- И он продает две картины в год, одну в какое-нибудь посольство или американскому туристу, вторую у него покупают из жалости на ежегодной выставке. Сама цена говорит о том, что эти картины ничего не стоят. В моем доме в Каннах висит парочка импрессионистов, их нельзя вывозить из Франции, агент платил на каждую по несколько тысяч фунтов. Вот это художники.
- Были, - уточнил Иштван.
- Тем лучше. Не понижают цены на рынке своими новыми картинами. Если бы твой протеже был мертв, возможно, стоило бы рискнуть и купить несколько полотен… Бой, - позвал он, - налей-ка нам коньяку! Нет, не этого. Из пузатой бутылки "Ларсена". У всех старых французских коньяков жульнические наклейки, ни один винный погреб не выдержал напора армий, принесших освобождение. Уцелел только коньяк, который шведы купили до тридцать девятого года, я верю в "Ларсена", больше сорока лет вылеживался, солидная фирма.
Бой встал на колени, подал широкие бокалы, наклонил бутылку, глядя на поднятый мизинец раджи.
Они согревали бокалы руками, легонько покачивали, с уважением глядя, как маслянистая жидкость тонкой струйкой стекает по стенам. Раджа сунул в бокал мясистый нос, вдыхая запах.
- Что за аромат…
Тереи отпил глоток - коньяк разлился по языку жгучей ртутью - потом оценил его нёбом, вкус коньяка имел разные оттенки, благородный напиток, для знатоков.
- Еще час этой муки, - тяжело вздохнул раджа, раздвинув колени. - Надо будет попрощаться с гостями. Ты, надеюсь, останешься посмотреть традиционный обряд? Сейчас мы можем выпить за мои будущие обязанности! А с двенадцати уже нельзя ни капли.
- Ты так рвешься к Грейс?
- Если бы я хотел, то давно мог бы ее иметь, - махнул он небрежно рукой. - Я думал совсем о другом… Мечтаю сбросить с себя мундир. Потрогай, - он взял руку Иштвана и всунул под красный китель.
Тереи нащупал стенку эластичного корсета.
- Говорят, что я полный, хотя занимаюсь спортом. У меня хороший аппетит, я ем с удовольствием, стоит ли себе в этом отказывать? Худой раджа это больной раджа. Положение обязывает, чтобы я выглядел представительно. У нас говорят: толстый - значит, умный, - все логично. Очень хочется поскорее освободиться от парадного мундира, отдохнуть в просторном дхоти.
Иштвана задели слова раджи о Грейс. Он прищурил глаза и посмотрел на собеседника через стекло поднятого бокала, лицо раджи, раздутое как в кривом зеркале, показалось ему отвратительным. Сделал глоток коньяка, выпив, по сути дела, вовсе не за здоровье Кхатерпальи. Однако раджа иначе понял его жест.
- А ты симпатичный парень, - хлопнул он Тереи по колену, - умеешь дипломатично молчать. Редкое качество у коммуниста ведь вы постоянно стремитесь поучать, словно не можете переварить своих знаний, не успеете что-то узнать, как тут же нахально стремитесь вывалить это на других. Ну, не сердись…
Он взял бутылку и долил себе.
- Хочешь?
Иштван жестом руки показал, что нет.
- Почему ты ускорил свадьбу? - спросил он осторожно.
- Ты спрашиваешь потому, что это тебя интересует, или по службе? - оживился раджа. - Значит, ты тоже слышал об этом законе? Он и вам осложнит жизнь.
Кхатерпалья замолчал, держа бокал у губ.
- Не хочешь - не говори, - Иштван пожал плечами.
- Теперь будет нельзя переводить фунты за границу. Закон войдет в жизнь на полгода раньше, чем предусматривалось. Старик Виджайяведа уже несколько лет помещал капиталы в ткацкие фабрики в Австралии. Благодаря своему влиянию в партии Конгресса, он получил специальное разрешение. Мои меднорудные шахты забирает государство. Часть компенсации, которую мне выплачивает правительство, я хотел бы передать тестю. Достойная семья, он помогал Ганди, они вместе сидели, это учитывается, стоит такие вещи иногда напоминать министрам. Адвокаты изучили наше имущественное положение, оговорили интересы "обеих высоких сторон", - засмеялся он. - В семьях посовещались, рассмотрели плюсы и минусы, ну, а супружеский союз является как бы гарантией длительного кредита, который я предоставляю тестю. Пришлось поспешить, не хочу, чтобы здесь нам заморозили капиталы. Ну, а подробности тебя уже не касаются…
- А Грейс? - покачивал бокал Тереи, золотистая жидкость вращалась по стеклу.
- Она - хорошая дочь. Семейный совет решил выдать ее за меня замуж, этого достаточно. Конечно, Грейс могла бы воспротивиться, но зачем? Разве может она рассчитывать на лучшую партию?
- Грейс тебя любит?
- Только у вас, в Европе, из этого делают проблему. Любовь - это выдумка писателей, киношников и журналистов, спекулирующих на супружеских скандалах, они и поддерживают этот миф, чтобы хорошо заработать. У нас к браку относятся серьезно, это может быть big business, особенно если дело идет о больших деньгах… Любит ли меня Грейс? - повторил он и неожиданно оживился. - А почему бы ей меня не любить? Я богат, здоров, образован, обеспечу ей благосостояние и положение в обществе, она остается в кругу не только избранных десяти тысяч, но и той тысячи, которая управляет страной.
Кончиками пальцев он собирал капли пота на верхней губе и бровях, вытирая их о подлокотники кресла. Веки у него казались почти черными, было заметно, что раджа устал и слишком много выпил.
- Неужели нужно делать такую сложную комбинацию? - наклонился Тереи, угощая раджу сигаретой. Слуга был наготове, невидимый в полумраке, он подскочил с огнем. Закурили. Приглушенная музыка звучала за широко открытыми дверями веранды.
- Вы меня заставляете это делать. Ну, может, не ты, - оправдал он Тереи, - но нам легче было выгнать англичан, чем справиться с тем, что вы раскачали… Обещаете людям рай на земле. В этом ваше преимущество и слабость. Правда, вы постоянно это будущее счастье откладываете на какую-то следующую пятилетку, но люди еще верят. Первый кон наверняка за вами, забрать у богатых и дать бедным, только этого надолго не хватит и нищета станет мучительной, поскольку взбунтовавшимся понравились изменения, они кричат, требуют, наступают…
…У меня тоже забрали землю. Ну, не всю, кое-что осталось. Правительство выплачивает мне пожизненную пенсию, довольно приличную сумму в фунтах. Надо что-то с этим сделать. Бывает бизнес рискованный, но дающий быструю прибыль, да к тому, же его можно легко ликвидировать. Хотя бы авиакомпания "Икар". Самолеты мы получаем от армии, "Дакоты" еще в приличном состоянии. Покупаем их на аукционах. Тут уж самому надо постараться, чтобы не допустить конкурентов, а иметь там своих людей. Деньги должны работать, каждую рупию надо утроить, - кивал он важно головой. Раджа умолк, минуту как бы дремал, но потом, вдруг очнувшись, оживленно продолжал дальше. - По поводу моего брака я консультировался не с астрологами, а с экономистами, юристами, с людьми, знающими иностранные рынки, конъюнктуру на медь и шерсть, я беседовал с политиками, не с теми, кто представляет интересы каких-нибудь фирм, а с теми, кто стоит у руля… Со всей Азии приходят сигналы - идет отступление, медленное, поскольку удается постепенно перейти, как говорится в военных сводках, "на заранее намеченные позиции", но нас все равно продолжают теснить. Я - человек современный и должен делать соответствующие выводы. Меня не может удовлетворить распродажа семейных драгоценностей. - Он наклонился и выдохнул струю дыма. - Я веду достаточно широкие финансовые операции для того, чтобы, в случае, если провалится какое-то дело, на пяти других возместить потери с лихвой: а женитьбу я считаю одним из лучших своих предприятий.
Гости уже начали расходиться, парами, украдкой, избегая прощаний. В низком свете ламп поблескивали лакированные туфли мужчин и серебряные босоножки женщин.
С веранды долетал грохот выстрелов и восхищенные голоса, - начали пускать фейерверки.
- А ты не боишься революции?
- Не в Индии. Мы надолго обеспечили себе спокойствие. Слушай, Иштван, венгры - хорошие солдаты? Такие же, как немцы?
Тереи обидело сравнение, но все, же он ответил по существу:
- Пожалуй, да. Армия храбрая, но мы - маленький народ. Следует об этом помнить.
- Понимаю, у нас одних садху больше. Десять миллионов праведников бродит по дорогам в поисках вечной правды, но они ходят поодиночке и это нас спасает. А вам коммунизм, навязали.
- А пример Китая, граница-то совсем рядом, - подзуживал Иштван.
- Ничего себе рядом, Гималаи. Они залезли туда и сверху смотрят на нас. Их здесь не любят, народ называет китайцев трупоедами, потому что они едят мясо.
- Уж они вам организовали бы жизнь, научили бы работать.
- Ничего страшного! Я понимаю, что бедные, объединившись, всегда задушат богатого, им нечего терять, они не дорожат жизнью. А богатый не любит рисковать головой или имуществом.
- Революция легко находит сторонников среди бедных народов, возьми русских или китайцев.
- В Индии нищих хватает.
- Вот именно, нищих… Они слишком слабы, чтобы поднять не только винтовку, но и камень… Индийцы гордятся своим бессилием. Подумай, нас четыреста миллионов. Сколько раз нашу страну захватывали, а мы завоевателей вбирали в себя и продолжали оставаться собой. Нет, здесь еще долго будет спокойно…
Из парка доносился треск, гирляндами искр сыпались взрывающиеся в воздухе ракеты. Свист взлетающих фейерверков раздражал Иштвана, напоминал войну.
- Пойдем, - предложил он, отставив рюмку, - надо посмотреть иллюминацию.
- Оставь меня в покое, - отмахнулся раджа. - Иди один. Я хорошо знаю, что там покажут, сам подписывал счет.
Кхатерпалья сидел, положив голову на ладони, с ногами на кресле, напоминая избалованного ребенка, которого вовремя не уложили спать и сейчас он обижен на весь мир.
Тереи остановился в дверях. Его поразила глубокая темнота, были выключены кабели, погасли прожекторы и венки разноцветных лампочек. Гости, собравшись в группы, стояли с задранными вверх головами и смотрели на то, что происходило в небе. Там скрещивались сверкающие ленты, дуги зелени, словно кто-то подбросил вверх перстень с изумрудами, расцветали хризантемы огней и мягко стекали вниз. Затем ввысь поднимались тяжелые от золота звезды, восхищавшие взор, а огненные цветы незаметно тускнели и гасли, поглощенные ночью.
Окруженный веревкой газон, где раньше были выставлены свадебные подарки, захватил китаец, пиротехник. Два его помощника вбивали в траву бамбуковые палки с наконечниками, в которых пока еще дремали чудесные силы. Мастер волшебной палочкой, заканчивающейся красным огоньком, заставлял запальные шнуры искриться. В пронзительном свисте, от которого мурашки пробегали по коже, снаряды, полные звезд, взлетали в небо, распоротое разноцветными молниями.
Иштван курил сигарету, прислонившись к стене.
Теплая ладонь коснулась его спины, он был уверен, что это раджа решил выйти к гостям. Тереи следил за поднимающейся звездой, когда почувствовал знакомый запах духов. Он резко повернулся, за ним стояла Грейс.
- Еще несколько часов, Иштван, и я перестану быть собой, - тихо пожаловалась она. - Он купил меня как домашнюю утварь. Никто не спрашивал моего мнения, мне просто сообщили, что так должно быть.
- Ведь ты еще год назад знала, чего он добивается.
- Я не думала, что это случится так скоро. Теперь я стану только индуской, - сказала она с непонятной ему горечью.
- В тебе прорезалась англичанка, - он погладил ее руку, пальцы сжались сами.
- Англичанка во мне умирает, - прошептала она.
- Ты сама этого хотела…
- Я хотела быть с тобой, только с тобой.
Капли мерцающих отблесков стекали по ее лицу, зажигались искрами в зрачках. Его вдруг охватила грусть, что она от него ускользает, становится недоступной, отгороженной супружеством, бдительностью увеличивающейся семьи, слежкой слуг.
- Ведь ты же не могла выйти за меня.
- Ты никогда не говорил о женитьбе, даже в шутку. Грейс схватила его за руку с неожиданной силой.
- Тебе ничего не говорили о предопределении? - спросила она.
- Очень удобно все свалить на судьбу.
- А я тебе докажу, что она существует. Пошли. Будь и ты смелым, как я.
Иштван молчал, испытывая нежность к девушке. Вероятно, она это почувствовала, потому что медленно повернулась и пошла скрытая темнотой, через холл к лестнице, ведущей вглубь дома.
Он следовал за ней. Грейс была уже по другую сторону большого зала, где в кресле с подобранными ногами дремал раджа. Иштван вспомнил его хвастовство, он снова почувствовал глухую неприязнь. Грейс стояла уже на лестнице, облокотившись одной рукой на перила, она звала его. Белая сумочка, которая висела у нее на руке, покачивалась как маятник, измеряя время. Иштван решительным шагом пересек зал и обнял девушку. По лестнице они поднимались вместе, словно все уже было заранее решено.
Дом опустел, гости и слуги высыпали в парк посмотреть на пиротехнические чудеса. Глухое эхо отражало грохот взрывающихся ракет. Молодые люди шли быстро, не разговаривая.
Наконец Грейс остановилась у темных дверей.
- Куда ты меня ведешь?
- Сюда, - сказала она, наклонившись, чтобы отыскать ключ в сумочке.
Внутри горела только одна лампа, похожая на цветок, стоящий на высоком стебле. На столах и диванах возвышались коробки, искусно перевязанные лентами, кипы сложенного белья - приданое невесты и шелковые сари лежали на полу.
- Сюда принесли подарки, которые я получила… А этот я возьму себе сама.
Отдавая себе отчет в том, чем он рискует, сразу после того, как щелкнул замок закрывшейся за ними двери, Иштван потянулся к Грейс, сейчас ему было уже все равно. Если их здесь застанут, оправдываться будет бесполезно.
- А вторые двери?
- Не бойся, это вход в мой будуар. Тоже заперто, - шептала она, прижавшись губами к его шее. Иштван погрузился в душистые волосы. Девушка обмякла в его объятиях. Опускаясь вниз, она, встала на колени, нежно шепча:
- Мой дорогой, единственный, муж мой… Ее широко открытые глаза смотрели беззащитно.
- Ты с ума сошла, - он сунул руки в ее волосы и потряс за голову.
- Да, да, - подтверждала девушка страстно, прижавшись к нему, ее платье соскользнуло, стянутое нетерпеливой рукой. Иштван увидел стройные, смуглые бедра. Под платьем ничего не было.
- Бери меня, - прошептала она.
Иштван наклонился он видел ее золотистый живот, темный, вьющийся треугольник. Как волна, вбегающая на берег, она шла навстречу ему, ударяясь нетерпеливо о его тело. С яростным наслаждением он ворвался в нее, Грейс обвила его сильно нотами, вбирая в себя, брала его в плен, сжимая в страстных объятиях. Иштван ощущал ее палящую и скользкую глубину. Девушка отдавалась ему с такой отчаянной страстью, что он рванулся, оттолкнув, отодвинулся в сторону. Грейс лежала с раздвинутыми ногами, обнажив зубы как бы в гримасе боли. Руки были скрещены на груди, словно она защищалась, соски сжаты пальцами.
- Что с тобой, дорогая?
- Ничего, ничего… Не смотри, - она повернула голову, со стоном ломая пальцы. Ее волосы расплелись, темные, они стелились широким кругом, небольшое лицо, казалось, тонуло в них. Ноги были раскинуты, открыты, словно ворота, высаженные захватчиком. Иштван видел, как она дрожит, лоно ее пульсировало. Наконец ее глаза встретились с глазами Иштвана, она напряженно вглядывалась в них.
Он гладил ее, успокаивал.
Большие слезы стекали по пылающим щекам девушки. К ней возвращалось самообладание и благоразумие. Видя, что он стоит на коленях, Грейс подала ему край широкой, пенистой, кружевной юбки.
- Теперь она уже будет не нужна.
Он вытирался свадебным платьем, неясно сознавая, что за этот миг бешеного вожделения ему еще придется заплатить, сердце бурно билось, но огни погасли, он чувствовал только стыд и тревогу. И росло желание бежать. Ему хотелось отсюда исчезнуть, пробудиться словно ото сна.
Неожиданно послышался гром аплодисментов. Это гости благодарили китайца за представление. Шум голосов, отзвуки шагов становились все слышнее и слышнее. Неожиданно за окнами зажглись прожекторы, освещающие стены дворца. Свет, словно кулак, ударил в жалюзи, хлынул внутрь, изрезал нагие бедра желтыми полосами.
Грейс вскочила, откинув рукой волосы.
- Ухода, - просила она. - Беги.
- Когда я тебя увижу?
- Никогда. - Он знал, что Грейс имеет в виду. - Через час я произнесу слова клятвы… И выполню ее. Индианка не изменяет своему мужу.
Она выскользнула из его рук.
- Иди, иди же, - подталкивала она его в сторону двери. Грейс повернула ключ и выглянула через открытую дверь.
- Сейчас можно, - она легонько прикоснулась к нему пальцами, словно прося прощения, и дверь захлопнулась.
Ошеломленный, он спустился в холл. Кресло раджи было пустым. Иштван налил полный бокал виски и бросил в него несколько кусков льда. Не дожидаясь, пока напиток охладится, он сделал большой глоток.
Все больше гостей подходило к бару, они толкали его, напирали, а ему так хотелось побыть одному, совсем одному. К тому же Тереи казалось, что окружающие смотрят на него слишком внимательно. Покачивая бокал, он подошел к высокому зеркалу, отражения не было видно, но Иштван успокоился.
- Сумасшедшая, - шепнул он с восхищением, в приливе внезапной благодарности. - Бедная.
- Неужели то, что вы видите в зеркале, интереснее того, что здесь происходит? - услышал он за собой голос доктора Капура.
- Нет, - подчеркнуто серьезно сказал Тереи, - я хотел только посмотреть на себя… А не могли бы вы, доктор, мне погадать? - и он вызывающе протянул ему открытую ладонь.
Капур взял ее, словно изучая, из какой материи она создана даже не взглянув на линии, он сказал;
- Счастливчик, даже твои ошибки превращаются в удачи. То, что тебя должно погубить, чрезмерно одаривает... Наказание, которое тебя ждет, станет спасением, - слова лились с неприятной легкостью, как из уст профессионального хироманта. - Мисс Виджайяведа…
Тереи вздрогнул, вырвал руку. И неожиданно понял, что это уже не гадание, в самом деле по лестнице спускалась Грейс, с лицом, прикрытым красной вуалью, в окружении двух старых индианок, словно под стражей.
Она не отвечала на поклоны европейских гостей, которые уже начали покидать дворец, а мелкими шагами двигалась как лунатик. А когда Грейс вступила в залитый светом холл, стали видны темноватый овал ее лица, очертание бровей и пятна опущенных век. Ее неприступный вид и гордое достоинство причиняли ему боль. Иштван оставался в прошлом, с которым она навсегда распрощалась, и к которому уже не было возврата.
Навстречу ей вышел раджа, в белом, расшитом золотом одеянии. В тишине было слышно шарканье его туфель с загнутыми как у молодого месяца носами. Молодые поклонились друг другу, раджа первым направился к балдахину, увешанному связками бананов, она шла за ним покорно, в трех шагах позади, как и полагается жене. Затем молодые сели со скрещенными ногами на кожаных подушках.
Теперь вышли жрецы и мелодично декламировали стихи, призывали гостей быть свидетелями того, что присутствующая здесь пара, вступая в брак, в согласии, добровольно клянется друг другу в верности до гробовой доски.