушку. "Ах, молодец, спасибо, спасибо!" – улыбнулся Костя. Скоро от вина и волнения он уснул.
"Что за человек! – думал Иван. – Сирота, который всюду дома, любое кресло ему родное, в каждой постели заснёт с благодарностью. Или наоборот, император, который всюду дома, любое кресло ему своё, в каждой постели заснёт по праву". Так шатко гуляла Костина юность между всеми дорогами, что Иван ничего не мог сказать о нём наверняка.
– Полюбуйся! – шепнул он заглянувшей в комнату маме. – Рухнул.
– А с виду такой многоопытный, – заметила Ольга Николаевна.
Испеклись душистые игрушки, затеянные в честь снегопада. С ними, оставив спящего Костю, Иван и мама ходили к бабушке с дедушкой на поздний чай. Возвращались, открывали окно, впуская внутрь край снежной занавеси, и отряхивали заваленный снегом термометр – потому что обоим хотелось узнать ночную температуру циклона.
Наконец, решили ложиться.
В гостиной, забравшись с ногами в кресло, спал трудный подросток. Иван закрыл форточку, чтобы Костю не продуло, и ушёл к себе.
В постели он честно тратил время, пытаясь решить, какой шаг будет для Кости правильным. По цепной реакции, другие насущные вопросы напомнили о себе – как помирить маму с отцом? Как сделать, чтобы бабушка с дедушкой жили вечно?
Уже на краю дрёмы Ивану в голову пришёл универсальный ответ на все вопросы. Он гласил: не надо никого ни к чему подталкивать. Следует самому так отладить свой жизненный ход, с такой добротой и благородством отнестись к явлениям жизни, что проблемы решатся сами собой.
Выходило, он и есть та волшебная палочка, дотронувшись которой, можно всё исправить! На этом Иван успокоился, отдал тревоги снегу, и видел необыкновенные сны в метель.
Второй день снегопада пришёлся на воскресенье. Подъезды занесло, дворники спрятались. Редкие невезунчики, которым в выходной приходилось рано вставать, с трудом пролагали себе дорогу по неубранным улицам. Иван смотрел из окна, как они вышагивают, и чувствовал обидное разочарование. Он вспомнил школьную надежду, что улицы занесёт совсем, по шейку, и неделю придётся жить не выходя, опустеет холодильник, у бабушки отыщутся какие-нибудь завалящие крупы. И вот нет же – невезунчики протоптали дорогу! Их тропы были похожи на русла ручьёв по которым, дымясь, текла позёмка.
За столом под открытой форточкой зябла мама, укутанная в платок. На платок летел снег. Она походила на продрогшую институтку времён, когда Москву топили дровами. Перед мамой лежал толстый учебник вязания.
– Я сначала свяжу дедушке? – спросила она. "Потом бабушке, потом тебе, потом себе", – уловил Иван цепочку маминых надежд и кивнул: конечно! Он подумал: мамой можно восхищаться уже за то, что она мёрзнет, но не хочет закрыть снежную форточку.
Взяв чашку с чаем, Иван сел рядом. Из окна ему было видно, как в пятиэтажке напротив женщина вышла на балкон и шваброй сбивает с вишневого дерева снег. Но это был ещё не весь сюжет – прямо под искусственным снегопадом, среди ветвей паренёк выгуливал сеттера.
– Может, сваришь нам кашу? – спросил Иван. – Бросим туда миндаль, позовём Олю с Максом. Посмотрим, кому в этом году будет счастье. Я даже не знаю – кому бы я хотел, чтобы досталось? Не могу выбрать.
– Эта примета не на счастье, а на женитьбу! – уточнила Ольга Николаевна, живо откладывая свою книжку. – Актуально для всех, кроме Макса! Молодец – варим обязательно!
– На женитьбу – это когда Рождество, – заупрямился Иван. – А у нас Трёхдневный снегопад, значит, пусть будет, как я сказал, – на счастье.
Ольга Николаевна не слушала его. Она полезла в шкафчик и выбрала самую нарядную кастрюлю.
Иван пошел к себе в комнату звонить, но вдруг передумал. Ему показалось неловко звать Олю по такому глупому поводу. К тому же, неизвестно, как она отреагирует, если ей не достанется "счастья".
Когда Иван вернулся на кухню, за столом уже сидел Костя и, подперев ладонью больную голову, рассуждал о причинах недомогания.
– У меня ещё очень юный организм, – объяснял он Ольге Николаевне, – я чувствую, как ему хочется размеренности, долгого сна, безалкогольных напитков. А что он получает вместо этого?
Тут Костя увидел Ивана и улыбнулся ему слабейшей улыбкой.
– Ну что Оля, придёт? – спросила Ольга Николаевна.
Иван помотал головой.
Тем временем Костя придвинул к себе вазочку с коричневым сахаром и принялся грызть один кусок за другим.
– И всё-таки, – спрашивал он, – вы действительно думаете, что такое сидение может что-то поправить? Жизни помочь, да? Вот этот чудный дух… не пойму чего – каши что ли? Вы всерьёз верите, что если мы так посидим, то и я стану человеком, и Маша меня полюбит всерьёз, и конфликт цивилизаций не состоится?
– Да, я верю! – сказал Иван. – Но я не поэтому здесь сижу. Я есть хочу. Мама, ты орех бросила?
– А в честь чего орех? – оживился Костя.
Ольга Николаевна взяла половник и принялась раскладывать кашу. Несмотря на торжественность жеста, в её пальцах было волнение.
– У меня! – покопав ложкой, крикнул Костя.
По разочарованию в глазах Ольги Николаевны Иван понял, как всерьёз его мама рассчитывала на волшебство. Надеялась, была готова начать новую, повёрнутую лицом к счастью, жизнь. Чудачка!
Костя выкопал из каши свой орешек и сполоснул под краном.
– Вот это, – объявил он, держа его двумя пальцами и возвращаясь за стол, – это будет моя удача! Гадать – так гадать! Я загадываю на него: хочу выйти из хаоса! Хочу навести порядок и выйти из хаоса с Машкой. Бог с ним, с Фолькером и всеми его проектами. Мне надо только Машку. Это решение. Это – твёрдо! Вот, и на этом я его съем! – сказав, он разжевал орешек и бодро запил его кофе.
– Смотри-ка, щёчки покраснели! – заметила Ольга Николаевна. И лишь только она завершила фразу, по дому пополз космический голос Костиного мобильного.
Костя вскочил и вмял трубку в ухо.
– Привет, привет! – заулыбался он. – Ну да, ещё здесь, я ж тебе говорил. Да какое "спасибо" – главное, чтоб нравилось! Да ты что! Серьёзно? А где ты? Так это уже совсем рядом!
– Иван! – заорал он, прикрывая ладонью трубку. – Видал, как орешек работает! Какой у тебя номер дома? Быстро! Она здесь – на такси от Женьки!
Иван, смеясь, назвал.
– Лечу! Машк! Я уже лечу во двор, вываливаюсь в одном ботинке! Секунду! Жди! Или стоп! Давай лучше ты к нам! – с телефоном у уха, Костя прошёл в гостиную, рванул шпингалет и вылетел на балкон. – Ты во двор заезжай! Ну да! А, вижу, вижу! Давай, прямо, видишь, подъезд, и дуй на пятый этаж! Я тебя жду у лифта!
Иван вздохнул. Он ещё помнил встречу с Машей на катере, как бесцеремонно она его "заложила" Фолькеру. – Мама, поздравляю тебя! – сказал он Ольге Николаевне. – Ты не соскучишься. – И вслед за Костей пошёл к дверям.
Они только успели шагнуть за порог, а Маша уже выходила из лифта. Пальто нараспашку, варежки в снежных комочках торчат из карманов, вязаная котомка наперевес. Её лицо было красно, мокро от снега, никакого хмельного кокетства Иван не заметил. Костя ринулся целоваться, но Маша сурово выставила ладони.
– Идите сюда и дверь закройте, чтоб мы никому не мешали, – велела она, обращаясь к Ивану. Её голос был звонкий, но неровный, оскальзывающийся.
– Я хочу сказать, – произнесла она, взявшись за лямку сумки, как за эфес. – Хочу сказать вам, как его другу и доверенному лицу: это такая сволочь! Я к нему хорошо относилась, он мне даже нравился – такой талантливый, чуткий! И знаете, что он сделал? Он придумал для меня сайт и вообще отвлекал меня всячески, а Женьку между делом просто смёл! Влез между родными братьями со своими стишками и вышиб конкурента.
Костя молчал, сунув руки в карманы, и вид имел независимый.
– Ладно, Фолькер с приветом – не видит ни черта, – продолжала Маша. – Но я-то! Костик, ты чего себе думал? Что я – переходящий кубок?
– Ну да, – бессмысленно улыбнулся Костя, – вроде того.
– Слушайте, может, вы это без меня обсудите? – сказал Иван и, зайдя в прихожую, вынес Косте пальто с шарфом. – До свидания! – произнёс он с чувством и собрался уйти, но не успел.
– Вы мне сделали очень плохо! – вдруг разрыдалась Маша. – Вы меня вырвали из гнезда! И мне уже нет хода назад! Я уже все вещи перевезла к Женьке на катер! Я уже бабушке всё сказала! А ты, Костя, амбициозный гад! Давай, катись в свой Иркутск! Расти по службе! – и Маша, споткнувшись о выбоину плитки, рванула по лестнице вниз.
– Ну что ты встал! – сказал Иван. – Давай, беги за ней!
– Я не могу, – тихо произнёс Костя. – У меня ноги отнялись.
– Ну как же отнялись – вот, стоишь же!
Костя сделал пару деревянных шагов, остановился, и вдруг, выстрелив с места, рванул за Машей.
– Стой! А пальто! – крикнул Иван, подождал несколько секунд, не вернётся ли его "крестник", и вызвал лифт. Когда он спустился, Кости уже не было во дворе. Пробираясь по великому снегу, Иван обогнул дом. "Наверно, поймали машину", – решил он и с пальто, перекинутым через локоть, вернулся домой. В лифте ему вспомнилось, как Герда умчала от финки без сапожек и варежек.
Тем временем Трёхдневный снегопад, не оправдав богатого названия, стал иссякать. Последний косой снежок залетал в форточку и шуршал по страницам маминой вязальной книги. Скоро шорох его был заслонён рабочим гулом улицы. Началась уборка снега. Иван смотрел из окна, как вдоль обочины тарахтят метёлки, и движутся самосвалы, гружёные снегом. Всё это – и самосвалы, и метёлки, и грязные кучи снега, как снятые после пира скатерти, – веселило взгляд, и ночь не была темна, потому что вечер оказался соединён с утром непрерывной работой уборочной техники.
Ночью, забыв о разнице во времени, Ивану позвонил Андрей. Сегодня он, наконец, получил документы на свою приморскую дачу и требовал, чтобы его друг прилетел и отпраздновал с ним покупку на месте.
– Очень жаль! – прямодушно сказал Иван. – А я всё-таки надеялся.
– Что я куплю землю в Подмосковье? – засмеялся Андрей. – Не жалей! Я думаю, здесь только и начнётся моя биография.
– Бог с тобой, делай, что знаешь, – смилостивился Иван. – Но можешь ты мне хотя бы объяснить? Ты городской человек, работающий, живёшь весело, любишь путешествовать. У тебя мизерный отпуск. Для чего тебе это нелепое приобретение?