– Господа генералы, – продолжал Козленко, – что это вы молчите? Ну, скажите, крякните: верно, я говорю, али ошибаюсь? Перед вами министр обороны, а не х… собачий. Каждый из нас несет ответственность за его драгоценную жизнь. Да если что…ваши головы полетят и ваши имена покроются позором на века.
– Правильно, правильно, Порфирий Мармеладович. Господина Полдурака надо прикрыть своими телами, али обмотать в… броню, да так шоб вражеская пуля даже его пятку не пошшекотала, – выдал генерал Дуб, напяливая на себя китель, с коего сыпалась пыль, как свидетельство того, что он не вылезал из окопов.
– Неча было сюда вообще приезжать, – выдал генерал – лейтенант Хвост без кителя и без майки. – Министру обороны следует подражать верховному главнокомандующему. Тот приезжает с какими-то бляшками, крестами, вручает награды и руки у него дрожат как у эпилептика, когда раздаются взрывы канонад за сто километров от того места, где этот спектакль происходит. А так он руководит из Киева.
Удовлетворенный такими успехами, Полдурак разрешил разойтись и даже дал согласие присутствовать на обеде, организованном в честь его прибытия на фронт.
– Будя, – сказал он. – Спасибо за заботу, век этого не забуду. Давайте завтра в десять утра на передовую.
Незадолго до трапезы все генералы облачились в форму, стали сверкать звездами, золотыми погонами, лампасами, кокардами и, конечно же, американскими улыбками. Полдурак еще не успел почувствовать себя в министерском кресле и проявлял неоправданную скромность. Генералы ему нравились. И то, как они вели себя по отношению к нему, приносило маленькую радость и удовлетворение, но он держался своего предшественника Галатея, который всего неделю тому уступил ему золотое кресло. А на то, что Киваль улыбался больше чем положено, не обращал внимания.
Сидя во главе стола, он произнес пустопорожнюю речь, но генералы все равно наградили его дружными аплодисментами.
Не окончив обед, но уже, будучи под мухой, некоторые генералы начали исчезать.
– Куда они уходят? – спросил Полдурак Киваля.
– На клубничку, на второй этаж. И нам не мешало бы, разогнать кровь. Как ты к этому относишься? Если согласен, не будем тянуть резину. Самых красивых девочек разберут эти старые пердуны и будут их слюнявить впустую. Ты еще молодой и сможешь выполнить свои обязанности, как никто из нас, – сказал Киваль, подмаргивая своему начальнику.
– Хорошо, пойдем, посмотрим.
Министр обороны Полдурак проснулся в одиннадцать утра следующего дня. Он хорошо выспался, был бодр и весел. Секс лучшее лекарство от бессонницы, особенно для тех людей, которые в новых условиях неважно засыпают, у которых неглубокий сон в течение ночи. В определенных условиях секс благотворно влияет на работу сердца и даже на психику.
Полдурак как бы помолодел, повеселел, и теперь ему казалось, что его командировка в зону АТО – это некое романтическое путешествие, а не погружение в огненную местность, где все горит и громыхает.
Кавалькада джипов растянулась на два километра и, не доезжая до передовой пяти километров, остановилась. Оглушающий грохот отрицательно подействовал на министра обороны. Он стал прятаться за спину своего зама Киваля.
– Ты более опытный, подскажи, что делать, как быть дальше?
– Позвони начальнику штаба Кузьмуку, он подскажет, – одаривая министра американской улыбой, ответил Киваль. – Адъютант Кишка, соедини нас с начальником штаба!
Дрожащими руками Полдурак обнял трубку, как вчерашнюю проститутку и стал вещать.
– Послушай, Кузьма! Тут оказывается, стреляют. Нет ли поблизости убежища? И…и охрана…что-то слабовата. Хоть сто солдат выдели, а то нас с Кивалем сепаратисты захватят в плен. Тогда я тебе яйца отрежу, такую твою мать.
– В каком квадрате вы находитесь, товарищ генерал?
– На карте ничего не обозначено. А почему не обозначено? Почему? Ты мне ответишь за это!
Бедный начальник штаба прибежал и объяснил: бомбоубежищ поблизости нет, надо двигаться на передовую ползком. Тележурналисты тут же включат камеры и все заснимут. Эти кадры облетят весь мир. Донецк вот-вот падет. И тогда вам Нобелевская премия на блюдечке с голубой каемочкой, товарищ маршал.
– Я не маршал, я солдат. Видишь, я в солдатской форме.
– Там, возможно, точнее, там должно быть согласно требованию ведения боя, наступления, укрытия…только ложитесь и ползком, ползком.
Полдурак лег на пузо, пополз, но вскоре устал и стал глядеть на Киваля, просить у него помощи.
Киваль приказал двум солдатам тащить его за руки до нужной позиции, а там – в окоп, но обязательно головой вниз, а ногами вверх.
Бронежилет, поступивший из Германии, выдержал, но разболелась голова.
– Мы начнем инспекцию в окопе, – сказал он начальнику штаба. – Посмотрим, что там. А почему так стреляют? Бетонную стену, что ли пробивают?
– Неприятель очень сильный. Сепаратисты выгнали людей из их собственных домов, а сами прячутся за бетонными стенами. Для разрушения жилых домов нужны мощные снаряды, тяжелые бомбы, оснащенные фосфорными зарядами, ракеты и танки. Фосфорные снаряды запрещены, но мы так, втихую, посылаем террористам в качестве подарка. Пущай горят. Может, сгорят не только их поганые тела, но и души, и тогда никто из них в будущем перед нами не возникнет.
Министр кивнул головой в знак согласия, хотя он, как министр обороны, не должен был кивать головой, это обязанность подчиненных.
– Что, если выйти, посмотреть, как это делается? – в виде полу приказа, полу предложения произнес министр.
– Разумно. Я первый, то есть я впереди, – вставая, произнес зам начальник штаба Головешка.
Когда два стратега высунули головы выше поверхности земли, зам начштаба Головешка определил, что стреляют уже и с той стороны, только гораздо левее.
– Эй вы, передайте наводчикам, что целятся они не туда. Вон где противник.
Гул еще больше усилился: теперь стреляли обе стороны. Снаряды с той стороны рвались прямо у блиндажей, наводчики погибали, а потом и техника начала гореть. Вскоре доблестные бандеровцы прекратили огонь: некому было стрелять.
Министр обороны приказал произвести разборку боя. Он предоставил слово начальнику штаба. Все генералы, прятавшиеся в подвалах, выползли как кроты, достали блокноты и, как положено, фиксировали достижения бойцов доблестной, но погибшей армии.
О том, что снаряды системы Град, а так же фосфорные снаряды летели в здания, где размещались дети, никто не упоминал по причине неведения. Это были детские дома, детские больницы, детские садики, начальные школы, детские площадки. Для уничтожения самого опасного населения – детей подключились и снайперы. Те матери, что под страхом смерти, отправлялись к русской границе, отстреливались наемными убийцами, гражданами Польши, Америки и других стран Западной Европы, но непременно с малышами. Ни один ребенок не должен был остаться в живых.
42
Посещение войск министром обороны вызвало бурю эмоций среди офицерского и рядового состава. Всем хотелось удивить его хоть чем-нибудь. Те немногие солдаты, что видели его в форме рядового бойца, держащего автомат в руках и якобы рвущегося в бой, стреляли просто в воздух, дабы создать впечатление кровавого сражения, а потом передавали о нем такое, чего на самом деле не было и не могло быть. Он оказывался настолько храбрым, что укладывал по сотне ополченцев в один заход. И в рукопашном бою участвовал, десять террористов насмерть уложил одним махом. И такая легенда при помощи телевидения облетела не только войска, но и всю Украину, обрастая все новыми и новыми историями, и обещала парад победы в Севастополе, а за Севастополем следовала Красная площадь в Москве.
При взятии Ждановки, где попали в плен несколько взводов ополченцев, бойцы "Правого сектора" попросили министра обороны посетить выжженные места доблестными войсками под командованием Яруша, и посмотреть гуманное отношение победителей к пленным и гражданским лицам на освобожденной от сепаратистов территории.
Министр обороны в такой же форме, но в бронежилете высокого качества, подаренном ему губернатором Коломойшей, явился лицезреть, как обходятся победители с побежденными.
Пленным ополченцам связали колючей проволокой руки за спиной, образовав круг, спиной друг к другу, разрешив снять маски, чтобы было видно, как доблестные солдаты расстреливают пленных в десяти шагах от обреченных на смерть защитников города.
Командир карателей Задочесалко Иван Юхимович, пританцовывая вокруг министра, объявил:
– Чичас будем обучать молодых бойцов стрельбе по живым мишеням. Ежели десять молодых бойцов не попадут в мишень, тебе, падло, будет дарована жизня. Живи, пока не попадешься нам в руки повторно. Пойнятна вам такая милость? Второй раз спрашиваю: пойнятна? Есть добровольцы? Нет, никто не хотит рисковать. Что ж! Бум сами. Сержант Печенка! Иди, выбери любого. Ослобони ему руки от колючей проволоки, озьми за шиворот, отмерь пятнадцать шагов и пущай молодые бойцы наших славных вооруженных сил упражняются.
Сержант Печенка из Волыни взял под козырек и направился к связанным ополченцам, ждавшим своей конечной участи. Взгляд Печенки пал на крепкого ополченца казака Ивана, давно небритого, спокойного. Он стал развязывать пленному руки. Как только его освободили, он поработал пальцами, оглядел карателя и стукнул его лбом по лбу так, что тот накрылся ногами. Задочесалко посмотрел на министра обороны, но тот молчал, как партизан, он не знал, что делать.
– Пановы, – сказал Задочесалко, обращаясь к карателям, – дайте ему прикладом в ребра. Пять ударов. Но шоб ни одного ребра не осталось целым. Должен раздаваться хруст, када этот теллорист будет поворачиваться.
Бандеровцы окружили смутьяна и стали бить его прикладами. На четвертом ударе Иван упал на колени со сломанными ребрами.
– Ведите его на лобное место, – приказал Задочесалко, гордо задрав голову.
Два карателя взяли его под руки, повели в сторону гаража, поставили к стенке.
– Пли! – дал команду Задочесалко.
Раздалось несколько выстрелов. Жертва смотрела в глаза карателям. Получив несколько ранений в грудь и в живот, Иван опустил голову как Иисус, распятый на кресте.
– Слава Украине, но не бандеровской, не фашистской, а вы будьте прокляты, фашисты, – произнес он из последних сил и свесил голову. И это были его последние слова в жизни.
– В висок ему, в висок! Два выстрела в висок, – не унимался Задочесалко.
Выстрелы раздались с трех сторон. Иван уткнулся носом в выжженную землю, несколько раз дернул плечом и затих.
– А таперь следующая сцена. Главнокомандующий озражать не будеть?
Полдурак стоял, как вкопанный, и ничего не говорил. Такую сцену он видел впервые. Надо закаляться, – решил он.
Подошли четыре карателя, освободили четырех пленных из круга, повязанных колючей проволокой друг к другу. Им надели мешки на голову.
– За измену родине, предательство нацийональных интересов, непочтение великому полководцу Вальцманенко и его батьке Степану Бандере, четыре человека из этого круга приговариваются к смертной казни путем отсечения головы. Отрезанные головы упаковать в мешок и отвезти в Днепропетровск губернатору Коломойше. Получить по десять тышш долларов за каждый отрезанный котелок и вернуться в строй.
Солдаты – бандеровцы с четверых сняли наручники, бросили под ноги колпаки, левой рукой со стороны плеч обняли жертву, запустив пальцы в ноздри, наклонив голову немного назад, и ножом по горлу, да так сильно, что голова отделилась от туловища и повисла на спине.
– Печенку, сердце и почки вырежьте, – приказал Задочесалко. – Продадим американцам.
– Пановы, и мы купим, – сказал один поляк – доброволец. – Сто тысяч доллар за все.
– Э, нет, американцы дадут больше. Ведро, надо чистое ведро, да прикрыть, чтоб мухи не садились. А трупы в ров и хоть немного присыпать землей.
Оставшиеся пленные, хорошо понимали, что им не миновать казни, возможно, более жестокой, чем была предыдущая, и терпели. Их раздели донага. Каждому на правой ягодице выжигали свастику раскаленным железом. Это была наиболее страшная пытка. Многие не выдерживали, бросались с кулаками на карателей, желая получить пулю в затылок, но Задочесалко с этим не спешил. Он вызывал две машины, либо два танка, привязывал одну руку жертвы к одному танку, а другую руку к другому танку и давал указания двигаться в противоположные стороны. Танкисты охотно делали такие маневры. Если человеку вырывало обе руки одновременно, его больше не трогали, если одну, то его привязывали за туловище к одной машине, а руку к другой, и таким образом вырывали вторую руку.
– Знаешь, что мне больше всего не понравилось, – сказал министр обороны карателю Задочесалко.
– Что, ваша милость?
– Да это, как его? Выжигание свастики.
– Почему, генерал-плутковник?
– Запах человеческого мяса. Оно не так пахнет, как, скажем, свинина, или телятина, или дикая свинья. Это что-то, что-то такое…так и хочется мизинец откусить и пососать, как самокрутку из махорки. Не выжигай больше свастику, Задопоцелуйко.
– Я…чесалко, а не поцелуйко…
– Молчать! А то прикажу тебе выжечь свастику…
– А ты попробуй, попробуй…пахан. Мы все бандеровцы, братья по крови, а ты кто есть? Отставить шпектакль. Вон гражданского населения сколько. А вы все хотите клубнички. Девочки после десяти лет годятся. Их на глазах у родителей ублажать, раздев донага. Мать тоже на глазах у дочки и у мужа, хучь мужья все на хронте. Сепаратисты.
Министр обороны, похоже, обиделся. Он надел белые перчатки и, не подав руки Задочесалко, сел на броневик и уехал в генеральский городок, где уже была пьянка генералитета и их подруг. А Задочесалко переместился на площадь. Там уже новый спектакль шел вовсю. Радикалист Ляшка-Букашка насиловал десятилетних мальчиков, а если кто брыкался, стегал по спинке веревкой, вымоченной в соляном растворе. Другие каратели допрашивали женщин:
– Ты выпекала пирожки для сепаратистов, или не выпекала? Задери юбку, покажи зад. Не желаешь? Эй, Воняко! Десять ударов этой бабе по голой спине! И ежели у нее есть дочка старше десяти, разрешаю использовать в качестве подстилки.
– Не надо трогать ребенка, умоляю вас, вот мой зад, делайте с ним, что хотите, только девочку не трогайте.
– Ладно, не бум трогать. Только позови ее, она должна видеть, как мать исполняет свой долг. Ну, как? Будешь подчиняться народной власти?
– Буду. Ленка, подойди. А Юрика оставь на месте.
– А я и Юрика хочу, – произнес командир отряда Ляшка-Букашка.
– Ленка, посмотри, что с мамой делают. Ты хочешь, чтобы и с тобой это происходило? – спросил Задочесалко.
– Что делает мама, то и я. А это не больно?
– Давай попку, посмотришь.
– А ты, Юрик тоже попку, – приказал Ляшка-Букашка.
43
Всякие слухи в высших эшелонах власти Украины распространяются с быстротой молнии, независимо от того – хорошие это слухи, возвеличивающие великого стратега и, унося его в заоблачные дали, либо, так себе, не важные слухи, типа того, как теща разоблачила зятя и сама же бросилась ему на шею.
Слух о том, что Верховная Рада собирается вызвать Яйценюха на ковер, где можно получить не только словесную оплеуху, но и несколько шишек на лысине, а то, не дай Боже, и лишиться должности, Яйценюх узнал уже через три минуты и засуетился. Тут же, как следствие нервной суетности, заработал мочевой пузырь, в животе забурчало, прямая кишка пришла в движение, словно он только что съел соленый огурец и запил его парным молоком. Что делать, куда бежать? И он пощупал нос, а нос повел его в нужник. Нос у Яйценюха был не только объемный, но и сообразительный, всегда выручал хозяина. Избавившись от всего ненужного, от всего лишнего в результате четкой работы организма, он вернулся в кабинет, полез в шкаф, где должен был висеть плащ и, схватив его, выбежал на улицу.
В кабинете невозможно поймать ни одну правильную мысль. Даже если голова будет размером с бочку: в кабинете постоянно раздаются звонки со всех областей. Звонят губернаторы, когда на совещаниях происходят драки, звонят начальники областных управлений, когда депутат пристрелил избирателя за ослушание, даже рядовые граждане пытаются отобрать у него минуту свободного времени. А это возмущает его больше всего. Эта демократия, черт бы ее подрал, в таком государстве как Украина равна хаосу, а с хаосом надо бороться, потому что сладить с хаосом никак невозможно.
Эта счастливая мысль возникла в его лысине уже в лифте, когда Яйценюх сопел от злости, спускаясь вниз. Она, то печалила, то радовала его кипящий мозг.
– Ну, вот, – сказал он себе, – стоит покинуть этот противный кабинет, как я уже начинаю мыслить. Трезво, глубоко, правдиво, в моей черепной коробке рождается мудрость, а эта мудрость выведет не только Украину из ямы, но и меня, Яйценюха, презрительно называемого в народе Яцеком. Я вообще не люблю яйца, не то чтобы их нюхать.
Выйдя из лифта, Яйценюх послал сигнал водителю, чтоб тот сел за руль и завел двигатель. Водитель под фамилией Подковырко – Подлизко удивился команде поданной шефом в необычное время, но покорился и сел за руль.
– Куда прикажете?
– Все равно, куда, лишь бы в тихое место, чтоб не гудело, не гремело, чтоб не слышно лозунгов, стрельбы и прочей нечисти, пусть даже во имя спасения вильной неньки Украины. Мне надо думать. В кабинете Совмина не думается. Там я не человек, а машина. Ты понимаешь, Подковырко-Подлизко? Понимаешь меня или нет? Есть ли в этом мире хоть один червяк, который бы понимал меня, премьера великой страны с умной лысой головой?
Он достал платок из кармана брюк и стал вытирать мокрые глаза. Поскольку это происходило с премьером довольно часто, Подковырко не придал этим крокодиловым слезам никакого значения. Он просто предложил:
– В таком случае поедем к вам домой. Это рядом с дворцом Януковича, разграбленного, правда. Ваш дворец не хуже дворца Януковича, а теперь, после содома, даже лучше. Тишина, птички поют, да бассейны сверкают.
– Нет, этот дом мне опротивел. Землю под его строительство я отобрал у одной старухи, правда, не совсем честно, она мне в ногах валялась, просила хоть тышчонку на овсяную кашу, а мне нужны были деньги на отделку, поэтому пришлось отказать, да еще носком сапога в беззубый рот дать. Теперь эта старуха Ксения мне по ночам снится с беззубым ртом и когтями. Как результат – ни сна нормального, ни мыслей в этом доме нет. Не предлагай мне уединение в этом доме больше, Подковырко−Подлизко.
– Тогда поехали на дачу.
– На какую?
– Ту, что за Днепром.
– Нет! Нет! И еще раз нет! Там на чердаке все время, что-то шуршит, скребет, даже голоса раздаются. Ты что, хочешь, чтоб я в больницу угодил?
– Тогда в Бровары…
– Ты хочешь стравить меня с тещей, матерью первой моей супруги. Да знаешь ли ты, что она всю жисть пыталась отравить своего бесценного зятя? Ну я там, бывало, от ее доченьки-грязнули иногда пытался посмотреть налево и даже, бывало, сигануть в…в, сам понимаешь, мужик, чай, а не баба.
– Тогда поедем в Крым. Там, на берегу моря, рядом с особняком Коломойши у вас трехэтажный дворец…
– Да, это было бы здорово. Но Крым оккупирован москалями. Как только мы освободим Донецк и Луганск, я сразу прикажу Полдураку двинуть наши доблестные войска на Крым. День, два и Крым наш.